Я кабинетная крыса, бедняк, с строгими взглядами на отношения к жен-
щинам. Помнишь, как вы все, товарищи по коллегии, смеялись надо мной.
Твой лучший друг и изменю всем и всему и буду отбивать у тебя любимую
женщину, невесту.
Скоро разбирая свое поведение, я, положа руку на сердце, не могу себя
упрекнуть ни в одном слове, ни в одном нескромном взгляде. Клянусь тебе.
Все же я не могу вполне и тебя обвинить. В Рите есть какая-то переме-
на и, прости меня, перемена к худшему. Во время болезни, когда ты посе-
лил ее в лесном доме, она была иной. Мы целые дни проводили втроем: она,
покойница Лючия и я.
Много говорили о поэзии, Италии. Девушки пели и играли на лютне. Я
рассказывал о последних открытиях и изобретениях.
Самый строгий, неумолимый судья не нашел бы в наших отношениях и тени
некорректности, ни слова порицания.
Да и ты сам, наезжая вечером и в разное время дня, входя без доклада,
видел ли ты хоть раз чтолибо намекающее на скрытые отношения. Ручаюсь,
что нет.
В тот страшный день, когда внезапно Рита впала в летаргию, мы все по-
теряли голову.
Еще утром она была достаточно бодра, только нервна ужасно, казалось,
она чего-то ждет. Не было ли это предчувствие? Я все думал, что она ждет
тебя, что вы, тихонько от нас, условились о твоем приезде. Но когда от
тебя принесли букет полевых цветов, я убедился, что предположение мое
неверно.
Ставя букет по просьбе Риты в серебряную вазу, я видел слезы у ней на
глазах и в руках маленькую черную книжечку, по-видимому, молитвенник.
Потом она попросила меня и Лючию оставить ее с Цецилией, говоря, что
она очень устала. Мы вышли.
Вскоре же она отослала и Цецилию.
"Синьорита что-то пишет", - сказала кормилица.
Мы с Лючией сидели в соседнем проходном салоне и ждали, когда нас по-
зовут к Рите.
Вдруг раздался страшные крик. Мы бросились в комнату Риты, но это
кричала не Рита, а старая Цецилия.
Рита же лежала на кушетке, вся вытянувшись и закинув голову назад.
Я бросился к ней, она тяжело открыла глаза и снова сомкнула их; ду-
мая, что ей дурно, я поспешил налить в стакан воды, но в ту минуту, ког-
да я приподнял ее голову, чтобы дать ей напиться, она снова взглянула на
меня, и... это в первый раз - мне показался ее взгляд... странным, что
ли... в нем было что-то манящее, любовное... Она тихо прошептала:
- Поцелуй меня.
Испуганный, не отдавая себе отчета, я наклонился и поцеловал ее в гу-
бы...
В ту же секунду она откинулась, тяжело вздохнула и впала в летаргию,
или, как мы тогда сгоряча думали, умерла.
Наклонись еще раз, я невольно отшатнулся, лицо Риты сделалось злым,
зубы оскалились и казались длинными, это была не та Рита, которую я
знал, а чужая, злобная. Вскоре это выражение сменилось тихим и спокой-
ным, такой ты ее и застал.
Ты помнишь, как мы все тогда потеряли головы и я, не то что скрыл, а
прямо забыл сказать тебе о поцелуе.
Затем начались приготовления к похоронам, перенесение тела в капеллу,
твое, да и общее наше отчаяние.
Тогда же, по твоему желанию, закрыли салон Риты, где она умерла, и
второпях забыли там бедную канарейку, а затем внезапное воскресение или
оживление, не знаю как выразиться, Риты, среди ночи во время бури, пере-
пугавшее замковую прислугу, да и, что греха таить, нас всех чуть не
сильнее самой смерти.
После же воскресения Риты мне уже было неудобно сказать тебе о про-
щальном поцелуе; да я бы скоро его и забыл, если б не ловил время от
времени взгляд Риты, напоминающий тот, что сопровождал поцелуй.
Ты как-то на днях написал мне, что находишь большую перемену в Рите,
да и я нахожу эту перемену, и чем дальше, тем больше. Ты прав. Она расц-
ветает физически, но как-то опускается нравственно: прежде такая чуткая
к чужому горю, она теперь остается совершенно спокойной; даже смерть Лю-
чии и других домашних проходит, не задевая ее совсем. К гибели своей лю-
бимицы канарейки она тоже отнеслась возмутительно холодно.
Наружностью своей она перестала заниматься, я заключаю это из того,
что все зеркала она приказала закрыть кисеей "в знак траура", как гово-
рит она, и даже свой собственный туалет.
Ни песен, ни игры на лютне (кстати, лютня, кажется, тоже осталась в
роковой комнате) я больше не слышу. Рита предпочитает уединение.
Характер ее тоже пошел на минус. Вот пример.
Последние дни перед летаргией она не расставалась со своим молитвен-
ником, - знаешь, черная книжечка, - я и спросил, где она у ней, не при-
нести ли? Рита прямо разозлилась, глаза засверкали, зубы оскалились, и
она наговорила мне дерзостей.
Другой раз я подал ей ручное зеркальце, также прежде вечного ее спут-
ника, - так она не только его бросила, но растоптала каблуком, не пожа-
лела даже художественной золотой оправы.
Несмотря на эти выходки, все же по временам я, как и говорил уже,
ловлю на себе взгляд Риты, полный желания, призыва и страсти... да,
страсти... Мне невыносим этот взгляд, страшен, я боюсь его. Боюсь как-то
безотчетно, даже не по отношению к тебе. В нем есть что-то.
Меня прервали, принесли от тебя приглашение приехать в замок. Такой
разницей веет от этого приглашения, против прежних, - какой официальный
язык!..
Я отказался, зачем?
Завтра, послезавтра я исчезну с твоей дороги. В начале письма я искал
объяснений с тобою, а под конец много продумал и решил лучше уехать; уе-
хать не прощаясь.
Оставлю тебе это письмо, ты сам поймешь, что отъезд - это лучшее, что
я могу сделать. Спасибо за прежнюю любовь, крепко верю, что со временем
ты опять вернешь мне ее. Я же все люблю тебя по-прежнему и не переставал
любить. Привет Рите, желаю вам обоим счастья.
Твой Альф.
...Сутки. А как перевернулся весь мир, посейчас я не могу ясно предс-
тавить, что случилось. Постараюсь вспомнить и записать. Обыкновенно за-
писывание упорядочивает и проясняет мою голову. Итак.
Я написал Карло прощальное письмо и оставил его на столе, собираясь
при окончательном отъезде приписать несколько слов приветствий и пожела-
ний.
Дальше.
Гулял по саду: ночь тихая, лунная, озеро лежит, как зеркало, только
воздух, как перед грозой.
Лег спать с открытым окном.
После полуночи мне показалось, что я не один в комнате и что на груди
у меня тяжесть, - открываю глаза...
Пресвятая Дева Мария, Рита у моей постели, вернее, лежит на моей гру-
ди!
- Что же это? Хочу вскочить, крикнуть... не могу... ведь я осрамлю
ее! Что скажут люди! Что скажет Карло?
Ясно, Рита опять больна, иначе, зачем бы она попала в мою комнату, да
еще ночью? Она или лунатик, или в бреду.
Что делать, чтобы не испугать ее?.. Все это вихрем несется у меня в
голове. А голова кружится, кружится, истома давит тело... Что делать,
как быть?.. И опять все качается.
Затем я теряю сознание, ну это в первый раз в жизни... Открываю гла-
за, никого нет. Полная тишина, луна заходит, веет предрассветный вете-
рок... и снова я не могу одуматься. Куда она делась? Что она была здесь,
я уверен, еще до сих пор пахнет ее любимыми духами лавандой. Что с ней
сталось? Зачем она приходила?
Что это мог быть сон, мне даже не пришло в голову, настолько все было
реально. Вдруг меня пронзила мысль: случилось несчастье, Рита приходила
за помощью!
Сорваться с кровати и одеться было делом одной минуты, я кинулся вон.
Второпях я даже не заметил, что дверь моей комнаты была замкнута, и
вот, только теперь, записывая все, я вспомнил это. Следовательно, еще
одна загадка! Обежав дом, я ничего не нашел подозрительного: все спало,
все тихо, везде темно. Я бросился в сад. И там тихо. Запутавшись в тра-
ве, я упал в кусты шиповника и очень неудачно: изранил лицо, руки и даже
сухим сучком ранил шею настолько сильно, что запачкал кровью рубашку.
Когда я вернулся в дом, то слуги уже начали вставать и на мои вопро-
сы: не случалось ли чего ночью? - отвечали удивленными взглядами и пол-
ным отрицанием.
Вот факты. Какие же выводы?
Что она была у меня, это несомненно, закладываю душу!..
Первый вопрос: как попала?
Дверь замкнута. Ключ у меня... Следовательно, другим ключом, заказ-
ным, значит, с "заранее обдуманным намерением".
А если в окно? Оно достаточно низко от земли и было открыто. Если
так, то все же с намерением, а не случай.
Второй вопрос: зачем приходила?.. Фу, даже в пот бросило, неужели
Карло прав, и она меня любит, любит настолько сильно, что пришла сама?
Рискуя всем... Неужели я так слеп и не видел этой страсти... Вот уж мой
ночной обморок был некстати - что она подумала обо мне? Наверное, прези-
рает теперь...
Третий вопрос: что же делать теперь?
Бежать, бежать, бежать немедля... А если она любит, сильно любит?..
Ну, погрустит и забудет... А ведь не все способны забывать, вот и я ее
никогда не забуду.
Да и имею ли я теперь право уехать? Ведь она осрамила себя. Положим,
никто не знает, что она ночью была у меня, но сама-то она сознает, что
она, девушка, красавица, невеста другого, была ночью одна в комнате мо-
лодого мужчины... ведь я еще молод! Лежала у него на постели, на груд
и... Не замучает ли ее эта мысль?
Не должен ли я во что бы то ни стало остаться?
Нет, нет и нет... не финти и не хитри. Альф, сама с собою, не для те-
бя эта любовь! Пока ты честен, ты должен бежать.
В замок не пойду, уеду в город, закажу там почтовых лошадей и к вече-
ру уеду.
Решено... Рассвет.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вот тебе и уехал!
Правду говорит пословица: "человек предполагает, а Бог располагает".
Впрочем, тут Бог, наверное, участия не принимал!..
Я плохо ему молился, плохо верил, и он меня оставил этой ночью!
Сейчас я совершенно спокоен, спокоен, как человек, неизбежно пригово-
ренный на смерть.
Весь ужас открытия правды, вся безвыходность моего положения отошли в
сторону, и жалость жизни и боязнь смерти: все переболело, перегорело...
Теперь остался один долг - предупредить Карло. Лично я этого не могу,
"она" не допустит.
Пусть эти записки откроют ему страшную тайну. Чтобы оберечь их от
"нея", я положу их в библию. Конечно, будет следствие по случаю моей
внезапной смерти, обыск в моей комнате, их найдут и передадут по адресу.
Чтобы Карло все было ясно, продолжаю рассказ. Итак, я решил уехать. В
город, чтобы заказать почтовых, я отправился верхом. В лесу, на крутом
повороте дороги лошадь моя заупрямилась. Несмотря на хлыст и шпоры, она
не трогалась с места. Можно было думать, что она почуяла волка. Она вся
дрожала и покрылась потом. Недоумевая, я слез и пошел пешком, таща коня
в поводу.
За поворотом дороги я увидел Риту, сидящую на пне дерева, я, кажется,
в первую минуту так же испугался ее, как и моя лошадь волка.
Оправившись, я подошел и заговорил, притворяясь, что я ничего не знаю
и не помню. Но один взгляд Риты показал мне, что она все помнит и видит
мои уловки насквозь.
Я растерялся. Лошадь рванулась и убежала. Рита смотрела на меня, не
спуская глаз, и голова моя опять начала кружиться, все закачалось. Я сел
на траву.
Рита наклонилась к моему лицу и начала шептать:
- Зачем ты бежишь? Разве ты не видишь, не чувствуешь, что я люблю те-
бя?
Я хотел заговорить...
- Оставь, молчи. Я знаю, что ты скажешь, - продолжала она, - но какое
нам дело до Карло и до всего земного? Ты будешь счастлив, вечно счаст-
лив. Ты будешь бессмертен, я подарю тебе вечную жизнь, там, где я, Карло
не может за мной следовать, не может мне принадлежать: его оберегают! -
криво усмехнулась она.
Согласись на мою любовь, и я тебе открою тайны, каких не знает никто;
я унесу тебя высоко-высоко, лунный луч будет нашей дорогой, а в час по-
коя мы будем сладко спать!
А какое наслаждение пить горячую теплую кровь, а с нею и вечную
