решения, стремление поменьше менять, что может быть в конечном итоге
разрушительно для целого. Общество борется с этим хозяйственным локализмом,
пытаясь контролировать каждый акт хозяйственной деятельности; в качестве
критерия выдвигается вал, представляющий собой суммарный абстрактный
натуральный показатель.
Исключительно важным следствием П. было формирование соответствующий
социальной структуры, т.е. уменьшение, деградация тех социальных слоев,
которые являются источником неэквивалентной выкачки
ресурсов и, наоборот, развитие, рост тех слоев, куда попадали эти ресурсы.
Тем самым растет зависимость этой социальной структуры от синкретической
государственности. В этой абсурдной ситуации бюрократия пытается своей
административной властью, формируя план, определить все связи в обществе.
Создавая некоторую бюрократическую имитацию рынка, пытается стимулировать
прогресс, манипулируя административными методами, нравственными увещаниями
и попыткой через черный вход впустить некоторые элементы экономики,
например материальную заинтересованность, стремится подменить
реорганизациями организационную революцию и т.д.
В обществе, где есть хозяйство гигантских масштабов, но нет или почти нет
экономики, постоянно творятся экономические чудеса, т.е. принимаются
решения, которые кажутся верхом идиотизма, но которые неизбежны, так как
они диктуются системой отношений, реально существующих между людьми и не
вытесненных капитализмом и либерализмом: семейными, племенными, дружескими
связями, феодальными отношениями, случайными комбинациями связей. Эти
решения могут быть побочным результатом попыток власти предотвратить
существенное локальное или общее ухудшение ситуации. Иначе и быть не может
в обществе, еде экономика не влияет на организацию, на технологию, на
разделение труда, где машины отвечают технологическим требованиям, но не
отвечают экономическим требованиям, а значит, в конечном итоге и
технологическим. Такое общество не гарантировано от того, что мотивы
гигантских хозяйственных затрат будут носить чисто идеологический характер,
как это имело место в древних синкретических государствах. В обществе нет
механизмов, обеспечивающих прогрессивные сдвиги в хозяйственной структуре,
слабо развиваются новые отрасли, ни одна из старых не уменьшается. Такое
общество может существовать, лишь неслыханно разбазаривая ресурсы, так как
нет никаких экономических механизмов, чтобы установить, какое именно
решение общество реально расценивает как экономическое. Возникает чистый
фантом, экономика абсурда. Складывается "самоедская экономика",
производство ради производства (В.Селюнин), т.е. хозяйство, действующее
вхолостую. Сложилась ситуация, кода зерна мы собираем в 1,4 раза меньше,
чем в США, а комбайнов производит в 16 раз больше. Миллионы людей делают
работу, в результате которой не получится никакого товара; строят
оросительные каналы, которые не дают прибавки сельскохозяйственной
продукции, выпускают станки, для которых нет станочников, тракторы, для
которых нет трактористов, комбайны, которые заведомо не будут работать. Еще
миллионы людей снабжают это ненужное производство электроэнергией,
металлом, рудой, нефтью, углем и т.д. и т.п. Все они получают зарплату
наравне с другими и приносят свои честно заработанные деньги в магазины, но
там их не ждут товары, произведенные в результате их труда (О.
Лацис). Сегодня мы не знаем, "что у нас в реальности дороже - золото или
кирпич" (Н. Шмелев. Знамя. 1988. № 7). Никакой "вредитель" не мог сделать
это специально. Список этих абсурдов, поражающий человеческое воображение,
можно продолжать бесконечно. Разорение, которое приобретает форму всеобщей
дистрофии, возможно в каждой точке. Это объясняется тем, что более сложное
хозяйство пытается развиваться на основе конструктивной напряженности
традиционного типа, т.е. нацелено на простое воспроизводство, несмотря на
постоянный поток вложений. Это приводит к постоянному росту издержек,
которые разными путями (ростом цен, дотации) перекладывались на общество
вне всякой связи с их экономическим хозяйственным местом в обществе.
Подобный порядок - результат совершенно особого, уникального развития.
Эта система анти- и неэкономическая, может существовать лишь при
определенных условиях, в частности, на основе притока западной техники и
технических идей, возможности тиражировать апробированные образцы
технологии, хозяйственных организаций, обилию ресурсов. Она может сложиться
в условиях низкого уровня экономической инициативы и ограниченного уровня
потребностей, при относительной простоте системы, позволяющей бюрократии
своими примитивными методам ею управлять. Постепенно, однако, все эти
факторы исчезают.
Западная техника уходит вперед, и ее массовое освоение и тиражирование
делается все менее возможным не только из-за недостаточной квалификации и
ответственности, но и из-за отсутствия соответствующих организационных
предпосылок, способности создавать соответствующие формы организации. Все
больше усиливается неспособность осваивать технику, созданную после
организационной революции. Личная инициатива повышается, хотя, видимо,
имеет тенденцию уходить из-под влияния официальных организаций и форм
деятельности. Тем не менее разнообразие потребностей неуклонно возрастает,
оказывая давление на систему. Реальное превращение хозяйственного механизма
в самую сложную в истории человечества социальную систему продолжается, но
эффективность ее управления неуклонно снижается, что отягощается
нарастающей ненавистью к бюрократии.
Важнейшая специфика системы П. заключается в том, что извращенное
хозяйственное развитие, имеющее место без адекватного прогресса
всеобщности, заменяется формированием псевдовсеобщности. Иначе говоря, П. в
отличие от экономики основана на сумме локальных конструктивных
напряженностей. Псевдовсеобщая связь в отличие от всеобщей, которая в
экономике выступает в форме рынка, организуется как случайная с точки
зрения интересов общества, как цепь, замкнутый круг связей держателей
монополии на дефицит. Именно этот тип связи - определяющий в П.
Псевдовсеобщность основана на все более непосильном для общества
административном управлении, что приводит к росту хаоса и дезорганизации.
Это до поры до времени скрытое явление делает совершенно немыслимым
административное, инверсионного типа "внедрение" рынка. В этом случае
немедленно выявилось бы, что все показатели не только отдельных
предприятий, но и отраслей, включая прибыль, рентабельность, издержки и
т.д., отличаются друг от друга на астрономические величины.
Чудовищность этих разрывов исключает установление баланса спроса и
предложения чисто экономическим путем. Не только те или иные предприятия,
но и целые отрасли не смогут вступать друг с другом в рыночные отношения,
так как для этого необходим некоторый общий для них уровень экономического
развития. Если хозяйство будет ввергнуто в идеальный рынок, сельское
хозяйство немедленно ответит на это гигантским подъемом цен, не только для
того, чтобы компенсировать свои издержки, но и сбалансировать производство
со спросом. Однако это немедленно вызовет повышение цен в промышленности,
что необходимо будет не только для покупки сельскохозяйственного сырья, но
для компенсации возможных издержек персоналу на покупку продуктов сельского
хозяйства, но это, в свою очередь, означает фактическую невозможность
нормальных рыночных отношений, неизбежность краха промышленности и
вымирание городов. Псевдоэкономические отношения не прошли закалку
всеобщностью. Они беззащитны и беспомощны пред лицом рынка в каждой своей
клеточке, родившейся на бюрократических костылях. Надеяться, что если у
соответствующих социальных отношений отобрать костыли и дать пинка, то она
будет изменяться быстрее, -- результат инфантильности, основного
заблуждения интеллигенции. Эта хозяйственная система рухнет даже до того,
как она доковыляет до первой канавы, после чего неизбежно повторение
авторитаризма, продразверстки и т.д., что явится совершенно естественным
ответом на разруху, черновой набросок, чего мы уже имели между первым и
вторым глобальными периодами.
П. не может быть уничтожена лобовой атакой. Нужна длительная, хорошо
продуманная осада. Экономическая жизнь, рынок не могут занять
господствующее положение в хозяйстве в результате ликвидации или
значительного ограничения бюрократического управления. Эта точка зрения не
подтверждена опытом русской истории, не находит своего обоснования в
научных исследованиях и представляет собой форму языческой религиозной веры
в народ, в его бесконечную мудрость и способность творить чудеса, если ему
не мешать. В этой связи достаточно вспомнить нэп, который обанкротился
из-за полной неспособности общества наладить экономические отношения не
только внутри деревни, но и между городом и деревней (смычку), что и
привело к "хлебному кризису", из которого выход был найден в возврате к
принципу "начальству виднее".
Корни П. гораздо глубже, чем те или иные ошибочные решения правящей
элиты. Такая система могла возникнуть лишь в определенной культурной
обстановке, прежде всего в условиях господства основного заблуждения
массового сознания, предоставившего полный простор праву бюрократии не
только на управление, но и на экономическую инициативу, на обеспечение
прогресса.
Идеологическое обоснование П. непосредственно можно увидеть в фетишизме,
который идеально для П. подменяет головоломные сложности общественного
развития верой в спасительную роль то машин, то
организации, то экономики, под которой в действительности понимается
неэкономическая утопическая хозяйственная система. Возможность вытеснения
П., если взять чисто экономическую сторону вопроса, лежит в опоре на те
элементы экономики, рынка, которые сами органически противостоят дефициту,
реально ориентированы на экономические механизмы.
ПУЛЬСАЦИЯ. Любая система большой сложности обладает способностью
проходить некоторое множество состояний в некотором межпороговом жизненном
пространстве, как бы прощупывая крайние точки, границы своего
существования, сканируя в поисках безопасного состояния, следуя основному
закону социальных систем большой сложности. Однако чем сложнее социальная
система, чем она динамичнее, тем опаснее возможность П. приближения
непосредственно к порогам, вхождения в зону предкатастрофического
состояния. Опасность П.
заключается не только в возможности ошибки, в возможности того, что те
или иные энтропийные процессы дадут системе лишний толчок, который на краю
пропасти может быть роковым. Проблема заключается и в том, что приближение
к пороговым состояниям, хотя и возбуждает в обществе защитные реакции, но
тем не менее приводит к опаснейшему росту дезорганизации. Опасность П. - в
постоянном стремлении переходить в своих решениях от одной крайности к
противоположной. Поэтому общество создает систему защиты, направленную на
постоянное сужение диапазона П., точнее - перевода ее в идеальный план,
создавая механизмы, которые давали бы сигналы опасности еще задолго до
реального приближения к предкатастрофическим ситуациям.
Сюда входят научные исследования, гласность, т.е. исчерпывающая
информация об угрожающих процессах, возможность ее беспрепятственного
обсуждения в печати, а также превращения в предмет политической борьбы
партий и борьбы в парламенте т.д. Чем больше П. приобретает значение как
идеальный процесс, тем меньше реальная ее опасность. Этот процесс,
по-видимому, даже в идеале никогда не может быть завершен, но должен быть
предметом постоянной заботы общества и в особенности науки.
В обществе промежуточной цивилизации, отягощенной расколом, все
механизмы, переводящие П. в идеальный план, не получили развития, а те,
которые получили, были сметены в результате антимедиации, подавления
интеллектуализма, торжества локализма. Которому нет дела до того, что
происходит за пределами видимости, непосредственной эмоциональной
