разрывов.
Из окопа впереди них высунулась чья-то голова, и трое из оставшихся
шести одновременно выстрелили. Оказалось, что это ловушка, настроенная на
прямое отражение убийственного заряда, действующая на телепатической
волне. Хотя тело солдата-приманки разлетелось на куски, одновременно
погибли трое стрелявших, задетые отраженными лучами. Они загорелись. Языки
пламени выскальзывали из их ртов, из мгновенно обуглившихся отверстий, где
раньше находились глаза. Сработал телепат-пиротехник.
Трое оставшихся разделились и бросились в разные стороны, понимая,
что могут выдать себя мыслями о своих товарищах. Тут-то и заключался ужас
жизни простого солдата, а не специального телепата, действующего из-за
линии фронта. Здесь, на поле боя, была только смерть.
Биомина скользнула по земле и зацепилась за ногу одного из солдат, а
потом взорвалась. Он лежал, стиснув разможженные обрубки ног, чувствуя,
как его кровь стекает в грязь. Потом он потерял сознание. Смерть не
заставила себя долго ждать.
Один из оставшейся пары перескочил через колючую проволоку и сжег
бластером опорную точку тридцативосьмилучевого с командой из двенадцати
человек, заплатив верхушкой своего черепа.
Он остался в живых, и с любопытством, словно сражение прекратилось,
ощупал свой череп. За секунду до того, как он свалился на землю, его
пальцы наткнулись на что-то выпуклое и скользкое. Его мозг странно
светился в ночи, но никто этого не видел.
Последний солдат нырнул под лучом, ударившим из темноты, и упал на
руки. Он перекатился, почувствовал спиной края воронки от пиявочной бомбы
и нырнул вперед. Луч скользнул по его тени. Солдат избежал смерти. Он
лежал в воронке, чувствуя холод поля боя, и плотнее завернулся в плащ.
Этим солдатом был Куарло... Он окончил свой рассказ и замер.
...аудитория безмолвствовала...
Симз накинул плащ, поискал в кармане свою трубку. Аудитория медленно
покидала зал, сохраняя молчание. Словно только сейчас люди начинали
понимать услышанное.
Решение предложил Симз. Вдоль длинного стола разложили листки с
воззваниями, многочисленные копии которого были развешены по всему городу.
Проходя по вестибюлю, он издали увидел крупный жирный шрифт заголовка:
"Подпишите эту петицию! Предотвратите то, о чем вы сегодня услышали!"
Люди столпились вокруг стола, но Симз знал, это символический жест.
Новый закон был юридически утвержден и получил силу с сегодняшнего утра.
Хватит войн... ни при каких обстоятельствах. Сообщения по радио,
долгоиграющие пластинки, машины с громкоговорителями - все они хорошо
поработали. Такие законы теперь вступали в силу по всему миру.
Похоже, Куарло удалось добиться этого голыми руками. Симз остановился
набить трубку, взглянул на огромный плакат у входа: "Услышьте Куарло,
солдата из будущего! Взгляните на человека из завтрашнего дня, послушайте
его рассказы об удивительном мире будущего! Бесплатно! Без каких-либо
обязательств!"
Рекламная кампания оказалась на редкость эффективной.
Куарло стал незаменимым, просто рассказывая о своей войне, о том, как
умирали люди в будущем.
Нужен был настоящий солдат, ненавидящий войну, чтобы рассказать
людям, насколько она отвратительна и бесславна. И в грядущем, каким
описывал его Куарло, чувствовалось позорное поражение человечества,
безнадежность. Так и хотелось остановить время и сказать: "Нет! Будущее не
будет таким! Запретим войны!"
Конечно, уже было сделано немало шагов в нужном направлении. Новые
законодательные акты вступали в жизнь, а тех, кто пытался препятствовать,
поддерживал политику вражды, снимали с высоких постов.
Куарло отлично поработал. Только одно тревожило специального
советника Лила Симза, заставляя произносить молитвы, придуманные им же
самим, и которых он никогда от себя не ожидал.
Но ведь солдат вернулся во времени, это-то он знал наверняка.
"Можно ли изменить будущее? Может, оно необратимо? Как избежать
будущего мира Куарло? Или вся их работа впустую? Не может быть!"
Симз вернулся в здание, встал в очередь на подписание воззвания. Хотя
делал это уже в сотый раз.
Харлан ЭЛЛИСОН
У МЕНЯ НЕТ РТА, ЧТОБЫ КРИЧАТЬ
Безжизненное тело Горристера висело головой вниз высоко над нами, под
самым потолком в компьютерном зале. Оно оставалось неподвижным, несмотря
на легкий, но пронизывающий ветерок, который вечно дул из главной пещеры.
Бледное, как мел тело, привязанное к люстре за щиколотку левой ноги, давно
истекло кровью. Вся кровь, похоже, вытекла через аккуратный разрез,
рассекающий горло над впалыми щеками от уха до уха. На зеркальном
металлическом полу крови не было.
Когда к нам присоединился Горристер и, взглянув наверх, увидел себя,
мы уже догадались (но поздно), что ЯМ опять оставил нас в дураках и
повеселился. Очередное развлечение... Троих из нас вырвало, едва мы успели
отвернуться друг от друга, повинуясь рефлексу столь же древнему, как и
тошнота, породившая его.
Горристер побелел, будто узрел магический символ, предрекающий ему
смерть.
- О, Господи, - пробормотал он и пошел куда-то.
Мы отправились следом за ним и нашли его прислонившимся спиной к
одной из пощелкивающих компьютерных ячеек. Лицо он закрыл руками. Элен
опустилась на колени и погладила его по голове. Он не пошевелился, но
голос из-под прижатых к лицу ладоней донесся до нас вполне отчетливо.
- Почему бы ему просто не прикончить нас и не успокоиться на этом? Я
не знаю, насколько меня еще хватит.
Мы все думали о том же.
Шел сто девятый год нашей жизни в компьютере.
У Нимдока (это имя навязал ему компьютер, ЯМу нравилось развлекать
себя странными звукосочетаниями) начались галлюцинации: ему пригрезились
консервы в ледяных пещерах. Я и Горристер отнеслись к этому с сомнением.
- Ерунда, - сказал я. - Помните этого треклятого замороженного слона,
которого он нам внушил? Бенни тогда чуть с ума не сошел. Когда мы
доберемся до консервов, они окажутся несъедобными. Или еще что-нибудь
случится. Лучше о них забыть. Если мы здесь останемся, ему вскоре придется
предоставить нам что-нибудь, иначе мы просто сдохнем.
Бенни пожал плечами. Последний раз мы ели три дня назад. Этих
личинок. Толстых, вязких личинок.
Былой уверенности у Нимдока не было. Он знал, что шансы у нас есть,
но весьма небольшие. Хуже чем здесь уже не будет. Может похолодать, но это
не имеет значения. Жара, холод, ливень, кипящая лава или саранча - разницы
нет. Машина мастурбирует, и мы должны покориться этому или умереть.
За нас решила Элен:
- Мне надо съесть что-нибудь, Тэд. Может быть, там будут персики или
груши. Пожалуйста, Тэд, давай попробуем.
Я уступил с легкостью. Какого черта спорить? А Элен смотрит с
благодарностью. Она все-таки дважды ходила со мной вне очереди. Но и это
не имело никакого значения. Когда мы делали это, машина всегда громко
хихикала, сверху, сзади, вокруг нас. А Элен никогда не испытывает оргазма,
так стоит ли беспокоиться?
Мы отправились в четверг. (Машина всегда держит нас в курсе
календарных дел. Время необходимо знать ей, естественно, а не нам).
Значит, четверг? Спасибо за информацию, ЯМ.
Нимдок и Горристер сцепили руки в запястьях, образовалось что-то
вроде сиденья, и посадили Элен. Понесли. Бенни и я - один шел впереди,
другой - сзади. На всякий случай: вдруг что-нибудь случится с одним из
нас, то Элен, по крайней мере, останется жива. Черта с два останется. Да и
какое это имеет значение?
Холодильные пещеры находились в сотне миль от нас, и на второй день,
когда мы разлеглись под материализовавшимся в вышине пузырящимся солнцем,
нам ниспослали манну небесную. На вкус она отдавала свиной мочой. Мы ее
съели.
На третий день нам предстояло пересечь утиль-долину, загроможденную
ржавыми остовами старых компьютерных ячеек. ЯМ так же безжалостен к себе,
как и к нам. Это особенность его характера: он борется за совершенство во
всем, начиная с уничтожения непроизводительных элементов в своей
структуре, заполнившей весь мир, и кончая усовершенствованием пыток для
нас. ЯМ последователен в своих действиях, как и надеялись его, давно уже
превратившиеся в прах, создатели.
Откуда-то сверху просачивался свет, и мы поняли, что находимся у
поверхности. Но мы даже не рискнули забраться повыше, чтобы посмотреть.
Ведь там действительно ничего не было вот уже на протяжении ста лет.
Только искореженная оболочка Земли, которая раньше была для большинства
людей домом. Сейчас нас осталось пятеро здесь, внизу, наедине с ЯМом.
Я услышал неистовый возглас Элен:
- Нет, Бенни! Не надо! Пошли, Бенни. Пожалуйста, не надо!
Теперь я осознал, что давно слушаю бормотание Бенни, не обращая
внимания на слова:
- Я выберусь отсюда, выберусь, выберусь...
Он повторял это снова и снова. Его обезьянье лицо сморщилось в
приступе блаженного восторга и в то же время было печально. Радиационные
ожоги, которыми ЯМ наградил его во время праздника, пересекались со
множеством бело-розовых морщин; из нас пятерых он был самым счастливым, он
"отключился", давно перестал воспринимать происходящее.
И хотя мы могли ругать ЯМ, как нам заблагорассудится, и вынашивать
тайные планы о расплавке ячеек памяти и кислотной коррозии основных плат,
сожжении электрических цепей, разбивании вдребезги предохранительных
стекол, компьютер не вынес бы наших попыток сбежать. Когда я попытался
схватить Бенни, он ускользнул. Он залез на один из банков памяти,
опрокинутый набок, забитый вышедшими из строя элементами. На мгновение он
застыл, сидя на корточках, как шимпанзе, на которого ЯМ сделал его
похожим.
Потом он высоко подпрыгнул, ухватился за изъеденную ржавчиной
перекладину и стал карабкаться по ней, по обезьяньи помогая себе ногами,
пока не забрался на выступ футах в двадцати над нами.
- Ой! Тэд, Нимдок, пожалуйста, помогите ему, снимите его оттуда... -
всплеснула руками Элен и вдруг замолкла. В глазах у нее застыли слезы.
Слишком поздно. Никто из нас не хотел быть с ним рядом, когда
произойдет то, что должно было произойти. Кроме того, мы видели ее
насквозь, понимали, почему ее это заботит: когда Бенни сошел с ума, ЯМ
преобразил не только его лицо. Некий орган у обезьяны Бенни превосходил по
размеру наши, и Элен это нравилось! Она продолжала нас обслуживать
по-прежнему, но с ним ей нравилось больше. О, Элен, ты на своем
пьедестале, изначально чистая, стерильно чистая Элен! Какая мерзость.
Горристер дал ей пощечину. Она тяжело осела на землю, не отрывая
взгляда от бледного, безумного Бенни, и заплакала. Плач - ее основное
средство самозащиты. Мы привыкли к нему еще семьдесят пять лет назад.
Горристер пнул ее ногой в бок.
А потом возник звук. Или свет? Наполовину звук, наполовину свет,
нечто сияющее в глазах Бенни, ритм, звук все громче и громче, с мрачной
торжественностью и слепящей яркостью, полусвет-полузвук... Темп нарастал.
Наверное, это было больно и с каждым мгновением становилось больней,
потому что Бенни заскулил как раненое животное. Сначала тихо, когда свет
был еще тусклым и звук приглушенным, потом - громче. Плечи у него стали
сутулиться и спина изогнулась дугой, будто он готовился к прыжку. Он как
бурундук сложил руки на груди. Голова склонилась набок. Грустная обезьянья
мордочка сморщилась от боли. Потом звук, исходящий у него из глаз, стал
громче. Бенни завыл. Громко, очень громко. Я обхватил голову руками, но
