только думала, что ты нуждаешься в полном внешнем покое. В домике, где я помещу
тебя, только две комнаты, а самое место, где стоит дом, - островок, как приказал
устроить Раданда. Только недавно деревья там поднялись высоко и окрепли, а
кустарники разрослись стеной вокруг всего островка. Никому, кроме
старика-сторожа, я туда входить не разрешаю. Ваши ноги первыми пройдут в этот
священный домик с тех пор, как он окончательно отстроен и меблирован, сколько
хватило моих возможностей и усердия, красиво и комфортабельно.
Мать Анна шла впереди нас своей необычайной походкой, она точно плыла, едва
касаясь земли. Шли мы минут двадцать, сначала среди разбросанных, поэтично
выглядевших домиков, крытых пальмовой соломой, потом мимо белых домиков,
казавшихся мраморными, с прелестными крышами, точно из розовых лепестков,
оказавшихся сплошь из стекла Грегора и Василиона, приспособленного для домов.
Стекло не пропускало жары внутрь комнат и было непроницаемо для песка.
Я и не предполагал, слушая эти пояснения матери Анны, что буду иметь случай
убедиться на опыте, как во время песчаной бури в пустыне, несмотря на высоченные
зеленые стены, тучи песка проникают в этот оазис, и только плотные стеклянные
дома являются единственными местами спасения для людей и животных, когда бушует
буря.
Как я расскажу дальше, буря на Черном море была мало чем страшнее ужаса песчаной
бури, которую И. дал мне возможность наблюдать со специально выстроенного
матерью Анной огромного маяка с огнями и колоколом, дававшего спасительные
сигналы караванам, случайно застигнутым бурей в окрестностях ее оазиса.
Домики кончились сразу, и мы перешли в сад из финиковых пальм и громадных
хлебных и кокосовых деревьев, плоды которых составляли основное питание
темнокожих. Возле домов был шум и движение, возня детей и взрослых, а здесь была
полная тишина и уединение, а еще через несколько минут мы подошли к островку,
окруженному небольшим рвом с чистой водой, через который был перекинут
чистенький, беленький, пальмовый, точно вчера выстроенный, мостик. Возле него
мать Анна остановилась.
- Этот дом для меня, Учитель, - святыня, алтарь. Приготовив в нем все, я больше
туда не входила. Благоволи войти один со своим келейником, как ты того желал, и,
если что будет нужно, пришли его ко мне. Я живу вот здесь, на поляне, рядом.
- Принимаю от тебя - по восточному обычаю уступать право войти старшим впереди
себя - эту привилегию. Но прошу тебя по этому же праву старшинства следовать за
мной как моя гостья, друг и сотрудник Светлого Братства, давшего мне большое
поручение для тебя.
- Радостно повинуюсь твоей воле, Учитель, - ответила мать Анна.
Но она не желала пройти впереди меня, чем меня так смутила, что я все стоял у
мостика, хотя И. уже перешел на островок. Как всегда, выручая меня во все минуты
неловкости, И. повернулся и сказал мне:
- Мать Анна как хозяйка оазиса лишает тебя привилегии кавалера. Проходи сейчас
первым, ты сумеешь доказать ей еще не раз за время пребывания здесь, что ты
кавалер и рыцарь духа и что твоя юная внешность несет в себе древний и не чуждый
ей дух.
Ободренный моим дорогим другом, я смело пошел по мостику, забыв об условной
неловкости. Так мы дошли до домика и поднялись вверх по чистой пальмовой
лестнице в прелестный холл с панелями из пальмы, убранный цветами, а оттуда
вошли в комнату.
Что-либо прелестнее трудно было себе вообразить. Все, до последней вешалки, было
сделано руками обитателей оазиса. И все казалось мне предметами искусства, а не
простого обихода. Я уже был расположен к "ловиворонству", но И. не дал мне для
этого времени, велев придвинуть два обворожительных кресла к окну, открытому в
глубь сада.
- Пока я буду беседовать с матерью Анной, Левушка, ты сходи к Яссе и возьми у
него те пакеты, что я велел тебе передать ему. Кроме того, из сумки, что я дал
Грегору, вынь письмо, которое я передал тебе при выезде из Общины Раданды. Неси
все сюда, но неси осторожно, так как все, что ты будешь нести, представляет
очень большую ценность для матери Анны. И только чистые руки и чистые мысли
должны доставить их сюда. Будь внимателен, мой мальчик, помни, что ты был
вестником радости и освобождения для другой души, будь же до конца достойным
гонцом Светлого Братства.
Поклонившись И., я вышел из комнаты и подумал, как ничтожна была моя верность в
глазах И., если я нуждался в этом напоминании. Еще раз мысленно поблагодарив И.,
я дал себе слово думать только о текущем сейчас, таком важном для другого
человека. Я прикоснулся рукой к цветку Великой Матери, легко прошел обратный
путь, без затруднения отыскал дом и в нем Яссу.
Ясса встретил меня так, точно ждал моего прихода. На его кровати лежало для меня
свежее платье, он проводил меня в душ, сам смыл с меня оставшиеся кое-где следы
жидкости, помог мне одеться, сам расчесал мои кудри, особенно красиво уложил их
и только тогда подал мне завернутые в белый шелк пакеты.
- Здесь чудесное платье, Левушка, а здесь вуаль. Все это драгоценно не только
как символ для матери Анны, но и как дар Али. А ты сам знаешь, с какой царской
щедростью одаривает этот Учитель своих избранников, если они имели счастье ими
стать.
Да, я хорошо это знал, и слова Яссы, никогда не говорившего ничего зря,
заставили меня быть еще внимательнее. Мы вместе прошли к Грегору, у которого я
спросил письма. Подавая их мне, Грегор на минуту остановился, отступил на шаг
назад, вглядываясь пристально, по манере художника, во всю мою фигуру.
- Эх, написать бы Вас так, Левушка! Никто бы не поверил, что Вы живой человек, а
не вымысел художника! И кто так уложил Вам сегодня волосы?
- Ну, вот еще, Грегор, с чего это Вы взяли, что я вымысел? - обиженно сказал я,
чем насмешил всех, бывших в комнате. - Я самый настоящий человек-мужчина, а не
забава для художественной фантазии. Лучше пожелали бы Вы мне благополучно
донести мои пакеты, зная, какой я разиня.
Ясса проводил меня до самого мостика, нежно мне улыбнулся на прощание и повесил
мне на плечо платье для И., которое нес в чехле вместе со всеми остальными
принадлежностями для туалета.
Соблюдая все возможные предосторожности, чтобы ничего не смять и не растерять, я
вошел в комнату. Я был горд, как кули, благополучно исполнивший поручение. И.
взял пакет побольше, передал его матери Анне. Второй пакет он подержал несколько
минут в руках, как бы призывая на него особое благословение, и тоже передал ей.
Письма же, взятые мною у Грегора, он положил на стол и сказал:
- В пакетах, что я тебе передал, Светлое Братство посылает тебе платье, какое
носят все его представители, Учителя-Наставники. Настал твой час освобождения,
мать Анна. Пока я отправлюсь в душ и переоденусь с дороги, перемени и ты свое
платье. Больше черных полос - скорбных воспоминаний о собственной поколебавшейся
верности - на нем быть не должно. Пакеты, что лежат на столе, не вскрывай, я сам
их для тебя открою.
С этими словами И. вышел из комнаты, я понес за ним его платье и помог ему снять
одежду путешественника. Я хотел немедленно отнести ее обратно к Яссе, но И.
велел мне сложить ее, аккуратно вложить в чехол и унести в небольшой чуланчик
под лестницей, где стоял пальмовый ларь, и уложить все вещи туда.
Пока я возился с этим делом, хоть мне казалось, что я сделал его очень быстро,
И. уже был готов, когда к нему вернулся, и подвязывал сандалии. Надев золотой
пояс, И. стал подниматься наверх, приказав мне идти за ним.
Войдя в комнату, мы увидели мать Анну в новом платье. Что же это такое с ней
сделалось? Разговор с И. или новое платье так изменили ее? Я, правда, был
слишком занят своей миссией кули подать порученные мне вещи такими же
безукоризненными, какими мне дал их Ясса, и смотрел, войдя, на И., а не на мать
Анну, но все же я отлично помнил ее лицо, когда уходил. Оно было по-прежнему
кротко и напоминало по доброте Раданду. Но теперь вокруг ее головы, плеч, рук я
видел сияние, которого не было, когда я уходил. Платье на ней было длинное,
белое, из такой же точно материи, как Али прислал перед пиром в К. моему брату
Николаю. Вокруг шеи, рукавов и широко по подолу шла великолепная золотая
вышивка. Талию матери Анны стягивал такой же, как у И., золотой пояс.
Лучистые глаза ее сияли еще больше, и мне показалось помолодевшим все ее лицо от
тех потоков радости и счастья, что лились из него. Как воплощение энергии,
стояла эта женщина перед И., и, если у стены оазиса я понял, что могла сделать
любовь Раданды, то сейчас я понял, что все, что создано в самом оазисе, создано
руками и любовью матери Анны, что только ей одной обязан этот угол вселенной
всей своей культурой. Но только на следующий день, когда разразилась буря в
пустыне, я понял всю высоту и огромность роли матери Анны как слуги и
спасительницы людей.
И. взял один из пакетов, которые не велел без себя вскрывать, вынул из него
плоский, довольно большой футляр из слоновой кости, раскрыл его и достал большой
зеленый крест, весь как бы высеченный из цельного изумруда, на тонкой золотой
цепи. Он надел его на шею матери Анны.
- Это посылает тебе Флорентиец с тем, чтобы, уходя со своего поста
настоятельницы, ты передала его тому, кого сочтешь достойным заменить тебя. А
это,- прибавил он, вскрывая второй пакет и доставая из него чудесную коробку,
черную, с изображением золотого павлина на крышке, - посылает тебе твой великий
Друг Али.
И. достал золотой обруч и длинную тончайшую вуаль, которую накинул на голову
матери Анны и прикрепил обручем к волосам. Вуаль упала ей на плечи и спину, вся
засияла переливчатыми тонами - от золотого и розового до фиолетового. Она
представляла такое чудесное зрелище, что я загляделся и опомнился только тогда,
когда И. поднимал мать Анну с колен, благословляя ее.
- Великое Светлое Братство поручило мне ввести тебя в разряд посвященных
настоятелей и послало тебе вещественные знаки великих, созревших в тебе сил.
Прими через эти вещи, освященные любовью и силой Великих Братьев Али и
Флорентийца, благословение всего Братства и его вечную помощь. Все твое прошлое
исчезло из хроники веков. Следы его стерты твоими верностью и трудом для общего
блага. Ты превысила данные тебе указания и усовершенствовала жизнь порученного
тебе племени выше указанных тебе рамок. Будь благословенна. Вот тебе письма от
старших братьев.
И. подал матери Анне письма, мне же дал прежнее ее платье, футляр и коробку,
приказав отнести их за настоятельницей в ее дом. Солнце стало уже опускаться,
когда мы покинули островок. Дом настоятельницы был очень близко, и через
несколько минут мы стояли в ее комнате. Пока шли, мы встретили несколько
человек, которых так поражал новый туалет и новый сияющий вид их матери, что они
роняли все из рук и, раскрыв рты, сопровождали ее удивленными взглядами. Меня
это так смешило, что я с трудом удерживал серьезный вид достойного келейника
Учителя.
Комната матери Анны была очень скромна по своей обстановке, но блистала чистотой
и была наполнена ароматом прелестных цветов. Небольшой, очень изящной работы
письменный стол, два кресла, несколько стульев, шкаф с книгами, киот с горящей
перед ним лампадой, диван, заменявший кровать, все из белого полированного
пальмового дерева, несколько прекрасных ваз работы Грегора - вот и все убранство
ее небольшой комнаты, в которую мы вошли через две большие приемные, где ждали
мать ее подданные.
- Вот, дитя мое, какого счастья был ты для меня вестником. Будь благословен и
возьми от меня на память эту пряжку, пристегни ее к поясу и молись обо мне
Великой Матери, - сказала она мне, как только за нами закрылась дверь ее
комнаты.
Я поблагодарил настоятельницу, выразил ей, как умел, свои поздравления и
благодарность, и возвратился на островок. Здесь меня встретил старик-сторож и
объяснил, что через полчаса будет сигнал к окончанию работ, его проиграют на
рожке. Затем второй такой же сигнал будет за четверть часа до ужина и, наконец,
удар набата к сбору в столовой. Он рассказал мне, как найти дорогу в столовую, и
