противоположной стене прислонены холсты в рамах и темные доски
разнокалиберных икон.
Хозяин подошел к кипе холстов, вытащил из середины небольшую, сантиметров в
сорок на шестьдесят, картину в простенькой темной рамке и поставил на
мольберт:
- Вот она, ждет вас.
Андрей подошел к картине и стал рассматривать ее в упор; целью его было,
держа в руке портфель, подобраться как можно ближе к хозяину; другой рукой,
засунутой в карман куртки, он сжимал коробочку дистанционного управления.
Но ему интересно было рассмотреть и саму картину. Хоть он и маловато
понимал живопись, но представление о ней все же имел - в юности даже
интересовался ею, пытаясь постичь то, что постигают в ней другие; для этого
он брал в университетской библиотеке толстые крупноформатные альбомы с
цветными репродукциями и монографии о великих художниках, посетил в свое
время все известные музе в Москве и Петербурге и об импрессионистах,
разумеется, знал; но увлечение это скоро кончилось, а теперь вот он мог
стать совладельцем настоящего Ван Гога, и это придавало ему ощущение
серьезности момента и чувство ответственности и заставляло пристальнее
всмотреться в картину.
А ничего особенного в ней и не было: луг с блеклой бурой травой и искорками
синих цветов, поодаль - белая каменная ограда и ворота в ограде, а за
оградой - крыша фермы или сарая, слегка загороженная темной зеленью дерева,
и надо всем этим синее небо - простенький пейзажик, только написанный
характерными вертикальными жесткими мазками: похоже, действительно Ван Гог,
каким его Андрей помнит по репродукциям... Но тот, в гостиной, Крыловский
пейзаж - роскошней, сочнее, ближе душе... И какая маленькая картинка;
почему-то думалось, что она должна быть гораздо больше.
А Мамонов уже завел с хозяином бодягу торгов; надо было, делая вид, что
изучаешь холст, начинать работать самому.
Мамонов сначала назвал сумму в три тысячи, ссылаясь на то, что совсем не
установлено, подлинник ли это, а если даже и подлинник, то ведь его нет ни
в одном каталоге, нужно много труда и времени, пока его признают... Хозяин,
рассмеявшись при цифре три тысячи, назвал свою: сорок тысяч, - возражая при
этом, что если б картина была каталожной, он бы не стал тут с ними
возиться, а нашел бы покупателя посолидней, на что Сергей возразил, что в
том-то и дело: без него, без Сергея, кто ж Гоше поверит, и даже наоборот,
стоит ему сказать, что Гоша продает подделку - значит, так оно и будет, на
что Гоша возразил, что, в конце концов, не на одном Сергее свет клином
сошелся - можно поискать и других искусствоведов; Сергей тогда возразил,
что неизвестно еще, можно ли вообще установить подлинность этой картинки,
хотя, разумеется, это - в компетенции искусствоведов, но ведь у них вполне
закономерен будет интерес, откуда она у Гоши взялась, а этим сподручнее
заниматься уже не искусствоведам, а следователям... И при этом они отчаянно
торговались: Мамонов набавлял по пятьсот, хозяин, к удовлетворению гостей,
споро сбавлял по две-три тысячи, а Андрей все это время старался держаться
около него со своим портфелем.
Дойдя до семи тысяч, то есть до всей наличности, которую они с собой
принесли, Сергей остановился и уперся; хозяин уперся при этом на двадцати и
сказал, что уступает за двадцать только потому, что ему крайне нужны деньги
- забрать где-то иконки, а продавать холст ниже - это уже просто смешить
людей: за семь-то тысяч его можно продать и на перекрестке - любой дурак,
ничего в этом не смыслящий, уж о Ван Гоге-то, во всяком случае, слыхал...
Сергей метнул красноречивый взгляд в Андрея, требуя от него с его
усилителем решительной поддержки, и сам затем употребил все свое ученое
красноречие, выкладываясь перед Ханыкиным, пытаясь все же навязать свою
цену.
И меры подействовали: Ханыкин уступил; ударили по рукам на двенадцати,
причем недостающие пять Сергей обязался выложить в течение недели, и
Ханыкин даже не требовал письменного обязательства - верил на слово.
- Давай, доставай деньги,- сказал Мамонов Кузину; для маскировки они
положили их в портфель поверх усилителя.
Андрей отошел к окну, осторожно поставил портфель на край стола, отодвинув
хлам, выложил деньги и убрал портфель.
- Вот,- сказал он. - Семь тысяч.
Купюры были некрупными, и куча получилась внушительная.
Подошли Сергей с Ханыкиным; Сергей пересчитал; хозяин внимательно следил за
счетом и ворчал, что не могли принести купюр покрупнее. Затем Сергей достал
из кармана серую тряпицу и тонкую бечевку, завернул и перевязал картину.
Хозяин проводил их и захлопнул за ними дверь.
На лестнице переглянулись, перемигнулись и легко побежали вниз, Андрей -
помахивая портфелем, Сергей - с легким угловатым свертком подмышкой; поди,
угадай, что у обоих - по бесценной ноше в руках!
Выйдя из подъезда, они дошли до людного перекрестка и разошлись в разные
стороны: Андрей - на автобус, Сергей - на трамвайную остановку поодаль.
* * *
Часов в семь вечера Андрей, насвистывая бойкий мотивчик, неторопливо
собирался куда-то - скорей всего, на свидание с женщиной: гладил брюки и
рубашку, чистил туфли, с удовольствием тщательно одевался, и уже когда
совсем собрался - позвонили в дверь. Он открыл, и в комнату ворвался
всклокоченный, в крайней степени возбуждения Мамонов; в руках он держал все
тот же угловатый сверток с картиной.
- Что случилось?- спросил, отступая, Андрей.
- Вот гад! Вот негодяй! Вот пройдоха!..- в ярости повторял Сергей.
- Да что случилось?- нетерпеливо переспросил Кузин.
- Обманул, сволочь такая!- завопил Сергей и швырнул на пол свою ношу;
тряпица слетела, и глазам Андрея предстал поверженный на пол все тот же Ван
Гог - или мнимый Ван Гог? - которого они сегодня с таким блеском выманили у
Ханыкина, только от удара об пол развалилась рамка. Сергей ринулся было
топтать картину, но Андрей благоразумно выхватил холст прямо из-под
Сергеевых ног.
- Объясни толком - ты ж говорил, смотрел с лупой?
- Ну, смотрел, смотрел!- продолжал вопить Сергей, размахивая руками и
мечась по комнате. - Ничего не пойму! Стыдобушка - облапошили, как пацана!
Ведь я же облазил ее всю, каждый сантиметр осмотрел! Руку готов заложить -
видел настоящего Ван Гога! Нич-чего не понимаю!
Андрей, держа картину и уставясь в нее, только хлопал глазами - убей Бог,
он подлинного Ван Гога от поддельного никогда бы в жизни, наверное, не
отличил.
- Почему ты решил, что поддельная?
- Да сразу же, сразу, как приехал домой, как глянул,- Сергей сел, наконец,
на стул, вынул платок и стал отирать вспотевшие лоб и шею, - вот будто в
сердце ножом: поддельная! Ладно, думаю, отложу. Поехал на работу, вернулся
с полдороги, глянул - еще хуже стало: что за чертовщина, думаю, куда ж я
смотрел-то, как мог так глупо пролететь? Взял ее, поехал к Полине
Георгиевне - есть тут старушенция, искусствоведша-пенсионерка: у той глаз
наметанный, грамотная старушка... Полтора часа она вокруг нее ползала и
изрекла приговор: целых пять несоответствий с авторским стилем!.. Ну что
делать? Пошли бить морду этому сукиному сыну! Не на того напал, я из него
вытряхну подлинник - был он у него, точно знаю, что был! Собирайся, пошли -
буду из него душу вынимать!
- Да погоди ты, остынь немного,- Андрей положил, наконец, холст, достал из
холодильника бутылку лимонада, открыл и всучил Сергею, чтоб охладился, а
сам принялся развивать перед ним свои соображения: торопиться им пороть
горячку незачем, и бить морду тоже надо с умом.
Никуда они, действительно, в этот вечер не пошли, а выработали подробный
план действий, решив отправиться потрошить Ханыкина завтра, на свежую
голову.
* * *
В десять утра, спустя ровно сутки, они снова появились перед бронированной
дверью. Андрей встал сбоку, прижавшись к стене, чтоб его не было видно в
глазок. Сергей позвонил.
Ханыкина опять не было слышно несколько минут; потом громыхнул засов,
звякнула цепочка, и угрюмый голос глухо прогудел из-за стальной двери:
- Кто?
Все пока шло по плану.
- Это я, Мамонов!- как можно спокойнее откликнулся Сергей. - Должок принес.
Загремел еще один засов, и как только стальная дверь приоткрылась, Сергей
резко распахнул ее и кинулся на Ханыкина; следом ворвался Андрей, захлопнув
за собой дверь; вдвоем они повалили Ханыкина на пол лицом вниз, заломили за
спину руки и завязали прихваченной с собой веревкой.
Как договорились заранее, Кузин, оседлав поверженного Ханыкина и крепко
схватив его одной рукой за волосы, другой вытащил из кармана куртки нож,
завернутый в тряпицу, и, подражая киногероям-грабителям, не давая Ханыкину
опомниться, выдернул нож из тряпки, приставил к горлу и грубо прохрипел:
- Хотел нас околпачить, падла? Душу выну - говори, где подлинник! Еще срок
получу, но в шашлык искромсаю!
Тот пыхтел и задыхался, оттого что голова его была страшно завернута,
пускал губами пузыри, закатывал глаза и хрипел:
- Н-нету подлинника!
- Врешь, падла!- Кузин сильнее вдавливал в его горло нож.
- Ну н-нету, нету подлинника!- хрипел торгаш.
- Погоди, отпусти маленько, он нам живой нужен,- отвел руку Кузина Мамонов,
побаиваясь, как бы тот в запале не перестарался, и склонился над Ханыкиным.
- Ты, Гоша, скажи, не бойся: где он?
- Ну нету, нету!- попугаем твердил свое Гоша.
- Но я же своими глазами его видел!
- Эту ты и видел.
- Издеваешься? Меня, искусствоведа, провести хочешь?- уже раздраженно,
выходя из себя, кричал Мамонов, не замечая иронии положения, когда он
предлагает дискуссию оппоненту, который лежит, уткнувшись лицом в грязный
половик, со связанными руками, а на нем сидит молодец и тычет в горло нож.
- Ну я же сказал: нету!- в отчаянии, чуть не плача, выкрикнул торгаш.
- Ладно! Подержи его пока так. Извини, Гоша, но придется порыться в твоей
коллекции - вынуждаешь. Если найду - ох и ткну его тебе в рожу!
Мамонов ушел, и не было его долго. Ханыкин лежал смирно.
Наконец, тот вернулся, присел на корточки перед хозяином.
- Так где он все-таки? Успел загнать? Скажи!
- Ну нету его!- тянул свое Ханыкин.
- Где он?
- Да не было же, не было его! Не могу уже!
- Я что, по-твоему, ошибся?
- Ну отпустите маленько, я все объясню, честное слово!- взмолился Гоша;
лицо его было багровым от натуги.
- Ладно, отпусти его, Андрей.
Кузин слез с Ханыкина, поднялся.
Тот, со связанными сзади руками, обессиленный, тоже поднялся следом,
сначала на колени, потом, качаясь, на ноги.
- Пошли в твое ателье!- приказал Мамонов.
Ханыкин в сопровождении "покупателей" покорно побрел в "ателье".
Там все было раскидано и перерыто.
- Нету никакого подлинника, искать бесполезно,- сказал Ханыкин, устало сев
на стул. - Тот, что ты взял - его ты и видел.
- Чего ты мне мозги пудришь?- вскипел наш ученый искусствовед.
- Погоди, не колготи,- вяло проговорил Ханыкин, обращаясь все время только
к нему. - Я ж тебе обещал: расскажу... Есть такой аппарат, который мозги
пудрит. Предположим, ставлю я его, прикрываю - и начинаю тебе внушать, что
картина - подлинный Ван Гог... Все, что хочешь, могу внушить: Рембрандт,
Репин, Рублев - и ты посмотришь на подделку и поверишь. Понял?
Мамонов и Кузин растерянно переглянулись: этого быть не может, это же
бредовый сон какой-то, мистика, абсурд - чтобы Ханыкин знал их тайну и
куражился над ними!
- Где ты его взял?- придя в себя, первым делом спросил Мамонов.
- Я еще не сказал, что взял,- осторожненько ответил Ханыкин.
- А откуда знаешь про аппарат?- нетерпеливо спросил Кузин.
Ханыкин молчал, игнорируя его вопрос, как будто Кузина здесь и не было - то
ли сильно обидевшись на него, то ли просто не снисходя до профана в этом
своеобразном диспуте.
- Откуда знаешь про аппарат?- переспросил его Мамонов.
- Да сам придумал. Пошутил,- не то насмешливо, не то испугавшись вдруг
такого неожиданного внимания к тому, что он сказал, ответил Ханыкин.
- Вр-решь! Знаешь!- крикнул тогда Кузин ему в лицо, схватил за плечи,
