или спросил бы его -- читал ли он последний номер газеты "Комедиа".
"Но ведь на чем-нибудь все это держится? Кто-нибудь управляет этим
испанцем? Смысл в нем есть?.." -- "Испанец этот родился лет тридцать тому
назад. Был голеньким, потом оброс волосами. Выдает себя за декоратора, на
самом деле спекулирует на бирже. Сегодня заработал сорок луи. Доволен.
Желудок работает исправно. Прочие органы тоже. Сейчас поужинал (три франка,
включая вино), взял девицу (пять франков) . Потом потеряет на бирже двадцать
луи. Потом заболеет подагрой и будет пить вонючую воду. Потом умрет, сгниет,
и вырастет на могиле травка "петух или курица". Разумеется, вам
предоставлено бесплатно удовольствие находить в этом тайную цель и
сокровенный смысл".-- "Нет,-- я не мог удержаться, я кричал,-- этого не
может быть! Вы без хвоста, но вы -- он самый! Есть добро, понимаете? --
вечное, абсолютное!" Хуренито не смутился, даже не повысил голоса: "Право
же, я не черт. Вы слишком льстите мне. Притом этих очаровательных созданий,
увы, нет! Можете спать спокойно, даже брома не требуется. Но и добра тоже
нет. И того, другого, с большой буквы. Придумали. Со скуки нарисовали. Какой
же без черта бог? "Добро", говорите? А вот поглядите на эту девочку. Она
сегодня не обедала. Вроде вас. Есть хочется, сосет под ложечкой, а попросить
нельзя -- надо пить сладкий, тягучий ликер. Тошнит. И от испанца ее тоже
тошнит, руки у него холодные, мокренькие, ползают, шарят. У нее мальчик -
отдала бабке в деревню, надо платить сто франков в месяц. Сегодня получила
открытку -- мальчишка заболел, доктор, лекарство и так далее. Прирабатывай.
Еще будь веселенькой, на бал, пожалуйста, да и не девица Марго, а карфагенка
Саламбо, целуй испанца в губы, похожие на скользкие улитки, быстро,
отрывисто целуй, будто сама с ума сходишь от страсти,-- может, еще двадцать
су накинет. Словом, быт, ерунда, хроника. А вот от такой ерунды все ваши
святые и мистики летят вверх тормашками. Все, конечно, по графам
распределено: сие добро, сие зло. А только крохотная ошибка вышла,
недоразуменьице. Справедливость? Что же вы хозяина не выдумали получите,
чтобы у него на ферме таких безобразий не было? Или, может, верите, зло --
"испытание", "искупление"? Так это же младенческое оправдание совсем не
младенческих дел. Это он девицу-то так испытует? Ай да многолюбящий! Только
почему же он испанца не испытует? Весы у него без гирек. На том свете? Да,
да! А свет этот где? На какой карте? Пока что "душа" -- абстракция, а
ручки-ножки -- умрешь -- попахивают, потом косточки, потом пыль".
Я сидел молча, придавленный этими речами. Но вдруг из бессмысленного
вращающегося хаоса выскочила точка, маленькая, черненькая; я быстро
вскарабкался на нее. "Пусть так, нет ни творца, ни смысла, ни добра, ни
справедливости. Но есть ничто. А раз есть ничто, то значит, есть реальность,
есть смысл, есть дух и творец".-- "Мой друг, вы неисправимы. Ведь у вашего
"ничто" тоже нет хвостика. А вот трубка здесь, и я здесь, и испанец. В
том-то и вся хитрость, что все существует и ничего за этим нет. Сейчас
помирает Жан-старичок, пищит в первый раз маленький Жанчик. Дождь шел
давеча, теперь подсохло. Вертится, кружится, вот и все... "
"Но ведь так же нельзя жить, это гнусно, стыдно, наконец просто
ненужно!" -- "Что делать -- не вы выбирали! Вас поставили перед
совершившимся фактом. Дом меблированный. одним очень нравится -- уютно,
другие возмущаются и пока что мирно перевешивают картинки с одной стенки на
другую..."
В эту минуту великолепная и вместе с тем простая мысль осенила меня. Я
думаю, что она исходила от Хуренито и была ею первым откровением мне. Не
обращая внимания на посетителей и официантов, я вскочил, откинул стул и
закричал:
"Но ведь можно уничтожить дом?" Хулио кивнул головой и попросил меня
сесть. "Вполне законное желание. Давайте-ка, займемся этим". Он, наверное,
анархист, в Испании много анархистов, подумал я и шепотом спросил: "Бомба?
Адская машина?" -- "Вы -- прелестное дитя,-- ответил Хуренито,-бомбой можно
покалечить пару толстеньких жандармов, самое большее какого-нибудь короля,
который коллекционирует китайских болванчиков и увлекается игрой в теннис.
Нет, мы займемся иным". Я понял, что спрашивать непристойно, и только,
церемонно поклонившись, сказал: "Я буду вашим учеником, верным и
старательным. Но дайте мне реальность, не то сегодня ночью или завтра утром
я могу сойти с ума". Он вынул из кармана маленькую пенковую трубку и
протянул ее мне. "Набейте добрым "капралом" и курите -- это реальность".
Мы поужинали, и, спросив после сыра две рюмочки "КлоВужо", Хуренито
снова подтвердил мне, что это, то есть "КлоВужо",-- истина, а не сон. Под
утро, в "нео-скандинавской академии", познакомив меня с пухленькой шведкой,
одетой в прозрачную тунику и похожей на свежую булочку с деревенским
слезящимся маслом, он сказал: "Это на самом деле, это вам не добро". И
дружески хлопнул меня по плечу: "А теперь спокойной ночи! До завтра! "
Глава вторая детство и юность учителя
В настоящей главе я хочу поделиться с читателем немногочисленными и
отрывистыми сведениями о жизни Хулио Хуренито до памятного вечера в
"Ротонде", когда я его встретил. Иногда Учитель рассказывал мне отдельные
эпизоды своих отроческих лет, и я попытаюсь их восстановить, чтобы все
уверовали, что Хуренито не миф, не сказочный герой, а сын сахарозаводчика из
Гуанахуаты Педро-Луиса Хуренито.
О происхождении Учителя ходили всякие вздорные легенды. Наиболее часто
мне приходилось слышать рассказ о том, как Будда воплотился в этого
высокого, худого человека с глазами, полными движения, но обладавшими
непостижимой силой останавливать время. Поводом к этой легенде послужило
следующее, само по себе незначительное, событие. В марте месяце 1888 года, в
городе Аллахабаде, в Средней Индии, из храма исчезла ценная статуя Будды,
которую ученые относили к третьему или четвертому веку нашей эры. Очевидно,
это произошло вследствие сонливости сторожа и пристрастия некоторых
британских чиновников к древностям Востока. Двадцать пять лет спустя в
теософских кругах упорно говорили о том, что Будда, покинув былую плоть,
перевоплотился в мексиканца Хуренито, и благодаря этому изображение его
прежней личины перестало быть зримым. Легенда пользовалась таким успехом,
что, когда Учитель как-то ночевал в мастерской одного русского
поэта-теософа, разыгралась курьезная сцена. Ночью поэт в рубахе прокрался к
спящему Учителю и начал щупать его лицо. Застигнутый и слегка заподозренный
в дурных намерениях, он объяснил, что искал на лбу Хуренито бородавку --
третий глаз, форменное отличие воплощений Будды. Эти и подобные им басни,
разумеется, не заслуживают никакого доверия.
Учитель родился 25 марта 1888 года в Мексике, в небольшом городе
Гуанахуате, известном золотыми приисками. Он был крещен по обряду
католической религии и получил имена Хулио-Мария-Диего-Пабло-Анхелина. Я
полагаю, что он был ребенком пытливым и неудобным. Так, мне известно, что
мальчиком пяти лет он отпилил пилой для хлеба голову котенка, желая познать
отличие смерти от жизни. Два года спустя, усомнившись в богоматери и во
многом ином, он прокрался в церковь, выпотрошил статую мадонны, сделанную из
парчи на каркасе, и остался вполне удовлетворен опытом.
В шестнадцать лет он влюбился, стал глядеть на звезды и думать о
вечности. Но, испытав кой-какие временные услады, о звездах и вечности
забыл, от девицы спешно удалился и раз навсегда потерял вкус к тому, что
люди зовут "любовью". К счастью, девушка вскоре утешилась и вышла замуж за
подрядчика из Веракруса. Узнав об этом, Хуренито послал единственной
отмеченной им в жизни женщине свадебный подарок -- мельхиоровый сервиз на
двенадцать персон.
После сего он отправился искать золото в Эль-Оро, но, не желая тратить
времени на работу в приисках, выпил кувшин крепкой "пульки", вытащил
солидный нож и перед толпой возвращавшихся с работы шахтеров провел им по
земле, сказав: "На сегодня здесь территория Гуанахуаты, и никто из вас не
перейдет этой границы, не заплатив мне выкупа. Вытаскивайте золото! " В
Эль-Оро люди были жадны, но трусливы, и при одном имени разбойной Гуанахуаты
готовы были отдать все на свете, лишь бы спасти жизнь. Через час Хуренито
пробирался по лесистым горам с мешком золота. У индейцев он купил лошадь и
благополучно достиг границы Соединенных Штатов. Об этом происшествии я
слышал от друга Хуренито и моего -- художника Диего Риверы, который был в
Эль-Оро в памятный день, видел черту на песке, испуганных рабочих и куски
золота в широкой шапке с кожаным ремнем Хуренито.
В одном из южных штатов Учитель продал золото за восемь тысяч долларов
и приступил к трате денег, для чего поил джином всех встречных негров,
скупал редкие почтовые марки и заказывал в наиболее независимых газетах
хвалебные статьи о себе, с приложением портретов каких-то подозрительных
юношей из Дамаска. Так, усиленно работая, он успел истратить шесть тысяч
долларов, не осилив двух. Тогда он созвал богатых, но скупых коммерсантов
города на парадный обед, после которого, угостив их отменными сигарами
"ЛяКорона", зажег скрученные стодолларовые ассигнации, чтобы все могли таким
образом, не чиркая спичками, закурить. Коммерсанты ерзали на коленках,
собирая легкий серебряный пепел. Их пищеварение было безусловно нарушено,
зато Хуренито избавился от надоевшего ему занятия -- тратить деньги.
Хуренито вернулся снова в Мексику и решил заняться революцией. Это были
бурные годы молодой республики. Из всех партий Хуренито предпочел Сапату и
его простодушных мятежников, ненавидевших городскую культуру, машины
сахарных заводов, паровозы, людей, несущих смерть, деньги и сифилис.
Карранса, убив предательски Сапату, заманил Хуренито. Хулио случайно спасся.
В часы ожидания смерти он испытал, вместо описываемой поэтами
торжественности, сильную скуку и сонливость и после этого эксперимента уже
просто и буднично убивал других. Он командовал индейцами в знаменитой битве
при Селая, где была разбита наголову прекрасная армия Вилби. Его отвагой,
находчивостью, способностями был восхищен президент Мексиканской республики
Обрегон. Но свергать власть, расстреливать и гоняться за врагами оказалось
тоже делом однообразным, скучным. После седьмой революции Хуренито купил
микроскоп, готовальню, четыре ящика книг и занялся различными научными
изысканиями. Вскоре после этого он посетил Лиму и Буэнос-Айрес, поселился же
в Нью-йорке.
Хуренито изучил математику, философию, токарное ремесло,
электротехнику, гидрологию, египтологию, игру на окарине, шахматную игру,
политическую экономию, стихосложение и ряд других наук, ремесел, искусств,
игр. Он с исключительной легкостью овладевал языками. Вот на каких он
говорил совершенно безукоризненно: испанский, английский, французский,
немецкий, русский, итальянский, арабский, ацтекский, китайский. Десятки
других языков и наречий он знал вполне корректно.
Одновременно с этим Хуренито занимался искусством. Труды его в этой
области я опишу в одной из последующих глав.
Все эти занятия не удовлетворяли Хуренито, и, после длительных
раздумий, он решил (это было 17 сентября 1912 года), что культура -- зло, и
с ней надлежит всячески бороться, но не жалкими ножами пастухой Сапаты, а ею
