интересное и поучительное повествование только еще убедительнее показывает,
что то, о чем вы мечтаете, так же иллюзорно, как и все на свете". Тишин
возмутился, и так как мы уже заметили, что сильные душевные движения у него
связаны с битьем посуды, то поспешили увести его. прочь из кабака.
Алексей Спиридонович объявил, что он немедленно едет на пароходе
"Реджина" в Рио-де-Жанейро, чтобы искать человека. Учитель сказал ему, что
если человек существует, то область его нахождения распространяется на два
полушария, и ему незачем ехать в Бразилию. Он, Хуренито, и мистер Куль
охотно предоставят господину Тишину необходимые средства. Будет основано
"Общество для изыскания Человека". Если же эта работа ни к чему не приведет
и человек окажется несуществующим,-- Алексей Спиридонович должен будет
признать правду Хуренито и в дальнейшем следовать за ним. "Я буду очень рад,
если возле меня окажется коренной русский. Каждый раз, когда я говорю со
славянином, я испытываю великолепное ощущение расступающегося болота. О,
конечно, у вас тоже имеются поэты, биржи, кажется даже парламент! Но все,
что так крепко и основательно на Западе, у вас ждет не урагана, а лишь
легкого дуновения, случайного вздоха, чтобы бесследно исчезнуть. Я не
наивен, я знаю, что вы, как женщины, предпочитаете отдаваться, а не брать,
знаю, что вы слабы, нерешительны и склонны ко всему, кроме дела, знаю, что
не вам сокрушить эти спаянные кровью многих сотен поколений, насиженные
города. Но вы велики, и такой пустыни не выдержит дряхлый мир -- голова
закружится. Вы никого не свергнете, но, падая, многих потащите за собой. За
это я вас люблю, и я верю, что вы, господин Тишин, будете со мной". Алексей
Спиридонович согласился и торжественно подал Хуренито руку. Это было на
рассвете в пустынном порту, среди дремавших на узлах эмигрантов -- евреев из
Галиции и каких-то бродяг в кепках, ругавшихся из-за большого кашне. Картина
была немного оперная, и Хуренито, усмехнувшись, запел: "Где же цыпочками Где
Маргариточка?" -- на что Алексей Спиридонович почему-то обиделся.
Я не стану подробно описывать деятельность "Общества изыскания
Человека" ввиду ее чрезмерно сложного и разнообразного характера. К тому же
труды академической секции общества собраны датским психологом Фальсом и
должны вскоре появиться в свет. Как и следовало предполагать, они дали
крайне неблагоприятные для Алексея Спиридоновича результаты, доказав
отсутствие специальных, им предначертанных, схем и обнаружив полное
тождество обследованных экземпляров с выродочными (дегенеративными) особями,
уже ранее известными зоопсихологам. Что касается практической деятельности
общества, то есть непосредственных розысков Человека, то она привела лишь к
ряду более или менее живописных анекдотов. Вначале агенты общества,
соблазненные огромными премиями, рыскали повсюду с анкетами, составленными
Алексеем Спиридоновичем и состоящими из тридцати восьми вопросов, ища тех,
кто удовлетворит предъявленным требованиям. Они привозили в правление
Общества на рю де-ля- Боэси самых неожиданных кандидатов на звание
"Человека": престарелых богомолок, зобастых идиотов из Альп, докторов
философии из Гейдельберга, молоденьких евреев-"бундовцев". Но вскоре,
разочарованные строгостью Алексея Спиридоновича, они перешли на службу к
мистеру Кулю и занялись продажей его неподражаемых автоматов.
Во всяком случае, искать "Человека" стало модным, и возможно, что
некоторые читатели этой книги помнят конкурс, объявленный парижской газетой
"Матэн" непосредственно вслед за конкурсом лучших танцев и наиболее
остроумных определений обманутой любви. Газета поместила фотографию
молоденькой женщины в лохмотьях с грудным младенцем. Подпись: "Эта женщина
утверждает, что она три дня ничего не ела и что ей негде спать. Что должен
сделать настоящий "Человек", увидев ее?" Ответы были весьма разнообразны и
всесторонни: "Озаботиться нравственным воспитанием молоденьких девушек",
"Очистить наши улицы от бродяг", "Подвергнуть ее медицинскому
освидетельствованию", "Испытать, сколько она еще сможет прожить при подобных
условиях", "Свергнуть кабинет министров", "Передать миру в стихах или, в
случае неумения, в прозе, ее муки". Премию получил наиболее распространенный
(13426) ответ: "Сказать ей: стыдитесь! Вы молодая женщина и должны
работать". Как курьез, газета отмечала получившее всего один голос
пожелание: "Свести ее в ясли и на государственный счет один раз накормить".
Отчаявшись в работе общества, Тишин пробовал сам предпринять розыски,
но был трижды обокраден, раздет, избит каким-то консьержем и, наконец, попал
в тюрьму, откуда Учитель должен был его освобождать.
Хуренито наконец решился спросить упрямца, признает ли он себя
побежденным? "О нет,-- закричал Алексей Спиридонович,-- пойми меня! (Надо
сказать, что он был очень фамильярен и на следующий день после знакомства с
Хуренито потребовал выпить с ним на брудершафт и облизал щеки Учителя, после
чего тот, брезгливо морщась, направился к умывальнику.) Пусть я не нашел
истинного человека, но он существует! Не веришь? Вот тебе доказательство --
я Человек! Ты усмехаешься? Да, я животное! низкое! подлое! грязное! Но я
люблю Наташу, и я Человек, я бог! Слышишь?" Далее многоречиво и патетично он
рассказал о своей любви к какойто курсистке Орловой, изучающей в Париже
французский язык. По вечерам она играет ему "Песню без слов" Чайковского, и
Алексей Спиридонович чувствует, что он Человек. "Все это прелестно, в том
числе и Чайковский, -- возразил Учитель, -- но чем, собственно, твое чувство
(вполне законное, скажу кстати) отличается от некоторых эмоций моего кота
Джо? Тем, что кошка не берет напрокат пианино, а удовлетворяется природными
музыкальными данными?" Алексей Спиридонович впал в ярость, крича, что "его
любовь -- любовь Человека", ибо ей "ничего не нужно", и "она навек". "Что ж,
посмотрим...-- сказал Учитель,-- отложим разрешение нашего спора на
несколько месяцев".
Предскааанию Хуренито суждено было скоро осуществиться, увы, при
довольно трагических обстоятельствах. В мае месяце, пять недель спустя после
описанного мной разговора, Наташа Орлова умерла. Будучи нрава необузданного
и хаотического, Алексей Спиридонович, как-то выпив, посмел обвинить Учителя
в смерти своей возлюбленной. Это было явной нелепостью: Наташа скончалась
после неудачной операции аппендицита, произведенной одним из лучших хирургов
Франции. Учитель в крайне мягкой форме ответил, что, ведя большую игру, он
не нуждается в мелких взятках и, чтобы доказать ему свою правоту, скорее
заставил бы мадемуазель Орлову дожить до ста лет, ибо смерть способна лишь
замедлить неминуемое. Действительно, вначале Алексей Спиридонович был
безутешен. В дождливую ночь, обманув бдительность привратника кладбища, он
приполз на могилу Наташи и, уткнувшись лицом в землю, лежал, пока его не
заметили и не увезли. Мало-помалу он начал возвращаться к жизни, продолжая
постоянно говорить о своей любимой, о том, как она любила пармские фиалки и
музыку, какие у нее были маленькие ручки (перчатки 57~) и как он ее любил.
Как-то раз он сказал: "Я думаю, что для нее лучше, что она умерла, она не
узнала всего горя жизни". Учитель шепнул мне: "Начинается! Он уже ищет
утешения". Потом Алексей Спиридонович стал . интересоваться обычными
житейскими делами, читать газеты, играть в шахматы. Вспоминая о Наташе, он
внезапно замолкал и как бы отходил в сторону. Но это бывало все реже и реже.
Как-то раз, когда Айша, подарив ему букетик фиалок, сказал: "Это любила твоя
госпожа",-- он рассердился, и Хуренито заметил: "Дальнейшая фаза -- он ищет
забвения". Потом, в течение довольно долгого времени, Алексей Спиридонович о
Наташе не упоминал вовсе, был весел, спокоен и ровен. После этого перерыва,
в одной из бесед со мной, он заговорил о ней безо всякого волнения, я сказал
бы "эпически", как говорят о воспоминаниях детских лет, о бабушке или о
семейном гардеробе. Это было в октябре, а в ноябре он познакомился с
француженкой мадемуазель Виль, художницей, взбалмошной и весьма
очаровательной. Началось все по порядку: вздохи, одиночество, но на сей раз
без неудобного отца и без аппендицита. Он пришел к нам и заявил, что "в
судьбе -- высшая мудрость. Наташа была слишком тихой и задумчивой, она бы с
ним мучилась, ей теперь лучше, и мадемуазель Виль тоже. Ну да и ему..."
Встретив насмешливый взгляд Учителя, он смутился, как бы сразу вспомнив все,
закричал, что Хуренито прав, что он, Алексей Спиридонович, "не человек, а
скот", но что "жизнь, несмотря на это, прекрасна".
Через месяц мадемуазель Виль, которой,видимо,наскучили лирические
вздохи и философия Тишина, заменила его аргентинцем-жокеем, а Алексей
Спиридонович приплелся к Учителю с причитаниями о "жизни -- фикции"; с тех
пор он следовал за ним повсюду. Будучи человеком неорганизованным и
беспорядочным, цели Хуренито он не усвоил и часто сбивался с пути,
увлеченный различными, как он сам говорил, "фикциями", но любил Учителя
елико мог. Таким был четвертый ученик Хулио Хуренито.
Глава шестая различные суждении учителя о любви
В настоящей главе я приведу некоторые суждения Учителя о любви. Злая
молва утверждала, будто Хуренито развратник, растлевает девочек и возит с
собой в специальном сундуке-шкафу какое-то чудовище, полуженщину, найденную
им на вершине Анд, для удовлетворения своей нечеловеческой похоти. Все это
-- низкая ложь. О жизни Учителя я рассказываю, глава за главой, не утаивая
ничего. О плотской любви и о страсти Учитель говорил всегда спокойно, чисто
и легко, без смущения, хихикания, пауз и слюнявых словечек. С равным
вниманием глядел он на гимназистку пятого класса, у которой под передником
только начинают тесниться груди, стыдливо просящую у него автографа в
альбом, и на грандиозное зрелище случки кровавоглазых бешеных быков.
Однажды, проходя мимо быка, в ярости и муке оседлавшего телку, Учитель
снял шляпу и на недоуменный вопрос мистера Куля ответил: "Я повторяю ваш
скучный и условный жест. Снимите и вы котелок, мистер Куль. Если обнажать
голову (а это, кроме всего, гигиенично), то не перед выцветшими красавицами
с золотыми венчиками, не перед трупом, начинающим попахивать,-- нет, здесь,
перед этим жестом пахаря, вспахивающего жесткую землю, перед этим, в муке
извергаемым семенем, перед потом, кровью, жизнью".
Мистер Куль, безусловно, считал Учителя человеком глубоко
безнравственным и развратным, что, впрочем, по его мнению, не мешало
Хуренито быть хорошим гидом. Но порой американец начинал надоедать Учителю
сомнительными наставлениями. Помню, как утром, встретив в саду нашего
миссионера, Хуренито сказал: "Мистер Куль, вчера вечером на моем ночном
столике я нашел грязную и низкую брошюру. Я соблюдаю в своей комнате
чистоту, сплю всегда с открытым окном, ибо люблю свежий воздух, и не могу
допустить подобных явлений. Будьте добры перенести вашу деятельность за
пределы моей спальни".-- "Вы шутите? -- я занес вам высоко талантливый и
безусловно нравственный труд нашего молодого проповедника Хэля "О
супружеской жизни, согласно наставлениям апостола Павла".-- "Вот именно об
этой скабрезной литературе я говорю. Были тычинки и пестик, козел и коза,
юноша и девушка. Пришли ваши апостолы и пророки, отцы церкви и кастраты,
объявили великое -- стыдным, достойное -- едва терпимым, расплодили кары и
гнусный шепоток в углу, сюсюкание перед чистотой, то есть перед малокровным,
