рюкзака и, устроив его на предплечье, пополз. Со стороны пос-
мотреть - дурак дураком. При условии, что никто со стороны не
смотрит. Если смотрит - не дурак, а предусмотрительный, осто-
рожный человек. Но если никто не смотрит, то тоже ведь не ду-
рак. Имеет право передвигаться любым доступным способом.
Впрочем, словесная эквилибристика ни к чему: со стороны
его видно быть не должно. Разве сверху.
Он глянул в белесое небо. Птица. Треугольный вырез хвос-
та. Ястреб, коршун? Забыл. Высматривает слепыша, мышь поле-
вую, мало ли добыче на тысячах гектаров?
Петров приложил ухо к земле.
Если держать его так долго-долго, оно пустит корни и
примется. Спасает только гильотинная ампутация, но ее осудил
Господь наш, Матфей, двадцать шестая глава, стих пятьдесят
второй.
Он переместился в сторону, опять прислушался. Будет.
Петров встал, побрел к застывшему терновнику. Колючий,
цепкий, не разгуляешься. Совершенно неприспособленное для за-
сад место. Зря ползал, пачкал и мял еще вчера браво сидевшую
форму.
А, может, и не зря.
Он успел пройти четверть часа новой пустошью, когда по-
зади, из покоренной посадки, но в километре от прохода пока-
зались конные. Двое. Странно. На слух три лошади, по меньшей
мере. Одна для него? Заботливость умиляла до слез.
Он бежал назад, в кустарник, стараясь не споткнуться о
вспучившую вдруг кочками землю.
Лошадь под первым всадником поскакала резвее, второй,
напротив, поотстал, дожидаясь третьего, видно, старшего, лишь
сейчас выехавшего в поле.
Понадеялся на заботу и ласку. Жди, сейчас приласкают.
Всадник все ближе. Дурашка, думает - страшный.
- Стой! Стой, говорю! - и застрочил из автомата, стара-
ясь отрезать Петрова от посадки.
Не зря автоматическое оружие разминулось с кавалерией.
Стрелять на скаку из автомата, да из какого автомата! Нет,
поспешил с выводами: строчка второй очереди пролегла совсем
рядом.
Петров остановился, выхватил пистолет. В случаях неясных
и запутанных следует полагаться на классовое чутье. Конный
пешему не товарищ. Все мы немножечко лошади, каждый из нас
по-своему...- третья очередь явно шла поперек Петрова, и, об-
рывая ее, он выстрелил.
Смолк автомат, и лошадь, проскакав совсем немного, оста-
новилась, увязнув в густом полуденном зное.
Оставшиеся всадники направили коней в поле, прочь, аллюр
три креста, галоп. Трусоваты оказались. Или этот - их ударная
сила, а они начальники, командир да комиссар?
Петров высвободил ногу убитого из стремени, и тот сполз
наземь.
Штатская, гражданская одежда вневременного покроя, брюки
да рубашка, изрядно поношенные. В карманах - кисет с самоса-
дом да сложенный в несколько раз обрывок газеты. Бумага ста-
рая, а спичек нет.
Он прошел по следу коня - мерина, если для протокола.
Налетят в чистом поле - кто? откуда? - поди, догадайся.
Ствол автомата горячий. Ни следа ржавчины. Не новый, но
вполне добротный пистолет-пулемет Шпагина. Диск опустошен на-
половину, его, петрова, пуля так и не вылетела. Ремень бре-
зентовый, потертый.
Он направил ствол в небо и выпустил длинную очередь.
Конь и ухом не повел.
Улица курковая, улица штыковая, и пороховая и патрон-
ная...
Он шел, закидывая в посадку части автомата. Неполная
разборка, курс молодого бойца.
Шорник, что сбрую ладил - последователь Собакевича. Гру-
бо, но сносу нет.
- Ну, Сивка, гуляй, - он шлепнул мерина по боку. Тот
охотно зарысил вслед далеким всадникам.
И пешком дойти можно. Сапоги казенные, больше стоптал -
больше усердия выказал. Верой и усердием все превозмочь уда-
ется.
Всадники исчезли в жарком мареве, не доскакав до гори-
зонта. Овраг. Олений лог, как значится на старых, дореволюци-
онных картах. Если правее забрать - попадешь в деревню Ста-
роскотинное, где гувернанткой при барских детях служила впос-
ледствии известная романистка. Сестричка Бронте? Нет, те,
бедняжки, не бывали в России.
Деревня открылась вдруг: миновал редкий кустарник и вот
она, вся туточки.
Повыше, на юру - господская усадьба, а пониже - кресть-
янские избы.
Жарко, должно быть, пылали.
Он ходил среди черных плешин, отдельные былинки не могли
затянуть их, мало времени прошло. Сорок девять лет - ничто на
геологических часах.
Даже раскатанные бревна сгорели дотла, не оставив и ще-
пы, головешки. Брось спичечный коробок в мартен - примерно,
похоже.
Петров дошел до каменного дома.
Когда-то двухэтажный, свысока глядевший на подлые избы,
он и получил больше - хотя куда уж больше. Стены - толстые,
сложенные на века, уцелели едва выше колена, остальное смело,
будто городошная бита угодила в "бабку в окошке".
Он прошел в сторону рассыпанных осколков дома. Копоть
горелого дерева на остатках штукатурки, прилепившейся к крас-
ным звонким кирпичам; часть лестничного пролета, странно ле-
жавшая в ста шагах, уже на склоне юра, ступени покрыты небес-
но-голубой лазурью - это расплавленные медные прутья пропита-
ли мрамор ступеней, а дожди превратили короткий блеск медного
золота в ровную, приятную глазу ярь.
Эпицентр взрыва - к северу. Петров сверился с часами.
Четырнадцать сорок. И шестьсот микрорентген в час. Суммарная
доза - двадцать две сотых биологического эквивалента рентге-
на. Сущая безделица.
Он вытащил аптечку, достал пенал с большими желтыми таб-
летками. За маму, за папу.
Угол дома отбрасывал тень - густую, почти черную. Место
наибольшего сопротивления, стены здесь сохранились в рост.
Невзрачное, но удобное для привала место.
Скромный обед, шесть перемен. Карта вин: каберне, виног-
радник Ваду-луй-Ваде, урожай семьдесят восьмого года, кагор
Чумай восемьдесят четвертого.
Низкий рокот с запада, со стороны пройденного пути. Два
вертолета, зеленые, краснозвездные, кружили в небе, вынюхивая
след. Обещанная войсковая часть. Правда, в штабе округа о ней
никто не знает.
Ищите, голуби, ищите.
Он укутался камуфляжным полотнищем, лег у стены. Послео-
беденный отдых как причина сокращения сферы влияния Испании
на рубеже семнадцатого и восемнадцатого веков.
То Испания, а то - Россия.
Вертолет шел совсем уже низко, черная пыль заклубилась
над старым пепелищем, и летчик поспешил набрать высоту.
Молодец.
Петров прикрыл лицо краем полотнища.
Как хотите, а соснуть полчасика - первое дело. И для пи-
щеварения польза неоценимая.
Он дремал под шум винтокрылых ищеек, они превращались в
зеленых мух, сдуру залетевших в комнату и отчаянно кидавшихся
в стороны, надеясь обрести былое небо, ветер и навозную кучу.
Липучки на вас нет - широкой желто-коричневой ленты, цепляе-
мой на шнур лампочки. Сядет на нее муха и приклеится всеми
лапками, сколько бы их не было - четыре по Аристотелю, шесть
по школьному учебнику, или восемь-десять-двенадцать, как док-
ладывают любопытные натуралисты из разных уголков нашей вели-
кой и необъятной Родины.
Пробуждение сопровождалось воробьиной дракой из-за ку-
сочка бутерброда, расточительно оставленного на салфетке. По-
ка двое наскакивали друг на друга, появился, как обычно быва-
ет, третий, ухватил в клюв спорный кусочек и полетел, стара-
ясь удерживать равновесие, а драчуны, объединенные жаждой
справедливости, поспешили за ним.
Вертолеты стрекотали у горизонта, далеко. И не надоест?
Он причесался, прихорашиваясь, салфеткой прошелся по са-
погам. Нет, адъютант его превосходительства не получится,
слишком много пыли, неглаженности, щетины на щеках. Поле не
штаб, не способствует блеску. Обошли с победой мы полсвета,
если нужно, повторим, солдаты, в путь, в путь, в путь...
Он спустился с возвышенности, порой потревоженные камеш-
ки скатывались по склону, но, встретив неровность, стебелек
травы или другой камешек, останавливались. Какая малость нуж-
на, чтобы удержаться...
Староскотинное осталось позади.
Два часа буераков - и вот впереди новая посадка. Зеле-
ная. Невысокая. Молодая.
Он подошел поближе. Лет двадцать дубкам, не больше. Де-
ревья посажены ровно, рядами, в середине - широкий проход,
утоптанный копытами. Лепешки конского навоза - старая, двухд-
невная. Питаются кони скудно. А с той стороны что?
Поле, просторное, ухоженное. Порубленный осот жух на
солнце, а цепочка полеводов, расставленная через рядок, шла
навстречу, пропалывая кормовую свеклу, бурак. Тяпки, тяжелые,
треугольные, поврозь взлетали и падали вниз, подрубая сорняки
и рыхля землю. Аккуратно работают, не спехом, а женщина на
краю, в красной косынке, успевает и свой рядок полоть, и за-
мечание сделать. Звеньевая, похоже. Три человека из семерки -
мужчины. В диковинку у нас.
Он вышел на идущую вдоль поля дорожку - неширокую, с
глубокими узкими следами подвод.
- Здравствуйте!
Тяпки железными головами уткнулись в землю, спины расп-
рямились.
- Не признаю вас что-то, - звеньевая уголком платка про-
мокнула лоб. Остальные переводили взгляды - с него на звень-
евую, со звеньевой на него. Запарились здорово. Одежда - то
же "наследство империи" - галифе да гимнастерки, на женщинах
- форменные юбки, но все старое, застиранное до седины. И
обувь - лапти. Оно и лучше, ноги дышат, но - непривычно.
- Не признаю, - повторила звеньевая.
- Мы с вами и незнакомы, я впервые в этих местах. В Кур-
носовку иду, да, боюсь, с пути сбился. Куда прибрел, не подс-
кажите?
Лицо звеньевой, миг назад усталое и смущенное, закамене-
ло.
- Какую Курносовку? Не знаем никакой Курносовки. Идёте -
и идите себе, не мешайте трудиться, - говор вязкий, с двойны-
ми ударениями в длинных словах. Она склонилась больше прежне-
го, лезвие срезало бок бурака, и, не дойдя рядок, звеньевая
перешла на новый, а за ней и все звено.
- То не бригадир ваш? - Петров указал на всадника, пока-
завшегося на краю поля.
Звеньевая обернулась, закричала с облегчением:
- Степан Матвеевич, сюда, сюда, кормилец!
Но всадник - будто и не слышал.
Тяпки вновь заклевали, люди быстренько-быстренько двину-
лись вглубь поля.
- Чудаки! - Петров пошел по прополотому рядку. Не так
чисто и пололи, на троечку, не больше, даром, что бригадир
конный и при нагане. Насчет нагана - это интуиция. Далеко.
Петров остановился, повернулся. Метров двести прошел, а
бригадир проскакал всю версту. Преимущество коня перед офице-
ром в закрытых позициях любил доказывать предок, даже в учеб-
ники внес сию мудрую шахматную мысль.
Бригадира окружили, звеньевая жестикулировала, а тот,
потрясая револьвером (наган, наган!) убеждал ее так и растак.
Убедил.
Всем звеном, женщина в красной косынке впереди, они пот-
русили к Петрову.
- Стой! Стой, вражина!
Выстрелом поверх голов бригадир поддержал атакующих.
Бегущие приободрились и, подняв тяпки, подсту-
пили к Петрову.
- Ложись на землю, вниз лицом, - скомандовала звеньевая.
- Вы что, перегрелись, - дыхание у всех короткое, запа-
ленное. А бежали - пустяк.
- Ложись! - и, замахнувшись тяпкой, она шагнула к нему.
- Глупая баба! - он легко вырвал тяпку из рук женщины,
но тут, загалдев, на него насели остальные. Даже грустно. Шел
человек, гулял, и на тебе! Гуртом налетели, сельскохозяйс-
твенным инвентарем машут до свиста, а угоди, например, в го-
лову: Но хлипкий народ, жидкий, откуда и злость. Ничего ведь
плохого сделать не хотел, разве поучить, чтобы вдругорядь
вежливее были, а они от любого удара с ног - брык! - и лежат,
уткнувшись в землю. Последняя баба, не сводя с него выпучен-
ных глаз, пыталась поднять выбитую тяпку.
- Полно, полно, - он легонечко вытянул ее вдоль спины, а
та, как бумажный солдатик, завалилась на бок и затихла.
