Себя - от дешевой философии. Сонапакс - штука сильная. Стало же лучше
самому, когда...
Стоп. Нельзя.
Зарядка по системе Мюллера. Вот уже и нормально.
5
Он третий раз намылил руки. Глупо, ничего на них нет, но мерзкое
чувство прикосновения злосчастной рыбы заставляло вновь и вновь
оттирать пемзой пальцы и ладони. Порыбачил, называется. Началось-то
как славно - пять карасей, один к одному, граммов по двести каждый. А
шестой, когда он начал снимать его с крючка и разглядывать лапки,
растущие рядом с плавниками...
Гадость.
"Оладьи картофельные" вышли на вид совсем безобразными, но
съедобными. Петров, отмывая сковороду, краем уха слушал умные
рассуждения о судьбе московского метро, перемежающиеся со
свидетельствами очевидцев, переживших катастрофу.
Теплое солнце, безветрие, сытость клонили ко сну. Он вынес из
комнаты байковое одеяло, постелил на скамейку для уюта.
Книга читалась легко и свободно, где-то за океаном частный сыщик
Филипп Марло спасал невинную актрису от происков гангстерского
синдиката.
Хриплый мяв оторвал его от романа. У ног стояла кошка, прижимая к
асфальту едва трепыхавшийся комочек перьев.
- Охотишься, киса?
Кошка оставила добычу и, неловко пятясь, отошла.
- За хозяина признала, дань принесла или хвастаешь?
Кошка опять мяукнула, но не победно, а недоуменно, даже боязливо.
- Успокойся, киса, не съем я твой трофей, - Петров склонился над
птичкой. И никогда-то не был он силен в орнитологии, а в этом
истерзанном комочке опознать что-нибудь? Наверное, воробей,
обыкновенный воробышек. Свернутая головка, подернутые пленкой глаза -
и червячки, отпадающие от тельца на асфальт. Он нашел в траве палочку,
ковырнул ею. Кожа легко отделилась от косточек, обнажив гниющие
внутренности.
- Фу, киса, как можно! Падаль! - он отбросил воробья палочкой.
Кошка отпрыгнула, а затем, не сводя глаз с птицы, боком отбежала
за дом.
Надо унести эту дохлятину подальше, завоняет.
Он поднялся на веранду Совок с длинной ручкой стоял в углу.
На дорожке - чисто. Кошка вернулась, забрала? Передумала?
Петров вернулся к терпеливо ждавшему частному сыщику. Шелест
листьев, воздух, общение с природой.
Он прикрыл глаза. Солнце сквозь мельтешащую листву
гипнотизировало.
Через минуту он шел по Москве, плакатно чистой, насыщенной цветом;
на углу Почтмейстерской и Проезда яркие, светлые дома манили музыкой и
огнями, странно видными в полуденный час, кафе под тентами заполняли
широкие тротуары, фонтан бил живой радостной водой. В карманах
хрустели деньги, наверное, доллары, взял толику из банка, а осталось,
осталось-то!
Он зашел в ресторан, заказал икру, шампанское и еще что-то
соблазнительное, устрицы, дамочка за соседним столиком обещающе
улыбнулась...
Звук шагов пробудил его от дремоты. Краски дня, солнце остались, а
все остальное исчезло. Жаль. Какие они, устрицы?
От ворот приближались двое - давешний пенсионер и с ним высоченный
патлатый парень
- Здравствуйте, - пенсионер держался чуть впереди. - Больного
привел, примете?
Петров встал, окончательно прощаясь со сном.
- Пройдемте.
Они вошли на веранду, Петров сел за стол, кивнул на стоявшие рядом
стулья.
- Что я могу для вас сделать? - это влияние Филиппа Марло.
- Да племянник руку расцарапал, заразу занес.
От патлатого самогоном - перло.
- Он лечиться им пытается, вы уж простите, доктор.
Племянник засучил рукав рубахи.
Пятно походило на крысу, въевшуюся в руку - серое, большое,
багровый хвостик тянулся к локтю. Ярко-красные края разве не
светились.
- Как же это вас угораздило...
- Накололся на кость... - нехотя отозвался патлатый. - Землю
копал, и накололся. Совсем маленькое пятнышко было, да растет...
- Больно? - Петров повел ладонью над пятном. Края горели, от
центра леденило.
- Немеет, и жжется, особенно с краю.
- Измерьте температуру, - он протянул градусник.
Минуты шли, а диагноз оставался неясным. Рожа? А почему в центре
воспаление не выражено? Раньше подобное Антоновым огнем называли.
Болезнь Базарова.
Потом он выстукивал, выслушивал больного, смотрел язык и щупал
живот.
- Нужно ехать в область, в клинику. Сейчас я направление выпишу.
- А нельзя здесь, вы посильнее пропишите что-нибудь, а?
- Случай серьезный, - кто там, в клинике, остался? Хронически
беременная Стратова да неувядающая Ляпа, корифей всех дисциплин. Ну, и
научные кадры свежей выпечки, десять тысяч долларов за диплом, или,
как, кажется, нынче принято выражаться - "штук баксов".
- Кстати, не помню вас на осмотре.
- Он не здешний, погостить приехал, в отпуск.
Петров достал пакетик со шприцем, флакон легодина.
- Ложитесь на живот. Видите, не больно совсем. Полежите, я запишу.
Фамилия?
- Пирогов Сергей Иванович, - глухо отозвался парень.
- На ночь примете две капсулы, - Петров протянул упаковку. - Не
жевать, не ломать, глотать целиком. И ничего спиртного не пить. С утра
натощак придете ко мне.
- Спасибо, доктор, - пенсионер достал из кармана пиджака плоскую
коробочку. - Возьмите, пожалуйста, из старых еще запасов.
Племянника слегка шатало. Ничего, легодин - сильное средство.
Он открыл коробочку. Внутри - бутылочка-фляжка дагестанского
коньяка. Петров пожал плечами, положил ее в стол.
6
Три часа пополудни. Сходить в лес? По привычке он взял сумку, нож,
хотя знал, что никаких грибов он есть не станет. Не созрел.
Кратчайший путь вел через парк - сначала по асфальтовой дорожке,
потом по широкой тропе меж деревьев, обильно перекрытых ловчими сетями
пауков, приходилось то и дело лавировать - жаль труда ловцов. Мух он
не жалел.
Парк кончился. Петров вышел на грунтовку, лес был рядом, в
километре. Он миновал свернутый набок шлагбаум. Дорогу пересекали
ржавые рельсы одноколейки. Справа невдалеке белел домик. По шпалам,
ломая длину шага, он подошел к нему - мимо скошенной травы,
разложенной сушиться, готовых маленьких стожков. У домика в огороде
копалась женщина. Выпрямилась, радуясь минутной передышке.
- День добрый, - подошел он к штакетнику.
- Здравствуйте. Не ходят поезда у нас, с зимы. Разве грузовой раз
в месяц пропустят, и все, - она опиралась на вилы, рядом стояло ведро,
до половины заполненное розовой картошкой.
- А раньше много ходило?
- Наша ветка до Хавы тянется. Дизель из Князева четыре раза на
день, и грузовые - из карьера щебенку возили.
- Вы тут работаете?
- Держит дорога, вот и работаю. Какая работа... Деньги, правда,
тоже невелики, зато к ОРСу прикреплена, раз в месяц езжу деньги
получать и отовариваюсь там, все легче. Еще огород, коза... - и,
подтверждая, из-за кустов раздался противный крик. - Отпускать далеко
нельзя.
- Волки?
- Волков не видела, а собаки есть. Мало, а расплодятся - в лес не
войдешь.
- Не стреляют их?
- Иногда слышу выстрелы, не знаю. Может, браконьеры...
- Схожу, погляжу, что за лес - он заметил снизки грибов, висевшие
на стене.
- Грибов сейчас полно, море. Раньше гоняли, заповедник все ж, а
сейчас лесники почти все поувольнялись, да приезжих нет. Говорят,
вредно есть грибы.
- Вредно, в них все собирается...
- Жить-то надо, - женщина налегла на вилы.
Петров осмотрелся.
- Вы по той стежке идите, прямо в лес приведет, - она показала
рукой, потом наклонилась, выбирая клубни.
То тут, то там тропку перебегали мыши. Если кошка - плохая
примета. А мышь?
Стежка оборвалась у шоссе, идущего у самой кромки леса. Минут
двадцать, как он вышел из парка, а - ни одной машины.
Он пересек шоссе, кусты, и - вот он, лес. Дубы, растущие вольно,
просторно, и воздух, воздух! полтора миллирентгена в час. В среднем.
Вон там, на полянке, может, и меньше, а под тем кустом - все пять.
"Реальной угрозы здоровью населения нет никакой, проведенные
мероприятия позволяют считать местность практически безопасной по всем
параметрам".
Ах, скоты, скоты!
Он шел, машинально шаря взглядом по траве. Сыроежки, моховики.
Семья белых. Он наклонился, срезал самый крепкий гриб у основания.
Чистый, а запах! Через полчаса сумка была полной, их тут не искать
нужно, а убирать не разгибаясь. Ни одного червивого, сорт прима.
Петров остановился.
Белка винтом взбежала по стволу вверх.
Даже черви не едят.
Он высыпал грибы на траву. Не черви, конечно, личинки каких-то
насекомых. Поднялась досада. Мазохизм с этими грибами.
Он зашагал дальше, стараясь не глядеть на кольца лисичек,
справляющих грибную олимпиаду. Под ногами захлюпало, похоже, болото
рядом. Стало темней, пошли ели.
Путь перегородила колючая проволока, частыми рядами она рассекала
лес, ржавая, натянутая на смоленые столбы. Петров попробовал
раздвинуть нити колючки. Нет, много их, не пролезть. И к чему? Видно,
здесь и начинается собственно заповедник. Не в болото же ему нужно.
Вдоль проволоки - с той стороны - ели росли сплошь. Он шел
параллельно этой двойной ограде, пока не заметил просвет в стене елей.
Разорванная проволока скручивалась в спираль, на колючках болталась
всякая дрянь, усеянная черными жучками.
Пора назад. Ни к чему это все.
Десять минут ходьбы на юг - и он на шоссе. Надышался, а аппетит не
нагулял.
7
"Приглашаем всех, кто не спит в этот час, полюбоваться чудесным
явлением природы. Через пять минут..."
Петров выключил приемник, потушил свет. С крыльца в серебряном
свете лагерь виделся стеклянным. Полная луна карабкалась вверх,
стараясь спастись.
На часах - без четверти полночь.
Из-под лестницы выбежал еж, на мгновение застыл на дорожке и
мячиком скатился в траву. Ломаной линией пронеслась летучая мышь.
Он подошел к облюбованной заранее скамейке, сел лицом к луне. Часы
на руке заиграли турецкий марш - настроил на это время.
Он смотрел прямо на луну; белесое, бедное звездами небо казалось
совсем низким. Черный двойник луны начал наползать на край -
медленно-медленно. Петров перевел взгляд на дом, столовую, парк.
Слегка потемнело, опережая мрак, наступила тишина. Даже ветер перестал
шевелить листья.
Он закрыл глаза, пытаясь вслушаться в окружающее.
Еще доносился лай из деревни, затем стих и он.
Сознание было ясным и спокойным, но открывать глаза не хотелось.
Он строил поместье - с цветущими садами, озерами, полными рыбы, замком
на горе. Замок на Луне. На обратной стороне - там, откуда никогда не
видна Земля.
И там они бы жили.
Стоп.
Он тряхнул головой, разомкнул веки. Треть луны была уже в
темно-серой тени Земли, багрово-красная граница ее напомнила
сегодняшнего больного.
Синдром Лунного затмения. Красивое, поэтическое название.
И там они бы жили.
Стоп.
Он тряхнул головой, разомкнул веки. Треть луны была уже в
темно-серой тени Земли, багрово-красная граница ее напомнила
сегодняшнего больного.
Синдром Лунного затмения. Красивое, поэтическое название.
На почерневшем небе появились тысячи новых звезд, число их росло и
росло, росла и безотчетная тревога. Дикари мы, дикари. Ну вот,
наконец, вся Луна закрыта, цвет из серого стал темно-вишневым. Нет,
как у моряков - темно-темно-вишневым. Он задрожал - похолодало,
однако.
Петров подсветил табло часов. Третий час! Но красота, красота.
Погасшая луна и мириады звезд.
