- Больше не буду перебивать, - согласился он.
- Давным-давно из земли поднялась гора. Но ручей был старше и не
потеснился. Он разрезал вздымавшуюся глыбу. Вскоре - через какую-нибудь
пару геологических эпох - горе это надоело. Она стала подниматься быстрее,
и река не смогла ее побороть. Река сдалась и, в конце концов, обогнула
гору. И вот результат: русло на километр выше реки, а у горы два пика.
- Если б я был рекой, - сказал Атон, - я бы пробуравился _с_к_в_о_з_ь
эту выскочку.
- И пожалел бы об этом. Река пыталась это сделать, на берегу озера
есть отверстие, ведущее в подножие горы. Но вода, входя с одной стороны, с
другой не выходит. Так что большая часть реки отступила и держится
подальше от этого места.
- Я ее не виню. Хорошо, что вовремя предупредила; ты уберегла меня от
больших неприятностей.
Атон стоял позади нее, наблюдая, как ветер из расщелины откидывает
назад ее волосы и теребит походную юбку.
- Песня исчезла, - сказал он.
Кокена медленно повернулась:
- Атон.
"Раковина раскрылась, - подумал он. - Лишь от прикосновения истинной
любви".
Он неторопливо вынул хвею из своих волос и воткнул ей в прическу.
Кокена радостно улыбалась, ее глаза сияли. Они стояли на расстоянии
вытянутой руки, молча всматриваясь друг в друга и в хвею.
Потом она оказалась в его объятиях, всхлипнула у него на плече.
- Атон, Атон, обними меня. Ты - первый...
Он прижал ее к себе, испытывая чувство, которое наконец-то было
естественным, а не злокачественным.
Она отступила на шаг, резко вырисовываясь на фоне утреннего неба. Она
вся лучилась.
- Так ново, - сказала она. - Так прекрасно. Поцелуй меня, Атон, чтобы
я поверила...
Он положил руки ей на плечи и медленно притянул к себе. Когда ее лицо
приблизилось, перед ним будто бы проплыло облако. Мерцающее, тающее...
...И это было лицо миньонетки. Волосы цвета живого пламени обрамляли
его, переплетаясь в змеином великолепии. Черно-зеленые глаза заглядывали в
его глаза. Алые губы приоткрылись.
- Поцелуй меня, Атон...
- Нет! - закричал он. Его мечта о свободе лопнула. Он отгородился от
призрака рукой, чтобы не видеть переменчивых глаз, и в ужасе оттолкнул
его.
И остался стоять на горе один, окутанный мелодией...
ИНТЕРЛОГ
Любовь построила дворец
На гнили и дерьме.
Вильям Батлер Йетс, "Разговор
Безумной Дженни с епископом"
Это не наш народ.
Вселенная в его понимании была чиста:
Яркие незапятнанные солнца отметали кружившуюся пыль,
Вечно скапливались туманности - пока одна из них
не лишалась милости.
Наша галактика больна:
Она гниет с ядра, разлагается на части, гноится
с отвратительным зловоньем,
Пораженная предельным ужасом:
Жизнью.
Из этого болота поднимается небывалая пародия на разум,
Посвящающий себя великому мору порядка,
Заражающий каждую частицу.
У него несколько личин, но нас интересует ближайшая:
Человек.
Это не наш народ.
Враг - человек.
Это зло должно быть вычеркнуто, галактика стерилизована.
Да не останется ни следа грязи.
Однако недуг зашел далеко;
У инфекции больше возможностей, чем у нас.
Преждевременность означает провал.
Мы управляем собственными изменениями: мы умны и искусны.
Мы набираем агентов человеческого рока из их же рядов.
Мы отбираем индивидуума и приручаем его, чтобы он
соответствовал нашей цели.
Это существо душевно нездорово
(Как говорит его культура),
Оно идеально:
Атон.
Атон мечтает о союзе.
Атон желает объять красоту.
Атон стремится убить зло...
Атон, Атон, дитя заблужденья,
"Честность и подлость друг другу сродни".
Сила твоя вырастает из зла.
Посмотри на свои испражненья;
Обмажь лицо истиной,
Забудь притязанья;
Вернись.
Ибо это не твой народ...
А мы не их бог.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. МИНЬОН
$ 401
ДЕСЯТЬ
Было светло, ослепительно светло, даже в густой тени. Атон забыл, как
много естественного света расточалось на открытом воздухе. Запах воли был
повсюду - сочный и возбуждающий. Был день, и было тепло - не суховей
пещер, а свежий душистый ветер.
Свобода! Кошмар теперь позади, его долгое осуждение закончилось.
Безумное зло пещер растворялось в прошлом, оставив лишь того Атона,
который завоевал свободу, - Атона очищенного, Атона непорочного.
Здесь были деревья, и травы, и голая почва. Человек, покоривший Хтон
и не сошедший с ума, упал на колени не в благодарственной молитве, но для
того, чтобы физически дотронуться до вновь явленного чуда. Его бледные
пальцы зарылись в мягкую землю, наслаждение пробежало вверх по рукам; он
поднес горсть ко рту, чтобы на вкус ощутить зелень и прелые листья.
"В природе нет грязи, - подумал он. - И нет ужаса, кроме того, что
берет начало в человеческой душе".
Он катался по земле, обуреваемый радостью узнавания. Он знал эту
планету - словно не было мрачной интерлюдии между его убийством любви
Кокены и теперешним чудом, словно не было в промежутке Хтона как расплаты
за преступление.
"Я любил тебя, милая ракушка. Но это была моя вторая любовь - слабее
первой. И вот так я тебя освободил".
После полудня какой-то шум вывел его из задумчивости. А выбрался он
утром. Его внимание сфокусировалось: звук был результатом действия
древнего стрелкового механизма... Выстрел. Мальчиком он его слышал -
кто-то... охотился.
Многообещающие ассоциации. Человек, у которого были столь древние
вкусы, мог позволить себе и личный корабль. Похоже, он был эксцентриком,
нелюдимым одиночкой.
Но если это частный охотничий заповедник, как теперь ему казалось,
Атона подстерегала прямая опасность. Здесь могли содержаться
многочисленные экзотические хищники. Он сглупил, забыв о бдительности лишь
потому, что освободился.
Лучше всего немедленно захватить охотника и взять его корабль. Это
решило бы вопрос передвижения, поскольку ему надо покинуть планету, скрыв
свою личность от местных властей.
Двигаясь как можно тише, Атон направился к источнику звука. Он привык
к каменному полу пещер, и его ноги после вечно сумеречных переходов стали
грубы и нечувствительны. Хрупкие прутики громогласно трещали, будто
защищаясь каким-то волшебным способом. Наверняка его приближение было
слышно за километр!
Он решил сам дождаться человека, надеясь, что блуждания приведут того
в пределы досягаемости. Какой досягаемости? У Атона не было оружия, а
случай вряд ли подвел бы незнакомца на расстояние вытянутой руки. Атон все
еще мыслил по-пещерному.
Он принялся тихонько нащупывать камешки и собирать их в кучку возле
ног. Он стоял за тонкий красноватым деревом, слишком тонким, чтобы скрыть
человека, но удобным для броска из-за него. Стреляли всего один раз -
вероятно, для тренировки или по ошибке. Возможно, стрелок нервничал.
Хорошо.
Атон швырнул самый большой камень из кучки по высокой дуге, так чтобы
тот не задел при взлете ветвей. Камень шумно упал метрах в пятидесяти от
его дерева, в стороне от охотника. Исследуя это явление, человек должен
пройти рядом с Атоном. Первый бросок должен быть как можно более точным:
метательное оружие, соответствующим образом использованное, так же
смертоносно, как нож.
Приближаясь, намеченная жертва что-то фальшиво насвистывала. Неужели
глупец ожидает, что сумеет таким образом выследить зверя? Нет никакого
смысла обсуждать что-либо с подобным идиотом. Лучше просто убить его и по
следам найти корабль. Атон мог управлять любой стандартной моделью.
Свист становился все громче. Атон поднял руку, поудобнее зажав в
кулаке камень. Раскрыться придется мгновенно: слишком опасно целиться лишь
на звук.
Свист прекратился.
- Должен вам доложить, - произнес скрипучий голос, - что моя
старомодная винтовка снабжена старомодным теплоулавливателем. Если у вас
хватит ума, действуйте сообразно услышанному.
Дерево кое-как прикрыло бы Атона. Охотник не посмеет подойти слишком
близко и вряд ли чего-нибудь добьется, ходя вокруг. Но и Атон уже не
надеялся взять над ним верх, поскольку потерял преимущество неожиданности.
Придется вступить в переговоры.
- Ума хватит, - отозвался он. - Перемирие.
- Я буду держать ружье наготове, - согласился голос, - столько,
сколько, на мой взгляд, будет нужно. Впрочем, я не очень меткий стрелок -
скорее угожу в живот, чем в сердце.
Предупреждение было достаточно ясным: человек выстрелит, чтобы
искалечить его, а не убить.
Атон принял предупреждение и прежде, чем выйти из-за дерева, выбросил
камень. У него не было желания испытывать точность "не очень меткого"
стрелка, который оказался не так глуп, как ожидалось.
Охотник оказался низеньким щуплым человеком средних лет. Маленькие,
очень ясные глаза выделялись на морщинистом желтоватом лице. Руки тоже
желтые, кожа обтягивает сухожилия, ногти - неровные и длинные. Но винтовку
эти руки держат наизготовку, и она своим черным дулом вперилась Атону
прямо в живот. Этого человека никак нельзя было отнести к изнеженным
любителям.
Охотник тоже приглядывался к Атону.
- Когда возвращаешься к природе, естественно, выходишь в чем мать
родила, - сказал он наконец.
Атон внезапно вспомнил: снаружи все _о_д_е_в_а_ю_т_с_я_, а он после
пещер был наг. Волосы у него грязные, длинные, борода с запутавшимися
травинками достигала груди. Кожа мертвецки бледная, за исключением тех
мест, куда въелась пыль.
- У вас вид беглеца, - продолжил человек. - Я хочу знать, почему вам
не пришло на ум честно вступить в переговоры, вместо глупейшей попытки
подкараулить вооруженного человека. Вероятно, я должен немедленно принести
вас в жертву, прежде чем вы воспользуетесь своим шансом.
Человек играл со своей добычей. Он не мог подозревать об истинном
положении Атона, так как снаружи никто не знал о местонахождении тюрьмы.
Никто, кроме самого Атона. Если бы человек заподозрил это, он тотчас бы
его застрелил.
Или еще застрелит? Он наблюдал за Атоном, поглаживая пугающе цепкими
пальцами полированный приклад винтовки. Подозревает ли он, что у Хтона
здесь выход? Или же знает природу невинной пещеры, ведущей во внутренности
планеты, но нуждается в высшем доказательстве... доказательстве, которое
убило бы его задолго до того, как он смог вернуться на поверхность? А что
если он ищет сейчас не заповедных зверей, но одно-единственное существо,
которое поведало бы ему тайну невообразимого богатства и безопасно провело
бы в Хтон?
С каким бесконечным спокойствием прочесывал он этот лес из года в
год, разыскивая... Атона?
Такому человеку надлежит умереть.
- Как вижу, вы понимаете, - сказал охотник. - Вы пойдете со мной в
