делать? - егда уже поздно. Надо знать наперед, что будет, что ся сотворит
из хотений твоих!
- Что будет, не знает никто, кроме Господа!
- Что же должен делать человек?
- Приуготовлять себя к приятию воли божией.
- А народ? Я смертен, я уйду. Как приуготовить весь народ? Скажи,
како мыслишь ты о власти земной?
- В бренном и временном житии нашем временно все. И власть
предержащая прейдет, как и иное прочее. Вечен токмо Господь!
- Но народ, язык русский?
- Народ пребудет, доколе не исполнит предела своего.
- И что должен делать князь?
- Блюсти народ жезлом железным. Творить милость, но и понуждение: да
каждый со тщанием возделает ниву свою! Пахарь пусть пашет, и сеет зерно, и
сбирает плоды земные, и не ленится в трудах; ремественник да творит
потребное пахарю и прочим, каждый по реместву своему; купец доставляет
товар, кому что надобно; воин блюдет землю, боронит от ворогов; боярин
правит суд, устрояет землю по слову князя своего; ученый мних, книгочий да
чтет книги, указуя на прежде бывшее в языках и землях, дабы не впасть и
самому князю в пагубные заблужденья и высокоумьем не истощить землю...
Пусть иерей наставляет и учит добру; пусть вятшие не величаются, но с
любовию, яко родители, взирают на меньших себя, дабы не возроптал простой
людин в сиротстве своем. Пусть жена любит мужа, а муж блюдет и началует
жену. Пусть дети малые чтят родителей. Пусть весь народ чтит государя, а
князь денно и нощно заботу имет о языке своем. Пусть каждый приложит силы
на ниве своей в ту меру, яко же возможет, и не ослабнет, и не почнет
небрегати, и не возропщет. Ибо народ един, от князя до последнего черного
пахаря, и сему ты, глава, должен быти причиною и обороной!
- Но ежели князь - зол?! Боярин - свиреп?! Раб - леностен и лукав?!
Воин - робок на борони?! Ежели сын не в отца, и все ся врозь, и вражда у
меньших на больших, а у знатных к меньшим остуда и небрежение?
- Тогда гибнет народ. Весь - и вятшие, и меньшие. И ничто и никто не
возможет уже спасти языка того. Погибнет он, расточит по лицу земли, яко
древле сущие языци и царствы: ассирияне, вавилоняне, римляне и иные
многие.
- Мыслишь ли ты, яко и нам скорый конец надлежит?
- Такого не мыслю, крестный! Мнится мне, яко много в языке нашем
сокрытых сил, и токмо потребен пастырь добрый ему, дабы воспрял он над
прочими, яко кедр ливанский. И тебе, крестный, скажу: ты еси пастырь
добрый. Не ослабни токмо и не начни торопитися...
- Мне Петр-митрополит предрек, яко не увидеть исхода трудов моих, и
я... Мне потребно знать, верить, что и после меня спасут, удержат...
Алексий понял, кивнул:
- Мнишь ли ты, князь, что Михайло Ярославич не возмог бы содеять сие?
Калита вздрогнул, когда крестник назвал его князем. Вперил взор в
строгий лик Елевферия.
- Казнишь мя?
- Нет, княже! Нет, крестный, не казню! Думаю. Прав ты, крестный, -
продолжил он, помолчав, - возможет и сильное царство рухнуть от правителя
неправого! Чти притчу о Тифоне и Озирисе, царях египетских...
- И чем и как скрепляется государство, что держит и съединяет царствы
и языки? Чрез годы, чрез смерти, от прадедов ко внукам ненарушимо? В чем
преграда произволению власть имущих, в чем основа и краеугольный камень
всякого бытия? Чем и почему созиждены царствы? Что заставляет кровью
отстаивать рубежи земли своея? Почто и зачем отъединены от прочих и чем,
чем съединены между собою? В чем и что высшее всякой власти? Где основа
того, на чем зиждется наша земля? Пусть умру я, и род мой, и ближники мои
- чем будет удержан от распада язык русский? Что съединяет княженья? -
лихорадочно спрашивал Иван, наклоняясь вперед, сверля глазами лик
возмужавшего крестника. - Что? Что? И кто? Кто удержит, и охранит, и,
обличив, исправит или хоть... примером своим... Я мыслил: митрополит
русский и ты...
- И митрополит не возможет сие, крестный!
- Так кто же? И что?
- Вера. Предание. И любовь.
Иван поник, прикрыл лицо руками. Долго сидел так молча. Вымолвил
наконец:
- Тогда я не знаю, что нужно и кто нужен нашей земле, дабы спасти ее,
ежели я, ежели мы с Симеоном... Словом, что нужно, дабы властитель не
уклонил от бремени своего?
Олферий молчал долго-долго. И ответил наконец очень тихо, одними
губами, не рек - прошептал:
- Нужен святой.
Иван поднял глаза:
- Ты, крестник?!
Тяжкое и долгое безмолвие повисло меж ними.
- Нет, не я, - еще тише отмолвил Олферий. - Я хотел - и не мог... Ты
прав, крестный, что пришел за мною, мой подвиг - в миру! Но святой уже
есть. Где-то близ, в русской земле. Скорее всего не у нас, а в том же
Ростове, или Твери, Рязани ли - там, где тяжко!
- А мы - узнаем о нем? - с расстановкою вопросил Иван.
- Узнаем. И скоро. Токмо срока господня не уведати смертному. И - не
прошай боле! Я сказал!
ГЛАВА 27
Оснеженные озера полей незримо таяли в воздухе. Над землею, над
лесами, напоенными солнцем, недвижными, ждущими и жаждущими весны, над
синими, сияющими слепительным серебряным светом, пашнями висел голубой
туман. Весело, пропадая в голубом сиянии, уходили на рысях конные рати
москвичей по тверской дороге. Заливались колокольцы, чмокая и хрустя, мяли
снег конские копыта, летели сани, тяжко переходили в галоп боевые кони,
отягощенные войлочными попонами и многоразличным кованым железом. Крики
ратников, ржанье, разбойный посвист, стон и звяк харалуга разносились
далеко окрест. Яркими пятнами, словно цветы на голубом снегу, горели
одежды воевод, дорогие, крытые алым, голубым, черевчатым и зеленым сукном
шубы, узорные конские попоны, золотая парча оплечий и золотое письмо на
щитах и шеломах работы восточных мастеров. Празднично и тонко звонили
колокола московских храмов, далеко-издалече вскипали радостные клики
толпы. Полки уходили под Торжок.
На требование Ивана заплатить ему <выход царев> Новгород, как и
следовало ожидать, ответил презрительным отказом: такого-де не бывало
искони. И теперь Иван, верхом на высоком, нетерпеливо переступающем
скакуне, удерживая одною рукою поводья, другою, в зеленой рукавице,
защитив глаза от золотисто-серебряного сияния, озирал издали свои рати,
прикидывая: все ли и так ли исполнили воеводы, как велел он намедни? Сил
было мало, и посему следовало ударить не стряпая, захватить Торжок и
Бежецкий Верх с наворопа, пока еще не раскисли пути, и уже потом вести
переговоры с Новым Городом, который, в таком разе, может и склонить слух к
требованиям великого князя владимирского! Он шагом, удерживая скакуна,
начал спускаться с пригорка, и за ним, с глухим шорохом, точно оползающая
лавина, топоча и звеня, двинулся, утолочивая снег, княжеский полк. Глянув
вбок, Иван краем глаза узрел Семена, который изо всех сил натягивал
повода, удерживая коня на шаг позади отцова, дабы не обогнать
родителя-батюшку. Молчаливо одобрив наследника - блюдет честь отцову! -
Иван погрузился в думы. Посмеют ли новгородцы и теперь перечить ему, когда
он займет Торжок с Бежецким Верхом? От того зависело зело многое. Зависел
и успех задуманного им ярославского дела, да и Галич с Дмитровом трудно
будет получить ему у хана без новгородского серебра!
Иван не думал, хорошо он поступает или худо. Он даже и не оправдывал
себя, и уже не колебался, как тогда, впервые, покупая ростовский ярлык. Он
знал: это его путь собирания русской земли. Только его и ничей больше. Он
многое, почти все, перенял у других. Одно у ростовских князей, иное у
Михайлы Тверского, что и из Византии пришло по пригожеству. Так, глядя на
соседей, заповедал Москву в нераздельное владение детям, наметил старшему,
Семену, особую долю на старейший путь. Перенял навычаи мытного двора
тверского, перенимал иное прочее, но затею с ярлыками измыслил сам. И об
этом молчал. Запрещал даже и писать. Ни в летописании, ни в грамотах
княжеских не было и следа того, что новый князь владимирский покупает у
хана волость за волостью, серебром добывает то, что не удавалось добыть
прежним князьям великим ратною силой. А измыслил давно. Еще когда был жив
Юрко. И тому не сказал. Чуял - не поймет. А в те поры, как измыслил, даже
не понял, почто таковое простое никому допрежь него не пришло в голову?
Каждый князь держал свое княжение по роду, по обычаю, от отцов,
дедов, прадедов... Держал, доколе не пришли татары. С той поры и начали
русские князья ездить в Орду на поклон и получать там ярлыки на свои
княженья. А что значил ярлык? Ярлык значил, во-первых, что хан признает
князя владетелем и не сгонит его со стола и защитит, ежели кто другой его
попробует согнать. Ярлык, во-вторых, значил то, что князь волен сам
собирать дань для Орды со своего княжества и отвозить хану. Дань иногда
отвозили сами, но чаще передавали великому князю владимирскому, и тут была
долгая пря из роду в род, доносы, наветы, недоимки... И ярлык ханский
постепенно стал означать, во-первых, право собирать дань, и уже во-вторых
- все прочее.
И за ярлык платили. Давали дары, которые чем дальше, тем больше
превращались в обычный выкуп своих же княжеских прав. А с воцаренья
Узбекова и вовсе началась торговля. Тем паче хану постоянно не хватало
серебра. Иван долго думал и прикидывал и наконец решился. Предложил хану
(сперва выдав дочь за ростовского князя!) самому выплачивать ордынский
выход с Ростова: взять на себя ярлык ростовский. Ну и, конечно, самому
собирать дань! Не сгоняя князя со стола, ни с сел и волостей, самому князю
принадлежащих, не трогая прав наследственных... И объяснил тому и другому,
хану и Константину Ростовскому: так-де порядку станет более и выход учнет
поступать в срок (Ростов сильно обеднел и постоянно задерживал дани). И
хану спокой, и Константину легота. Пришлю своих бояр - только и дела!
Константину, тому некуда было деваться, а хан - хан уступил, передал ярлык
на Ростов Ивану. Недешево обошлось! Ну дак и Ростова опосле не пощадили!
Не во своем княжестве, дак мочно было и сильно деять. Ограбили боярские
терема (коих инако-то и тронуть нельзя бы было!) и дворы посадские не
обошли. Выгребли серебро из скрыней, позабирали родовое узорочье, многих
вельмож ростовских разорили дотла. Разоренные потянули теперь на
московские земли, получают леготу, обживают и распахивают лесные дикие
Палестины... И опять прибыток великому князю владимирскому! Кто считал,
сколь взяли на Ростове добра? Сколь передано хану, а сколь застряло в
казне московской? Никто не считал. Иван один знал об этом, знал и
прикидывал: хватит ли, чтобы выкупить у хана ярлыки на Ярославль и
Дмитров? Ярославль стоил дорого. Да и зять упирался, не давал Ивану воли.
И обвинить не в чем, выход идет в срок, Ярославль город богатый, торговый,
серебром не скуден, не то что Дмитров, который, почитай, почти уже и весь
в московской горсти!
Из-за Ростова ославлен Иван, обозван и кровопийцей, и иудою, и какими
невесть еще поносными словесами... Знали бы, что в замыслах его тайных -
таковыми куплями совокупити всю русскую землю! Чтобы великий князь
владимирский - один! - ведал и дани и суд ханский и всю землю чрез то
охапил в руце своя. Знали бы! Не знают. И добро. Стоит вызнать одному лишь
суздальскому князю - и не усидеть Ивану на столе! А нужно не только
усидеть. Надобно усилить себя настолько, чтобы уже и не дерзали противу.
Еще, по грехам, надобно примолвить, что когда задумывал он скупать ярлыки
на княженья, не чаял той трудноты, что настала о днесь. Чаял, все пойдет
