И Федор увидел с одобрением, что князь, который, кажется, при нем в
прежние годы ни разу не нахмурился, умеет и гневаться. Да иначе бы его
тута и не слушали!
- Помнишь, как епископ Серапион говорил? - помолчав, спросил Данила.
Федор склонил голову и вдруг устыдился, помыслив, как нечасто сам он в эти
годы вспоминал Серапионовы заветы.
- А я велел переписать все его <Слова>, у меня изборник есть! Монахам
дал, чтобы знали...
Разговор тут же перешел на дела церковные. Федор уже знал об
ожидаемом приезде митрополита Кирилла из Киева снова в Суздальскую землю.
- Скоро уже!
- На Москву, поди, и не заедет! - сказал Данила, вздохнув.
- Он уже очень старый?
- Очень. И все живет. И ездит еще. Батюшку хоронил.
- Да.
Они молчали, и в молчании снова, как когда-то, начинали чувствовать
друг друга без слов. Данил сделал движение позвать слугу, отдумал, встал,
сам налил меду, и Федор, молча приняв мед из его рук, сообразил, что вот
ему сам князь налил чару, и... нет, не князь сейчас! И прежнее давешнее
детское стеснение перед училищными мальчишками появилось в нем. Не скажешь
ведь никому об этой чаре, а скажешь - осмеют. Да ведь и не дар, не милость
княжая, а просто не захотел Данил, чтобы кто-то помешал беседе.
- Ну, что еще хочет от меня брат? - спросил Данил, встряхнувшись,
когда они молча выпили каждый свое. Он рассказал, как Федор Ярославский
проходил Москву с ратью, торопился к Смоленску. Рать с полтыщи душ. Не
много, а и не мало. Много-то ему было ни к чему! Ждали в Смоленске. Теперь
все ездят гонцы: то туда, то сюда. И Ярославля не хочет упустить, и за
Смоленск боится.
- У него в Орде рука! - подсказал Федор.
- Да, в Орде! Он тут все высматривал, словно воевать Москву хочет! -
с недоброй усмешкой присовокупил Данил. - Словом, брату про Ростиславича
так передай. Ежели с Новгородом подымется какая замятня, Федор Черный,
пожалуй, не вступится. В Смоленске не очень его любят. Так мне сказывали.
Он помолчал, поднял глаза:
- А никак Митя не может там, у себя, по-хорошему поладить?
Федор несколько сбивчиво начал объяснять про Копорье, которое нынче
Дмитрий Александрович приказал с самой весны обкладывать камнем. (Камень
ломали и возили уже с осени и до Пасхи, на что Дмитрий бросил все
имевшиеся у него наличные силы.) Данил слушал хмуро, не прерывая. У него в
Москве даже церкви были деревянные.
- Ну что ж! Позовет - пойду. Будем готовы. А может, еще и замирятся
как ни то! Покойный дядя Ярослав ратился с Новгородом, а чего достиг?
Гордости еговой не убудет, а худой, да мир, все лучше доброй-то ссоры!
Подумаешь о славе - однояко, а о тщете земной - другояко... Великий
Новгород! Тебе тоже, поди, там любо? А то перебирайся ко мне, на Москву! -
светло улыбнулся Данил. - Хорошо у меня! Я бы и землю дал. Земля есть,
людей мало. Особливо - кто грамоту знает!
Федор встал, жалея, что конец разговора. Поднялся Данил:
- Ну, прощай, кланяйся брату!
Он улыбнулся, обнял Федора, и Федор, хотевший было отдать поясной
поклон, сжал на мгновение князя в объятиях. Как-то так сказалось больше,
чем словами.
- Завтра едешь?
Федор кивнул. Были грамоты во Владимир и Городец, тоже важные, князю
Андрею. Тоже о новгородской войне.
Ратники, что сопровождали Федора, отсылались назад. Данило посылал
дальше с Федором своих, до Переяславля. Там будет новая смена. Только
гонцу скакать и скакать, изредка прикладывая руку к груди, где на крепком
кожаном гайтане под ферязью висит кошель, потерять который можно разве
только вместе с головою.
Дома в этот раз побывать вовсе не пришлось, и с Грикшей не
встретились тоже, тот как раз уехал с монастырским обозом. Федор только
передал с верными людьми матери скопленную гривну серебра и поскакал
дальше, подымать князей на войну с любимым далеким вольным Новгородом.
ГЛАВА 44
Ополье, мягко всхолмленная степь. Замглилось сиреневое небо, легко
облегло холмы. Перистое, сквозное, оно увеличило тишину. Лишь жаворонок,
невидимый в вышине, щебечет и заливается, мелко трепеща крылышками. И
ничего! Вдали, сзади, в кущах дерев, высовываясь церковью, прячется село.
Снова холмистые дали с редкими островами леса, словно где-то залегшего
сплошною шубой, а сюда выгнавшего далекие передовые языки.
По этому полю прокатилась сорок с лишним лет назад Батыева конница, и
исчез, как растаял, древний Суздаль, исчезли да и не возродились вновь
Мстиславль, Городец-Клязьминский, Кидекша, Глебов... Почему так случилось?
Почему они победили? И не много их было! Теперь Федор знал, что не так-то
и много.
Почему-то всегда эти мысли приходили к нему, когда он Опольем
подъезжал к Владимиру. Живо помнил, как впервые подумал о том, когда стоял
на головокружительной высоте Золотых ворот, и снова - когда он вторично
увидел Ополье, осеннее, и тоже у Юрьева. Серые коровы ползли по желтой
стерне; с высоких перевалов отворялись дали, игрушечные рощицы меж зеленых
и серых холмов, деревушки, церкви и - далеко-далеко! - поля, полосатые,
как полы восточного халата.
Наверно, и старого князя Святослава прельстили на всю жизнь эти
полосатые поля в буро-зеленых лентах ярового и озими, в пестрых, будто
вытканных узором, платах пара; щедрая, золотисто-зеленая к осени,
холмистая сторона.
Святослав Всеволодович! Нынче удивительно и помыслить: еще ведь
тогда, до Батыя, начал жить и править! Сидел когда-то на великом княжении.
И не усидел. Почему? Уступил стол Михайле Хоробриту, а потом Александру
Невскому с Андреем. И Суздаль отобрали у него потом без спора... Остался
тут, в Юрьеве, где сейчас княжит его тихий внук... Сидел и смотрел на
цветные холмистые поля. Или тоже горевал о потерянной власти? А собор
Святослава, высокий, весь в резном камении, стоит и доднесь - еще от тех,
великих времен...
Сейчас дали были одноцветны, лишь озимое зеленело среди
черно-вспаханной и уже засеянной земли. Федор погонял коня, торопясь
увидеть Юрьев и юрьевский собор на закате солнца: стремительно-стройный,
весь в кружеве каменной рези снаружи и внутри, придававший необычайное
столичное великолепие пустеющему, утонувшему среди полей городу.
Подъехали прямо к теремам. Князь Ярослав Дмитрич был в отъезде, во
Владимире. Принял ключник. Федор, усвоивший уже гордый тон
великокняжеского гонца, потребовал того и другого, устроил людей и, решив
не лезть в хоромы, - ночь была хороша! - попросил только положить кошель с
грамотами на ночь в казну. Старик хранитель бережно опустил грамоты в ларь
и запер окованные двери. Освободившись от постоянного своего опасного
груза, Федор вздохнул свободнее. Ключник ушел. Федор помедлил, глядя, как
старик хранитель запирает наружные двери. Спросил просто так, чтобы что-то
сказать:
- Ты, верно, знал Дмитрия Святославича хорошо?
Старец пожевал пустым ртом в сетке серых морщин. Отмолвил неожиданно
ясным голосом:
- Я еще самого Святослава Всеволодича, царство ему небесное, помню!
Федор глянул внимательнее, веря и не веря.
- И храм строили при мне! - прибавил хранитель. Глаза у старика были
ясные, голубые, на печеном как яблоко лице, и смотрели умно.
- Я и Батыеву рать видал!
Морщины неподвижного лица тронулись слегка, и Федор угадал улыбку.
Они вышли в сад. Старик неспешно шел впереди по дорожке, засыпанной
отцветающим яблоневым и вишенным цветом.
- Великий был князь Святослав Всеволодич! - говорил он, не
оборачиваясь к Федору. - И на престоле сидел володимерском, и здесь княжил
достойно... Ты сам-то, молодец, у кого служишь? Дмитрия Лексаныча? Знаю! И
батюшку его знал, князь Лександра, и Андрея Ярославича знал! Строгой князь
был, Лександр Ярославич, а только до нашего князя Святослава не достиг!
Тот был из прежних, а эти уже... Другие они люди...
- Зайди! - не то пригласил, не то приказал старик, когда они дошли до
ветхого домика под самым градским валом.
- Сам-то каков? Отколе? Переяславськой? Бывал ле у нас? Митрополита
Кирилла знаю! - продолжал он, возясь с замком. - Видал, говорил даже с им.
Он под мой норов. Тоже из тех, из прежних. Больше были нонешних люди. Чего
и не знали когда, а совести, той было поболе у их!
Они зашли в горенку. Хозяин вздул огонь. Лампадка скудно мерцала в
углу, и от нее, долго не попадая дрожащею рукой, старец зажигал свечу.
Помощь Федора, однако, отверг.
- Оставь, сам!
От старика пахло кислетью, старой кожей - душновато. На полице стояли
книги, и Федор по переплетам догадался, что книги были редкие, а
некоторые, видно, даже и греческие. Старец был не прост.
Федор попытался продолжить разговор, поспорить с ним, но хранитель
спокойно отверг его слова, смахнув их, как пыль с книжного переплета.
- Вам, нонешним, уже того не понять! Вы по силе судите. Кто одолеет,
тот у вас и набольший. А надо не так! Ты спроси, что после себя оставит?
Вот, Юрий князь, Долгорукой, оставил города, Всеволод - храмы. А битвы
можно выиграть и проиграть, да... Святослав Всеволодич не меньше был
тех-то, а не хотел ратиться! Александр с Андреем бились за стол
володимерский, кровь пролили, навели татар на Русь, а Святослав преже их
был великим князем, а уступил без бою, и кроволитья не бысть на земли! Дак
кто боле сделал? То и смекай! А без мужиков - перебить коли - и земля не
постоит. А теперь вот храм, погляди! Память!
Народ, конечно, ето - хлеб, чтобы был сыт. Но то еще не народ! Скот -
он тоже плодится. Народу память нужна.
Знаю татар! У их тоже певцы свои и все такое есть. Они ханов своих
помнят прежних, богатуров... Половцев знал, те же татары, сейчас зовут их
только иначе, а память пропала! Как память потерял народ, считай, и все
тут.
А вот храм стоит! И всяк поглядит да помолится, и ты едешь не пораз
уже, а все посмотришь, поглядишь, князя нашего воспомянешь и старопрежние
времена!
Говоришь, киевские князи великие были. А почто? Созидали! Землю
расстроили, храмы, города, книги - вот! Где бывал еще? В Новгороди? Тоже
был... Там София стоит, Перынь, Юрьев монастырь, Николы собор... Вс°
ставили великие князи. В Киеве - Михаила Архангела, София - то Ярослав
Мудрый строил... Мы не степняки какие, у тех только трава, да скот, да
песни. А мы - землю устроили, пашем, зиждем грады, и вот... А спроси про
Святослава Всеволодича: где был, что делал? В какие походы ходил? Думашь,
меньше других?! Был в Новом Городе, с Юрием был во многих сечах, на болгар
ходил, на Волгу, с новгородцами к Кеси, пустошил тамо немецкие земли, на
мордву ходил... Немало! Сидел после в Переяславле русском, под Киевом, на
Сити дрался, уцелел. Был в Орде, был на суздальском столе и на
владимирском. Построил сей храм! И татары, вишь, не порушили, рука не
поднялась. А почто уступил Лександру с Андреем? Он на шестом десятке
лет... Не пристало... Как отец им! Отцу дети тоже иные в тягости, и
нравны, и поперечны. А все ведь для их уж жисть прожита! Вот не поехал в
Орду, татар не навел - и святой. А вы глупы. Вам вс° силой! Кто по силе,
кто крови боле прольет, тот у вас герой! А того не сметите, каков с крови
той прибыток? Хлеб с крови гуще не родит! И церквы не на крови, на труде
созидаются... Да на вере... То дорого! И сынок его, царство небесное,
Дмитрий Святославич, рук ничем не замарал. Суздаль отобрали - пускай! Ну и
что, что отобрали? И кто отобрал, умер преже еще, - Андрей Ярославич, - и
самого тоже обрезали, Нижний-то взяли у их! А веки пройдут - и не попомнит
никто, чей то был град. Скажут - русский град, и вс° тут. И на собор
