шестнадцатилетние братья-близнецы Рона, Фред с Джорджем, скорее всего,
решат, что он потерял самообладание. Гарри обожал семейство Уэсли; он
очень надеялся, что они, может быть, вскоре пригласят его к себе (Рон
же говорил что-то про чемпионат мира по квидишу), и ему очень не
хотелось, чтобы его пребывание в гостях омрачалось постоянными
расспросами про шрам.
Гарри потёр лоб костяшками пальцев. Чего бы ему действительно
хотелось (и было почти что стыдно признаваться в этом даже самому
себе), так это кого-то вроде... вроде родителя: взрослого колдуна,
чьего совета он мог бы спросить без того, чтобы почувствовать себя
дураком, кого-то, кто беспокоился бы о нём, и у кого был бы опыт
обращения с чёрной магией...
И тут к нему пришло решение. Это было так просто и так
очевидно, непонятно, как это он сразу не додумался – Сириус!
Гарри вскочил с кровати, подбежал к столу и сел; подтащил к
себе пергамент, окунул орлиное перо в чернила, написал: "Дорогой
Сириус!" и задумался, как бы получше облечь в слова свою тревогу,
продолжая в то же время удивляться, почему он сразу не подумал о
Сириусе. Хотя, если разобраться, в этом нет ничего удивительного – о
том, что Сириус его крёстный, Гарри узнал всего два месяца назад.
До этого Сириус отсутствовал в жизни крестника по вполне
объяснимой причине – он сидел в Азкабане, страшной колдовской тюрьме,
охраняемой жуткими существами, которые назывались дементоры. После
побега Сириуса эти незрячие, душесосущие демоны явились за ним в
"Хогварц". При этом Сириус был невиновен – убийства, за которые его
осудили, совершил Червехвост, приспешник Вольдеморта, которого
практически все считали погибшим. Однако, Гарри, Рону и Гермионе была
известна правда о Червехвосте, в прошлом году они столкнулись с
негодяем лицом к лицу, но их рассказу тогда поверил один лишь
Думбльдор.
В продолжение одного-единственного восхитительного часа Гарри
думал, что наконец-то уедет от Дурслеев – Сириус предложил ему жить с
ним, как только с него будут сняты все обвинения. Но счастливая
возможность ускользнула – Червехвост сбежал раньше, чем его успели
сдать представителям министерства магии. Сириусу пришлось спасаться
бегством. Гарри участвовал в организации его побега. Сириус улетел на
гиппогрифе по кличке Конькур и с тех пор скрывался. Всё лето Гарри
преследовал образ дома, который мог бы у него быть, если бы Червехвост
не сбежал. Было вдвойне трудно возвращаться к Дурслеям, зная, что,
если бы не трагическая случайность, он бы избавился от них навсегда.
Несмотря ни на что, Сириус очень помогал своему крестнику, хотя
и не имел возможности быть с ним. Благодаря Сириусу Гарри теперь мог
держать школьные принадлежности у себя в комнате. Раньше Дурслеи
такого не позволяли; их основное желание – причинять Гарри как можно
больше неприятностей – помноженное на страх перед его колдовскими
способностями, привело к тому, что в предыдущие годы они запирали
сундук со школьными вещами в шкафу под лестницей. Однако, их отношение
переменилось, стоило им узнать, что крёстным отцом Гарри является
маньяк-убийца – Гарри "забыл" упомянуть, что Сириус невиновен.
Со времени возвращения на Бирючиновую аллею Гарри получил от
Сириуса два письма. Оба они были доставлены не совами (обычный способ
доставки в колдовском мире), а большими, яркими тропическими птицами.
Хедвига относилась к вторжениям этих броских созданий неодобрительно и
лишь с огромной неохотой позволяла им напиться из своей поилки перед
обратной дорогой. А вот Гарри эти птицы нравились; они ассоциировались
у него с пальмами и белым песком и позволяли надеяться, что, где бы ни
находился Сириус (он умалчивал об этом в письмах, на случай, если те
попадут в чужие руки), он наслаждается жизнью. Гарри как-то не мог
себе представить, чтобы дементоры смогли долго просуществовать под
ярким солнцем; может, поэтому Сириус и отправился на юг? Его письма,
надёжно спрятанные под чрезвычайно удобной неприбитой половицей у
Гарри под кроватью, были веселы, и в обоих он призывал мальчика
обращаться к нему в случае необходимости. Что ж, вот она,
необходимость...
Свет настольной лампы потускнел – наступил холодно-серый
предрассветный час. Наконец, когда, позолотив стены комнаты, взошло
солнце, и из спальни дяди Вернона и тёти Петунии послышались первые
шорохи, Гарри сбросил со стола скомканные листы пергамента и перечитал
только что законченное письмо.
Дорогой Сириус!
Спасибо за письмо, эта птица была такая громадная, что с трудом
пролезла в окно.
У нас тут всё как обычно. С диетой у Дудли не очень
продвигается. Тётя обнаружила, что он тайком протаскивает в свою
комнату пончики. Ему пригрозили, что урежут карманные деньги, если так
будет продолжаться, он разозлился и выкинул в окно игровую приставку.
Это что-то вроде компьютера, на котором можно играть в игрушки. Всё
равно это очень глупо с его стороны, теперь он даже не сможет играть в
свой любимый "Мегамордобой-3", и ему не на что будет отвлечься.
У меня всё хорошо, в основном потому, что Дурслеи боятся, как
бы ты не объявился и не превратил их по моей просьбе в летучих мышей.
Вот только этой ночью случилась странная вещь. У меня опять
разболелся шрам. Последний раз это было, когда Вольдеморт был в
"Хогварце". Но я не думаю, что он сейчас может быть где-то рядом. А ты
как думаешь? Ты не слышал, может быть, шрамы от проклятий могут болеть
много лет спустя?
Я пошлю это письмо с Хедвигой, когда она вернётся, она сейчас
улетела поохотиться. Передавай от меня привет Конькуру.
Гарри
Что ж, подумал Гарри, вышло вроде бы нормально. Не стоит
описывать сон, а то получится, как будто он испугался. Он скатал
пергамент и положил его сбоку на столе, чтобы сразу отдать Хедвиге,
как только она прилетит. Потом встал, потянулся и снова открыл шкаф.
Не глядя в зеркало, Гарри оделся к завтраку.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ПРИГЛАШЕНИЕ
Когда Гарри пришёл на кухню, Дурслеи уже собрались за столом.
На него не обратили внимания ни тогда, когда он вошёл, ни тогда, когда
он сел на своё место. Громадное красное лицо дяди Вернона скрывалось
за утренней "Дейли Мейл". Тётя Петуния, поджав губы и скрыв тем самым
лошадиные зубы, делила грейпфрут на четыре части.
Дудли пребывал в крайне дурном расположении духа. Отчего-то
казалось, что он занимает за столом гораздо больше места чем обычно –
а это кое-что, да значило, поскольку он всегда занимал всю сторону
большого квадратного стола целиком. С боязливым: "А это нашему
Дюдюшечке" тётя Петуния положила Дудли на тарелку четвертинку
неподслащённого грейпфрута. Дудли гневно воззрился на неё. Со времени
возвращения из школы жизнь обходилась с ним чересчур сурово.
Нет, плохим оценкам дядя Вернон и тётя Петуния, как всегда,
нашли оправдание; тётя Петуния утверждала, что Дудли очень одарённый
мальчик, и учителя просто не способны его понять, а дядя Вернон
убеждал всех и каждого, что ему вообще не нужен зубрила-маменькин
сынок. Они также умудрились деликатно обойти выдвинутые в табеле
обвинения в хулиганстве и жестокости – "Дудли, конечно, весьма
активный ребёнок, но он и мухи не обидит!" - сквозь слёзы заявила тётя
Петуния.
Однако, в конце учительского отзыва рукой школьной медсестры в
очень тактичных выражениях было приписано такое, против чего ни дядя,
ни тётя возразить не могли. Сколько бы ни причитала тётя Петуния, что
у её сына крупная кость и что его вес – это в основном детский жирок,
и что растущему организму требуется хорошее питание, факт оставался
фактом: на школьном складе не были предусмотрены гольфы такого
размера. Школьная медсестра обратила внимание на то, чего глаза тёти
Петунии – такие острые, когда речь шла об отпечатках пальцев на
сверкающих чистотой стенах или о времени прихода и ухода соседей –
попросту не желали видеть: Дудли не только не нуждался в
дополнительном питании, но давно уже приобрёл габариты молодого кита-
убийцы.
Итак – после многочисленных скандалов и споров, сотрясавших пол
Гарриной комнаты, после обильных потоков слёз, пролитых тётей Петунией
– в доме был введён новый режим. Листок с диетой, рекомендованной
школьной медсестрой, прикрепили к дверце холодильника, а сам
холодильник полностью очистили от всего того, что так любил Дудли – от
шипучих напитков, шоколадок и бургеров – и вместо этого наполнили
овощами, фруктами, одним словом, тем, что дядя Вернон называл
"силосом". Чтобы Дудли было не так обидно, тётя Петуния настояла,
чтобы диеты придерживалась вся семья. Она передала Гарри четвертинку
грейпфрута, гораздо меньшую, чем четвертинка Дудли. Видимо, тётя
Петуния считала, что для поддержания у сына боевого духа нужно, чтобы
он, по крайней мере, получал больше еды, чем Гарри.
Но тётя Петуния не знала, что припрятано у Гарри наверху под
неприбитой доской. Она понятия не имела, что Гарри вовсе не
придерживается диеты. Дело в том, что, как только Гарри почуял, что
ему предстоит пережить лето на сырой морковке, он разослал друзьям
письма с мольбой о помощи, и те проявили редкостную отзывчивость. От
Гермионы Хедвига вернулась с огромной коробкой не содержащих сахара
батончиков (родители Гермионы были зубными врачами). Огрид, дворник
"Хогварца", откликнулся целым мешком печенья собственного изготовления
(впрочем, печенье Гарри пока не трогал, кулинарные способности Огрида
были ему слишком хорошо известны). Миссис Уэсли прислала Эррола,
семейного филина, с громадным фруктовым пирогом и многочисленными
пирожными. Бедняге Эрролу, который был очень стар и слаб,
потребовалось целых пять дней, чтобы прийти в себя после трудного
путешествия. Потом на день рождения (который Дурслеи полностью
проигнорировали) Гарри получил четыре великолепных именинных пирога,
по одному от Рона, Гермионы, Огрида и Сириуса. Два у него ещё осталось
и поэтому, предвкушая настоящий завтрак у себя в комнате, Гарри
спокойно приступил к грейпфруту.
Неодобрительно фыркнув, дядя Вернон отложил газету и посмотрел
в собственную тарелку.
– И это всё? – ворчливо обратился он к тёте Петунии.
Тётя Петуния метнула на него свирепый взгляд, а потом
выразительно показала подбородком на Дудли. Тот уже покончил со своим
грейпфрутом и маленькими поросячьими глазками кисло косился на Гаррин.
Дядя Вернон издал глубокий вздох, отчего зашевелились его
густые, кустистые усы, и взялся за ложку.
Раздался звонок в дверь. Дядя Вернон тяжело поднялся со стула и
направился в прихожую. С быстротой молнии, пока мать возилась с
чайником, Дудли украл у отца грейпфрут.
Гарри услышал разговор у двери, чей-то смех и резкий ответ
дяди. Затем входная дверь захлопнулась, и из прихожей донёсся звук
разрываемой бумаги.
Тётя Петуния поставила чайник на стол и с любопытством
обернулась. Ей не пришлось долго ждать, чтобы узнать, чем это занят её
муж; не прошло и минуты, как он вернулся. Вид у него был разъярённый.
– Ты, - рявкнул он Гарри. – В гостиную. Быстро!
Изумлённый, гадая, в чём же таком его собираются обвинить на
этот раз, Гарри встал и проследовал за дядей из кухни в соседнюю
комнату. Когда они оба оказались в гостиной, дядя Вернон с грохотом
захлопнул дверь.
– Ну, - он протопал к камину и повернулся лицом к Гарри, словно
собираясь объявить, что тот арестован. – Ну.
Гарри ужасно хотелось ответить: "Баранки гну", но... вряд ли
стоило подвергать терпение дяди столь суровому испытанию столь рано
утром, тем более, что он и так уже находился в стрессовом состоянии
из-за отсутствия пищи. Поэтому Гарри лишь придал своему лицу невинно-
удивлённое выражение.
– Вот что сейчас принесли, - дядя Вернон помахал листком
пурпурной почтовой бумаги. – Письмо. Про тебя.
Недоумение Гарри усилилось. Кто бы это стал писать про него
