юноши: все это пустой балласт.
В общем, ученик идеальный, и характер бойцовский: этакое, знаете,
маленькое, но упрямое, отважное сердце...
В любом поединке есть одна особенность: можно знать весь арсенал приемов,
быть реактивным - и не побеждать. Потому что главное - это угадать ход
партнера, выбрать контрприем и упредить. Та же шахматная игра, только
"блиц": ходы обдумываются в доли секунды, и побеждает тот, у кого компьютер
в голове быстрей считает.
Я иногда устраивал с ребятами возню: чтобы по-двое, по-трое нападали на
меня, - и смотрю: там, где Леня - напор сильнее. А потом и одного против
себя ставить стал, и я, взрослый, тренированный, не могу с этим заморышем
справиться: словно в смерч попадаю - он кругом! Победить еще не может - но
и не дается.
Я его, знаете, просто полюбил.
Вообще-то учителю нельзя иметь любимцев. Ну, не можешь любить всех - тогда
люби хотя бы худших: во всяком случае, это морально оправдано. Но с ним у
меня была тончайшая духовная связь - без слов, без взглядов: я всегда
чувствовал ее, и он, несомненно - тоже.
А Система работала: уже должно было состояться зональное юношеское
первенство, уже давят: давай выставляй команду; где график подготовки,
какие призовые места взять собираетесь?.. Обычная чиновная рутина: планы,
отчетность...
Подобрал команду, начал тренировать. И чистым бриллиантом в ней был Леня.
И тут я совершил несколько ошибок. Я подпал под влияние этой рутины, я
нарушил не только свои принципы, но и классические заповеди каратэ. Я
забыл, что передо мной всего лишь подростки, дети улицы. Мне нужны были их
тела, их мышцы, связки, рефлексы; я принялся делать из них роботов, упустив
души; я поддался давлению этого монстра - европейского спорта, где душа -
ненужный придаток, который мешает телу быть совершенным.
Я уж говорил, что в традиционном каратэ есть правило: ученик молчит. Больно
- молчи. Хочешь спросить - молчи. Несправедливость? Нет, источник доверия:
учитель должен уметь прочесть молчание!.. Но это и источник самодисциплины
тоже: если ты научился молчать хотя бы два часа - у тебя есть возможность
подумать, а когда хорошо подумаешь - может, и спрашивать уже не надо?
Пробовал я с ними и этакую синкретику из йоги, из даосизма, цзэна:
правильно дышать, уметь управлять телом как инструментом воли, уметь
насладиться глотком воздуха, воды, коркой хлеба - как сладчайшим даром
природы, когда и яд становится нектаром; уметь отдыхать в позе лотоса,
рыбы, змеи: принял позу - и думай себе о цветочных лугах, о голубом небе, о
красоте добра. О Боге я, разумеется, поминать не смел - я еще вполне
советским тогда был, но все же учил думать. Думать о возвышенном, о
прекрасном и любить это все без корысти. И только на один вид борьбы
наставлял: на борьбу со злом.
Мы ведь не в лесу живем, и зло, насколько я понимал, неотъемлемо от людей и
неисчерпаемо, хотя уменьшить его - в наших руках. Милосердие - это ведь не
всепрощение; это именно борьба со злом. Ради слабых. Бесконечная,
неустанная борьба.
Есть смирные люди - им нужны тень, покой, тишина, а есть - неуемные; они и
рождаются такими - как вечно кипящий вулкан, и частенько их заносит куда не
надо. А ведь из каждого можно воспитать рыцаря Добра. Просто рядом должен
быть Учитель.
Нет, я не собирался делать из них профессионалов - хотелось, знаете, чтобы
они шли в милицию, в правоохранительные органы, где, как я понимал, все
прогнило в затхлом мире марксизма, без притока воздуха, без свежих идей,
без любви, без сострадания.
Вообще коммунизм сам по себе - прекрасная мечта, только не этим дубосекам
ее воплощать. Я верю, он настанет. Может, через тысячу лет, а, может, и
позже. И если его именем гнобят людей, это еще ничего не значит: именем
Христа не меньше загубили; самого Христа это не испачкало...
Я старался растить их души, ткать в них культуру сердца: учил радоваться,
быть внимательными ко всему живому. Нет, я не нудил, над душой не стоял -
пошутить, посмеяться после занятий всегда было у нас правилом. И они,
знаете, ко мне тянулись... А тут поддался Системе, пошел на компромисс:
пришлось отбросить свои принципы (на время, думал, раз так надо) - участил
тренировки, усилил нагрузки.
Особенно Леней занялся - верил: он у меня станет чемпионом. Я поставил на
него; я решил: он прославит наш город, область, может, даже страну. И меня,
конечно! Этот соблазн искупаться в славе, пусть даже отраженной, эти
амбиции собственных нереализованных возможностей ох как знакомы всякому
тренеру! Нет, мне не нужны были ордена, звания - это ни с какой стороны
моих бугорков честолюбия не щекотало. Квартира, хорошая зарплата, машина? -
да ради них я бы и в Систему впрягаться не стал; единственное, чего
хотелось - проехать по миру. Даже не в Парижи, не в Америки - ужасно жаждал
своими глазами увидеть Восток: Японию, Индию, Китай; было время - в снах
видел, бредил ими.
Да, поставил на него! И поплатился.
Оставалась неделя до первенства; все готово, все напряжены до предела. И
вдруг Леня преподносит такой сюрприз, что у всех челюсти отпали: убил
человека.
Это был удар и по мне тоже - я так и не смог оправиться. До сих пор.
А как случилось? Возле кинотеатра "Октябрь" есть пятачок; не знаю, как
сейчас, а тогда там вечно табунились подростки, юношество со всего
околотка; и вот мой Леня схватился там с тремя. Результат самый плачевный:
у одного разрыв печени и кровоизлияние в полость живота; то ли неудачно, то
ли слишком поздно прооперировали - сразу после операции скончался; у
второго - перелом малой лучевой кости; третий остался цел только потому,
что дал деру.
Ну, судебное разбирательство... Сначала думали, что - из-за девчонок; нет,
все сложней.
Все они были знакомы чуть ли не с первого класса; поскольку он слабей их,
замкнутый и одинокий, они избрали его постоянной жертвой: раздавали пинки,
шелобаны, отбирали деньги, а если не было, плевали в лицо и мочились ему в
карманы.
Он и в каратэ-то пришел, как я потом понял, чтоб отомстить. А я не
разгадал. И на "пятачке" появился не случайно - не в кино шел, некогда ему
было в кино ходить. И пришел, только когда почувствовал, что созрел, а те
дурачки не поняли и стали по привычке задирать.
Леню судили, дали пять лет изоляции. До совершеннолетия - в детской
колонии. Я пытался его защитить, повлиять на приговор: хоть бы дали условно
- уж за эти пять лет я бы поработал над его душой, я бы многое успел! Но
куда там - родители умершего очень уж хотели его засудить.
Представляете, каково было это пережить Лениной матери?..
Пытались привлечь к ответственности и меня тоже, запретить вести секцию:
учу, мол, подростков жестокости. Я защищал себя сам: вы ж не запрещаете
держать в доме кухонные ножи, выпускать на заводах кирпич, ездить в машинах
- а ведь все это в любой момент может стать орудиями убийства! Орудия не
имеют воли; мотивы убийства - в сердце человека... Были свидетельства моих
учеников, родителей. Выяснили все же, что жестокости я не учу, хотя и
чувствовал я себя препакостно: понимал, что выкручиваюсь, что,
по-хорошему-то, мне с ним пополам срок делить надо. Да и разделил бы, если
б позволили.
Перед отправкой в колонию я добился свидания с ним. Он был в ужасном
состоянии: потрясен содеянным, совершенно не ожидал, что все так случится,
что у него в руках теперь страшное оружие.
Да я и сам был потрясен: никак не предполагал за ним таких фантастических
способностей и моей роли в этом. Мне стало страшно за свои знания, я готов
был раскаяться, что посвятил им жизнь, что связался с Востоком, что
руковожу федерацией, юношеской секцией. Кто мог осудить меня суровей, чем
моя совесть? Ведь на ней - не только тот несчастный хулиганишка, но и
самого Лени судьба! Я был близок к тому, чтобы бросить все и заняться
чем-нибудь полезнее.
В общем, поговорили мы с ним; мне хотелось подбодрить его; я сказал, что
верю в него, буду ждать, что мы все-таки доведем наш с ним замысел до конца
- он будет чемпионом! При хорошем поведении его могли через три года
освободить, и он мне это обещал. А я обещал не терять с ним связь, писать,
поддерживать морально.
Я свое обещание выполнил. Писал. Ждал его.
Много я за эти годы воспитал учеников. Но и сомнений пережил много. Думал
над словами Будды: "Бесполезное возмущение стихий пусть не будет занятием
мудрого". Но, видно, не был еще готов...
А Леня... В общем, пропала Ленина головушка. Он там опять крупно
набедокурил; именно этого я и опасался: не выдержит, покажет нрав. Ведь
писал ему: смирись, вытерпи; хотя, с другой стороны, знаю, как там ломают
хребты и души... Может, действительно судьба приперла к стене, и сам сделал
выбор? Парень, говорю, был толковый, аналитика у него работала четко... Во
всяком случае, тварью дрожащей быть у него не получилось: не только отмотал
весь срок, а еще и набавили.
Вышел - от встреч со мной всячески уклонился. Помнил ведь я о нем - он у
меня как заноза в сердце сидел! Очень хотел его видеть. Просто посмотреть в
глаза, и все бы стало понятно. Потому что о чем говорить?
Так и не свиделись. По слухам, стал он законченным уркой, "авторитетом" в
их кругах, возглавил банду. Естественно, снова посадили. Больше и не
слыхал.
Вот такие, друзья мои, кирпичи. А вы говорите...
Еще когда узнал, что ему накинули срок - я отказался от секции каратэ:
нельзя же, в самом деле, без конца ковать оружие; при перепроизводстве оно
становится слишком дешево и доступно и из оружия защиты становится оружием
разбоя.
Мои питомцы, конечно, не опускались до этого, но... Взрослели, уходили в
армию, в милицию, в большой спорт, и везде, как я заметил, извлекали они из
того, чему я учил, главным образом пользу для себя. Кое-кто, ставши
чемпионом - я, видно, все же неплохим был тренером, они у меня умели
побеждать; ко мне шли, ко мне вели наперебой отпрысков - сами торопились
стать тренерами, и я видел, как они легко отбрасывают моральную сторону
моего воспитания - как шелуху с луковицы. Скорей, скорей научить мордобою!
А там уже и ученики учеников великими учителями заделываются: кто крепче
бьет, тот и учитель!.. Мои усилия - как вода о камень. Результаты
воспитания - ужасно хрупкая материя, а жизнь - материал твердый.
В общем, кругом проиграл.
У каждого учителя есть на совести погибшие души. Иначе откуда берутся
десятки, сотни тысяч, миллионы несчастных, этих воришек всех мастей,
хулиганов, проституток, грабителей, убийц? И каждый учитель хоть раз в
жизни, но усомнился в своем умении и своем праве на учительство.
Понимаете, ребята, есть знания, которые нельзя вычитать, или купить, или
передать словами; эти знания - из разряда таких, как умение чувствовать
души людей, животных, самой природы, умение любить, радоваться... Эти
знания передаются без слов - только примером, только при долгом общении. Но
человек должен быть открытым для этого. Созреть. Нужны две Личности:
Учителя и Ученика, - два сосуда, два вместилища, и тогда эти знания
начинают вибрировать и перетекать...
Неудобно - о себе, но я вот с той поры, как научился приемам, никого не
ударил, кроме, может, того раза, когда на меня напали; ни на кого не
"наехал", хотя, казалось бы, жизнь дает столько поводов! Наоборот: зная
свои возможности, я стараюсь не задираться, не давать никому повода
рисковать собой. Разве можно наступить на муравья, если он не может
защититься?
Видите ли, зло ведь никогда не побеждает; оно, в конечном счете, жалит себя
само. Если ты его сотворил и оно не успело обернуться и настигнуть тебя -
оно найдет твоих детей, внуков: цепь замкнется. В старину об этом хорошо
знали; это теперь, когда привыкли жить единым днем, подзабыли, но закон-то
работает! Поэтому на зло надо отвечать добром. Это даже не Христос первым
сказал - у китайцев, у индусов, у того же Платона эти азбучные истины
записаны лет на пятьсот раньше.
Так что ж, значит, зря я каратэ изучал?
