обжигаясь, жирные горячие щи, черпали кашу, а глаза уже слипались, да и
нечего было особо разгуливать. Утром - предупредил уже давешний боярин,
которому Федор отдал дорожную грамоту - ко князю.
Он проснулся ночью сам, словно толкнули. Полежал, встал. Мужики
храпели на попонах. Вышел под зеленое предрассветное небо, под холодеющие
звезды. Сторож на башне ударил в било. Звук пронесся над притихшей
крепостью, отозвался над рекою и, повисев, сник, растворился в тишине. В
стороне, у житных амбаров, чуть пошевелились закутанные в долгие тулупы
сторожи.
- Эй, ты! - окликнул один. - Не спится? Как там, в Новом Городи?
- Бывал ле? - ответил Федор вопросом на вопрос.
- Бывал! Спроси, где я не бывал! И в Ростове бывал, и на Двину
хаживал!
- Хорошо тут?
- А Бога не гневим! Князь добер. Востроглазый. Порядок при ем настал.
Тут спервоначалу мечтали: посидит да и улетит. Ан нет, села забрал, которы
свои, не поглядел на наших бояр, да и наместника поприжал самого. Суд
правит тоже сам. Купцов нонече навалом. Знают, у мыта свое положи - боле
не тронут тебя, торгуй, как хошь. Строится, почитай весь Кремник обновил!
Монастырь поставил за рекой, архимандрита там посадил, с Переяславля, что
ль, созвал...
Ратнику явно хотелось поболтать, да и Федор не останавливал, самому
было любопытно. В Ростове да Новгороде мало и вспоминали про Данилу
Московского. Он снова оглядывал все более четко вылеплявшиеся на
светлеющем небе кучи крыш, ровный обрез городни и как бы висящие над нею
дощатые кровли костров, под которыми стояли или похаживали бессонные
сторожа. Жаль, ратный не мог вспомнить имени переяславского архимандрита -
може, знакомый какой? Впрочем, Грикша скажет! Он ведь сам сюда ездил,
возил утварь да книги из Никитского монастыря!
<И чего я дичился так?> - подумал Федор, уже с некоторым раскаянием
вспоминая недавние детские годы. Он поймал себя на искушении сказать
ратному, что знавал князя Данилу по Переяславлю, но сдержался. Негоже было
этим хвастать, тем паче здесь.
Уже совсем осветлело. Вдали, над краем леса, видного немного по-за
верхом городни, поднялся столб светлого, не колеблемого ветром огня,
постоял, разгораясь все ярче, словно поднятый в небеса светящийся меч, и
вот наконец раскаленный золотой краешек светлого утреннего солнца вылез
из-за холма. Косые брызги озолотили верха костров и кровли, желтое тепло
зажгло рудовые бревна городень, и скоро ослепительные лучи хлынули в глаза
так, что оба, и Федор и ратный, зажмурились, и сразу, будто ожидавшие
солнца, разноголосо запели петухи. Над Москвою подымался рассвет.
Его проводили в думную палату. Федор ступил через порог, заученным
движением, сняв шапку, отвесил поясной поклон и снова надел шапку (в думе
княжеской шапок не снимали). Князь сидел на невысоком резном креслице.
Федор, остановясь на должном расстоянии, не глядя в глаза, громко передал
поклон от великого князя Дмитрия младшему брату Даниле Лексанычу и
поклонился снова.
- ...Шлет о новгородских делах! - Он протянул свернутую и
запечатанную грамоту. Боярин принял грамоту из его рук и передал князю.
Федор, как гонец, должен был только передать послание (посол читал бы
сейчас грамоту вслух, но для посольского дела посылают уже боярина).
Грамоту прочтут без него, хотя Федор знал и сам содержание
великокняжеского письма. В Новгороде стало совсем плохо, и Дмитрий
Лексаныч посылал к братьям о возможной войне с Новгородом.
Пока принимали и передавали свиток, Федор лучше всмотрелся в князя.
Данил Лексаныч возмужал. Бородка сильно изменила его лицо, и Федор подумал
вдруг, что и его самого с бородою, пожалуй, князь не узнает. Данил
держался как подобало по уставу. Сидел прямо, не шевелясь, соблюдая весь
чин. Федор представил, как будет выглядеть московский князь, когда
поседеет его светлая борода, пролягут морщины от горбатого носа,
прибавится дородства, а светло-красные губы потемнеют и сморщатся. (<Да
ведь и мне тоже стареть!> - Как-то впервые это задело сознание.) Князь
тоже пристально вглядывался в Федора и что-то сказал боярину справа от
себя, но его самого ни о чем не спросил. <Ну что ж, так и нать!> - подумал
Федор, покидая думный покой. На переходе его окликнул давешний городовой
боярин, что брал грамоты, и Федор сперва понадеялся, что воротят, но
боярин просто хотел от себя расспросить Федора о Новгороде, и ему пришлось
участвовать в долгом разговоре с ним и еще двумя боярами, одного из
которых, костистого, высокого, с серьезным, большим, словно бы немецким
лицом, он где-то, кажется, видел. У орденских немцев, что приезжают в
Новгород, бывают такие лица: прямоугольно-большие, с тяжелой челюстью,
твердые, словно из одних мускулови костей, только у тех - жестче. Боярина
звали Веньямин, и только уж когда первый боярин назвал его Протасием,
Федор вспомнил враз, где он его видел. Ну да, во Владимире, вместе с
Данилой!
Посольское дело и беседа с боярами порядком утомили Федора. Отобедав
и выяснив, что он боле сегодня не надобен, Федор отпустил ратных и сам,
оседлав коня, поехал со двора поглядеть город и посад, которых он еще
толком не видал.
В рядах москвичи продавали глиняные свистульки, неровно облитые
зеленой поливой, горшки, железный и скобяной товар. Кованое узорочье было
только про себя: медные и серебряные кольца на вятичей, бусы. Кое-какой
годный товар был лишь у тверских да новгородских купцов. Впрочем, сидел на
самом низу, у воды, какой-то не то бухарец, не то персиянец с коврами.
<Еще не было летнего привозу>, - догадался Федор. Зато снедь была всякая
возами: рыбу, соленые грибы, бочки квашеной капусты предлагали нипочем -
видно, спешили распродать остаток с зимы. Покупатели тыкали пальцами,
ковырялись, пробовали, брали на зуб. Федора, который не слезал с коня и
шагом ехал по рядам, то окликали из лавок, льстиво называя боярином, то
поругивали: <Ишь, ворона на корове! Чеботы замарать боязно ему!> - пихая
кулаком или замахиваясь перед мордой коня,
- Чей будешь-то?
- Переславськой! - отзывался Федор.
- Боярин ай нет?
- Ратник!
- Каки грамоты привез? - спрашивали, где-то уже вызнав, что
незнакомый ратник - гонец. - Не ратиться ли зовут?!
Его оступили. Мужики были востролицые, глазастые. Где и дознались,
черти! Федор отшучивался:
- Вам тута надоть маленько поратиться, а то забудете, как и рогатину
держат!
- Ничо, наше от нас не уйдет! - возражали мужики.
- Отколь счас-то? Из Нова Города? Велик? Чать, поболе Москвы?
- Да сказать, не соврать, - приодержав коня, серьезно отмолвил Федор,
- раз в сто, а то и более!
Мужики присвистнули.
- И терема камянны есь?
- Больше церквы, - отвечал Федор, - и в Детинце и на посаде.
- Що тако Детинец? - не понял кто-то, ему ответили сами:
- Кремник, ну!
- А терема, как у вас, но только выше гораздо, раза в два, а то и в
три... - Федор прикинул на глаз. - И в четыре раза выше есть. И улицы
мощены, ходят посуху.
- Новгородци баяли о том, да кактоеь не верится! А ты сам-то каков,
не брешешь?
- Переславской, уже баял он, уши открой!
- Да ты стой, паря, сойди с коня-то, чать не украдут! Давай хоть ко
мне! Вали, братва!
Во дворе и в доме у хозяина встретил непереносный дух мокнущих кож.
Федор покрутил головой, мужики заметили:
- А нам ништо! Привыкши, дак и не чуем!
Мужики густо набились в избу. Кто-то приволок корчагу хмельного.
В дверь уже лезли любопытные бабы.
- А вы куды, толстожопые!
- А нам охотца тоже поглядеть, каков таков гонец?
- Подьте, подьте, у его баба есь!
- Чать не зазрит! Она и не увидит оттоль! - прыснули женки.
- Вот ты гришь, новгородцы князя выбирают! - не отставал сухощавый, -
дак там свои все, кто по родству-кумовству, а у нас тута Христов сбор, кто
отколь, и не знаем один другого! Не так за себя, как за боярина держишься!
Вона, Птаха, тоже к боярину пристал ко свому! Боярин его с Рязани убег
тож, ну и приветил. Худо не худо, а хату дал!
- Все порознь, да тут не то что князя, старосту уличного не заможем
выбрать!
Мужики, перекоряясь, заспорили о своем. Федор посидел, распрощался,
вышел. Конь хрупал сено во дворе. Федор немножко проехал берегом реки, до
крутояра. Здесь еще одна речка впадала в Москву. На той стороне в вечернем
пронзительном свете четко рисовался монастырь, куда брат возил кресты,
книги, облачения и прочую рухлядь. Захотелось съездить туда, да и не знал,
как. Мост был один, наплавной, под самым Кремником, и Федор воротился
назад.
Они поужинали в посольской избе и уже было сряжались спать, когда за
ним пришли. Федор живо опоясался и с бьющимся сердцем, веря и не веря,
пошел следом за посланцем. Провели какими-то задними дворами, мимо
конюшен. На крыльце его перенял придверник и, приотворив толстые створы,
кинул в темноту:
- Князь звал!
Федор чуть не споткнулся о порог. В темноте отворилась вторая дверь,
и его втолкнули в освещенную светелку. Отсюда другой слуга провел Федора
еще через одни двери в княжескую опочивальню. Увидя Данилу близко, в
простом платье, Федор, хоть и ждал встречи, все же растерялся и, не зная,
как себя держать, молча поклонился князю.
- Садись! - весело сказал Данила. Федор сел и как-то опять не ведал,
о чем говорить. - А я тебя не враз и узнал! - примолвил Данил. - После уж
спросил у Протасия, тот бает: <Федя и есть!> Он-то тебя сразу вызнал! (<А
виду не показал>, - подумал Федор. Хотел было сказать, что тоже не сразу
узнал Протасия, но поперхнулся, глупо было бы себя сравнивать с боярином.)
- А я женился! - широко, по-детски улыбнулся Данил, и у Федора
стронулось в душе. Он тоже улыбнулся.
- Знаю. На свадьбе на твоей пела наша соседка, Олена, ближня
материна!
- А ты? Помнишь, ты баял еще во Владимире про зазнобу про свою?
- Расстались...
Зашла княгиня. Федор встал и отвесил поясной поклон.
- Наш, переславской, вместе были в училище с им! - представил Данил.
Княгиня обожгла Федю горячим взглядом, в очах трепетал смех, переглянулась
с мужем, налила меду. На серебряном подносе подала Федору. Когда он выпил,
поцеловала, едва тронув губами, и его опять как окатило горячей волной. Он
в чем-то смутно позавидовал Даниле. Когда княгиня вышла, Данил, понизив
голос, сказал с гордостью:
- Сына ждем!
Федор, постаравшись придать голосу деловую сухость, стал кратко
передавать о новгородских делах. То, чего не доложил из утра. Но Данил
посреди речи вдруг, вздохнув, выронил:
- А я ведь и не был в Новгороде!
Обрадованный Федор начал рассказывать своими словами о красоте
градской, о храмах, торговле, людях.
- Погоди! - остановил его Данил и снова позвал княгиню. Она села,
вольно уронив белые руки на колени и тоже приготовилась внимать рассказу.
Речь Федора лилась складно, и его слушали с удовольствием, долго не
прерывая, и князь и княгиня.
- А помнишь, ты хотел когда-то бежать в Новгород? - спросил Данил.
- Да вот... Исполнилось! - густо зарумянившись, отозвался Федор.
Разговор воротился к посольским делам. Княгиня, опять переглянувшись
с мужем, плавно поднялась, кивнула Федору и вышла из покоя.
Федор рассказал про споры ростовских князей. Данила слушал с жадным
напряженным вниманием. Поступок ростовского владыки Игнатия с телом Глеба,
видимо, возмутил его паче всего. Уже зная об этом, он и теперь снова не
сдержал гневного движения.
- А правнуки потом наши кости не выкинут из гробов?!
