- Что же там такого в дневнике, отчего Васильев взял дневник и не
приобщил к делу? - спросил я.
- Не пойму. Но все это мне не нравится, - был ответ.
В этот раз, когда я пришел в отдел и зашла речь о дневнике, пришлось
спросить подполковника: подозревает ли он и теперь Васильева в умышленном
утаивании дневника? Он пожал плечами:
- Не вините меня, если будете писать обо всем, в пристрастии к
Васильеву. Он тут, может, и ни при чем.
- А можно ли мне поглядеть на этот дневник?
Он пожал плечами.
- Зачем? А впрочем... Лирика. Вы все лирики, - последние слова
произнес с усмешкой. - Только нам копаться в дерьме.
Подполковник полез в свой особый тайник в сейфе, вынул оттуда
аккуратную столистовую тетрадь и подал мне.
- Глядите, пока я схожу в столовую и пообедаю.
И вскоре его тень мелькнула за окном. Тоже мне, - подумал я, открывая
тетрадь, - деятель! Он копается в дерьме!.. А дневник-то, который ты мне
дал - убитой. И ты не нашел еще убийц. Иди спокойно обедай!
Я тогда успел выписать следующее из дневника Ирины. Почему? Не знаю
сам.
"Мне сегодня, боже мой, четырнадцать лет. Говорят, у меня огрубел
голос. Раньше я будто отвечала по телефону пискляво: "Да-а!" И это, - как
сказал С. - выглядело безгрешно". Бабка при слове "безгрешно" почему-то
погрозила С. пальцем... Они переглядывались потом. А вечер был ужасно
душным. Пили чай. И я, наверное, правда, повзрослела. Чувствовала, что
чем-то наполняюсь. С. мне шепнул шутливо: "созреваешь". Он описал меня,
когда мы сидели на лавочке у кустов роз. У меня лебединая шея и ноги мои
чуть полнее меня самой. Но это не недостаток, а достоинство будущей
красивой женщины".
"Я закончила десятый класс с золотой медалью, ура! Конечно, без папы
об этом не стоило бы и мечтать. Фиша умнее меня, он сильнее меня во всем -
в математике, в физике, даже в литературе. Фиша слушает радиостанцию
"Свобода" и знает зарубежных писателей. Но золотая медаль у меня! Несмотря
на то, что отец уже не у дел. Пенсионер союзного значения. Он остался
депутатом, его уважают... Я задыхаюсь от чувства собственной
неполноценности. С. встретил меня и сказал, что я по-прежнему иду к
красоте. Правда, заметил: "Задерживаетесь, мадемуазель!" По-моему, он был
чуточку под шафе. А мы идем пить на речку и встречать там восход. Меня
искренне не волнуют московские рассветы. Я хочу остаться тут".
"С. сказал мне при встрече (он зашел к нам в магазин, где я теперь
исправно работаю): "Да, вы уже мадам!" Откуда он узнал? Наверное, кто-то
трепанулся, что я пошла с Л. и между нами случилось кино. Дурачок, какой
он неловкий, этот Л., он даже ничего не заметил. "Твоя же мать гуляет, -
сказала я ему зачем-то. - Неужели, когда к ней, в отсутствии твоего отца
приходит любовник, они тебя раньше не возбудили?" Он спросил наивно:
откуда я знаю, что его мать гуляет? И если даже гуляет, имеет ли это
отношение к тому, что случилось между нами? Наивный мальчик. Паинька... А
все - при нем... Скорее надо выходить замуж. И именно за него"...
Да, я выписывал не все подряд, и когда пришел подполковник, мне лишь
осталось развести руками после его вопроса: прочитал ли я дневник. Это С.,
- хотел спросить я. - Это С. Кто это - С.? - Но не спросил, что-то смутно
подозревая.
- Ладно, - сказал подполковник, - приедете еще раз, тогда я вам,
после того, как закончится следствие, подарю этот дневник.
- Я ведь только начало захватил в дневнике, - с досадой проговорил я,
все думая о С.
- Вот-вот, начало. - У подполковника, пожалуй, в крови ирония. -
Дальше - больше. Чем глубже в лес, тем глубже секс... Фу! У меня же
дочка... - И вздохнул: - На три года всего моложе... Куда они идут!
Он отобрал у меня дневник и вновь спрятал его в потайную нишу.
- Это от Васильева. Надо было бы парня отстранить от дела... Да, Бог
с ним, пусть волочится по своей молодости на тарахтелке какой-нибудь,
вроде "Запорожца". По моим поручениям. До "Жигулей" он не дорос.
Я вернулся в гостиницу, открыл номер. На столе лежал пакет на мое
имя. Недоумевая, я разорвал его и нашел в нем две вот эти заметки.
Первая из них:
Убийцы до шестнадцати
Зверским убийством девушки, совершенным в областном центре группой
юнцов, пополнилась печальная статистика преступлений среди
несовершеннолетних. На теле жертвы обнаружено несколько десятков ножевых
ранений, перерезано горло... Каждому из задержанных убийц не было еще и
шестнадцати. А жертве было только двадцать лет.
По свидетельству следователей прокуратуры, юные убийцы ведут себя на
допросах спокойно, в содеянном не раскаиваются.
Джамбул. Азия-Пресс.
Вторая такого содержания:
Журналисты в бронежилетах?
Только что под названием "Атаки на прессу" опубликован ежегодный
отчет нью-йоркской организации "Комитет защиты журналистов".
В этом году погибли 32 журналиста. Погибли потому, что были
журналистами. "Повсюду в мире, - сказано в одном из документов комитета, -
журналисты оказываются под угрозой цензуры, арестов, насилия, похищений,
убийств, и все из-за того, что они делают свое дело".
Нью-йоркский комитет исследовал ситуацию в 104 странах и пришел к
выводу: в прошедшем году число атак на средства массовой информации и
журналистов "драматически возросло". В Колумбии за последние годы
наркомафия уничтожила десятки журналистов. В прошлом году убиты трое.
Многих вынудили бежать из страны, оставить профессию. В этой стране,
говорится в отчете, не редкость журналисты, одетые в пуленепробиваемые
жилеты и всякий раз заглядывающие под автомобиль, чтобы убедиться, что там
нет бомбы.
В этом году вдвое больше барьеров воздвигали перед журналистами
государственные органы. В 23 странах появились новые законы, декреты,
указы, ограничивающие работу средств массовой информации.
Есть претензии и к Советскому Союзу. СССР попал в число 16
государств, где положение прессы "вызывает озабоченность". Отдав должное
успехам советской гласности, "Комитет защиты журналистов" отметил, что, по
его мнению, в СССР наметился поворот к худшему. Осенью этого года в
Вильнюсе военными была захвачена типография. Подверглась обыску редакция
независимой газеты "Экспресс-хроника". Комитет говорит и о закрытии
программы "Взгляд".
Эдгар Чепоров. Нью-Йорк. Соб.корр. ИАН и "ЛГ"
Я позвонил подполковнику и спросил его, зачем он оставил мне эти
заметки? Он сразу отказался от них.
- Что вы? Ничего я вам не оставлял.
Кто же тогда подсунул мне эти заметки? Зачем? Чтобы отвлечь от дела?
Но какого?
Я долго прикидывал: кто еще мог зайти ко мне? Ни на ком не
остановился. Не может же какой-нибудь мой товарищ из артистов,
пребывающий, может, рядом на гастролях, подобно шутить, когда в поселке
убийство?
Мне пришла в голову мысль: может, это кто-то из персонала гостиницы?
Зайдя к директору (это была пожилая, видавшая виды женщина), я
обратился к ней и рассказал о записках. Могли ли без меня войти в мой
номер и кто мог войти? Она сказала мне, что у них никто теперь не заходит
к журналистам и писателям, потому что недавно был скандал: украли какие-то
бумаги из номера известного публициста, приезжавшего на митинг бастующих.
- Подозрение пало на новенькую. Мы ее месяц назад приняли на работу.
Все сходились на том, что лишь она заходила в номер, когда эта столичная
знаменитость, - директорша хмыкнула, - отсутствовала.
- Не понял? - уставился я на нее. - Отчего такая ирония к нашему
брату?
- Баламутите, друзья, народ. У нас холодина была в городе, топить
нечем, а он призывал не выходить на работу.
- Ваша новенькая уже уволена? - спросил я.
- Нет. Работать некому. Она обслуживает ваш этаж. - Вдруг она
наклонилась ко мне и шепотом заговорила: - Но вы сами не выясняйте,
заходила она к вам или не заходила.
- Почему? - я уставился на директоршу.
- Вы знаете, - тем же шепотом заговорила вновь она, - все это - прямо
загадочно. Мистика какая-то. Мы ее взяли временно. И за этот месяц столько
вынесли!.. Она - колдунья. Я не скажу, что недобрая колдунья. Может, даже
наоборот. Того писателя буквально выпроводила. А вы представляете, три дня
тому назад заставила воров пойти и сдаться властям. Она и с вами что-либо
сделает. Мы уж как-нибудь избавимся от нее.
В раздумьи вернулся в номер. Мне показалось: кто-то выпорхнул из
него. Я не видел - кто. Я лишь ощутил, что мимо меня скользнула тень. Вот
какую записку я нашел на столе:
"Уезжайте отсюда немедленно. Вы мне мешаете. Зачем вы пошли выяснять,
кто положил вам заметки? Разве то, что в них написано, для вас всех ново?
Вы привыкли к тому, что убиваете друг друга".
Подписи не было. Я очень жалею, что при мне нет этой записки.
Казалось, что я ее очень хотел сберечь, прятал даже в портмоне, которое
храню всегда бережно. Однако записка исчезла. Я нашел в портмоне лишь
чистый листик бумаги.
Нет, скорее это был не совсем чистый лист - с какими-то двумя
загадочными обозначениями: ЧСН. Когда я вечером вынул этот лист, на нем
было: "Не пишите ни о чем этом!"
Все эти слова потом исчезли. Вот уж поверишь директрисе - мистика!
4. НЕОЖИДАННОЕ НАПАДЕНИЕ
В характеристике следователя подполковника Струева было записано, что
он "отличается высокой исполнительностью, аккуратностью,
дисциплинированностью и трудолюбием". "Расследование каждого дела -
неповторимо", - любит он повторять. В этом "неповторимо" проглядывалась
какая-то личная, как говорил с иронией Васильев, романтика. Тогда, в ту
ночь, подполковник тоже не мог не придти к родителям Ледика. И первые
вопросы, которые задал он матери, не только успокаивали ее - подбадривали.
В конце концов, почему все решили, что ваш сын - убийца? - пожал он
плечами.
- А мы так и не думаем, - решительно сказал на это отчим Ледика.
Струев мельком взглянул на сразу как-то сдавшего мастера горного
дела. На этот час Струев уже успел дважды встретиться с их сыном. В первый
раз отпустил его, а во второй... Во второй пришлось арестовать парня. И
это была не его придумка, как казалось этим людям, к кому он пришел,
наверное, скорее за советом, чем за тем, чтобы сообщить: почему они должны
заранее думать, что их сын убийца? В этом, может, и состояла осознанная
давным-давно подполковником его служебная исполнительность. По своему
опыту следователь знал: в семье и зарождаются всякие "трагические
последствия" после таких потрясений и в конце концов их приходится
расхлебывать таким, как он.
Эти люди после его слов успокоения, стояли теперь перед ним менее
расстроенные и убитые горем. Их было жалко. Это так. Но они ему не
нравились.
Поселок был не такой и большой, все обо всех знали. И, конечно, знал
о них многое и он. Эта женщина в последнее время процветала за счет того,
что "милое Отечество" не могло обеспечить граждан самым необходимым -
лекарством. Она придерживала это лекарство как главный врач и раздавала
тем, кто ей был нужен. Знали об этом? Знали. Так, однако, повелось, что к
этому привыкли. Ему, следователю Струеву, тоже попадал на служебный стол с
полгода назад об этом сигнал. Жена у Струева была болезненной уже в первые
годы замужества; нередко болела голова. Боли утолялись обыкновенным
