обочине.
Вернувшись в комнату, Петров попытал выключатель. Ан, нет
электричества.
Чай готовил на спиртовке. Переводил продукт. Утешение, что воды
дистиллированной впрок нагнал.
Мимо шла Ксения, колхозница, что уборкой здравпункта
подрабатывала.
- Доброго дня, доктор! Как ночью, не страшно было?
- Голова болела.
- Смерч прошел, рядом совсем. Столбов повалил, провода порвал. Уже
чинят. Деревню миновал, одну яблоню у Филипповых сломал, и все. Старая
была, яблоня. За Бакиным пошла. Он тоже самый старый в Раптевке был.
- Разве?
- Я не о годах. Мы тут пришлые все, кто в тридцать шестом приехал,
кто после. Деревня пустая была, кого не раскулачили, разбежались или с
голоду поумирали. Я, мне семь лет тогда была, помню, приехали - а хаты
ждут. Бери. Многие так без хозяина и остались. Развалились, на бревна
раскатали.
- А Бакин причем?
- Он тутошний, здесь родился, в тридцатом, мне его жена покойная
рассказывала. Потом мать его в город увезла, дитем. А вернулся
недавно. Дома, конечно, не осталось, он новую хоромину отстроил. А
пожить толком не пришлось.
- Жена его тоже здешняя была?
- Нет, городская. Радовалась, когда строилась, свой дом, наконец.
Он упал, говорят, по церкви лазил?
- Упал.
- Его часто около церкви замечали. Как молодой парень приехал к
нему в мае, так и зачастили туда. Мы спрашивали, зачем, он смеялся -
клад, мол, ищу...
Женщина ушла. Петров остался сдеть на веранде, в медицинском
запахе хлорамина.
Шутил, наверное, Бакин. Или прятал на виду, в самом деле искал
клад. Почему нет?
Он надел резиновые сапожки, знал, куда едет, прошлепал по лужицам
в лес напрямик. Рефлекс грибника - в лес после дождя. А куда еще?
Многие деревья парка оказались, на удивление, сухими. Тропу
перекрыл поваленный ствол, рядом - еще и еще. Деревья лежали
беспомощные, разметанные, крепость и возраст не спасли. Как у людей.
Лежали они по дуге, смерч. Пройди он на метров двести дальше - как раз
на дом наткнулся бы. Обошлось, но как же он не услышал ничего? За
грозой да таблетками проспал.
Он пошел полем к переезду. Встретилась железнодорожница:
- Связь у меня молчит. В селе не знаете, как?
- Чинят.
- Поезда теперь не ходят, спешить не будут, - она побрела дальше.
Петров очистил сапоги о рельс. Раскисшая дорога не манила, лучше
бы по травке.
Шоссе, что тянулось вдоль леса, подсохло. Он шел по асфальту,
примериваясь, где войти поудобнее. И тут прошелся смерч, тупой,
злобный, его след открылся поваленными деревьями. Он брел по нему, сто
метров вглубь леса на север, потом на запад, ища проходы среди
поваленных деревьев.
След пересек поляну, вчера солнечную, зеленую, а сейчас - грязную
и притихшую. Безмолвие - днем, летом, в лесу. А ночью - хаос и слепая
сила смерча, что дом рассыпать, что деревья поломать, что озеро
высосать и разлить. Наверное, смерч шел с болота, потому и грязь серая
на листьях и траве.
Он поднял голову. Белка, Ползет по ветке, как ленивец. Ей прыгать
положено, а она... Ну-ка, для прыти!
Он поднял короткую палочку, не целясь, бросил. Палка ударилась о
ветку дерева и отскочила. Секунду спустя и белка свалилась в траву.
Ах, незадача!
Он подошел к месту падения. Что же ты, бедолага...
Меж узловатых, выбухающих из земли корней лежал полуразложившийся
беличий трупик, весь облепленный мухами. Жук-могильщик деловито полз
по мордочке. А где та, с дерева? Ведь не может же быть...
Он поискал еще. Ничего.
Ничего.
Ладно. Как протекает иммунодефицитный синдром у зверей? Как и у
людей. Болеют. Гниют заживо. Вот и белка.
Он искал наукообразное объяснение для душевного покоя.
Следовательно, он не спокоен? Пожалуй, да. И это не привычная,
повседневная тревога, с которой кто теперь не живет. Нечто новое.
Близость болота становилась явственнее и каждым шагом. И сапоги не
спасут.
Он остановился.
А, собственно говоря, зачем ему куда-то идти? Да еще в болото?
Вокруг - сумрачное молчание. Назад пора.
Невдалеке послышался хруст, что-то ворочалось в кустах, там, где
угадывалось болото. Кабаны здесь водятся. Кабанья купалка? Интересно
посмотреть. Но в другой раз. Такие секачи встречаются - ну!
Петров развернулся, стараясь не торопиться. Треск нарастал,
приближаясь.
Он оглянулся - верхушки кустов шевелились. Ноги сами заспешили.
Что его так тянет сюда - не знающего местность, безоружного? Кабана и
пуля не сразу берет.
Выйдя из леса, он вновь прислушался. Никто за ним не гонится,
может, и не кабан то вовсе, а бобры заповедные. Или одичавшие собаки.
Дом встретил его огнем электрической лампочки.
12
Чай из новой пачки был не лучше прежнего. Петров рассматривал
чаинки на дне стакана, гадая, как можно добиться такого гадкого
сочетания - сухих виноградных листьев и чайных палочек. По листьям,
усыпавшим дорожку, кто-то спешил. Рано облетать листья стали.
- Доктор, доктор, вас в сельсовет зовут, телефонный разговор
будет, - женщину он определенно видел. На осмотре, где же еще.
Холецистит, гастрит...
- Спасибо, что позвали.
- Не за что. Там карточки сейчас дают, так меня без очереди
пустили, чтобы я позвала вас.
У сельсовета толпилось человек тридцать, да внутри...
- Заходите, заходите, Виктор Платонович! - Агафья Тихоновна
оторвалась от гроссбуха. - Из области звонили, вас спрашивали.
Сказали, перезвонят скоро. У нас комнатка есть, там и подождать можно.
Здесь сейчас базар настоящий, карточки на квартал раздаем, - она
провела его мимо ждавших в коридоре людей в крохотную, стол, стул и
телефон, комнатку. - Параллельный аппарат. А я пойду мучиться.
За тонкой дверью слышен был ее голос:
- В очередь, в очередь! Все успеете, не волнуйтесь!
Телефон - старый, высокий, эбонитовый, - молчал.
- Аверьянова!
- Что придется на карточки? - голос дребезжащий, старческий.
- Узнаем, погоди.
- Папирос бы... Курить культурно хочется...
- Тебе, как участнику войны дадут.
- Как в прошлый раз - три пачки на месяц?
- Не баре, самосадом перебьемся.
- Мне восьмой десяток. Культуры хочу!
Стук двери.
- Что дали?
- Что и раньше... - женский голос, покорный в безысходности.
- Востряков, - кликнули очередного.
- Дожили! В войну легче было!
- молчи, много ты о войне знаешь! Потерял глаз, так и знаток
великий?
- Знаток, не бойся. Ты много навоевал, лишнюю пачку "Примы". А
хоть с кем воевал-то, соображаешь?
- С кем, с кем... Я три войны прошел - с финнами, с Гитлером и в
Маньчжурии...
- С Гитлером, говоришь? А что с ним, с Гитлером, стало, знаешь?
- Отравился, вроде. Отравился, и сожгли его.
- Вот, вот, сожгли. Дружок мой, он шофером в органах служил,
говорит, что в пятьдесят шестом перевозил Гитлера. Поправился тот,
раздобрел, усы сбрил, а все равно узнал. В специальный санаторий
перевозил, под Калининградом. С Гитлером двое были, капитаны. То ли
стерегли, то ли охраняли.
- Обознался твой дружок. Где он Гитлера видел-то, в кино или
карикатуры смотрел.
- В плен наши взяли его, Гитлера. Секретно. Тайны какие знал, или
еще зачем.
- Брехня!
- Я дружку тогда тоже не поверил. А через неделю дружок сгинул
напрочь, с семьей. Он не мне одному рассказывал про это. Вот и
призадумался я...
- Викулов!
Телефон зазвонил длинно и громко.
- Раптевка, Раптевка!
- Вас слушают.
- С областью говорите.
Трубка немного потрещала, потом ясно и громко донесся мужской
голос:
- Нашли врача своего?
- Слушаю вас.
- Это кто?
- Это врач, которого нашли. Петров Виктор Платонович.
- С вами говорит дежурный по облздравотделу Цыбиков. Примите
распоряжение. Диктую: "Срочно провести мероприятия по форме пять. Об
исполнении доложить в седьмой отдел. Мирзоян". Записали?
- Записал, - а и соврал. Запомнил.
- Повторите.
Петров повторил.
- Выполняйте.
- Значит ли это...
- вопросов не надо. Выполняйте.
Сквозь гудки женский голос:
- Закончили?
- Закончили, - Петров опустил трубку, прошел по людному коридору к
заветной комнате.
- Так. Прошу выдачу карточек отложить. Я сейчас принесу лекарства,
прочитаю коротенькую лекцию-интруктаж, и вместе с карточками будем
выдавать таблетки.
- Чего это вдруг? - со скрипучего стула поднялся старик. Не успел
проскочить, не повезло.
- Ладно, Макарыч, видно, надо, - Агафья Тихоновна захлопнула
гроссбух. - Подождите все снаружи, а то от шума себя не слышу.
Старик хлопнул дверью. Осерчал.
- Опять? - женщина, часто моргая, смотрела на Петрова.
- Подробностей не знаю.
- Сволочи! Сволочи все! Сколько же можно! - и, отвернувшись,
заплакала в голос.
Петров секунду подумал.
- Пятая форма - без йода. Значит, старые дела. Смерч пыль поднял,
или еще что... А у нас и вообще, не исключено, все нормально, просто -
профилактика.
- Хоть... хоть бы, - она всхлипывала. - Уезжать нужно, а куда?
Дом, хозяйство...
- Я вернусь минут через двадцать.
Он прошел мимо толпы, разбившейся на кучки. Смотрели на него -
нехорошо, видели причину всех бед в них, в городских. Были холерные
бунты, будут радиационные.
13
Выстрелы, сухие, шипящие, доносились со стороны заповедника. То
редкие, то сливающиеся в очереди, они тревожили предутренний сумрак и
вязли в затянутом облаками небе.
Петров сошел с крыльца, прошелся по сухой траве. Нет росы.
Охоту для бар устроили?
Он вернулся на веранду, налил из термоса заваренный с вечера чай.
Скоро рассвет.
Стрельба смолкла. Звуки тяжелых моторов - грузовики, "Уралы".
Оттуда же, со стороны заповедника. Минут через десять затихли и они.
Теперь только Раптевка подавала голос, собаки да петухи.
Он включил приемник. В новостях ни слово об авариях или ядерных
испытаниях. Вчерашняя догадка, видимо, верна - просто старая пыль
поднялась.
Рано, есть время поспать, но не хочется.
Он сидел за столом, положив голову на руки, то засыпая на
несколько мгновений, то опять просыпаясь. Нет, это не дело. Либо в
постель лечь, либо развеяться. Как? Маршрут известный, устоявшийся.
Когда он подошел к лесу, почти рассвело. Любовь к природе с
детства, с семейных пикничков. Тогда лес был другим. Все было другим.
Он решил просто пройтись вдоль по шоссе. Слева - железная дорога,
дальше, за полем - Раптевка, справа заповедник бобровый. Где-то здесь
и стреляли. Разогнали кабанов или поубивали.
А, чего уж там. Петров свернул в лес. Просторно и тихо. Порохом
попахивает, правда.
Островки орешника темнели среди берез. В траве блеснуло. Он
нагнулся. Гильза, длинная, необычная. Свежестрелянная.
- Гражданин!
Двое, крепкие, высокие, в камуфляже, на поясах тесаки, в руках
карабины, полузабытые, десятизарядные, системы Драгунова, кажется.
Стволы длиннющие, особенно по сравнению с АК.
- Да?
- В заповеднике находится посторонним нельзя, - говорил тот, что
пониже. Метр восемьдесят, восемьдесят пять. Глаза его, быстро обежав
Петрова, стали искать что-то за ним, за его спиной.
- Вы что, лесники?
- Саперы, оцепление. Бомбы нашли, с войны неразорвавшиеся. Пока не
обезвредят, патрулируем.
- Ухожу, раз бомбы. Интересное у вас, саперов, оружие. Не то, что
о живого, мертвого уложите.
Он вернулся на дорогу. Сколько таких... саперов в лесу?
Дорога пустынная, молчаливая. Умирающая. Петров свернул на
