старца. - Встань, дружок. Убедись в бессилии злобы и лицемерия. Ты запуган своим
грозным приятелем, но ведь ты видишь, к чему привела его строптивость.
Постепенно - от строптивости к гордости, от гордости к надменности и сарказму -
он пришел к постоянному раздражению, отрицанию и злобе. Он завладел твоей волей.
Теперь он бессилен, лежит и не страшен тебе. Подойди к великому Учителю, не
бойся. Ты еще можешь найти прощение, можешь трудиться, в труде очиститься и
войти в великое Светлое человечество. Но поспеши, дитя мое несчастное. Мгновения
идут, судьба твоя еще в твоих руках. Но ты у последней черты, поспеши.
Не успел отзвучать голос старца, как черная фигура резко выпрямилась, капюшон с
головы был сброшен и перед нами появилось лицо... Хватит ли у меня уменья
описать это лицо? Чертами оно, пожалуй, было даже красиво. В раме черных,
иссиня-черных волос бледное лицо, узкое, дерзкое. Вся фигура, тоже узкая,
стройная, была нечеловечески тонка и, завернутая в какую-то плотно облегавшую
одежду, похожа на огромную змею больше, чем на человека. Глаза тоже были
змеиные, узкие и ярко-желтые. Они поражали неприятным выражением со странным
сочетанием угрюмости, дерзости, лживости и страха. Что этот человек был трусом и
опасным злодеем, лицемером и лгуном, для меня не оставляло сомнения. Но почему
он и великан были здесь, этого я понять не мог. Человек стоял молча, глаза его
бегали от лица И. к лицу старца и обратно, точно ища лазейку, за которую ему
было бы возможно зацениться. Мгновения все шли в полном молчании. Вдруг я увидел
еще одну сияющую фигуру и чуть не вскрикнул от изумления, узнав в ней сэра Уоми.
- Подойди сюда, несчастный человек. Тебе в последний раз устами твоего доброго
наставника предоставляется возможность выйти из кольца лжи и предательства, -
раздался голос И.
Человек, очевидно, хотел снова сесть, а не идти. По лицу его скользнула
судорога, он извивался всем своим тонким телом, что еще больше подчеркивало его
сходство со змеей.
И. пристально смотрел на него. Наконец он поднял руку и грозно сказал:
- Повинуйся.
Человек-змея задрожал с головы до ног, хотел накинуть на себя свою черную рясу,
но руки его тряслись так, что он не смог сделать этого. Ряса упала у его ног,
которые он с трудом высвободил, и стал медленно приближаться к нам. На лице его,
бледном и раньше, теперь не оставалось никаких признаков жизни. Бледно-трупного
цвета, оно было лишено всякого выражения, точно это была маска, вылепленная
художником, но не одухотворенная. Ни единой мысли, ни даже признака страха, так
незадолго отражавшегося на нем, - ничего не мог я уловить на этой маске. И шел
он, как автомат, точно все, что составляло суть его жизни несколько минут назад,
сейчас покинуло его, оставив ему одну его скорлупу. Как ни медленно он шел, но
все же настала минута, когда ему пришлось подойти к И. и встать перед ним.
Я увидел, как сияющие фигуры Франциска и сэра Уоми встали сзади несчастного
человека, настоятель и И. стали рядом по обе стороны от них, образуя полукруг, а
на их месте возвысилась огромная фигура Али, от которого потекла высокая стена
огня. За спинами всех высоких братьев она образовала полный круг и подошла к Али
с другой стороны, как бы горя за ним и в нем.
Я понял, что человек видит Али, видит огненную стену перед собой. Когда стена
сомкнулась возле Али, человек точно проснулся. Ужас отразился на его лице, он
пробовал несколько раз метнуться в сторону, но его что-то точно отбрасывало
обратно.
- Стой спокойно, или ты сгоришь, - сказал ему Раданда. - Ты уже потерял все
возможности выйти отсюда. Я предлагал тебе, вернее, я передавал тебе несколько
минут тому назад зов Милосердия. Я предупреждал тебя, что то последний зов
спасения. Но ты отверг мою помощь. Прими теперь свой час возмездия, будь
мужествен и старайся найти в себе хотя бы самую крошечную долю милосердия, чтобы
Великое Милосердие могло сохранить тебе человеческую стадию существования.
Невероятная злоба исказила лицо человека.
- Зачем я не задушил тебя, когда имел тысячу возможностей к этому, - прошипел он
в ответ Раданде. - Подумать только, что эта глупая предательница, которую ты
отправил в больницу, украла мой талисман; и я попался в твои лапы, тогда как
помощь мне могла бы теперь идти со всех сторон.
- Твой талисман болтается на твоем поясе, несчастный, - раздался голос Али.
Если бы я не видел, как шевелились уста Али, я не понял бы, что это говорит он.
Голос его был похож на гром небесный, а не на властный, но ласковый голос
дивного Али, приветствовавшего всегда каждого человека так невыразимо
внимательно, что каждому, к кому он обращался, казалось, что именно его ждал
Али, что именно ему хотел помочь.
- Если я не введу тебя сейчас же внутрь защитной горящей стены Светлых Сил,
твои, как ты полагаешь Друзья, а на самом деле твои злейшие и беспощадные враги
настигнут тебя. И ты навеки очутишься в их власти. И никакое самоотвержение и
мольба твоего усердного защитника Раданды не помогут тебе. Ты будешь выведен за
стены Общины и там примешь путь вечной муки в кругу темных сил. Муки твои будут
удесятеряться воспоминанием о жизни здесь, где тебе - поверив им мольбам и
клятвам, забыв о моем предупреждении о тебе - предоставил возможность спастись
Раданда, Он взял на себя великий подвиг любви, он был уверен, что любовь его
поможет тебе проснуться к Истине.
Но ты, лицемерно обманывая его, ткал грязное дело разложения каждой души, к
которой подходил. Благодаря святой чистоте Раданды, носившего тебя много лет в
сердце, теперь перед тобой последний выбор, ты у последней черты. Спаянные
великой любовью, мы пришли, чтобы подвиг твоего защитника не пропал даром.
Милосердие моими устами предлагает тебе: или войди, моею силой и волей
введенный, внутрь защитной стены - и тогда, принеся полное покаяние, простив
всем и прощенный сам до конца, ты умрешь как эта жалкая оболочка и войдешь в
великий поток Жизни, начав свои новые воплощения очищенным Вечностью. Или ты
будешь выведен за стены Общины и попадешь в руки своих бывших сотрудников, давно
тобою недовольных. Выбирай. Еще несколько мгновений мы можем предоставить тебе
выбор, ибо любовь Раданды соткала тебе мост, остатки которого, уже еле
держащиеся, еще могут простоять короткие мгновения. Когда мгновения эти истекут,
ты будешь выведен за стены Общины, и там совершится твоя судьба.
Наглое бешенство, с которым слушал вначале слова Али змееподобный человек,
теперь сменилось на его лице такими отчаянием и ужасом, слов для описания
которых я не подберу. Оно снова превратилось в маску, совершенно мертвую. Мне
казалось, что ничто - ни мысли, ни чувства - не работает больше в нем, что он
даже и решения никакого принять не может, так парализовал его ужас. Но я ошибся.
Руки человека стали судорожно шарить вокруг пояса, где, как Али сказал ему,
застряли его талисманы. Он, наконец, нащупал один, хотел поднять его вверх, но
рука его выронила талисман - я не мог разобрать, что это была за вещь, - он упал
на каменный пол трапезной и разбился на мельчайшие кусочки. Человек издал стон,
но не принял никакого решения.
- Мгновения истекают. Враги твои у стен Общины. А защитная стена становится так
высока и широка, что ни мне одному, ни всем нам вместе будет скоро не по силам
спасти тебя внутри ее. Спеши, выбирай. Не жди третьего зова, его не будет.
Голос Али звучал ласково, но твердо. Я увидел, что огненная стена уже достигла
ушей Али и быстро поднималась вверх. Я взмолился всей мощью любви, какая была
мне только доступна, Флорентийцу и просил его помочь несчастному понять, что
решается его вечная судьба, а не судьба его временных несчастных оболочек, в
которых он согрешил. Я увидел, что Раданда протянул в мольбе свои руки к
Франциску, что Франциск повернулся лицом к несчастному, облил его любовью своих
глаз, улыбнулся ему своей улыбкой божественной доброты и протянул ему обе свои
руки.
Раздался крик, какого я еще в жизни не слыхал, не предполагал, что так может
кричать человеческое существо, и дай Бог никому не слыхать в жизни подобного
вопля. Это был не крик, а целая гамма, целый аккорд чувств, мыслей, и
переживаний человека. Это была вся жизнь, о которой можно было бы написать целую
книгу. Я прочел в этом вопле, что впервые взгляд Франциска достиг сердца этого
несчастного человека. Я прочел, как дрогнуло все злое, налипшее на этом сердце,
как раскаяние и сожаление вырвались бурными волнами из сердца человека. Я видел
уже не мольбу, не борьбу, но полное понимание, что смерть в огненной стене
остается единственной защитой.
Человек схватил руки Франциска. Я знал огромную силу этих рук и был поражен: под
тяжестью человека Франциск согнулся и не мог поднять его, чтобы ввести внутрь
стены. Я не успел броситься к нему. Как молния, Али очутился там и, как молния,
перебросил человека внутрь стены. Я думал, что человек упал и разбился, такой
бурей силы показалось мне движение Али. Но на самом деле я увидел, как руки Али
осторожно поставили человека в центре круга. Теперь он дышал сильно и учащенно,
точно бежал по лестнице. На лице его играла краска, уста улыбались, он смотрел
на Раданду и говорил:
- Прости, я ненавидел не тебя, но свою собственную слабость. Я хотел быть
добрым, ценил твою святость, но зависть к тебе бросала меня от зла к злу. Я
понимал твою искренность, но нарочно взвинчивал себя на отрицание твоей доброты.
О, какое счастье, какую легкость я испытываю сейчас! Впервые я знаю, что такое
радость. Какими словами мне благодарить всех вас за то просветление, в каком
сейчас умираю. Примите мою благодарность. Я прощаю моим врагам, как вы простили
меня.
Он хотел сказать еще что-то, но схватился за сердце и упал к ногам Раданды. На
лице старца играла улыбка счастья, глаза его были устремлены на лицо лежавшего
человека с выражением такой любви, точно это было самое дорогое его дитя.
Стена продолжала гореть, теперь поднявшись до самого потолка. Цвет ее был уже не
огненно-красный, она переливалась всеми цветами радуги с преобладанием голубых и
розовых тонов.
-Левушка, - услышал я голос И. - Выйди к привратнику и скажи ему впустить
братьев с носилками. Приказ передай именем настоятеля.
Минуту назад мне казалось, что я не в силах владеть своим телом, что я даже
двинуться не могу с места. Сейчас же, получив приказание И., я совершенно легко
вышел из трапезной и, дойдя до привратницкой, услышал разговор Мулги с кем-то,
кого он не пропускал во дворик. Я передал ему приказание Раданды относительно
носилок, он поклонился мне и сказал:
- Не удивляйся, брат, что я повысил голос в эту минуту. Но весь вечер ко мне
приходили люди, прибегали даже от ворот, требуя, чтобы я пропустил каких-то
вновь прибывших. Помня приказ настоятеля, я никого не впускал, хотя некоторые,
вот только сейчас, угрожали мне чуть не смертью. Заслышав твои шаги, они быстро
скрылись во тьме, а подошли вот эти братья с носилками, которые ты требуешь.
Он открыл ворота, и четыре брата в белых одеждах прошли из темноты сада в
освещенный дворик. Я провел их в трапезную, где картина теперь была совсем
другая. Раданда стоял на коленях подле головы умершего, произнося какую-то
молитву, и рядом с ним, тоже на коленях, стояла Андреева. Огненной, сиявшей
стены уже не было вокруг них, но на месте упавшего стола, точно плотная завеса
тумана, переливалось и дрожало разноцветное облако. Раданда поднялся с колен,
поднял Андрееву и обратился к братьям:
- Унесите бедного, внезапно почившего брата. Умойте его, оденьте в белые одежды
и поставьте в мою часовню. Молитесь о нем так, как вы хотели бы, чтобы молились
о вас.
Благословив тело покойного и всех его уносивших, Раданда повернулся к нам с
Андреевой:
- Дети мои, гости мои дорогие. Не думайте никогда о встречном человеке как о
постороннем вам. Но запомните все, чему вы были и будете свидетелями здесь.
Знайте твердо: до последнего момента надо верить и надеяться пробудить в
человеке его святая святых. До последних сил сердца надо молить Жизнь о помощи
