стеснительный, отец жил жизнью безнадежного изгнанника всего в двухстах
километрах от места своего рождения. Он был связан устаревшими взглядами
на жизнь и вечно шептал на людях, дабы его непривычный говор не вызвал
любопытных взглядов. Его женитьба на решительной городской девушке привела
чуждый и непонятный мир фабрик и контор в его собственный дом, и он
сделался замкнутым и необщительным. Для отца стало горьким разочарованием,
что его сын легко и естественно воспринимал городскую среду, и долгие годы
он пытался изо всех сил выправить то, что считал серьезным недостатком.
Были долгие скучные прогулки по сельской местности (Десмонд Хэссон
удивительно мало знал о мире природы, которую так любил), бессмысленные
часы рыбалки в загрязненных речушках, скука насильственной работы в
огороде. Юный Роб Хэссон все это любил, но попытки отца перекроить его
натуру оставили реальные психологические следы.
Роб был общительным парнишкой и любил высказать свое мнение, и именно
на этой почве происходили самые серьезные конфликты. Раз за разом его
заставляли замолчать, унижали, опустошали упреками (всегда
высказывавшимися обиженным полушепотом) в том, что в результате выбранного
им образа действий люди будут на него СМОТРЕТЬ. Он вырос с насажденной в
его подсознании уверенностью, что самым скандальным поступком было бы
привлечь к себе снимание окружающих.
Были и другие поводы для самокритики, особенно связанные с сексом, но
главной и самой неотвязной бедой, столь мощно осложнившей его жизнь, была
необходимость казаться незаметным человеком. В колледже и потом, во время
недолгой службы в армии, каждый раз, когда Хэссону надо было встать и
обратиться к любому собранию, его преследовал и лишал уверенности образ
полных паники голубых глаз и родительский шепот: "Все будут на тебя
СМОТРЕТЬ!"
В конце концов Хэссон преодолел выработанный в нем условный рефлекс и
- поскольку отец его давно уже умер - считал, что навсегда избавился от
него. Но удар нервного заболевания, похоже, расколол его взрослый
характер, как стеклянную статуэтку. Казалось, отец вновь начинает
одерживать теперь уже посмертную победу, возрождаясь в собственном сыне.
Теперь Хэссону было чрезвычайно трудно поддерживать любой разговор, а
мысль о необходимости войти в дом незнакомых людей наполнила его сердце
ледяным страхом. Он мрачно смотрел на разворачивающиеся вокруг чужие
снежные пейзажи и отчаянно мечтал снова оказаться в своей двухкомнатной
квартирке в Уорвике, за запертыми дверями, в нетребовательном утешающем
обществе телевизора.
Эл Уэрри, словно ощутив его настроение, молчал всю дорогу, не считая
отрывочных комментариев о местной географии. Время от времени радиотелефон
издавал щелкающие и ворчащие звуки, но никаких сообщений по нему не
поступало. Хэссон воспользовался возможностью подзарядить севшие духовные
аккумуляторы и к тому моменту, когда над горизонтом показалась путаница
бледно светящихся воздушных скульптур, сообщившая о приближении Триплтри,
чувствовал себя более-менее успокоившимся. Он разглядывал внушительные
изгибы системы управления движением, когда его взгляд остановился на
силуэте странного строения на окраине города, которое резко выделялось на
фоне светящихся пастельных тонов.
- Что это за штука? - спросил Хэссон. - Сомневаюсь, что водонапорная
башня... Или все-таки она?
- Твои глаза в полном порядке, Роб. - Уэрри несколько секунд смотрел
прямо перед собой, словно убеждаясь, что тоже видит странный объект. - Это
наша местная достопримечательности: Каприз Морлачера, известный еще как
отель "Чинук".
- Для отеля у него довольно странная архитектура.
- Да, но не настолько, как можно было бы подумать. Ты знаешь, что
такое "чинук"?
- Теплый ветер, который бывает у вас зимой.
- Совершенно верно, если не считать того, что он бывает у нас не
всегда. В наших местах "чинук" имеет привычку проходить на высоте
ста-двухсот метров. Иногда даже всего пятидесяти. На уровне земли может
быть минус десять, так что мы ходим и мерзнем, а там, наверху, птицы
загорают при плюс десяти или пятнадцати. Вот что имел в виду старый Гарри
Морлачер, когда строил этот отель. Жилая часть находится как раз там, где
идет поток теплого воздуха. Он был задуман, как дорогой курорт для
нефтяников со всей Атабаски.
- Что-то не заладилось?
- Все не заладилось. - Уэрри негромко фыркнул, выражая удовольствие,
благоговение или презрение. - Ни одно строительное предприятие в наших
местах никогда еще не пробовало строить гигантское эскимо на палочке,
поэтому затраты все росли и росли, пока Морлачер не истратил практически
все до последнего цента. Потом они разработали новый способ разработки
нефтесодержащих песков и за пару лет выгребли все, что оставалось в
доступных местах. Потом появились монотопливные двигатели, и никому больше
не нужна стала нефть, так что отель "Чинук" так и не принял не одного
платного посетителя. - Ни единого! Вот вам дурак и его деньги!
Хэссон, не имевший особого опыта операций с деньгами, прищелкнул
языком.
- Ошибиться может кто угодно.
- Но не так. Чтобы так ошибиться, нужен особый талант&
Уэрри ухмыльнулся и поправил фуражку: презрительный, бывалый,
здоровый и уравновешенный, воплощение растущего по службе полицейского,
человека, совершенно уверенного в своих способностях. Хэссон почувствовал
новый укол зависти.
- Ну, по крайней мере, это хороший предмет для разговоров, - сказал
он.
Уэрри кивнул.
- Мы будем проезжать "Чинук". Можно остановиться, чтобы посмотреть.
- С удовольствием!
В целом плоская равнина была совершенно однообразна, поэтому Хэссон
не отрывал взгляда от необыкновенной конструкции, которая неуклонно росла
в рамке ветрового стекла. Но только когда они оказались примерно в
километре от нее, Роб начал в полной мере осознавать всю смелость
необычной архитектуры. Центральная колонна была невероятно стройной, она
возносилась к небесам, чтобы там расцвести множеством радиальных балок,
поддерживающих цилиндрическое тело самого отеля. Казалось, вся конструкция
выкована из одного куска нержавеющей стали, хотя Хэссон был уверен, что
при ближайшем рассмотрении можно будет заметить швы. Солнце сверкало на
стеклянных и пластиковых стенах, что делало здание далеким и недостижимым
- олимпийским жилищем для богоподобной породы людей.
- Там нет места для лифта, - заметил Хэссон, когда машина уже въехала
в Триплтри и мимо замелькали дома богачей, хаотично разбросанные по
заснеженным холмам.
- Совершенно верно, - ответил Уэрри. - Планировалось сделать два
наружных лифта для обозрения местности, но до этого дело не дошло. Там
внизу есть отверстия для них.
Прищурив глаза, Хэссон едва сумел высмотреть два круглых желоба, и
тут его взгляд привлекла движущаяся высоко в небе точка.
- Там наверху летун.
- Вот как? - Похоже, Уэрри это не заинтересовало. - Может, это Бак
Морлачер, сын старого Гарри. Бак или кто-нибудь из его людей.
- Ведь отель необитаем, не так ли?
- Вот еще! Здесь полно народу, только живут они совсем не так, как
планировали Морлачеры, - угрюмо отозвался Уэрри. - У нас здесь тоже есть
ангелы, и "Чинук" - отличный птичник для них. По ночам они слетаются на
свои сборища со всей провинции.
Хэссон представил себе, как полиция пытается охранять это огромное
орлиное гнездо ночью, и в желудке у него появилась ледяная тяжесть.
- А вы не можете закрыть здание?
- Потребуется слишком много стекла. А они могут выбить любое окно,
перерезать решетку - и пожалуйста, уже там.
- А как насчет нейтрализаторов гравитационного поля? В таком здании
они должны были быть, чтобы любопытные не заглядывали в окна.
- Деньги закончились прежде, чем их установили. - Уэрри взглянул на
часы. - Послушай, Роб, ты, наверное, уже как следует проголодался. Я
сейчас отвезу тебя прямо домой, чтобы поесть, посмотреть отель мы сможем
как-нибудь в другой раз. Согласен?
Хэссон собирался было из вежливости согласиться, как вдруг понял, что
совершенно не хочет есть. Кроме того, осмотр этого фантастического здания
отсрочит испытание, которым наверняка станет для него встреча с
домочадцами Уэрри.
- Я сейчас и думать не могу о еде, - рассеянно сказал он, прощупывая
почву. - Для такой высокой колонны должен понадобиться чертовски большой
фундамент.
- Угу! Он под землей...
- И только?
- Туристы... - вздохнул Уэрри, поворачивая машину налево, на
обсаженную деревьями аллею, ведущую к отелю. На таком близком расстоянии
здание представлялось всего лишь серебристой мачтой, резко взлетавшей над
домами и головокружительно поднимающейся в какие-то неведомые дали. Мысль
о том, что продвинувшись вверх по этой колонне этак на четыреста метров,
можно обнаружить мир конференц-залов и танцевальных площадок,
коктейль-баров и гостиничных номеров, представлялась совершенно нелепой -
такой же сказочной, как и замок великанов на вершине бобового стебля.
Машина выехала на плоский незастроенный участок, который наверняка
должен был стать автостоянкой отеля. Его граница была отмечена изгородью с
четырьмя рядами колючей проволоки. Тут и там можно было разглядеть старые
шрамы, оставленные землеройными машинами. Атмосфера запустения,
проигранного сражения, усиливалась внешним видом низкого здания, которое
окружало основание колонны. Большинство его окон зияли черными звездами
разбитых стекол, а стены представляли собой разноцветную коллекцию
надписей, сделанных аэрозольной краской. Полоска почти оторвавшегося от
крыши водонепроницаемого покрытия чуть шевелилась на легком ветерке.
Когда машина остановилась, Хэссон заметил на стоянке чей-то
автомобиль - дорогостоящую спортивную модель. Он был припаркован вплотную
к изгороди. У машины стоял мужчина в меховой шапке и сжимал в руках ружье.
На вид ему было лет тридцать. Он был в летном костюме, блестящий черный
материал которого перекрещивали флюоресцентные оранжевые ремни
АГ-аппарата. Услышав их машину, незнакомец на секунду повернул голову в
сторону Уэрри и Хэссона, - сверкнуло солнце, отразившееся в зеркальных
стеклах его очков, - потом снова стал сосредоточенно изучать далекую
верхнюю часть отеля.
- Это Бак Морлачер, - сказал Уэрри. - Охраняет достояние семьи.
- Правда? С ружьем?
- Ну, это чистой воды показуха. Бак любит воображать себя покорителем
дикого севера.
Открывший было дверцу Хэссон вдруг передумал.
- На нем нет корзин. Не говорите мне, что он просто летает с ружьем в
руках!
- Ни в коем случае! - Уэрри поправил фуражку. - Впрочем, даже если бы
и так. Сюда никто не ходит, упасть ружью не на кого.
- Да, но...
Хэссон умолк, решив, что вмешался в дела, которые его абсолютно не
касаются. Общепринятым и очень важным правилом личных полетов было
запрещение переносить в воздухе тяжелые твердые предметы иначе, как только
в корзинах специальной конструкции. Даже при такой предосторожности
ежегодное число смертей по причине падающих с неба тяжестей было
неприемлемо большим. Не существовало страны, где бы нарушение этого
правила не каралось крупными штрафами. Все инстинкты говорили Хэссону, что
Морлачер только что летало ружьем, или собирался лететь, и он испытывал
глубокое облегчение при мысли о том, что задача добиваться соблюдения
закона в этот раз на нем не лежит Это работа для здорового, жесткого,
