ВАСИЛИЙ ЩЕПЕТНЁВ
Рассказы
ТОТ, КТО НЕ СПИТ
НОЧНАЯ СТРАЖА
ВАСИЛИЙ ЩЕПЕТНЁВ
ТОТ, КТО НЕ СПИТ
повесть
1
Колесо "Кировца" на четверть скрылось в колее, прицеп
кренился с боку на бок, пытаясь сбросить молочные фляги, по
горло утопленные в гнезда-держатели. Целых четыре фляги. Если
наполнены доверху, то ферма голов на шестьдесят при нынешних
надоях. Восемнадцать километров до центральной усадьбы. И от-
туда сорок шесть до районного молокозавода, из них тридцать -
грунтовой дороги. Не молоко везут, а белое золото. Бело-голу-
бое - учитывая вклад водопровода.
Петров поправил лямку рюкзака, более оправдывая паузу,
держался рюкзак ладно, не тревожил, и вернулся на дорогу, на
травяной коврик, что лежал меж глубоких колеин, припорошенный
серой пылью.
Хорошо, вёдро. В дождик не ходьба, а мука. Да и кто в
дождь доброй волей путешествует ныне?
Он шагал мерно, экономно, а за спиной погромыхивал, уда-
ляясь, молочный поезд.
Из пункта А на север отправился пешеход со скоростью
пять километров в час, а на юг - трактор "Кировец" со ско-
ростью в три раза больше скорости пешехода. Через какое время
они встретятся, если известно, что встречаться им, вообще-то,
незачем?
На покосившемся бетонном столбике - заляпанный засохшей,
наверно, весенней еще грязью, прямоугольник толстой жести:
д. Глушица
д. - значит, деревня.
Но и версту спустя не было ничего, по сторонам тянулись
редкие осины да черные смоленые столбы электролиний по левую
руку. Дальше лежали пустые непаханые поля - горючего не хва-
тило, неудобья покупателей ждут, или просто - руки не дошли.
Ферма - низенькая, с "лежачими" крохотными окошками у
крыши, когда-то штукатуренная и беленая, безнадежно обрастала
навозом, который, словно годовые кольца дерева, ведал о былом
процветании и нынешней скудости.
Млечный путь кончался распахнутыми деревянными воротами.
У южной стены, в огороженном жердями загоне уныло и сон-
но стояли коровенки, вяло шлепая хвостами по ребристым бокам.
- Эй, кто живой, отзовись! - Петров глянул в темный про-
ем ворот. Мухи да оводы жужжали в ответ.
Он осторожно, выбирая, где ступить, миновал загон и, уже
свободнее, подошел к стоящим поодаль избам - и смолоду нек-
репким, строенным не себе, артельно, наскоро, но странно дос-
тоявшим до сегодняшних дней, готовым стоять, пока живет в них
кто-то, а опустеют - и рушатся в одночасье.
Калитка в штакетном заборе приоткрыта, крючок мелко ка-
чается на ржавой петле.
Гравийная дорожка хрустнула под ногами. Из хлева отоз-
вался поросенок - сыто, довольно. И корову держат - вон ле-
пешка свежая. Пасется, верно.
- Хозяева!
Дверь в сени низкая, смиренная. Стены увешаны снизками
яблок, мухи азартно носились над ними, шалея от изобилия.
- Чего надо? - хмурое, заспанное лицо хозяйки выплыло
из-под марлевого полога открытого окна.
- Молока не продадите?
- Чего?
- Молочка, говорю, - Петров рассеянно смотрел на огород.
Помидоры, подальше - капуста, поздняя картошка, кустики зеле-
ные, сочные. Соток пятнадцать, да прирезанных, "указных"
столько же.
- Молока можно. Много?
- Литр.
- Сейчас, - хозяйка опустила марлевый полог, но шустрая
муха успела залететь внутрь. - От заразы, спасу нет!
Петров скинул рюкзак, пристроил на лавке, широкой, тем-
ной от старости, сел рядом.
Крынка с устоявшимся утренним молоком, жирным, не пить -
жевать впору, припотела снаружи. Петров хлебнул, остановился,
переводя дух.
Идиллия!
Женщина, повеселевшая от движения, а, может, и от денег,
которые успела спрятать в какой-то из карманов цветастого фа-
сонистого платья, очевидно, лишь недавно переведенного в зат-
рапез, гоняла полынным стебельком мух с сушеных яблок.
- Вы тут по делу, или как?
- Гуляю, - Петров опять припал к крынке, припадочный мо-
локосос, в такты с глотками молоко плескалось о стенки, гром-
че и громче, девятым валом норовя попасть в ноздри. Он поспе-
шил отставить кринку. - Гуляю.
- Да где же здесь гулять? Что за интерес? - полынная
ветка повисла в опущенной руке и мухи тотчас вернулись тво-
рить непотребство.
- Люблю пешие походы. Дешево и просто, по отпускным, а
здоровья на год хватает.
- Один или с кем идете?
- Одни. Сам командир, сам рядовой. В Курносовку добира-
юсь, там друг в фермеры подался, недельки две поработаю на
него за картошку.
- А где это - Курносовка?
- В Каменском районе, соседи ваши. Разве далеко? - он
обхватил крынку за горло - широкое, почти человеческое, при-
кинул на вес. Треть осталось.
- Так это через центральную усадьбу нужно до Марьино
добраться, оттуда в Каменку попуткой, а уж затем в эту... Как
ее...
- Курносовку.
- Вот-вот. Дальше ведь дороги нет, на нас кончается, -
она хлестнула по стене, полынный цветок, отлетев, упал в
крынку и поплыл - серенький крохотный шарик.
- Мне шоссе не надо, я пешком, напрямик, - он допил мо-
локо, катышек попал за губу и пришлось отыскивать его языком,
перекладывать на палец и щелчком отправлять на грядки морко-
ви.
- Хрю-хрю, - прокомментировали из сарая.
- Турист, - независимо от поросенка догадалась и хозяй-
ка.
- Угу, - на тыле кисти остались короткие бе-
лые полосы. Отпечатки губ так же неповторимы, как и пальце-
вые.
- Наверное, много интересного видите? - она приняла
кринку, невольно покачала, прислушиваясь.
Пусто.
Пустенько.
- Нет, не очень. Красивые места попадаются, это да. Я
больше для отдыха, поправки здоровья. Парочку лишних килог-
раммов скинуть, - он встал, примерился к рюкзаку.
- Форма у вас ладная. В городе брали?
Петров провел рукой по мешковато сидящей, немного запы-
лившейся гимнастерке. На два размера больше. Как и задумано.
- Точно. Старые запасы распродавали, я и ухватил. Хло-
пок, немаркая, цена подходящая.
- Я своему тоже взять хотела, у нас записывались, а он
отказался. Смешная, говорит. А чего смешного? - она оглядела
Петрова, и тот осмотрелся сам. Гимнастерка, ремень, галифе,
сапоги. Фуражка со звездочкой. Эхо минувшей войны, реализация
невостребованных товаров по социально доступным ценам. Дележ
наследства империи.
- Ничего смешного, - пришел к выводу и Петров. - Форма
офицерская, пошив сорок восьмого года, проветрил - и носи на
здоровье. Практично и удобно.
- В сапогах не тяжко ходить?
- Отличная вещь - сапоги, не кроссовки сопливые. Опять
же офицерские, легкие, - он притопнул ногой. - Я формы три
комплекта взял, две летние и одну зимнюю, полушерстяную, ши-
нель и две пары сапог. Хотел больше, да не дали.
Рюкзак пал на спину рысью, мягко. Сиди-сиди, покатаю
захребетника.
- Хутор Ветряк на север? - компас откинутой крышечкой
пустил зайчика в другое, затворенное окно и высветил кусок
гнутой блестящей трубы. Спинка кровати с никелированными ша-
рами.
- Мимо конторы пройдете, там тропочка есть, прямо-прямо
до хутора доведет, - не провожая, хозяйка нырнула в дом.
Петров накинул крючок. Паркетины шершавые, занозистые.
Контора - кирпичный одноэтажный домик крашеный зеленой
краской, полопавшейся и свисавшей лохмотьями. Золушка после
полуночи. А иного времени у нее и не было.
Небольшая железная мачта, оборванный тросик спутанным
клубком валялся в стороне.
Табличка у мачты: "Наши маяки" и рамка, в которую помес-
тилась бы фотография девять на двенадцать, но никто не потру-
дился ее вставить. Перевелись маяки. Вымерли. Как без них в
бурном море?
Петров потрогал колесики блока. Приржавели намертво.
Дорога привела к самому крылечку конторы.
Окна тоже - нараспашку, и та же марля вместо занавесок.
Изнутри - редкие удары пишущей машинки.
Петров отвел краешек марли.
В профиль к нему за столом над клавиатурой огромной
"Листвицы" колдовала тучная блондинка, давно, впрочем, не
крашенная, а глубже, у стены, писала в толстую книгу другая,
близняшка первой - одинаковые формы, одинаковое платье, толь-
ко волосы подлиннее. Остальные столы пустые.
Сидевшая за машинкой, наконец, заметила его:
- Гражданин, вам кого?
- Мне? Почтовый ящик, письмецо опустить.
- Ящик сбоку на стене. Почта у нас по четвергам бывает,
раз в неделю, раньше не вынут.
- Четверг - хорошо, завтра.
- Ой, правда. Как быстро время летит, Зина!
Близняшка оторвалась от писания:
- Вы к нам по делу?
- Не в окошко бы говорил, кабы по делу, - рассудительно
заметила машинистка.
- Мимоходом я, - подтвердил Петров. - Путешествую по
кондовой России. А чего это вас, девчата, всего две?
- Заведующая на совещании в районе, Клавка в декретном,
Нинка тоже, а Мария Ефимовна в больнице на операции, - маши-
нистка подула на указательные пальчики. - Устала.
- Вы, значит, для удовольствия сюда забрели, - Зина ка-
залась суше, строже машинистки.
- И сюда, и дальше пойду.
- Отпускник, наверное?
- Так точно.
- А мы на работе, между прочим.
- Намек понял, исчезаю. Скажите, на хутор Ветряк по этой
тропинке идти?
- Правильно, - Зина внимательнее всмотрелась в Петрова.
- Вы бабы Ани сын или внук будете? - машинистка общалась
с Петровым охотнее товарки. Ясненько, пальчики свободные, а у
Зины на безымянном обручальное колечко. Да не колечко - коль-
цо, граммов десять, бочоночек на треть фаланги.
- Нет, просто ориентир. Я в Курносовку пробираюсь.
- Жаль, - огорчилась машинистка. - Она ждет-ждет, когда
за ней родные приедут. Тяжело ей.
- Нет, - повторил Петров и, опустив занавесь, двинул
вдоль стены. За обнаженным из-под штукатурки углом и правда
прикреплен был почтовый ящик, синий, с красивым, хотя и об-
лезшим немного гербом. Рядом - плакатик. На грубой желтой бу-
маге. " Обезвредить преступников". Он вчитался. Разыскиваются
бежавшие из тюрьмы, три человека, описание, приметы... Обо
всех подозрительных немедленно сообщить в ближайшее отделе-
ние... За информацию, ведущую к поимке - вознаграждение. Фо-
тографий нет.
Петров достал из кармана гимнастерки сложенный пополам
конверт, перегнул, расправляя, и опустил в щель. Письмо упа-
ло, слышно ударясь о дно. Одно.
Каламбур не веселил.
Деревня Глушицы. По данным переписи, бестолковым и пу-
танным, где человек считался дважды, и как житель деревни, и
как колхозник колхоза "Победа", деревня насчитывала семьдесят
шесть человек обоего пола. Да когда она была, перепись. С той
поры не уполовинилось бы население. Разве что Нинка да Клаша
- надежа наша.
На хутор Ветряк вела не тропа - аллея. Старые ветлы,
растущие уже книзу, стволы толстые, узловатые, с огромными
дуплами, часто и обломленные, торчали к небу иззубренными
стволами разорвавшихся гаубиц. Тропка бежала по левому краю
аллеи, а правый порос терновником, разросшимся до середины
просвета. Петров набрал пригоршню ягод и ел - по одной на
каждый десяток шагов, потом - полусотню, а после и всю сотню.
Ягоды, покрытые сизой патиной, вязали рот. Молчание - золото.
Уродился терн, однако.
Солнце поднялось выше и, хотя деревья прикрывали тропу
коротенькой тенью, стало жарко.
Время большого привала.
Он выбрал тень погуще, снял рюкзак, вытащил камуфляжное
полотно, постелил на траву. Сапоги, не купленные, конечно, а
заказанные, тачал ас из асов, дороже мотоцикла - в сторону,
портянки - на ветки куста, ремни, гимнастерку, галифе - все
долой.
Навернув на себя теплую сторону подстилки, он уснул.
2
Разбитость, слабость, дрожание мыслей - эти обыкновенные
последствия дневного сна отсутствовали. Приятно. Но сколько
