позволь тебе представить артиста мировой славы Бронского, пройдут в твои
ремесленные мастерские и заводики. В них Бронский, Никито и все остальные
спутники найдут, что посоветовать твоим мастерам, продвинув их в изяществе и
тонкости вкуса, и кое-чему поучатся сами. Вот, представляю тебе двух
специалистов библиотечного дела, знаю, что ты отстаешь в этой работе. Они
помогут тебе разобрать новый караван с книгами, который тебе уже послал Али. Не
ужасайся, они все уладят, дай им только помощников, лучше всего старших
школьников. И старые книги разберут, и новым место найдут. А эта сестра
привезена мною специально для основания детских яслей и домов. Придется совсем
по-новому организовать это дело. Она останется здесь и получит и помощников, и
указания. Сейчас дай ей провожатого, чтобы она могла обойти часть детских
помещений.
Всеволод распорядился, как ему указал И., мы отделились от наших друзей и пошли
за Всеволодом. Дорога шла долгое время садом, который становился все более
похожим на лес и, несомненно, когда-то им и был. Тут и там встречались дома,
люди и группы детей. Разнообразие пород деревьев не только меня удивило, но я
даже и не предполагал, что этакие чудища могут расти в садах. Мы дошли до озера,
и здесь картина природы и жизни людей резко изменилась. Лес перешел в кустарник,
зеленой травы не было. Среди глубокого, блестящего и мелкого песка,
напоминавшего песок пустыни, в котором рос этот кустарник, были проложены
утрамбованные дорожки, ведшие к разным домам, напоминавшим своим видом бараки
или мастерские. Слышится стук молотков, лязг пилы, кое-где люди в легких рабочих
костюмах стругали доски. Кое-где несли мелкий камень, собирали деревянные столы
и кресла, стругали колонны из дерева. Кипела самая разнообразная жизнь.
Мы свернули, оставляя за собой озеро и площадку, и вышли на довольно большой
островок, где рос молодой кедровый лес и было выстроено несколько красивых
домов. Мы вошли в одно из зданий, оказавшееся школой, как раз в ту минуту, когда
раздался удар гонга и из многочисленных дверей в широкий коридор выскочили со
смехом и шумом дети лет восьми - тринадцати.
Увидев Всеволода, они чинно выстроились у стен, но их сияющие, веселые мордочки,
видимо, ждали только разрешения изменить своей чинности и броситься к своему
любимому настоятелю.
- Нет, нет, на этот раз "вольно" не будет произнесено, - смеясь, сказал
Всеволод. - Будьте любезными хозяевами, вежливыми и приветливыми, познакомьтесь
с гостями, которые проделали трудное путешествие по пустыне, чтобы навестить
вас. Вот я и посмотрю, хорошо ли мы сумели вас воспитать и насколько вы вежливые
кавалеры и дамы, - все смеялся Всеволод.
Личики детей стали необыкновенно серьезны. Они тихо и быстро разбирались на
группы, по десятку в каждой, и во главе каждого десятка выдвинулись мальчик или
девочка, как я понял, нечто вроде старосты десятка.
Одна из девочек вышла вперед, подняла в знак привета руку и поклонилась нам. Ее
примеру последовали все дети. Глазенки их горели, они с любопытством уставились
на нас. Та же девочка, выступив еще вперед, сказала:
- Я дежурю сегодня и приветствую Вас, дорогой отец-настоятель, и вас, любезные
гости. Добро пожаловать! От лица всех детей приветствую дорогих гостей,
оказавших нам честь своим посещением. Все, что мы сможем сделать для вашего
развлечения, мы сделаем с радостью. Но, - девочка слегка замялась, - мы еще
маленькие и мало умеем. Но все же мы умеем петь, плясать, делать гимнастику и
изображать жизнь кукол и зверей.
Всеволод весело засмеялся, погладил девочку по ее кудрявой головке и ответил
поклоном на приветствие детей.
- Пожалуй, все ваши артистические фокусы вы покажете дорогим гостям после.
Сейчас постарайтесь блеснуть своей ученостью. А пока, так и быть: "Вольно!"
Что тут поднялось! В один миг Всеволод исчез под грудой детских фигурок,
напомнив мне, как исчезал под фигурами детей и карликов Франциск. Высокий посох
Всеволода, как драгоценное сокровище, держали чуть ли не десяток ребят, с головы
был снят клобук, и с величайшей осторожностью дети держали его в руках, пока
остальные висели на своем настоятеле, наперебой рассказывая ему последние
новости из своей детской жизни.
К И. подошла группа детей, внимательно и осторожно рассматривая его, точно они
не могли оторвать глаз от его лица. Он ласково гладил их по головкам, задал им
несколько вопросов - и лед их чинности растаял мгновенно.
- И с Вами тоже можно "вольно"? - спросил премилый мальчуган, боязливо подходя
вплотную к И.
И. рассмеялся так весело и заразительно, что я не мог не залиться смехом и тут
же сам потерял всю свою чинность.
- Вольно, вольно, - продолжая смеяться, ответил И. и взял мальчугана на руки. -
Но я ведь уже старый дядя, а вот мой келейник Левушка очень любит быть
верблюдом. Садитесь на него и поезжайте в сад, - указывая на меня, сказал он
окружавшим его детям.
Я не успел и опомниться, как целая орава ребят оседлала меня. Всеволод до
некоторой степени облегчил мою верблюжью ношу, и я был утащен детьми в сад. Там
они показали мне свое маленькое хозяйство. У них были крольчатник и псарня, где
жило несколько щенков какой-то очаровательной породы, красивых и пушистых. Тут
же, немного поодаль, был сооружен теплый домик, где жили щенки африканской
породы, черные, совсем без шерсти. Несмотря на жару, им было холодно, и дети
укутывали их в ватные попонки.
Время перемены промелькнуло быстро, раздался удар гонга, и вместо шумной ватаги
ребят, где каждый, перебивая другого, спешил вылезти вперед и рассказать что-то
особенное, интересное, передо мной появился стройный отряд дисциплинированных
маленьких людей, в полной тишине входивших обратно в двери школы.
Я не видел Андрееву и не знал, как совершилось ее знакомство с детьми. Но
повернувшись назад, заметил ее в группе детей, мордочки которых были особенно
радостны. Я подумал: чем могла так привлечь к себе детей обычно резковатая в
своем обращении Наталья Владимировна? Я заметил в ее руках красивый мешочек из
пальмовых волокон, в который я так усердно старался упихать ее коробейные товары
в оазисе Дартана. Девочки с восторгом гляделись в маленькие зеркальца, мальчики
с не меньшим упоением разглядывали свои свистульки, барабанчики и прочее. Но
заниматься наблюдениями было некогда, раздался второй удар гонга, по которому
дети должны были привести себя в полный порядок, а третий удар должен был
застать их уже сидящими за партами.
Я нашел И. в коридоре, окруженного учителями и учительницами. Он все еще держал
на руках того же малыша. Когда я к нему присмотрелся, то узнал в нем того самого
мальчика, матери которого я должен был передать письмо Франциска. Я видел ее в
тот час, когда Франциск писал свои письма и соединил меня со своею мыслью.
Малютка прильнул головкой к плечу И., нежно гладил его по щеке и говорил:
- Дядя, миленький, хорошенький, скажи, отчего ты такой самый, самый красивый? Ну
совсем как у мамы ангел на картинке. Знаешь, я ведь тебя часто видел во сне, -
бормотал мальчик, точно засыпая.
И. ласково прижал к себе ребенка.
- Мальчик, Левушка, уже болен. Но пока это еще мало заметно. Скоро болезнь резко
проявится. Возьми его, он уже засыпает. Отнеси его сам к матери. Там и письмо
Франциска ей отдашь, и выполнишь сам его приказание. Ты пойдешь мимо своей кельи
и захватишь письмо. Пожалуйста, Всеволод, дай Левушке провожатого, пока я буду
наслаждаться мудростью твоих детей и твоими воспитательными и методическими
талантами.
Я взял ребенка. Всеволод дал мне в провожатые одну из сестер-уборщиц с добрым,
еще молодым и приятным лицом, одетую в очень милое коричневое платье, белый
чепец и белый же передник безукоризненной чистоты. Сестра пошла со мной,
захватив для заболевшего ребенка его завтрак. Ноша моя была тяжела: жара уже
ощущалась сильно, и тело мальчика казалось мне огненным. Мы дошли до нашего
домика, я положил мальчика на свою постель, достал пакет с письмами Франциска и
сказал сестре-провожатой:
- Как Вы думаете, сестра, не повредит ли мальчику, если я немного задержусь и
побегу в душ? Мне кажется, я весь горю от знойного воздуха.
- Нисколько не повредит. Я его постерегу и буду махать над ним пальмовым листом.
С непривычки вначале наш климат всем тяжел, потому-то у нас и устроены души в
очень многих местах. Пока мы будем идти, встретим их немало. Вы сможете еще
несколько раз освежиться холодной водой, если захотите. Все, кто приезжает к
нам, не могут выдержать первое время нашего зноя, но постепенно втягиваются и
перестают его замечать.
Не медля, пока сестра еще договаривала последние слова, я схватил полотенце и
помчался в душ, в сотый раз вспоминая мою дорогую, нежную няньку, моего друга
Яссу. Где Ясса? Как он едет? Скоро ли вернется? Мысли мои, любовные и
благословляющие, мчались за ним, а сердце мое гордилось оказанным ему высоким
доверием, сострадало его тяжелому пути по пустыне...
Душ меня воскресил, и мы вскоре бодро зашагали по тенистой аллее. Теперь ноша
моя не казалась мне такой тяжелой, хотя тело мальчика было очень горячим. Раза
два сестра указывала мне на небольшие домики-души, очень мило сложенные из
белого камня. Она предлагала мне еще раз освежиться. Но я еще не изнемогал, шел
бодро и не мог понять, где же конец моему путешествию. Лес стал гуще. Мы шли уже
более получаса, встречали стоявшие одиноко и группами домики. Я нигде не видел
ни стен, ни ворот, через которые мы въехали в Общину. Также не видел я ни
конюшен, ни фермы, а ведь где-то здесь они должны были быть. Мои размышления
прервала сестра, указывая на небольшой, отдельно стоящий домик.
У открытого окна я увидел женскую фигуру, склоненную над шитьем чего-то
крупного, белого. Женщина, заслышав мои шаги и голос моей спутницы, подняла
голову, и я сейчас же узнал в ней ту самую, которую видел в мыслях Франциска.
Увидев своего сына у меня на руках, она торопливо отбросила работу и вышла нам
навстречу, распахнув настежь дверь своей комнаты, большой и светлой. Она впилась
глазами в личико своего ребенка. Беспокойства, страстной любви и отчаяния такой
силы, как были написаны на лице женщины сейчас, не было на лице, которое
сохранилось в моей памяти. Не поддаваясь ни на миг силе волнения женщины, я звал
всем своим усердием Франциска. Я помнил его наставление, в каком состоянии
должен быть я сам, чтобы иметь и силу и дерзновение прикоснуться к личику
ребенка тем священным лоскутом материи, который он вложил в свое письмо.
Уложив ребенка на постельку, я поблагодарил свою провожатую и отпустил ее,
уверив, что найду обратную дорогу сам, в чем, впрочем, был далеко не уверен.
- Перестаньте плакать и волноваться, дорогая сестра, - сказал я матери, стоявшей
на коленях у изголовья сына. Я привез Вам письмо и привет от Франциска.
Не успел я произнести имя этого чудесного человека, как женщина вся
преобразилась. Слезы еще катились по ее щекам, но глаза засияли и губы
улыбались.
- О, какое счастье, значит, все будет хорошо и мой дорогой сыночек выздоровеет.
Будьте дважды благословенны: и за то, что Вы доставили мне моего дорогого
мальчика - а я хорошо знаю, какая это тяжкая ноша в такую удушливую жару, - и за
то, что Вы принесли мне весть, которую я считаю божественным милосердием. Никого
милосерднее и добрее великого Учителя И., спасшего меня от злодеев, и брата
Франциска, помогшего мне понять смысл всей моей многострадальной жизни,
научившего меня своей добротой примириться со всеми несчастьями, благословить их
и освободиться от их давящей муки я не встречала и не знаю. Встреча с ними - вся
моя жизнь. Я не только поверила их святой жизни - я захотела следовать за ними
всей верностью моего сердца. Их помощь, их милосердие, их любовь - это вся
святыня, которую я имею в жизни. Я приветствую Вас, дорогого вестника, благодарю
Вас за счастье, потому что выше радости, чем письмо Франциска, Вы мне подать не
могли.
Я вынул из своего большого кармана сумку, в которую Франциск вложил красный
платок с письмами. Я взял в руки этот священный для меня пакет и молча
