Зарубежная фантастика - Боб Шоу

Головокружение

                                 Боб ШОУ

                              ГОЛОВОКРУЖЕНИЕ


                                          Крису Присту - советчику и другу




                                    1

     Дорога к Чайвенору была долгой и утомительной. Спина у Хэссона болела
все сильнее, а с болью ухудшалось и настроение. Сначала появились какие-то
тоскливые предчувствия, которые вполне естественно должны  были  появиться
от одного вида  этих  бесконечных  городков  и  деревень,  где  не  только
торговля, но, видимо, и вообще вся жизнь были побеждены  холодными  серыми
мартовскими  дождями.  Однако  к  тому  времени,  как   путники   достигли
Девонского побережья, у Хэссона началась нервная лихорадка. Но вот  машина
преодолела подъем, и их взорам открылось устье Тоу. Только в  этот  момент
Хэссон понял, что его угнетает сам факт предстоящего путешествия.
     "Неужели все это происходит на самом деле? Неужели  это  я  и  именно
меня ждет бесплатная  поездка  в  Канаду,  трехмесячный  отпуск  с  полной
оплатой, бесконечное время для отдыха и поправления здоровья?.."  -  думал
он.
     - Я всегда думал, что в идее летающей лодки  заключено  что-то  очень
правильное, - сказал Коулбрук, полицейский хирург. Он развалился на заднем
сиденьи рядом с Хэссоном. - Сама идея  летать  над  морем  на  кораблях  и
использовать четыре пятых всего земного шара как посадочную площадку!..  И
все-таки это вполне естественно... То есть,  я  хочу  сказать:  техника  и
природа идут рука об руку.
     - Вы только взгляните на  эти  штуки.  -  Могучей  мускулистой  рукой
Коулбрук показал на  голубовато-стальную  гладь  моря  и  на  беспорядочно
разбросанные по ней летающие лодки. - Серебряные  птицы,  как  сказали  бы
наши братья-полинезийцы. Вы знаете, почему они не окрашены?
     Хэссон покачал головой, искренне пытаясь  заинтересоваться  рассказом
хирурга.
     - Понятия не имею.
     - Процент нагрузки. Экономия. Вес краски был бы  равен  весу  лишнего
пассажира.
     - Правда?  -  Хэссон  безнадежно  улыбнулся  и  тут  же  увидел,  как
мальчишеский энтузиазм на лице Коулбрука сменяется чисто  профессиональной
озабоченностью. Он упрекнул себя за то, что не смог скрыть свои чувства.
     - Проблемы, Роб?  -  Коулбрук  повернулся  всем  телом,  чтобы  лучше
рассмотреть своего пациента. - Как себя чувствуете?
     - Немного устал, только и всего. Кое-где побаливает и  ноет.  Ничего,
не рассыплюсь.
     - Я не об этом спрашиваю. Вы сегодня принимали транквилл?
     - Ну... - Хэссон решил не вилять. - Я не люблю принимать лекарства...
     - Какое это имеет значение? - нетерпеливо перебил Коулбрук.  -  Я  не
люблю чистить зубы, но если я перестану это делать, то  результатом  будет
сильная боль и полный рот фарфора! Поэтому я чищу зубы.
     - Это совсем не одно и то же, - запротестовал Хэссон.
     - Это абсолютно то же самое, приятель. Ваша нервная система еще  пару
месяцев будет причинять вам адские муки - а может, и дольше,  но  то,  что
это естественно, отнюдь не значит, что вы  должны  с  этим  смириться.  За
такое медалей не дают, Роб. Не существует Ордена Подавленности или Диплома
за Депрессию...
     Хэссон поднял палец:
     - Это удачная мысль, док. Мне нравится.
     - Проглотите пару капсул, Роб. Не глупите.  -  Коулбрук  был  слишком
опытным  врачом,  чтобы  расстраиваться   из-за   непослушного   пациента.
Наклонившись вперед,  он  хлопнул  ладонью  по  плечу  капитана  воздушной
полиции Нанна. Приподнятое настроение вновь вернулось к нему. - Почему  бы
нам не поехать в Канаду, Вильбур? Нам всем не помешал бы отдых.
     Нанн вел машину почти всю дорогу от Ковентри и заметно устал.
     - Без кое-кого здесь просто никак нельзя обойтись,  -  отозвался  он,
явно не собираясь подыгрывать шутнику. - Да и вообще,  для  меня  это  еще
слишком рановато. Я лучше  подожду,  пока  расчистят  коридор  Исландия  -
Гренландия.
     - На это могут уйти месяцы.
     - Знаю, но повторяю, без некоторых из нас никак  нельзя  обойтись.  -
Нанн склонился над рулем,  давая  понять  таким  образом,  что  не  желает
продолжать  разговор.  Небо  впереди  слегка  расчистилось   и   приобрело
бледно-голубой оттенок, но асфальт оставался мокрым, и колеса машины то  и
дело надсадно визжали на резких поворотах спуска. Устье реки  скрылось  за
рядами мокрых елок.
     Неловко скорчившись на  заднем  сиденье,  Хэссон  смотрел  в  затылок
своему начальнику и  страдал  в  связи  с  тем,  что  капитан  упомянул  о
расчистке полетного коридора. Самолет должен был вылетать почти через час,
и ему меньше всего хотелось думать о  возможности  столкновения  с  телами
людей,  которые  могут  дрейфовать  в  низкой  облачности  и  тумане   над
Атлантикой.
     На Западе никто точно не знал, что происходит на  огромных  просторах
восточного полушария от Новой Земли до  Сибири.  Но  каждую  зиму  редкий,
медленный поток замерзших тел, удерживаемых в полете АГ-аппаратами, ставил
под угрозу воздушные перевозки между Британией и Северной Америкой.
     Принято было считать, что это трупы либо азиатских крестьян, так и не
понявших, сколь опасно в условиях континентальной зимы подниматься даже на
самую скромную высоту, либо  жертв  неожиданных  перемен  погоды.  Правда,
небольшая, но довольно шумная группа истеричек утверждала,  что  это  тела
политически  ненужных  личностей,  специально  выведенные  в   атмосферные
потоки, чтобы хоть немного напакостить Западу. Хэссон  всегда  считал  эту
мысль достойной внимания, и то, что она сейчас пришла ему в  голову,  было
еще одним показателем состояния его здоровья. Он  засунул  руку  в  карман
пиджака и сжал пузырек с капсулами транквилла, успокоив себя тем, что  они
у него есть.
     Через несколько минут машина была уже на аэродроме и  направлялась  к
причалам летающих лодок. Высокие серебристые хвосты аппаратов то  тут,  то
там возвышались над скоплением припортовых складов  и  переносных  контор.
Между причалом и стоящими в бухте на якорях лодками сновала  масса  людей.
На одежде у многих были вставки-катафоты. От мельтешения этих многоцветных
точек у Хэссона зарябило в глазах.
     Нанн припарковал машину на автостоянке  рядом  с  огражденным  сеткой
входом на посадку. На капитане, как  на  главе  участка,  лежали  основные
заботы по контрабандному вывозу Хэссона из страны. Именно  он  должен  был
отыскать место, где Роб мог бы неприметно и безопасно  прожить  в  течение
трех месяцев. Государство еще не отработало механизм, при помощи  которого
можно  было  бы  прятать  и  защищать  ключевых  свидетелей,   чья   жизнь
оказывалась под угрозой. Капитану Нанну пришлось немало потрудиться, чтобы
подобрать за границей подходящего  человека,  у  которого  Хэссон  мог  бы
погостить необходимое  время.  В  конце  концов  он  договорился  с  одним
канадским офицером-полицейским, который несколько лет тому назад  приезжал
по  обмену  в  Ковентри.  Нанна  выводило  из  себя  все,   что   нарушало
административную рутину, и теперь ему не терпелось поскорее сбыть  Хэссона
с рук.
     - Мы не пойдем с вами, Робб, - сказал он, выключая двигатель.  -  Чем
меньше нас будут видеть вместе, тем лучше. Нет смысла рисковать.
     - Рисковать! - фыркнул Хэссон, намеренно показывая свое недовольство.
- Какой риск? Салливен бандит, но он деловой человек  и  знает,  что  если
начнет убивать полицейских - ему конец.
     Нанн побарабанил пальцами по неровному ободу руля.
     - Мы не просто полицейские, Роб, мы - ВОЗДУШНЫЕ  ПОЛИЦЕЙСКИЕ.  И  нас
все время убивают. Сколько парней из  вашего  первого  отряда  осталось  в
живых?
     - Немного. - Хэссон отвернулся, чтобы скрыть  непроизвольную  нервную
дрожь губ.
     - Извините, мне не следовало этого говорить. - Слова Нанна прозвучали
скорее раздраженно, чем виновато.
     Вечно внимательный Коулбрук схватил Хэссона за руку чуть выше локтя и
крепко сжал.
     - Сию минуту примите две капсулы, Роб. Это приказ.
     Смущенный и пристыженный,  Хэссон  достал  из  кармана  пластмассовую
бутылочку, вытряхнул на ладонь две золотисто-зеленые капсулы  и  проглотил
их. Во рту они показались сухими и  невесомыми,  словно  выдутая  скорлупа
яичек крошечных птиц.
     Нанн прокашлялся.
     - Я хотел сказать, что  дело  Салливена  ушло  из  ведения  Воздушной
полиции, и мы должны делать то, что нам приказывают  главные  следственные
органы.  Если  они  считают,  что  ваши  показания  достойны  того,  чтобы
организация Салливена попыталась заставить  вас  замолчать  навсегда,  нам
приходится им верить.
     - Знаю, но все это настолько... -  Хэссон  огляделся.  -  То  есть...
поддельное имя, поддельный паспорт! Как я привыкну называться Холдейном?
     - Ну, это как раз пустяки, - отрывисто сказал Нанн,  сжимая  губы.  -
Постарайтесь относиться ко  всему  проще,  Роб.  Отправляйтесь  в  Канаду,
хорошенько отоспитесь, ешьте, пейте и радуйтесь отдыху,  пока  есть  такая
возможность. Мы пошлем за вами, когда надо будет давать показания.
     - Как медик подтверждаю, что это вполне разумно.  -  Коулбрук  открыл
дверцу, вышел и начал выгружать чемоданы Хэссона из багажника.
     - Я не буду выходить, - сказал Нанн, протягивая руку для  прощального
приветствия. - Берегите себя, Боб.
     - Спасибо.
     Хэссон пожал протянутую руку и вышел из машины. Небо уже расчистилось
и стало ярко-голубым.  С  Атлантики  задул  пронзительный  ветер.  Хэссона
передернуло при мысли о тысячах километров открытого моря, лежащего  между
ним и местом, куда он направляется. Дорога казалась  слишком  длинной  для
любого летательного  аппарата,  а  еще  более  невозможной  представлялась
мысль, что всего несколько месяцев  назад  он,  Роберт  Хэссон,  если  ему
понадобилось бы попасть в Канаду, даже  не  задумываясь  нацепил  бы  свое
антигравитационный ранец и полетел бы один, без  всякой  защиты,  если  не
считать шлема и обогревающего  костюма.  При  мысли  о  том,  чтобы  снова
оказаться в небе, откуда можно УПАСТЬ,  у  Хэссона  подогнулись  ноги.  Он
поспешно прислонился к машине и постарался сделать вид, что это  произошло
случайно.
     - Я пойду с вами до места посадки, -  сказал  Коулбрук.  -  Никто  не
обратит внимания на то, что с вами врач.
     - Спасибо, я лучше пойду один. Все в порядке.
     Коулбрук одобрительно улыбнулся.
     - Правильно. Только не забудьте, что говорил вам физиотерапевт о том,
как вам следует поднимать тяжести.
     Хэссон кивнул, попрощался с хирургом и пошел к зданию вокзала. Он нес
два чемодана - большой и маленький - и старался  держать  спину  прямо,  а
груз - уравновешенным. Боль  в  позвоночнике  и  восстановленном  коленном
суставе была изрядная, но Роб уже знал, что движение -  каким  бы  оно  ни
было  неприятным  -  это  его  союзник.  Настоящая  боль,  опустошающая  и
парализующая,  приходила  тогда,  когда  ему   доводилось   долгое   время
оставаться в неподвижности,  а  потом  выполнять  какое-нибудь  совершенно
простое действие - например, вставать с постели. Можно было подумать,  что
его  тело,  отрицающее  волшебство  хирургии,  мазохистски   стремится   к
инвалидности.
     Хэссон прошел в вокзал, где он сам и его багаж подверглись нескольким
достаточно небрежным досмотрам.  Кроме  него  летело  еще  около  двадцати
человек. Это означало, что места для пассажиров в  лодке  почти  полностью
заняты. По большей части это были супружеские пары средних лет. У всех был
обеспокоенный, взволнованный вид людей, не привыкших к  дальним  поездкам.
Хэссон  предположил,   что   они   отправляются   за   границу   навестить
родственников. Он стоял в стороне, потягивая кофе и удивляясь, почему  это
те, кто мог бы спокойно и безопасно  сидеть  дома,  вдруг  отправляются  в
путешествие через перезимовавший океан.
     - Прошу вашего внимания, -  обратилась  к  собравшимся  стюардесса  с
короткой мальчишеской стрижкой и резкими  чертами  лица.  -  Борт  162  по
расписанию улетает на Сент-Джон примерно через двадцать минут. По  причине
сильного ветра мы были вынуждены установить летательный аппарат  несколько
дальше обычного и наши катера вынуждены проходить лишний отрезок. Мы можем
избежать  задержки,  если  полетим  к  аппарату.  Кто  из   пассажиров   с
посадочными карточками на рейс 162  не  в  состоянии  совершить  одиночный
перелет в полкилометра?
     У Хэссона зашлось сердце. Он бросил вопросительный взгляд на группу и
увидел, что все остальные кивают, робко соглашаясь.
     -  Прекрасно,  -  сказала  стюардесса.  -   Стандартные   АГ-аппараты
находятся на стеллаже около...
     - Извините,  -  прервал  ее  Хэссон.  -  Мне  запрещено  пользоваться
аппаратом.
     Девушка быстро моргнула. Другие пассажиры  разочаровано  забормотали.
Несколько женщин смерили Хэссона любопытными и подозрительными  взглядами.
Он молча отвернулся и заново ощутил как мимо него с убийственной скоростью
проносится воздух и он бомбой падает в переполненные  людьми  пассажирские
уровни Бирмингема. Огни города раскрываются под  ним  гигантским  цветком,
усыпанным драгоценными камнями...
     -  В  таком  случае  лететь  бессмысленно,  -  произнесла  стюардесса
бесстрастным голосом. - Устраивайтесь, пожалуйста, поудобнее,  я  приглашу
вас, как только освободится катер. Мы сделаем все, чтобы свести задержку к
минимуму. Благодарю вас.
     Она подошла к переговорному устройству в углу зала ожидания и  что-то
зашептала в него.
     Хэссон поставил свою чашку и, почти физически ощущая на себе  взгляды
других пассажиров, прошел  в  туалет.  Он  заперся  в  кабинке,  мгновение
постоял, прислонившись к двери, потом вынул  свою  баночку  с  пилюлями  и
отправил в рот еще две. Предыдущие,  проглоченные  им  в  машине,  еще  не
начали действовать. Поэтому Хэссон замер в маленькой  замкнутой  Вселенной
перегородок и кафельной  плитки  и  молился,  чтобы  ему  было  ниспослано
спокойствие. Только сейчас до него дошло, насколько сильным оказалось  его
нервное расстройство. Ему доводилось и раньше видеть, как другие  ломаются
под  грузом  чрезмерной   работы,   во   время   слишком   долгих   ночных
патрулирований при неблагоприятных ветрах, когда опасность столкновения  с
диким летуном заставляла нервы гудеть, как  провода  в  шторм.  Но  Хэссон
всегда относился к этому с каким-то недоверием. За сочувствием и  разумным
отношением к заявлениям медиков у него всегда скрывалось легкое презрение,
убежденность  в  том,  что  обладай  бедняги  его  уравновешенностью,  эти
скуксившиеся полисмены - эти больные голубки - смогли  бы  отбросить  свои
горести и жить, как прежде. Самоуверенность Хэссона была столь велика, что
он так и не успел заметить тревожные  симптомы  в  собственном  организме:
чрезвычайно подавленное  настроение,  раздражительность,  быстро  растущий
пессимизм. Вот почему Роб оказался так уязвим. Именно в столь неустойчивом
состоянии души,  практически  полностью  лишенный  какой  бы  то  ни  было
самозащиты, он вышел против ухмыляющегося врага в черном плаще и  с  косой
за плечами...
     Неожиданный приступ  клаустрофобии  заставил  Хэссона  открыть  дверь
кабинки. Он подошел к  умывальнику,  налил  в  раковину  холодной  воды  и
несколько раз плеснул в лицо. И только тогда Хэссон заметил, что  рядом  с
ним кто-то стоит. Это был  один  из  пассажиров  его  рейса,  мужчина  лет
шестидесяти с красным лицом и набрякшими веками.
     - Стыдиться нечего, - сказал мужчина с северным выговором.
     - Что? - Хэссон вытер платком лицо.
     - Стыдиться нечего. Я им там  сказал  то  же  самое.  Некоторые  люди
просто не могут пользоваться аппаратом, только и всего.
     - Наверное, вы правы.
     Хэссон подавил желание сказать незнакомцу, что он очень много  летал,
но временно по рекомендации врачей вынужден этого не делать.  Однако  если
Хэссон начнет оправдываться перед каждым встречным, то ему придется делать
это до  конца  жизни.  К  тому  же  это  было  бы  заурядным  враньем.  Не
существовало никаких физических причин избегать полетов.
     - С другой стороны, - продолжил краснолицый, - некоторые  приходят  к
этому легко и естественно, как птицы. Мне было почти сорок, когда я  надел
АГ в первый раз, и уже через неделю я бегал по облакам не хуже других.
     - Прекрасно, - согласился Хэссон и попытался незаметно ретироваться.
     - Да! И я по-прежнему летаю  в  трудном  районе.  Брэдфорд!  Тамошние
парнишки считают вполне нормальным подкрасться к  вам  поближе  и  уронить
этак метров на двадцать-тридцать. - Незнакомец зашелся хохотом. -  Но  это
меня не трогает! Крепкий желудок!
     - Великолепно! - Хэссон поспешно пошел к двери, но тут ему  пришло  в
голову, что болтливый спутник - это, возможно, как раз то, что ему  нужно,
чтобы отключить мозги на время перелета через Атлантику. Он приостановился
и подождал краснолицего. - Но вы отправляетесь в Канаду легким путем.
     - Пришлось, - согласился мужчина, постучав себя по  груди.  -  Легкие
больше не выдерживают холода. Иначе я сэкономил бы на билете. Грабеж,  вот
что это такое!
     Хэссон кивнул, и они прошли в зал ожидания. Персональные полеты  были
и легкими, и дешевыми. С появлением личных  АГ-аппаратов  обычная  авиация
пришла в упадок. Сначала дело было только  в  соображениях  экономического
характера,  потом  небеса   оказались   слишком   переполненными   людьми:
миллионами освобожденных, подвижных, неоправданно рискующих, неуправляемых
людей. Самолеты просто не  могли  безопасно  летать  иначе,  кроме  как  в
специально  охраняемых  коридорах.  Прежде  весьма  доходные  пассажирские
перевозки  через  северную  часть  Атлантики  оказались  заменены  редкими
полетами транспортных самолетов. Заодно они  перевозили  жалкие  горсточки
пассажиров, и стоимость одного билета соответственно повысилась.
     Еще до объявления посадки Хэссон узнал, что немолодого мужчину  зовут
Доулиш и что он направляется в  Монреаль  навестить  больного  двоюродного
брата  -  возможно,  в  надежде  унаследовать  кое-какие  деньги.   Хэссон
поговорил с ним минут десять и за  это  время  почувствовал  себя  гораздо
лучше. Чувство покоя постепенно охватывало все его  существо:  это  начали
оказывать свое благотворное действие пилюли с транквиллом. Хотя  Хэссон  и
знал,  что  ощущение  покоя  вызвано  искусственно,  все  равно  это  было
великолепно,  и  к  тому  моменту,  когда  пришел  катер,  чтобы   отвезти
пассажиров на борт 162, он уже находился в состоянии тихой эйфории.
     Во время плавания по неспокойному морю к летающей лодке,  Хэссон  сел
ближе к  носу  и  предался  приятному  волнению,  вызванному  перспективой
провести   несколько   месяцев   за   границей.   Лодка   показалась   ему
доисторической - с решетками у воздухозаборников и бронированным покрытием
передних стенок, но почти сразу же у Хэссона  появилась  уверенность,  что
эта машина способна довезти его куда угодно. Он прошел  в  лодку,  вдохнул
всей грудью характерный запах машинного масла, пропитанных  морской  водой
канатов и горячей пищи, и устроился у окна  в  конце  салона.  Доулиш  сел
напротив него, спиной к съемной перегородке, которая позволяла увеличивать
или уменьшать по мере надобности грузовой отсек.
     - Хорошая машина, - сказал Доулиш  с  видом  знатока.  -  Конструкции
"Эмпайр" тридцатых годов. У них очень интересная история.
     Как и ожидал Хэссон, Доулиш начал  распространяться  о  романтичности
летающих лодок -  бессвязная  лекция,  в  которой  он  упомянул  и  об  их
исчезновении  из  авиации  в   пятидесятые   по   причине   трудностей   с
герметизацией корпуса для работы на больших высотах, столь необходимых для
реактивных двигателей, и их вторичное появление в XXI веке, когда  в  силу
необходимости,  всем  летательным  аппаратам  пришлось  перейти  на  малую
высоту.
     В другое время Хэссон  очень  скоро  почувствовал  бы  усталость  или
раздражение,  но  сегодня  Доулиш  выполнял  полезную  функцию,  и  Роб  с
благодарностью внимал его болтовне. Тем временем  запустили  двигатели,  и
лодка развернулась против  ветра.  Несмотря  на  принятые  пилюли,  Хэссон
испытал некоторое беспокойство, поскольку пробег перед  взлетом  показался
ему бесконечно долгим и закончился громовым биением гребней волн о  днище.
Но шум внезапно прекратился, и лодка  вошла  в  устойчивый  полет.  Хэссон
посмотрел на прочный пол под ногами и почувствовал себя надежно.
     - ...турбины на монотопливе будут работать не хуже  и  на  высоте,  -
говорил Доулиш, - но если вы летите низко, то любой, с кем вы столкнетесь,
окажется относительно мягким, и защита выдержит удар.  Только  представьте
себе столкновение с замерзшим телом при почти  тысяче  километров  в  час!
"Титаник" по сравнению с этим... - Доулиш  умолк  и  похлопал  Хэссона  по
колену. - Извини, парень, мне не следовало говорить о таких вещах.
     - Я в порядке, - сонно отозвался Хэссон, запоздало обнаружив, что при
его усталости четыре пилюли транквилла - это слишком много. - Продолжайте,
не стесняйтесь. Облегчите душу.
     - На что вы намекаете?
     - Нет, нет, я так... - Хэссон искренне хотел быть  дипломатичным,  но
ему стало трудно оценивать оттенки смысла собственных слов. - Кажется,  вы
много знаете о полетах.
     Явно раздосадованный тоном Хэссона, Доулиш продолжал:
     - Конечно, это не настоящие полеты. Бег по облакам, вот это да! Вы не
поймете,  что  такое  настоящий  полет,  пока  не  застегнете  ранец  и-не
подниметесь на пятьсот-шестьсот метров, чтобы под ногами  у  вас  не  было
ничего, кроме воздуха. Жаль, что я не могу объяснить вам, что это такое.
     - Это было бы...
     Хэссон бросил  тщетные  попытки  поддерживать  разговор,  и  сознание
медленно покинуло его.


     Он был в трех тысячах метров над Бирмингемом - выше уже  нельзя  было
подняться без специальных мощных  обогревателей  -  в  центре  освещенного
пространства... Неподалеку  парило  тело  его  погибшего  партнера  Ллойда
Инглиса; ранец  работал,  поэтому  оно  плыло  стоймя,  исполняя  странный
воздушный танец. Сразу же за пределами досягаемости осветителей выжидал  в
засаде убийца Ллойда...
     Когда он напал, антигравитационные поля почти сразу же погасили  друг
друга, и в мертвой тишине, преодолевая  возрастающий  напор  ветра,  враги
камнем полетели к земле...
     Всего  за  минуту  они  упали  на  три  тысячи  метров  -  это   была
отвратительная, иссушающая душу минута, во время которой вой ветра походил
скорее на какофонию адских  труб.  Пассажирские  дорожки  низких  уровней,
переливавшиеся   десятками   тысяч   фонариков   индивидуальных   летунов,
расползлись под ним наподобие лепестков цветка-хищника. За эту минуту боль
и шок лишили Хэссона способности соображать,  вдобавок  он  никак  не  мог
расцепиться с телом ненормального убийцы...
     И потом, когда было уже поздно, так отчаянно поздно,  он  извернулся,
высвободился, а потом бесполезный рывок вверх... и удар... ужасный удар  о
землю...   и   кости   разлетаются,   словно   взрывом   разносит    хрящи
позвоночника...


     Хэссон резко  открыл  глаза  и  непонимающе  заморгал.  Небесно-яркие
иллюминаторы, изогнутые панели потолка,  сетки  для  багажа,  приглушенное
пульсирование авиадвигателей... "Я на летающей лодке, - подумал он. -  Что
я здесь делаю?"
     Хэссон выпрямился и потряс головой, как  боксер,  приходящий  в  себя
после нокдауна. Доулиш заснул в кресле напротив, а его рука с  посиневшими
костяшками все еще сжимала микрочтец. Хэссон сразу же понял, что  какое-то
время проспал, а потом он вспомнил, что находится на пути в Канаду  и  что
впереди у него новая неизвестная жизнь под чужим именем.
     Перспектива была пугающая, но еще больше Хэссона волновало то, что он
встречал эти трудности в теперешнем  состоянии  -  беспомощный,  с  весьма
ненадежной опорой в  виде  психотропных  пилюль.  Несколько  минут  Хэссон
глубоко дышал, потом поднялся и пошел в туалет, расположенный  в  передней
части пассажирского салона. Звукоизоляция в туалете была не такой хорошей,
как в салоне, и на мгновение  его  ошеломил  грохот  обшивки  корпуса,  но
Хэссон покрепче уперся в перегородку  и  достал  из  кармана  бутылочку  с
лекарством. Сорвав пробку и не давая себе времени передумать,  он  высыпал
золотисто-зеленые капсулы в унитаз, все до одной.
     Когда Хэссон вернулся на свое место, он опять расслабился и готов был
заснуть, но при этом испытывал спартанское удовлетворение, которое  всякий
раз появляется, при отказе от скверного компромисса. Он останется Робертом
Хэссоном, прежним и настоящим. Да, сейчас он ущербен, изуродован, болен  -
но его будущее, это его будущее! И он примет его с открытым забралом.



                                    2

     В связи с техническими  неполадками  трансконтинентальный  коридор  к
западу от Реджины был  закрыт,  и  Хэссон  завершил  свое  путешествие  на
поезде.
     Добрался он до Эдмонтона утром, около одиннадцати. Выйдя  из  поезда,
Хэссон  сразу  же  изумился  холоду  залитого  солнцем  воздуха,   который
буквально омывал его подобно водам горного потока. Раньше такое  сочетание
низких температур  и  солнечного  света  встречалось  Хэссону  только  при
высотном патрулировании над Пеннинами. На мгновение он снова  ощутил,  что
летит на опасной высоте, а далеко под  ним  ним  созвездием  мерцает  стая
чаек.  Хэссон  вздрогнул  и  пришел  в  себя.  Он   внимательно   осмотрел
железнодорожный вокзал. Платформа выходила далеко из-под сетчатой крыши  и
ныряла в испещренный колеями  снег.  На  фоне  бескрайних  снежных  равнин
городские  строения  высились  мрачным  серым  забором.  Хэссон  не   знал
встречавшего его человека в лицо, поэтому стал  внимательно  всматриваться
во всех проходящих. Мужчины как на подбор казались  громадными  и  пугающе
добродушными. На многих из них были красноватых тонов клетчатые  куртки  -
неукоснительное  подтверждение   ожидаемой   туристами   манеры   канадцев
одеваться.
     Неожиданно почувствовав себя подавленным и  испуганным,  Хэссон  взял
чемоданы и направился к  выходу.  В  эту  минуту  симпатичный  смуглолицый
мужчина с карандашной линией усиков и необыкновенно яркими глазами  шагнул
ему навстречу  и  протянул  руку.  Лицо  незнакомца  было  столь  искренне
дружелюбно и светилось такой радостью, что Хэссон  посторонился,  опасаясь
помешать  встрече  близких  людей.  Он  бросил  взгляд  через  плечо  и  с
изумлением обнаружил, что сзади никого нет.
     - Роб! - Незнакомец сжал плечи Хэссона. -  Роб  Хэссон!  Как  здорово
снова встретиться. Просто здорово!
     - Я... - Хэссон взглянул в ласковые, полные сочувствия и любви  глаза
и вынужден был придти к выводу, что это и есть встречавший его канадец  Эл
Уэрри. - Приятно снова вас видеть.
     - Ну, вперед, Роб! Похоже, тебе не помешало бы выпить. - Уэрри принял
чемоданы из послушных рук Хэссона и направился к выходу. - У меня в машине
есть бутылка виски, и... догадайся, что!
     - Что?
     - Твое любимое! "Локхарт"!
     Хэссон был поражен.
     - Спасибо, но как вы...
     - Ничего был тот вечерок в пабе! Помнишь? Ну, тот, в  десяти  минутах
езды от здания Воздушной академии. Как он назывался?
     - Не могу вспомнить.
     - "Гавайский", - подсказал Уэрри. - Ты  пил  виски  "Локхарт".  Ллойд
Инглис выбрал водку, а я учился пить ваш боддингтонский эль. Ну и ночка!
     Уэрри подошел к вычищенной  до  блеска  машине  с  гербом  города  на
дверце, открыл багажник и начал укладывать чемоданы.
     У Хэссона появилась минута, чтобы собраться с мыслями.  У  него  было
самое смутное воспоминание о  том,  что  лет  семь-восемь  тому  назад  он
участвовал в приеме группы канадских полисменов, но все  подробности  того
вечера забылись. Теперь стало очевидным, что Уэрри был одним из гостей,  и
Хэссон был смущен и встревожен тем, что его новый знакомый способен  столь
четко помнить такое незначительное событие.
     - Прыгай, Роб, и двинули отсюда! Я хочу привезти тебя  в  Триплтри  к
ленчу. Мэй готовит для нас отбивные из лосятины, а я готов поспорить,  что
ты никогда ее не пробовал.
     С этими словами Уэрри скинул пальто, аккуратно сложил его и пристроил
на заднее сиденье автомобиля. Его  шоколадного  цвета  форма  с  нашивками
начальника городской полиции, была безупречно  свежа.  Сев  в  машину,  он
некоторое время приглаживал мундир на спине, чтобы не помять его о  спинку
сиденья Хэссон тоже уселся, не менее тщательно проследив за тем, чтобы его
позвоночник был прям и имел хорошую опору в поясничном отделе.
     - Вот что тебе надо, - сказал Уэрри, доставая фляжку из "бардачка"  и
вручая Хэссону. Он снисходительно улыбнулся, показав  здоровые  квадратные
зубы.
     - Спасибо.
     Хэссон покорно принял фляжку и, откинув голову, отхлебнул из нее. При
этом он заметил,  что  на  заднем  сиденьи  рядом  с  пальто  Уэрри  лежит
антигравитационный ранец  полицейского  образца.  Виски  было  тепловатым,
почти  безвкусным  и  чересчур  крепким,  но  Хэссон   сделал   вид,   что
наслаждается им. Это оказалось  поистине  геракловым  подвигом,  поскольку
жидкость обожгла одну из язвочек  во  рту,  тревоживших  его  уже  которую
неделю.
     - Держись! До Триплтри ехать больше часа.
     С этими словами Уэрри запустил турбину автомобиля, и через  несколько
секунд они уже ворвались в  поток  направлявшихся  к  северу  автомобилей.
Когда машина вынырнула из застроенных кварталов центра, стали видны  куски
синего неба. Только тогда Хэссон заметил над собой фантастический комплекс
воздушных дорог.  Световые  образы  казались  и  реальными  и  нереальными
одновременно: повороты, эстакады, прямые отрезки, воронкообразные въезды и
выезды, - все это было словно сделано из разноцветного желатина и казалось
игрушечным, но система  эта  умудрялась  регулировать  движение  множества
людей, которых дела  заставили  подняться  в  небо.  Тысячи  темных  точек
двигались вдоль нематериальных путей, словно  молекулы  на  иллюстрации  в
учебнике по физике.
     - Славненько, а? Ничего себе системка! - Уэрри  подался  вперед  и  с
энтузиазмом то и дело посматривал вверх.
     - Очень мило.
     Хэссон пытался принять удобную позу на слишком мягком сиденье  машины
и одновременно  изучал  трехмерные  пастельные  проекции.  Сходные  методы
управления движением испытывались в Британии в  те  дни,  когда  еще  была
надежда,  что  удастся  оставить  какую-то  территорию  за   традиционными
летательными аппаратами, но от них отказались, как от  слишком  дорогих  и
сложных. При наличии  миллионов  летающих  над  маленьким  островом  людей
(причем многие из них яро сопротивлялись попыткам властей ввести регуляцию
движения) решили, что разумнее всего ограничиться столбами с  обозначением
маршрутов и с цветными полосами,  соответствующими  высоте,  а  с  задачей
проецирования этих  столбов  вполне  справлялись  самые  простые  лазерные
устройства. Такая система  имела  еще  одно  дополнительное  преимущество:
воздушное пространство оставалось относительно незагроможденным. По мнению
Хэссона,  конфекцион  над  Эдмонтоном  напоминал  внутренности   какого-то
гигантского полупрозрачного моллюска.
     - Как себя чувствуешь,  Роб?  -  спросил  Уэрри.  -  Тебе  чем-нибудь
помочь?
     Хэссон покачал головой.
     - Я слишком долго ехал, только и всего.
     - Мне сказали, ты совсем расшибся.
     - Всего-навсего сломанный  скелет,  -  ответил  Хэссон,  перефразируя
старую шутку. - А вообще-то, что они вам рассказывали?
     - Мало что Наверное, так лучше. Я всем говорю, что ты  мой  кузен  из
Англии, что тебя  зовут  Роберт  Холдейн,  что  ты  -  страховой  агент  и
поправляешься после серьезной автомобильной катастрофы.
     - Звучит достаточно убедительно.
     - Надеюсь. - Уэрри забарабанил пальцами по рулю,  демонстрируя,  свое
недовольство. - Но все это как-то странно. Я хочу сказать: ведь  в  Англии
отдельная Воздушная полиция. Я  никогда  не  подумал  бы,  что  вы  можете
связываться с чем-то серьезным.
     - Так получилось. Мы  с  Ллойдом  Инглисом  разгоняли  шайку  молодых
ангелов, а  когда  Ллойда  убили...  -  Хэссон  замолчал:  машина  немного
вильнула. - Извините. Вам не сказали?
     - Я не знал, что Ллойд погиб.
     - Я это сам никак не могу осознать. -  Хэссон  уставился  на  дорогу,
похожую на черный канал со снежными  берегами.  -  Один  из  членов  шайки
оказался  сыночком  одного  деятеля,   весьма   беспокоящегося   за   свою
респектабельность.  А  у  парнишки  оказались  бумаги,  которые  могли  бы
погубить папенькины инвестиции. Это долгая история, и запутанная...
     Утомленный разговором Хэссон надеялся, что сказал  достаточно,  чтобы
удовлетворить любопытство Уэрри.
     - Ну ладно, забудем все это, кузен. -  Уэрри  улыбнулся  и  подмигнул
Хэссону. - Я хочу только, чтобы ты чувствовал себя  как  дома  и  поскорее
пошел на поправку. Ты прекрасно проведешь  три  спокойных  месяца.  Поверь
мне.
     - Верю.
     Хэссон незаметно с благодарностью посмотрел  на  своего  спутника.  У
Уэрри была спортивная фигура с  мощными  буграми  мускулов,  говоривших  о
природной  силе,  тщательно  поддерживаемой  тренировками.  Казалось,  ему
доставляет неисчерпаемую радость  идеальное  состояние  его  мундира,  что
вместе с латиноамериканской внешностью делало его похожим  на  тщеславного
молодого полковника какой-нибудь революционной республики. Даже то, как он
вел машину - чуть агрессивно, чуть демонстративно - говорило  о  личности,
которая чувствует себя в этом мире совершенно естественно и все  трудности
встречает   с   радостной   уверенностью.    Завидуя    его    безупречной
психологической броне, Хэссон  гадал,  как  это  он  забыл  их  предыдущую
встречу в Уэрри.
     - Кстати, - сказал канадец, - я ничего не говорил  своим  домашним  -
это Мэй, Джинни и мой  парень  Тео  -  о  тебе.  То  есть,  ничего,  кроме
официальной истории. Решил, что будет лучше оставить все это  между  нами.
Так будет проще.
     -  Вероятно,  вы  правы.  -  Хэссон  минуту  подумал  об  этой  новой
информации. - А ваша жена не  слишком  удивилась,  когда  у  вас  ниоткуда
возник совершенно новый кузен?
     - Мэй мне не жена. По крайней мере, пока  нет.  Сибил  ушла  от  меня
примерно год назад, а Мэй со своей матерью приехала в прошлом месяце,  так
что все в порядке. И вообще, для них у меня могут  быть  кузены  по  всему
белому свету.
     - Понятно.
     Хэссон  почувствовал   прилив   беспокойства:   ведь   ему   придется
встретиться и жить с еще тремя незнакомыми людьми. И он снова осознал, что
пополнил ряды ходячих калек.  Теперь  машина  мчалась  по  прямому  шоссе,
прорезавшему бесконечные просторы ослепительно сверкающего под  солнечными
лучами снега. Неловко сунув  пальцы  в  нагрудный  карман,  Хэссон  достал
затемненные очки и надел их, радуясь преграде, которую они  создали  между
ним и напором вселенной, с которым ему не по силам  было  справляться.  Он
поудобнее устроился на  сиденьи  с  ненужной  бутылкой  виски  в  руках  и
попытался как-то свыкнуться с новым Робертом Хэссоном.
     Обманчиво заурядный термин "нервное расстройство"  объединял  в  себе
множество проявлений физической опустошенности. Сознание же того,  что  он
страдает классическим и излечимым заболеванием, ничуть не  уменьшало  силы
их воздействия на психику. Сколько  бы  Хэссон  ни  говорил  себе,  что  в
сравнительно недалеком будущем он вернется  в  нормальное  состояние,  его
подавленность  и  страхи  оставались  неумолимыми  врагами,   скорыми   на
нападение, цепкими, с трудом разжимающими жестокую хватку. Оказалось,  что
он  эмоционально  регрессировал  и  вновь  переживает  бури  подросткового
возраста.
     Его  отец  Десмонд  Хэссон  был  владельцем  магазинчика  в  западной
деревушке. Обстоятельства заставили его работать в городе, но он так и  не
адаптировался к своему новому  окружению.  Наивный,  неловкий,  болезненно
стеснительный, отец жил жизнью безнадежного изгнанника  всего  в  двухстах
километрах от места своего рождения. Он был связан  устаревшими  взглядами
на жизнь и вечно шептал на людях, дабы его  непривычный  говор  не  вызвал
любопытных взглядов. Его женитьба на решительной городской девушке привела
чуждый и непонятный мир фабрик и  контор  в  его  собственный  дом,  и  он
сделался замкнутым и необщительным. Для отца стало горьким разочарованием,
что его сын легко и естественно воспринимал городскую среду, и долгие годы
он пытался изо всех сил выправить то, что  считал  серьезным  недостатком.
Были  долгие  скучные  прогулки  по  сельской  местности  (Десмонд  Хэссон
удивительно мало знал о мире природы, которую  так  любил),  бессмысленные
часы рыбалки  в  загрязненных  речушках,  скука  насильственной  работы  в
огороде. Юный Роб Хэссон все это любил, но  попытки  отца  перекроить  его
натуру оставили реальные психологические следы.
     Роб был общительным парнишкой и любил высказать свое мнение, и именно
на этой почве происходили самые серьезные  конфликты.  Раз  за  разом  его
заставляли    замолчать,    унижали,    опустошали    упреками     (всегда
высказывавшимися обиженным полушепотом) в том, что в результате выбранного
им образа действий люди будут на него СМОТРЕТЬ. Он вырос с  насажденной  в
его подсознании уверенностью, что  самым  скандальным  поступком  было  бы
привлечь к себе снимание окружающих.
     Были и другие поводы для самокритики, особенно связанные с сексом, но
главной и самой неотвязной бедой, столь мощно осложнившей его жизнь,  была
необходимость казаться незаметным человеком. В колледже и потом, во  время
недолгой службы в армии, каждый раз, когда  Хэссону  надо  было  встать  и
обратиться к любому собранию, его преследовал и  лишал  уверенности  образ
полных паники голубых глаз  и  родительский  шепот:  "Все  будут  на  тебя
СМОТРЕТЬ!"
     В конце концов Хэссон преодолел выработанный в нем условный рефлекс и
- поскольку отец его давно уже умер - считал, что  навсегда  избавился  от
него.  Но  удар  нервного  заболевания,  похоже,  расколол  его   взрослый
характер,  как  стеклянную  статуэтку.  Казалось,  отец   вновь   начинает
одерживать теперь уже посмертную победу, возрождаясь в  собственном  сыне.
Теперь Хэссону было чрезвычайно  трудно  поддерживать  любой  разговор,  а
мысль о необходимости войти в дом незнакомых людей  наполнила  его  сердце
ледяным страхом. Он  мрачно  смотрел  на  разворачивающиеся  вокруг  чужие
снежные пейзажи и отчаянно мечтал снова оказаться  в  своей  двухкомнатной
квартирке в Уорвике, за запертыми дверями,  в  нетребовательном  утешающем
обществе телевизора.
     Эл Уэрри, словно ощутив его настроение, молчал всю дорогу, не  считая
отрывочных комментариев о местной географии. Время от времени радиотелефон
издавал щелкающие и ворчащие  звуки,  но  никаких  сообщений  по  нему  не
поступало. Хэссон воспользовался возможностью подзарядить севшие  духовные
аккумуляторы и к тому моменту, когда над  горизонтом  показалась  путаница
бледно светящихся воздушных скульптур, сообщившая о приближении  Триплтри,
чувствовал себя более-менее  успокоившимся.  Он  разглядывал  внушительные
изгибы системы управления  движением,  когда  его  взгляд  остановился  на
силуэте странного строения на окраине города, которое резко выделялось  на
фоне светящихся пастельных тонов.
     - Что это за штука? - спросил Хэссон. - Сомневаюсь, что  водонапорная
башня... Или все-таки она?
     - Твои глаза в полном порядке, Роб. - Уэрри несколько секунд  смотрел
прямо перед собой, словно убеждаясь, что тоже видит странный объект. - Это
наша местная достопримечательности: Каприз Морлачера,  известный  еще  как
отель "Чинук".
     - Для отеля у него довольно странная архитектура.
     - Да, но не настолько, как можно было бы  подумать.  Ты  знаешь,  что
такое "чинук"?
     - Теплый ветер, который бывает у вас зимой.
     - Совершенно верно, если не считать того, что  он  бывает  у  нас  не
всегда.  В  наших  местах  "чинук"  имеет  привычку  проходить  на  высоте
ста-двухсот метров. Иногда даже всего пятидесяти. На  уровне  земли  может
быть минус десять, так что мы ходим  и  мерзнем,  а  там,  наверху,  птицы
загорают при плюс десяти или пятнадцати. Вот что имел в виду старый  Гарри
Морлачер, когда строил этот отель. Жилая часть находится как раз там,  где
идет поток теплого  воздуха.  Он  был  задуман,  как  дорогой  курорт  для
нефтяников со всей Атабаски.
     - Что-то не заладилось?
     - Все не заладилось. - Уэрри негромко фыркнул, выражая  удовольствие,
благоговение или презрение. - Ни одно  строительное  предприятие  в  наших
местах никогда еще не пробовало  строить  гигантское  эскимо  на  палочке,
поэтому затраты все росли и росли, пока Морлачер не  истратил  практически
все до последнего цента. Потом они  разработали  новый  способ  разработки
нефтесодержащих песков и за  пару  лет  выгребли  все,  что  оставалось  в
доступных местах. Потом появились монотопливные двигатели, и никому больше
не нужна стала нефть, так что отель "Чинук" так  и  не  принял  не  одного
платного посетителя. - Ни единого! Вот вам дурак и его деньги!
     Хэссон, не имевший особого  опыта  операций  с  деньгами,  прищелкнул
языком.
     - Ошибиться может кто угодно.
     - Но не так. Чтобы так ошибиться, нужен особый талант&
     Уэрри  ухмыльнулся  и  поправил  фуражку:   презрительный,   бывалый,
здоровый и уравновешенный, воплощение растущего  по  службе  полицейского,
человека, совершенно уверенного в своих способностях. Хэссон  почувствовал
новый укол зависти.
     - Ну, по крайней мере, это хороший предмет для разговоров,  -  сказал
он.
     Уэрри кивнул.
     - Мы будем проезжать "Чинук". Можно остановиться, чтобы посмотреть.
     - С удовольствием!
     В целом плоская равнина была совершенно однообразна,  поэтому  Хэссон
не отрывал взгляда от необыкновенной конструкции, которая неуклонно  росла
в рамке ветрового  стекла.  Но  только  когда  они  оказались  примерно  в
километре от  нее,  Роб  начал  в  полной  мере  осознавать  всю  смелость
необычной архитектуры. Центральная колонна была невероятно  стройной,  она
возносилась к небесам, чтобы там расцвести  множеством  радиальных  балок,
поддерживающих цилиндрическое тело самого отеля. Казалось, вся конструкция
выкована из одного куска нержавеющей стали, хотя Хэссон  был  уверен,  что
при ближайшем рассмотрении можно будет заметить швы.  Солнце  сверкало  на
стеклянных и пластиковых стенах, что делало здание далеким и  недостижимым
- олимпийским жилищем для богоподобной породы людей.
     - Там нет места для лифта, - заметил Хэссон, когда машина уже въехала
в Триплтри и  мимо  замелькали  дома  богачей,  хаотично  разбросанные  по
заснеженным холмам.
     - Совершенно верно, - ответил  Уэрри.  -  Планировалось  сделать  два
наружных лифта для обозрения местности, но до этого  дело  не  дошло.  Там
внизу есть отверстия для них.
     Прищурив глаза, Хэссон едва сумел высмотреть два  круглых  желоба,  и
тут его взгляд привлекла движущаяся высоко в небе точка.
     - Там наверху летун.
     - Вот как? - Похоже, Уэрри это не заинтересовало. -  Может,  это  Бак
Морлачер, сын старого Гарри. Бак или кто-нибудь из его людей.
     - Ведь отель необитаем, не так ли?
     - Вот еще! Здесь полно народу, только живут они совсем  не  так,  как
планировали Морлачеры, - угрюмо отозвался Уэрри. - У нас здесь  тоже  есть
ангелы, и "Чинук" - отличный птичник для них. По ночам  они  слетаются  на
свои сборища со всей провинции.
     Хэссон представил себе, как полиция пытается  охранять  это  огромное
орлиное гнездо ночью, и в желудке у него появилась ледяная тяжесть.
     - А вы не можете закрыть здание?
     - Потребуется слишком много стекла. А они могут  выбить  любое  окно,
перерезать решетку - и пожалуйста, уже там.
     - А как насчет нейтрализаторов гравитационного поля? В  таком  здании
они должны были быть, чтобы любопытные не заглядывали в окна.
     - Деньги закончились прежде, чем их установили. - Уэрри  взглянул  на
часы. - Послушай, Роб, ты,  наверное,  уже  как  следует  проголодался.  Я
сейчас отвезу тебя прямо домой, чтобы поесть, посмотреть отель  мы  сможем
как-нибудь в другой раз. Согласен?
     Хэссон собирался было из вежливости согласиться, как вдруг понял, что
совершенно не хочет есть. Кроме того, осмотр этого фантастического  здания
отсрочит  испытание,  которым  наверняка  станет  для   него   встреча   с
домочадцами Уэрри.
     - Я сейчас и думать не могу о еде, - рассеянно сказал он,  прощупывая
почву. - Для такой высокой колонны должен понадобиться  чертовски  большой
фундамент.
     - Угу! Он под землей...
     - И только?
     -  Туристы...  -  вздохнул  Уэрри,  поворачивая  машину  налево,   на
обсаженную деревьями аллею, ведущую к отелю. На таком  близком  расстоянии
здание представлялось всего лишь серебристой мачтой, резко взлетавшей  над
домами и головокружительно поднимающейся в какие-то неведомые дали.  Мысль
о том, что продвинувшись вверх по этой колонне этак на  четыреста  метров,
можно   обнаружить   мир   конференц-залов   и   танцевальных    площадок,
коктейль-баров и гостиничных номеров, представлялась совершенно нелепой  -
такой же сказочной, как и замок великанов на вершине бобового стебля.
     Машина выехала на плоский незастроенный  участок,  который  наверняка
должен был стать автостоянкой отеля. Его граница была отмечена изгородью с
четырьмя рядами колючей проволоки. Тут и там можно было разглядеть  старые
шрамы,   оставленные   землеройными   машинами.   Атмосфера    запустения,
проигранного сражения, усиливалась внешним видом низкого  здания,  которое
окружало основание колонны. Большинство его окон  зияли  черными  звездами
разбитых  стекол,  а  стены  представляли  собой  разноцветную   коллекцию
надписей, сделанных аэрозольной краской. Полоска  почти  оторвавшегося  от
крыши водонепроницаемого покрытия чуть шевелилась на легком ветерке.
     Когда  машина  остановилась,  Хэссон  заметил   на   стоянке   чей-то
автомобиль - дорогостоящую спортивную модель. Он был припаркован  вплотную
к изгороди. У машины стоял мужчина в меховой шапке и сжимал в руках ружье.
На вид ему было лет тридцать. Он был в летном  костюме,  блестящий  черный
материал   которого   перекрещивали   флюоресцентные    оранжевые    ремни
АГ-аппарата. Услышав их машину, незнакомец на секунду  повернул  голову  в
сторону Уэрри и Хэссона, - сверкнуло  солнце,  отразившееся  в  зеркальных
стеклах его очков, -  потом  снова  стал  сосредоточенно  изучать  далекую
верхнюю часть отеля.
     - Это Бак Морлачер, - сказал Уэрри. - Охраняет достояние семьи.
     - Правда? С ружьем?
     - Ну, это чистой воды показуха. Бак любит воображать себя покорителем
дикого севера.
     Открывший было дверцу Хэссон вдруг передумал.
     - На нем нет корзин. Не говорите мне, что он просто летает с ружьем в
руках!
     - Ни в коем случае! - Уэрри поправил фуражку. - Впрочем, даже если бы
и так. Сюда никто не ходит, упасть ружью не на кого.
     - Да, но...
     Хэссон умолк, решив, что вмешался в дела, которые  его  абсолютно  не
касаются.  Общепринятым  и  очень  важным  правилом  личных  полетов  было
запрещение переносить в воздухе тяжелые твердые предметы иначе, как только
в  корзинах  специальной  конструкции.  Даже  при  такой  предосторожности
ежегодное  число  смертей  по  причине  падающих  с  неба  тяжестей   было
неприемлемо большим.  Не  существовало  страны,  где  бы  нарушение  этого
правила не каралось крупными штрафами. Все инстинкты говорили Хэссону, что
Морлачер только что летало ружьем, или собирался лететь,  и  он  испытывал
глубокое облегчение при мысли о  том,  что  задача  добиваться  соблюдения
закона в этот раз на нем не лежит  Это  работа  для  здорового,  жесткого,
полностью владеющего собой мужчины.
     - Ты выходишь? - спросил Уэрри и демонстративно посмотрел на часы.
     - Отсюда ничего не увидишь.
     Хэссон открыл дверцу, опустил ноги на землю и замер: у него появилось
ощущение, будто ржавые позвонки с ненавистью скребутся друг  о  друга.  Он
затаил дыхание и начал пробовать ухватиться за  край  дверцы  то  так,  то
этак, решая техническую задачу: как поднять  свой  скелет  в  вертикальное
положение. Уэрри ничего не заметил. Он  вышел  из  машины,  поправил  свою
фуражку, проверил, как поживают в снегу его сверкающие  сапоги,  расправил
на спине мундир и осторожной походкой подошел к Морлачеру.
     - Привет, Бак, - произнес он. - Охотитесь на уток?
     - Уходи, Эл! Я занят.
     Морлачер продолжал смотреть вверх, глаза его прятались  за  осколками
голубого неба. Это был крупный, чересчур полный мужчина  с  медного  цвета
волосами  и  треугольными  розовыми  пятнами  на  щеках.  Губы  его   были
раздвинуты в оскале и обнажали зубы, казавшиеся нечеловечески массивными и
сильными, с тяжелыми коренными  зубами  вместо  резцов.  Хэссон  сразу  же
почувствовал перед ним страх.
     - Да, я вижу, что вы заняты, - любезно проговорил Уэрри. - Мне просто
стало любопытно, чем это вы заняты.
     - Что это не тебя нашло? - На лице Морлачера  отразилась  нетерпение,
он опустил голову и уставился на Уэрри  -  Ты,  же  знаешь,  что  я  делаю
работу, которую должен был бы делать ты, если бы  у  тебя  не  была  кишка
тонка. Почему бы тебе не вернуться в свою машинку и - не предоставить  мне
действовать? Договорились?
     Уэрри обернулся  к  Хэссону,  который  сумел-таки  принять  положение
"стоя", и теперь он крепко держался обеими руками за дверцу автомобиля.
     - Ну, послушайте-ка, Бак, - продолжал настаивать Уэрри, - с чего  это
вы...
     - Этой ночью они опять были там, наверху, - перебил его  Морлачер.  -
Устроили свою грязную вечеринку... Ворвались в мое здание  -  ВОРВАЛИСЬ  в
него, слышите? И что вы в связи с этим предпринимаете? Ничего. Вот что  вы
предпринимаете - НИЧЕГО!
     Морлачер ощерился и  направил  свой  зеркальный  взгляд  на  Хэссона,
словно  только  сейчас  впервые  его  заметил.  Хэссон  все  еще   пытался
определить, сможет ли стоять, ни на что не опираясь, и  отрешенно  смотрел
вдаль. Краем глаза он заметил какое-то движение и, подняв  взгляд,  увидел
падающего вниз летуна.
     - Там может засесть еще парочка, - продолжал Морлачер, - и  если  это
так, мы со Старром выкурим их и сами ими займемся. По старинке.
     - Ни к чему такие разговоры, - запротестовал Уэрри.
     Они  изумленно  смотрел  на  Морлачера,   пока   спускающийся   летун
приближался к нему сверху. Это был  юнец  с  жиденькой  бородкой  в  синем
летном костюме с переброшенным за  спину  помповым  ружьем.  На  глазах  у
Хэссона он положил руку на пояс и в трех метрах над землей  отключил  свое
антигравитационное устройство. Он тут же упал, но сохранившаяся от  спуска
по кривой инерция бросила его на Уэрри, и тот растянулся на снегу.
     - Извините, Эл. Извините, ради Бога  извините.  -  Юнец  помог  Уэрри
встать и начал отряхивать с него снег.  -  Это  чистая  случайность!  Меня
ослепило солнце. Все так искрится!
     По ходу дела он лукаво подмигнул Морлачеру.
     Хэссон почувствовал, как в жилах его закипает адреналин. Он неотрывно
глядел на Эла Уэрри, ожидая, что тот адекватно отреагирует на  сложившуюся
ситуацию. Но Уэрри стоял неподвижно и неуверенно смотрел  на  согнувшегося
перед ним гонца, который с наигранной заботливостью отряхивал ему  одежду.
"Сейчас, - мысленно  приказывал  ему  Хэссон,  -  сейчас,  пока  время  не
упущено. Сейчас, когда он перед тобой со всем своим нахальством".
     Уэрри потряс головой и - о, позор! - жалко улыбнулся.
     - Знаешь что, Старр Приджен? По-моему, ты так никогда  и  не  освоишь
аппарат.
     - Знаете, Эл, по-моему, вы правы.
     Юнец заржал и тут же, точно так же, как  это  совсем  недавно  сделал
Морлачер, повернулся и уставился на Хэссона, словно  впервые  его  увидел.
Хэссон,  ветеран  тысячи  таких   столкновений,   опознал   подражательную
вторичность этой привычки и сразу же догадался, что Морлачер -  главный  в
этой паре. Он по-прежнему опирался на дверцу машины, усилием воли  пытаясь
унять боль в  спине.  Приджен  направился  к  нему.  Боль  в  позвоночнике
вспыхнула с новой  силой:  сейчас  это  были  механические  подшипники,  в
которые кто-то подсыпал абразивного порошка, лишив таким  образом  Хэссона
способности двигаться.
     - А это, должно быть, кузен Эла из Англии, - сказал  Приджен.  -  Как
вам нравится Канада, кузен Эла?
     - У меня не было времени  составить  определенное  мнение,  -  ровным
голосом ответил Хэссон.
     Приджен оглянулся на остальных.
     - Ну не милое ли  у  него  произношение?  -  Он  снова  повернулся  к
Хэссону. - А видели ли вы что-нибудь глупее этого столкновения?
     - Я и его как следует не видел.
     - Нет? - Приджен несколько секунд критически рассматривал Хэссона.  -
Вы что, калека, что ли?
     К своему ужасу Хэссон  почувствовал,  что  губы  его  складываются  в
подобие улыбки.
     - Почти.
     - Ага.
     Приджен с недовольным видом отошел и  встал  рядом  с  Морлачером,  и
Хэссон понял, что это Морлачер подозвал его легким кивком. Догадка  об  их
отношениях подтвердилась, но это знание было бесполезным.
     - Ты что-нибудь там увидел? - обратился Морлачер к  Приджену,  словно
они были одни и ничего не произошло.
     - Не-а. Если там кто несть, то он держится подальше от окон.
     - Я поднимусь с тобой.
     Морлачер стал затягивать ремни своего аппарата.
     - Только если вы  не  будете  брать  с  собой  это  ружье,  -  сурово
проговорил Уэрри. - Мы не можем допустить, чтобы вы стреляли в людей.
     Морлачер продолжал обращаться только к Приджену:
     - Я захвачу это ружье с собой, и если кого-нибудь увижу, то  буду  по
ним палить.
     - Ну, не знаю, как вы, - вдруг бодро и  жизнерадостно  сказал  Уэрри,
повернувшись к Хэссону, -  а  я  проголодался.  Пошли,  Роб:  Мэй  на  нас
рассердится, если мы опоздаем к отбивным.
     Полицейский вернулся к машине и буквально рухнул на сиденье, заставив
машину закачаться на рессорах. Хэссон, который только  что  убедился,  что
теперь может двигаться, снова опустился в машину и  захлопнул  дверцу.  Он
положил руки на колени  и  неподвижно  смотрел  перед  собой,  пока  Уэрри
запускал  двигатель,  описывал  полукруг  по  неровному  снегу  и  выводил
автомобиль обратно на дорогу. Но Хэссон выдержал всего минуту.
     - Эл, - сказал он негромко, - вы будете делать вызов?
     - Вызов? - Казалось, Уэрри искренне удивлен. - С чего это?
     - Вы же видели, как Приджен совершил самое  серьезное  нарушение:  он
нес ружье на обычном ремне. И Морлачер тоже собирается это сделать.
     - Я бы не стал об этом беспокоиться. Кроме того, это  происходило  на
территории, принадлежащей Баку.
     - Это не имеет значения для воздушных законов.
     Уэрри расхохотался:
     - Расслабься, Роб. Это же не старая добрая Англия. Здесь нет толпы. У
нас миллионы квадратных километров дикой местности, где можно ронять  хоть
целые городские кварталы, и никто даже не обратит внимания.
     - Но...
     Хэссон покрепче сжал колени, так что  костяшки  пальцев  обозначились
сквозь кожу как белые холмики,  перерезанные  тонкой  розовой  линией.  Он
понял, почему не может вспомнить своей первой встречи в  Уэрри:  человека,
которым он считал Уэрри, просто не существовало.
     -  Знаете,  ведь  Приджен  сбил  вас  специально,  -  сказал  Хэссон,
напоминая себе, что это не его дело, но он не в силах был остановиться.
     - Он всегда так балуется, - небрежно отозвался  Уэрри.  -  Весельчак.
Это ничего не значит.
     "А ВОТ ТУТ ВЫ ОШИБЛИСЬ, - подумал Хэссон. - В ЭТОМ-ТО СУТЬ ДЕЛА".
     - Из того, что я видел...
     - А я думал, что ты ничего не видел, - смешался Уэрри. - Когда  Старр
тебя спросил, ты сказал, что ничего не видел.
     - Да, но...
     Хэссона задело замечание  Уэрри,  главным  образом  из-за  того,  что
спорить с ним было бессмысленно, и он  погрузился  в  обиженное  молчание.
Машина въехала в деловой район  Триплтри,  и  Хэссон  стал  изучать  облик
незнакомых магазинов и деловых зданий.  Он  отметил  про  себя,  насколько
по-разному можно сочетать окна, стены и двери, и ностальгически  сравнивал
увиденное со скромной  архитектурой  сельских  поселков  Англии.  Наступил
обеденный перерыв, и тротуары были запружены людьми. Многие  носили  яркие
летные костюмы, отлично защищавшие от холода. Два полисмена - один толстый
и пожилой, другой еле достигший юношеского возраста -  дружелюбно  кивнули
Уэрри, когда машина притормозила на перекрестке. Тот изобразил пародию  на
официальное приветствие, потом кивнул и  ухмыльнулся,  снова  ощущая  себя
удобно и надежно в достойной роли  -  а  толстяк  показал,  что  действует
воображаемыми ножом и вилкой. Оба полисмена сразу же повернулись и  быстро
вошли в закусочную.
     - Вечно жуют, эти двое, - заметил Уэрри. - Ну,  по  крайней  мере,  я
всегда знаю, где их найти.
     Хэссон изумился тому, насколько неформальны  отношения  Уэрри  с  его
подчиненными. Он воспринял это как еще один знак того, что он окончательно
запутался в чуждом ему мире.  Хэссон  уже  начал  тонуть  в  новых  волнах
депрессии, когда заметил, что машина, проехав всего три-четыре центральные
улицы, въезжает в жилые районы.
     - Сколько жителей в Триплтри? - спросил он, оглядываясь по сторонам.
     - По последней переписи двадцать шесть тысяч. - Уэрри бросил на  него
смеющийся взгляд. - Но мы все равно называем его  крупным  центром.  Когда
провинции стали  автономными  и  заимели  собственные  правительства,  они
захотели по возможности больше напоминать настоящие страны. Поэтому уставы
принимали только для городов. В Альберте нет  ни  деревень,  ни  поселков.
Только города. Сотни.
     Он  расхохотался  и   приподнял   козырек   фуражки.   К   нему   его
жизнерадостность явно вернулась.
     - Понятно. - Хэссон постарался усвоить эту информацию. - И сколько же
человек в вашем отделении?
     - Непосредственно на дежурствах четверо. Ты  видел,  как  в  столовку
Ронни входила половина моего состава. Вторая половина занимается воздушным
движением.
     - Похоже, что людей маловато.
     - Я управляюсь, и это дает мне официальный статус начальника полиции.
Если я переведусь в большой город, то только на должность начальника.
     Хэссон попытался представить  себе,  как  можно  создать  эффективную
полицейскую службу с помощью четырех  полисменов,  но  его  воображение  с
такой задачей не справилось. Он уже  собирался  задать  очередной  вопрос,
когда Уэрри притормозил и свернул в небольшой переулок с белыми каркасными
домами. Здесь снег не убирали, в отличие от центральных улиц, и  он  лежал
вдоль дороги холмами шоколадного цвета. У Хэссона заколотилось сердце:  он
понял, что они приехали к Уэрри и сейчас их встретят его домочадцы. Машина
с хрустом остановилась в центре переулка, перед домом, наполовину  скрытым
несколькими молодыми елочками.
     - Ну, вот и прибыли, - весело сказал  Уэрри.  -  Роб,  ты  уже  скоро
будешь за столом.
     Хэссон попытался улыбнуться.
     "Не забывайте, - однажды  сказал  ему  доктор  Коулбрук,  -  человек,
перенесший нервное расстройство и  успешно  с  ним  справившийся,  гораздо
лучше готов к жизни, чем тот, кто ни разу  не  пережил  этого.  Борьба  за
самообладание вскрывает внутренние резервы  и  силы,  которые  при  других
обстоятельствах остались бы невостребованными".
     Вспомнив эти слова, Хэссон попытался найти в них утешение. Не глядя в
сторону дома из опасения встретить взгляд незнакомого человека, он  открыл
дверцу машины и вышел Недавняя разминка у отеля, оказывается, помогла  ему
раскрепостить мышцы позвоночника и бедренного отдела, и  теперь  он  встал
совершенно нормально. Обрадованный этим,  Хэссон  настоял  на  том,  чтобы
взять из рук Уэрри два своих чемодана и нести их к дому самому.
     Уэрри красивым жестом распахнул наружную и внутреннюю двери и  провел
его в теплый мир ароматов кухни, войсковой мастики и  камфары.  Справа  из
маленькой прихожей наверх вела  лестница.  Прихожая  казалась  еще  теснее
из-за старомодной вешалки, топорщившейся многочисленной  верхней  одеждой,
стегаными летными костюмами и АГ-ранцами.  На  стенах  в  рамочках  висели
фотографии и несколько довольно беспомощных акварелей. Все  это  создавало
удивительно домашнюю  атмосферу,  которая  заставила  Хэссона  еще  острее
ощутить свое одиночество: этот дом был не его домом.
     Подавленный и загнанный в угол, он оглядывался по сторонам.
     И вдруг дверь в дальнем  конце  прихожей  открылась  и  оттуда  вышла
женщина лет тридцати. Среднего роста, светловолосая, с  узкими  бедрами  и
довольно пышным бюстом - точь-в-точь те красотки  с  пухленькими  губками,
каких Хэссон видел в старых плоскоэкранных кинофильмах.  "Вот,  -  подумал
он, - девушка из бара, любящая свою работу, подружка  гангстера,  девчонка
на  заднем  сиденьи  мотоцикла,  официантка  придорожного  кафе,  за   чью
благосклонность водители грузовиков колотят друг друга  ножками  стульев".
Женщина была одета под стать этой  многогранной  роли:  туфли  на  высоком
каблуке, облегающие брюки а-ля тореадор и белая футболка. Хэссон  не  смог
заставить себя посмотреть ей в глаза.
     -  Мэй,  -  произнес  Уэрри  голосом,  полным  гордости,  -  я   хочу
представить тебе моего кузена, Роба Холдейна. Он уже несколько дней в пути
и проголодался. Правда, Роб?
     - Правда, - согласился  Хэссон,  смиряясь  с  тем,  что  у  него  нет
возможности дипломатично заставить Уэрри понять, что сейчас  больше  всего
на свете ему необходимы одиночество и покой. - Рад с вами познакомиться!
     - Взаимно, Роб.
     Мэй взяла его протянутую  руку  и  в  момент  прикосновения  внезапно
улыбнулась одновременно смущенно и открыто, словно между ними  обнаружился
какой-то  неожиданный  магнетизм,  заставший  ее  врасплох.  Приемчик  был
настолько избитый, что Хэссон смутился, но в то же время почувствовал себя
польщенным. Уэрри радостно улыбался.
     - Нам надо бы выпить. Где бутылка, Роб?
     - Вот она.
     Хэссон обнаружил, что сунул фляжку с виски себе в карман. Он как  раз
вытаскивал ее, когда к ним присоединилась остролицая угловатая женщина лет
шестидесяти. Одета она была празднично, словно собралась в гости.  На  ней
была масса украшений, а волосы подкрашены в тон костюму из меднотекса.
     - А это Джинни Карпентер,  мать  Мэй,  -  объявил  Уэрри.  -  Джинни,
познакомься с Рабом.
     - Очень приятно. - Она посмотрела на Хэссона сквозь прищуренные  веки
и даже не сделала попытки пожать протянутую ей руку. - Вы тот, кто чуть не
кокнулся в машине?
     Хэссон был ошарашен.
     - Да, конечно...
     - Что, у вас в Англии нет хороших больниц?
     - Ну, Джинни, - примиряюще влез в разговор  Уэрри,  -  Роб  провел  в
больнице  столько,  сколько  надо  было.  Здесь  он,  чтобы  отдохнуть   и
восстановить силы.
     - Ему это не помешает, -  согласилась  Джинни,  продолжая  критически
рассматривать Хэссона. -  Посмотрим,  каков  он  будет  через  два  месяца
нормального режима.
     Хэссон попытался придумать быстрый ответ, который дал бы этой женщине
понять, что он всю жизнь предпочитал хорошо питаться и намерен это  делать
и после того, как уедет из Канады, но резкие манеры старушки  смутили  все
его мысли. Хэссон уставился нанес,  онемевший  и  беспомощный,  и  пытался
найти нужные слова.
     - Вы собирались хлебнуть разок? - спросила Джинни,  опередив  его,  и
многозначительно  посмотрела  на  фляжку  в  его  руке.  -  Если  вам  это
необходимо, так давайте, не стесняйтесь. Запах алкоголя меня не беспокоит.
     Фраза, которую Хэссон отчаянно  пытался  сложить  в  голове,  тут  же
рассыпалась на мелкие кусочки, и он окончательно лишился дара речи.
     Уэрри  радостно  кивал,  словно  наслаждался  поддразниванием  давних
друзей,  Мэй  по-прежнему  смотрела   на   гостя   с   изумленным   видом,
распространяя волны туманной нежности. Хэссон  с  трудом  подавил  желание
убежать.
     - Это моя бутылка, Джинни, - проговорил наконец Уэрри. -  Роб  принес
ее из машины.
     - Так почему он этого  не  сказал?  -  рявкнула  Джинни,  направляясь
обратно в комнату, из которой появилась. - Я поставлю  жариться  отбивные.
Идем, девочка! Ты сегодня что-то не очень стараешься, а у нас масса дел.
     Мэй послушно пошла  за  ней  и,  закрывая  дверь,  бросила  последний
влажный взгляд на Хэссона.
     - Джинни настоящая чудачка, - со смехом заметил Уэрри.  Видел  бы  ты
свое лицо, когда она отпустила эту фразочку насчет того, чтобы заложить за
воротник!
     Хэссон болезненно улыбнулся, недоумевая про себя,  как  этот  человек
может быть настолько нечутким.
     - Я немного устал. Если вы не возражаете, я бы хотел подняться к себе
в комнату.
     - Ты  к  нему  едва  прикоснулся,  -  разочарованно  произнес  Уэрри,
присматривая фляжку на свет. - Я купил специально для тебя.
     - Спасибо, но я... Моя комната наверху?
     - Иди за мной.
     Уэрри подхватил чемоданы и повел Хэссона вверх по узкой лестнице. Они
оказались  в  приятной  квадратной  комнате  с  двуспальной   кроватью   и
фотографиями хоккейных команд  по  стенам.  Мебель  была  современная,  за
исключением застекленного книжного шкафа, наполненного  книгами  в  темных
переплетах, на истертых корешках которых остались отдельные блестки золота
и серебра. В комнате было два окна, из которых  струился  яркий  свет;  он
создавал  в  комнате  ощущение  простора,  напоминая  пассажирский   салон
летающей лодки,  в  которой  Хэссон  пересек  Атлантику.  Хэссон  осмотрел
комнату.  Итак,  на  ближайшие  месяцы  это  его  крепость.  Он  проверил,
запирается ли дверь, и почти сразу же нашел  самое  подходящее  место  для
переносного телевизора.
     - Ванная и туалет прямо по лестничной площадке, - услужливо подсказал
Уэрри. - Как только разберешься,  спускайся  на  ленч.  Тео  сегодня  рано
вернется из школы и обязательно захочет с тобой познакомиться.
     - Я скоро спущусь, - ответил Хэссон, мечтая только о  том,  чтобы  Эл
ушел. Оставшись один, он сразу же лег на постель и стал  уговаривать  свое
тело расслабиться.
     "Где они? - думал Хэссон. - Где те внутренние резервы и силы, которые
обещал мне доктор Коулбрук?"
     Он прижал тыльную сторону ладони к губам и  закрыл  глаза,  чтобы  не
видеть безжалостное белое сияние, осадившее его крепость со всех сторон.



                                    3

     Первая трапеза в жилище Уэрри оказалась еще  большим  испытанием.  На
круглом столе в кухне стояло четыре прибора, тот, что  предназначался  для
Хэссона, был обозначен полным стаканом чистого виски, при  каждом  взгляде
на который у Хэссона подступала к горлу тошнота. Он сел с Уэрри и  Мэй,  а
мамаша с повисшей на верхней губе черной сигаретой дирижировала всем, стоя
у плиты. Она  лично  наполняла  тарелки  из  разных  посудин,  совсем  как
армейский  повар,  и  не  обращала  никакого  внимания  на   высказываемые
пожелания.  Хэссон,  который  любил  хорошо  прожаренное   мясо,   получил
клиновидный пласт, дочерна обуглившийся снаружи, но сочащийся  розовым  из
нескольких трещин.
     - Мне соуса не надо, - сказал он, когда Джинни потянулась за огромным
черпаком.
     - Это едят с соусом, - ответила она, залив все, что было на  тарелке,
илистой жидкостью. Хэссон взглянул на Уэрри,  надеясь,  что  тот  выполнит
свои обязанности хозяина дома и придет к нему на  выручку,  но  Уэрри  был
поглощен тем, что строил рожи Мэй и пытался сорвать с ее  волос  ленточку.
На нем по-прежнему была полная форма, только без фуражки, и он походил  на
солдата, флиртующего с очередной девицей. Мэй в  ответ  только  хмурилась,
трясла головой и все время  приглаживала  обеими  руками  волосы  -  жест,
вероятно, рассчитанный на  то,  чтобы  продемонстрировать  пышность  своих
кудрей. Хэссон был невольно зачарован и все время смущался из-за того, что
взгляд Мэй то и дело с поразительной  непосредственностью  устремлялся  на
него. В отчаянии ожидая, пока усядется Джинни, он  попытался  отвлечься  с
помощью виски, отхлебывая крошечные глотки, которых  едва  хватало,  чтобы
смочить  губы.  Ожидавшие   впереди   месяцы   внезапно   показались   ему
невыносимыми: испытание на выносливость, которое он явно не выдержит, если
безотлагательно не укрепит свою защиту.
     - Эл, - проговорил Хэссон, стараясь, чтобы его голос звучал небрежно,
- есть ли здесь поблизости магазины, где можно купить или  взять  напрокат
переносной телевизор?
     Уэрри поднял брови.
     - Что за дикая идея! У нас тут в гостиной новый  телик  с  трехмерным
изображением. Двухметровая сцена. Мэй и Джинни вечно  его  смотрят,  и  ты
можешь сидеть с ними, когда вздумается. Правда же, Мэй?
     Мэй кивнула:
     - Сегодня идет "Клуб Набиско".
     Хэссон попытался улыбнуться, будучи не в  состоянии  признаться,  что
собирается запереться в своей комнате и превратить  ее  в  кусочек  родной
земли. Он намеревался включать только британские программы по  спутниковой
системе.
     - Э-э... Я в эти последние дни плохо сплю. Вернее, в последние  ночи.
Телевизор в комнате необходим мне на тот случай, если я не смогу заснуть.
     -  Он  будет  мешать  нам  спать,  -   вставила   Джинни   Карпентер,
присоединяясь к ним с полной тарелкой.
     - Я буду пользоваться наушниками. Нет необходимости...
     - Зачем эти ненужные  траты,  когда  прямо  в  гостиной  стоит  новый
приемник с трехмерным изображением  и  двухметровой  сценой,  -  настаивал
Уэрри. - Но вот что я сделаю: я захвачу тебя с  собой  в  город  утром  во
вторник и познакомлю со своим  приятелем  Биллом  Рэтцином.  Он  тебе  это
устроит за сходную цену.
     Хэссон прикинул про себя и решил, что не сможет ждать четыре дня.
     - Спасибо, но если вы не возражаете, я хотел бы...
     - Обед стынет, - укорила его Джинни.
     Хэссон  опустил  голову  и  начал  есть.  Лосятина  оказалась  вполне
съедобной, но ее вкус, все-таки ощущавшийся  через  обильный  слой  соуса,
сильно напомнил ему  крольчатину.  Проглотив  несколько  кусочков,  Хэссон
начал тянуть время, выбирая  кубики  моркови,  щедро  покрытые  коричневым
сахаром и напоминавшие ему конфеты. Уэрри первым заметил,  что  у  Хэссона
нет аппетита, и стал громко его подбадривать. Замолчал  он  только  тогда,
когда Джинни объяснила, что люди, привыкшие к низкому уровню жизни,  часто
не в состоянии принимать высококалорийную пищу. Хэссону удалось  придумать
несколько подходящих реплик, но каждый раз, когда он собирался облечь их в
слова, перед ним вставали полные паники глаза отца:  "Все  будут  на  тебя
СМОТРЕТЬ".
     Мэй Карпентер по-прежнему бросала на  него  сочувствующие  взгляды  и
делала демонстративно-тактичные попытки поговорить о том, как  он  перенес
дорогу, но в результате ее  усилий  Хэссон  почувствовал  себя  еще  более
неловким  и  неумелым.  Он  сосредоточился  на  том,  чтобы  не   задевать
болезненные язвочки во рту, и молил Бога, чтобы ленч поскорее закончился.
     - Великолепно, - объявил Уэрри, как только допил кофе. - Я съезжу  на
часок в участок. Надо удостовериться, что у меня по-прежнему есть участок.
Потом я заберу Тео из школы и привезу домой.
     Воспользовавшись предоставившейся возможностью, Хэссон вышел вслед за
Уэрри в прихожую.
     - Послушайте, Эл: я превратился в настоящего телефанатика с тех  пор,
как появилось это трехмерное изображение. Можно мне поехать с вами в город
и купить телевизор сегодня же?
     - Если хочешь. - Вид у Уэрри был удивленный. - Берите пальто.
     Выйдя на улицу, Хэссон сразу же увидел, что погода  переменилась.  На
небо надвинулась завеса из низких облаков, а в воздухе  ощущался  холодный
металлический запах, обещавший снегопад. На этом свинцовом фоне ярко,  как
неоновые трубки,  сияли  прочерченные  светом  воздушные  дороги-городской
системы  управления.  Мрачные  облака  напомнили  Хэссону  зимние  дни   в
Британии, и это немного улучшило его настроение. В сером мире его  спальня
станет надежным и теплым коконом. Хэссон запрет дверь, опустит  занавески,
а общество телевизора и бутылки избавит его от  необходимости  думать  или
жить собственной жизнью.
     По  дороге  в  город  он   осматривался   с   чувством,   близким   к
удовлетворению,  замечая  одну  за  другой  сцены,   словно   сошедшие   с
рождественских  открыток.   Машина   ехала   по   главной   улице,   когда
радиоприемник громко зашипел и послышался вызов.
     - Эл, это Генри Корзин, - произнес мужской голос. - Я  знаю,  что  ты
просил сегодня днем тебя не вызывать и все такое  прочее,  но  у  нас  тут
серьезное воздушное столкновение и, по-моему, тебе следует подъехать.
     - ВС? - В голосе Уэрри прозвучала  заинтересованность.  -  Кто-нибудь
срезал дорогу? Летел вне луча?
     - Нет. Какие-то ребята бомбили восточный въезд,  и  один  из  них  не
рассчитал и врезался прямо в какого-то типа. Наверное, оба погибли. Ты  бы
лучше приехал, Эл.
     Уэрри зачертыхался  и,  выслушав  от  полисмена  подробности,  бросил
машину в ближайший переулок. Он  включил  аварийный  фонарь  и  сирену,  и
редкие машины стали расступаться перед ним в серой дымке.
     - Извини, Роб, - сказал Уэрри. - Я постараюсь  управиться  как  можно
скорее.
     - Ничего, - отозвался Хэссон, и его ощущение отгороженности  исчезло.
В своей работе он не раз видел результаты неудачных  бомбежек  и  знал,  в
какую ситуацию сейчас  попадет  Уэрри.  С  появлением  автомобиля  человек
превратился в самое быстрое существо на земле, получив таким образом новую
степень свободы. Этой свободой  не  могли  разумно  распорядиться  многие,
результатом чего явилась смертность в тех же мрачных масштабах, что  и  от
древних  "бичей"  -  войн,  голода  и  болезней.  Потом  человек  научился
по-дзюдоистски распоряжаться силой тяжести, заставив  ее  работать  против
самой себя, и стал самым быстрым существом в воздухе, опять получив  новую
свободу: виться жаворонком,  обгонять  орла,  седлать  радугу  и  идти  за
закатом по алому краю мира. Пятый всадник  на  крылатом  коне  начал  свой
путь.
     Юнец, который прежде  укокошил  бы  себя  и  нескольких  приятелей  с
помощью мотоцикла или быстрой машины, получил теперь новый  набор  опасных
фокусов. Мальчишки должны были непременно доказать, что они бессмертны - и
зачастую  доказывали  обратное.  Любимой  игрой  молодежи  был  "воздушный
бояка": двое игроков высоко в воздухе хватали друг друга и  камнем  падали
вниз, поскольку поля их АГ-аппаратов нейтрализовали друг друга.  Тот,  кто
первым разжимал руки, чтобы остановить падение,  считался  проигравшим,  а
второй, особенно если он продолжал падение  до  самой  последней  секунды,
становился победителем, несмотря на  то,  что  на  деле  победитель  часто
оказывался проигравшим, не рассчитав высоты и в результате попадая  или  в
инвалидное кресло, или на стол в морге.
     "Бомбежка" была еще одной игрой, которой забавлялись в те дни,  когда
низкая облачность скрывала игроков от глаз блюстителей порядка. Кто-нибудь
занимал место в облаке над воздушном дорогом,  отключал  энергию  и  падал
вниз через поток  пролетающих,  как  правило,  совсем  не  управляя  своим
спуском.  Целью  было  вселить  ужас  в  души   добропорядочных   летунов,
возвращающихся с работы, и эта цель как правило  достигалась,  потому  что
любой   человек,   трезво   задумывающийся   над   происходящим,   понимал
невозможность  достаточно   точной   оценки   углов   сближения,   которая
гарантировала бы от столкновения. Не раз Хэссону приходилось делать  уколы
обезболивающего бомбившему и его жертве, но чаща он  беспомощно  наблюдал,
как пятый всадник прибавляет к своему счету новые значки в виде гробиков.
     Уэрри включил микрофон:
     - Генри, ты нашел удостоверения личности?
     - Есть кое-что. Парнишка, который это  сделал,  проходит  как  Мартин
Прада,  с  адресом  в  Стеттлере.  -  После  короткой  паузы,  этот  Генри
раздраженно продолжил: - Он, наверное, все утро просидел в "Чинуке".  Если
там прошлой ночью было сборище, то они могли как раз  заскучать.  Примерно
час назад облака окутали отель, так что они могли свободно лететь, куда им
вздумается.
     - А как насчет второго типа?
     - Могу только сказать, что он не  местный.  Судя  по  экипировке,  из
Штатов.
     - Только этого нам не хватало, - с горечью проговорил Уэрри.  -  Юнец
наверняка напичкался наркотиками.
     - Эл, он налетел на фонарный  столб,  -  обиженным  тоном  отозвалось
радио. - Я не собираюсь копаться в этом месиве и искать следы уколов.
     - Ладно, я приеду через пару минут. - Уэрри отключил связь  и  искоса
взглянул не Хэссона. - Если тут оказался гражданин США, то бумаг  будет  в
три раза больше. Вот ведь невезуха!
     "Его или твоя?" - подумал Хэссон. А вслух произнес:
     - А что у вас с наркотиками?
     - Большая часть  традиционных  отошла,  не  считая  ЛСД.  Им  немного
пользуются, но эмпатин становится настоящей  проблемой.  -  Уэрри  покачал
головой и подался вперед, осматривая горизонт. - Вот чего я совершенно  не
могу понять, Роб. Я могу понять, когда парнишки хотят прибалдеть, но чтобы
залезать друг к другу в мозги, думать мысли другого... Знаешь,  мы  иногда
привозим их в отделение ночью,  и  несколько  часов,  пока  эта  штука  не
выветрится, они на самом деле не знают, кто они. Иногда двое называют одно
и то же имя и адрес. Один из них серьезно считает, что он - другой. Почему
они это делают?
     - Дело в группе, - ответил Хэссон. - Групповое мышление  всегда  было
важным для ребят, а благодаря эмпатину оно стало реальностью.
     - Я оставляю такие вещи психиатрам.
     На дороге показалась группа автомашин со сверкающими огнями, и  Уэрри
отключил  сирену.  Окраины  городка   остались   позади,   теперь   вокруг
расстилалась белая равнина, которую,  казалось,  люди  покинули  навсегда.
Параллельно дороге, в сотне метров над нею шло  два  воздушных  тоннеля  с
колоколообразными входами - лазерные проекции  желтого  и  ярко-малинового
цвета, направлявшие летунов в город и из него. Внутри этих  нематериальных
тоннелей двигался постоянный поток летящих.  Множество  любопытных  парило
над местом происшествия.
     Уэрри остановил машину, вышел и пробрался к группе  мужчин,  двое  из
которых были в полицейской летной форме. На  земле  лежали  два  предмета,
накрытые  черными  пластиковыми  простынями.   Хэссон   отвел   взгляд   и
старательно начал думать о своем будущем телевизоре. Тем  временем  кто-то
приподнял простыни, чтобы Уэрри обследовал то, что  находилось  под  ними.
Уэрри минуту поговорил с  остальными  членами  группы,  потом  вернулся  к
машине, открыл заднюю дверцу и достал свои летный костюм.
     - Мне придется на некоторое время  подняться  наверх,  -  сказал  он,
натягивая изолирующий  комбинезон.  -  Генри  поймал  своим  радаром  пару
сигналов и считает, что там может оставаться еще кое-кто из этих прыщей.
     Хэссон вгляделся в непроницаемый облачный слой.
     - Они просто психи, если это так.
     - Знаю, но нам надо подняться, пальнуть пару раз  и  вообще  проявить
себя. Пусть  добропорядочные  жители  видят,  что  мы  работаем.  -  Уэрри
застегнул молнию: он снова выглядел  решительным  и  умелым.  -  Роб,  мне
страшно неприятно просить тебя, но ты не мог бы проехать на  машине  через
город и забрать моего парня, Тео, из школы?
     - С удовольствием, только скажите, как ехать.
     - Я бы не стал просить, но я обещал ему...
     - Эл, нет проблем, - успокоил его  Хэссон,  не  понимая,  почему  тот
вдруг стал таким неуверенным.
     - Есть небольшая проблема. -  Уэрри  помедлил,  странно  смущаясь.  -
Видишь ли... Тео слепой. Тебе придется ему назваться.
     - О! - У Хэссона не нашлось слов. - Мне очень жаль.
     - Это не навсегда, - поспешно объяснил Уэрри. - Через  пару  лет  они
его вылечат. Через пару лет он будет в полном порядке.
     - Как я его узнаю?
     - Нет проблем! Это не  специальная  школа.  Просто  поищешь  высокого
парнишку с сенсорной палкой.
     - Ладно.
     Хэссон постарался запомнить, как проехать  к  школе.  Интересно,  как
могут сложиться его отношения со слепым парнишкой. Тем временем он  помимо
воли  завороженно  следил  за  приготовлениями  Уэрри  к  полету,  за  тем
бессознательным ритуалом, который всегда совершают профессионалы, готовясь
вступить во враждебную среду. Все ремни как следует затянуты и застегнуты.
Фонари на плечах и лодыжках работают  нормально.  Аккумуляторы  в  хорошем
состоянии и дают достаточную величину тока. Все  сети,  веревки  и  сумки,
необходимые для работы воздушного  полисмена,  на  месте  и  сложены,  как
полагается. Обогреватель  костюма  работает.  Лицевой  щиток  закреплен  в
спущенном  положении,  радар  на   шлеме   работает.   Генератор   АГ-поля
разогрелся, и все управление на панели поясного ремня стоит на  готовности
к взлету.
     Мысленно  выполняя  предполетную  подготовку,  Хэссон  на   мгновение
потерял бдительность и представил себе то, что  должно  произойти  дальше:
небрежный прыжок, который превратится в головокружительный взлет, ощущение
того, что падаешь ВВЕРХ, под ногами, кружась,  уменьшается  узор  полей  и
дорог, - и мышцы его  желудка  резко  сжались,  выбросив  в  горло  кислую
отрыжку. Он с усилием сглотнул  и  постарался  отвлечься,  устраиваясь  за
рулем и разглядывая панель.
     - Встретимся дома, - сказал Уэрри, - как только я освобожусь.
     - До встречи, - флегматично отозвался Хэссон, стараясь  не  смотреть,
как Уэрри нажимает кнопки на поясе и всплывает в  холодное  серое  небо  в
центре  невидимой  энергетической  сферы,  его  собственной  Вселенной,  в
которой не действуют незыблемые законы природы.  Двое  других  полицейских
взлетели одновременно  с  ним:  энергично  выпрямив  ноги,  откинув  назад
головы, они осторожно поднялись в переполненный людьми воздух.
     Хэссон включил двигатель, развернул машину и поехал обратно в  город.
Хотя все  еще  была  середина  дня,  небо  заметно  потемнело,  облачность
сгустилась,  и  полупрозрачная  пастельная  геометрия  системы  управления
воздушным движением в Триплтри ярко и аляповато светилась над головой.  Он
без труда сориентировался и добрался  до  торгового  центра:  ему  помогла
четкая поквартальная планировка города. Хэссон уже выезжал из центра,  как
вдруг принял неожиданное решение  немедленно  купить  желанный  телевизор.
Снизив скорость, он принялся рассматривать витрины магазинов, мимо которых
проезжал, и уже через несколько секунд обнаружил торговца электротоварами.
Он припарковал машину недалеко от  полной  всевозможных  образцов  техники
витрины и  подошел  к  магазину,  робко  радуясь  перспективе  предстоящих
безмятежных вечеров. Но когда он попробовал  повернуть  ручку,  стеклянная
дверь отказалась открываться.
     Хэссон отступил и недоверчиво всмотрелся в освещенные недра магазина.
Он был страшно удивлен: как это торговая  точка  в  центре  -  пусть  даже
маленькая - могла так рано закрыться. Хэссон проклинал  свое  невезение  и
чувствовал себя обиженным и обманутым. Впрочем, вскоре он заметил, что  за
ним  наблюдает  какой-то  человек  из  соседнего  магазинчика.  Не   желая
отказаться от электронного фетиша, который уже почти был у него  в  руках,
Хэссон вошел в соседний магазин и обнаружил, что тот  специализируется  на
здоровом питании. Полки были заставлены  пакетами  и  бутылочками,  воздух
переполнен противоречивыми запахами дрожжей, солода и трав. За  неопрятным
прилавком  стоял  маленький  немолодой  азиат  и  рассматривал  Хэссона  с
пониманием и сочувствием.
     - Рядом, - сказал Хэссон. - Что происходит рядом? Почему  там  никого
нет?
     - Бен вышел минут на пять. - Маленький  азиат  говорил  четким  сухим
голосом. - Он сейчас вернется.
     Хэссон нахмурился и переступил с ноги на ногу.
     - Я не могу ждать. Я должен быть в другом месте.
     - Бен может придти в любую  минуту,  даже  в  любую  секунду.  Вы  не
опоздаете, мистер Холдейн.
     Хэссон изумленно посмотрел на продавца:
     - Откуда вы узнали мое...
     - Вы ведете машину начальника полиции Уэрри и говорите  с  британским
акцентом. - Глаза человечка насмешливо блеснули. - Просто,  правда?  Я  не
упускаю возможности показаться таинственным и непроницаемым, но  с  именем
Оливер нет смысла пережимать свое восточное происхождение, правда?
     Хэссон серьезно смотрел на человечка, гадая, не издевается ли тот над
ним.
     - Вы уверены, что он прямо сейчас вернется?
     - Абсолютно. Вы можете ждать прямо здесь, если хотите.
     - Спасибо, но...
     - Возможно, я смогу продать вам то, что вам нужно.
     Необычный оборот  речи  плюс  что-то  непонятное  в  голосе  продавца
разбудили в Хэссоне задремавшего полицейского, заставив его задуматься над
тем,  что  ему  могут  предложить.  В  мозгу  его  промелькнули  варианты:
наркотики, женщины, азартные игры,  противозачаточные  средства,  краденое
имущество - потом он решил, что  только  дурак  мог  бы  предложить  такое
родственнику начальника местной полиции при первом же знакомстве. А кем бы
ни был Оливер, он явно не принадлежал к числу дураков.
     - Мне ничего не надо. - Хэссон взял маленький пузырек с ярко-зелеными
пилюлями, без интереса посмотрел на этикетку и вернул его на полку.  -  Я,
пожалуй, пойду.
     - Мистер Холдейн! - Тон Оливера оставался легким, манера - спокойной,
но что-то в его взгляде тревожило Хэссона. - Ваша  жизнь  касается  только
вас, но вам с собой неловко, а я мог бы помочь. Поверьте, я могу помочь.
     "Неплохая манера продавать", - недружелюбно подумал  Хэссон.  Он  уже
выбирал слова, которыми можно было бы  прикрыть  отступление,  когда  мимо
витрины прошел коренастый седовласый человек,  помахавший  Оливеру.  Почти
сразу же послышался  звук  открывавшейся  двери,  и  Хэссон  направился  к
выходу, радуясь, что необходимость продолжать разговор отпала.
     - Пока, мистер Холдейн. - Оливер улыбнулся скорее  сочувственно,  чем
сожалея о том, что потерял покупателя. - Надеюсь, вы снова зайдете.
     Хэссон постоял на морозном воздухе с таким ощущением, словно  еле-еле
избежал опасности, потом поспешно вошел в магазин  электротоваров.  Меньше
чем за пять минут он купил маленький телевизор с трехмерным  изображением,
потратив при этом часть долларов, которые ему  выдали  перед  отъездом  из
Англии. Хэссон отнес его к машине, осторожно пристроил на заднем сиденье и
снова поехал на запад, к школе.
     Он  заметил  ее  издалека,  по  двум  похожим  на  деревья   лазерным
проекциям, соединявшим школу с воздушной системой города.  Хэссон  увидел,
как сотни крошечных фигурок - учащиеся и родители  -  всплывали  вверх  по
рубиновому стволу и рассредотачивались по разным уровням.
     Сама  школа  оказалась  группой  не  слишком  современных   строений,
окруживших место взлета и  автостоянку.  Учащиеся  и  редкие  учителя  еще
выходили из некоторых дверей, и это успокоило Хэссона: он не  опоздал.  Он
остановил машину, вышел (спина болела  терпимо)  и  стал  осматриваться  в
поисках Тео Уэрри. В радиусе пятидесяти шагов было несколько кучек гонцов,
буквально брызжущих шаловливой энергией - обычная реакция молодых людей на
открытый воздух и свободу от школьных ограничений.
     Похоже, большинство из них не обращали никакого внимания на все,  что
происходило за пределами их сиюминутных интересов, но Хэссон заметил,  что
его появление в патрульной машине вызвало суетливое движение  в  одной  из
группок. Мальчишки за несколько секунд сбились в кучу, потом перестроились
так,  чтобы  наблюдать  за  его  действиями.  Тренированный  глаз  Хэссона
автоматически заметил перешептывание, шаркание, и  самое  главное  -  чуть
заметные движения расправляющихся плеч, подсказавшее ему, что  юные  герои
стремятся показать свою независимость.
     Привычка заставила Хэссона прикинуть структуру  этой  компании  и  он
сразу же выделил рыжеволосого юнца лет восемнадцати в летном костюме.  Тот
стоял немного не так, как  все  остальные,  и  время  от  времени  касался
ноздрей, глядя куда-то перед собой. "Почему я это делаю?" -  спросил  себя
Хэссон, разглядывая разукрашенные нестандартные  ремни  АГ-ранца  парня  и
чуть заметные прямоугольные пятна на летном  костюме  на  месте  срезанных
нашивок из флюоресцентного материала. Кроме того, костюм казался  влажным,
словно в нем недавно побывали в облаке. В это мгновение  младший  парнишка
из группы повернулся к Хэссону, и у того нервно сжался желудок. Он  увидел
в руках у паренька тонкую белую трубку -  сенсорную  палку.  Тео  пошел  к
Хэссону, а его товарищи наблюдали за ним.
     Хэссон изобразил приветственную улыбку, которая тут  же  примерзла  к
лицу: он вспомнил, что его не могут увидеть. Тео  Уэрри  оказался  высоким
темноволосым  парнем  с  тонкими  чертами  лица,   бледной   кожей,   чуть
проглядывающими  усиками  и   бородкой,   говорившими   о   приближающемся
взрослении.  Глаза   его   казались   ясными   и   здоровыми,   совершенно
управляемыми, и только чуть запрокинутая  назад  голова  и  неестественное
спокойствие лица говорили о том, что он слеп. Хэссон испытал одновременную
вспышку ярости и жалости, потрясшую его своей интенсивностью,  и  поспешно
схватился за слова Эла Уэрри, что парнишка скоро будет излечен.  Пока  Тео
шел к нему, Хэссон стоял неподвижно. Парнишка шел медленно,  но  уверенно,
повернув палку так, чтобы получить как  можно  больше  информации  о  позе
Хэссона и его росте.
     - Хэлло, Тео, - сказал Хэссон. - Я Роб Холдейн. Твоего  отца  вызвали
по делу, и он попросил меня заехать за тобой.
     - Привет.
     Тео поправил наушник, который переводил сигналы его палки в звуковые.
Он протянул левую руку. Хэссон сжал ее своей  левой,  постаравшись,  чтобы
рукопожатие получилось четким.
     - Мне жаль, что вас побеспокоили, - сказал Тео. -  Я  мог  бы  и  сам
добраться до дома.
     -  Никакого  беспокойства.  -  Хэссон  открыл   пассажирскую   дверцу
патрульной машины. - Хочешь сесть?
     На его удивление Тео отрицательно помотал головой.
     - Если вы не возражаете, я предпочел бы лететь домой.  Я  целый  день
сидел на одном месте.
     - Но...
     - Это не страшно, - быстро проговорил Тео. - Мне разрешают  взлетать,
если я связан с  другим  летуном.  Вы  найдете  мой  аппарат  и  костюм  в
багажнике.
     -  Твой  отец  об  этом  не  упоминал.  -  Хэссон  начал   испытывать
неловкость. - Он попросил довезти тебя на машине.
     - Но это не страшно, честно. Я часто летаю из школы домой. - В голосе
Тео появились нотки нетерпения. - Барри Латц предложил полететь со мной, а
он лучший воздушник в Триплтри.
     - Это тот рыжий, с которым ты разговаривал?
     - Да. Лучший летун в стране.
     - Правда?
     Хэссон  бросил  взгляд  на  Латца,  который  сразу  же  отвернулся  и
уставился вдаль, поглаживая ноздри большим и средним пальцами.
     Тео улыбнулся:
     - Так мне можно взять костюм и аппарат?
     Продолжая оценивающе разглядывать Латца, Хэссон пришел к решению.
     - Извини, Тео. Я не могу взять на себя такую ответственность, если не
получил прямого согласия твоего отца. Ты же видишь,  в  каком  я  оказался
положении, правда?
     - Я? Я вообще ничего не вижу, - горько проговорил Тео.
     С  помощью  палки  он  нашел  машину,  залез  в  нее  и  уселся.  Под
пристальными взглядами остальных парней Хэссон опустился  на  водительское
место,  стараясь  не  морщиться  от  вдруг  вспыхнувшей  резкой   боли   в
позвоночнике.  Он  включил  двигатель,  отъехал  от  взлетной  площадки  и
повернул к городу. Тео хранил укоризненное молчание.
     - Да и вообще, сегодня отвратительная погода для  полетов,  -  спустя
какое-то время заметил Хэссон. - Слишком холодно.
     - От чинука на высоте теплее.
     - Сегодня нет чинука, только  низкая  облачность  да  еще  нисходящие
потоки с гор. Поверь, тебе не о чем жалеть.
     Казалось, Тео немного оживился.
     - Вы много летаете, мистер Холдейн?
     - Э-э... нет. - Хэссон понял, что  не  стоит  продолжать  разговор  о
полетах в присутствии заболевшего небом парнишки. - По  правде  говоря,  я
совсем не летаю.
     - Ох. Извините.
     - Ничего.
     Извинение показало, что мальчишка рассматривает такое признание,  как
позорное, и несмотря на то, что подсказывал  ему  здравый  смысл,  Хэссону
вдруг захотелось продолжить эту тему.
     - Знаешь ли, нет ничего плохого в желании путешествовать с комфортом.
     Тео покачал головой и ответил с хладнокровной уверенностью:
     - Летать совершенно необходимо. Когда я снова буду видеть, я буду там
просто жить. Только это и есть жизнь.
     - Кто так говорит?
     - Ну, хотя бы Барри Латц,  а  уж  он-то  знает.  Барри  говорит,  что
хорошего воздушника узнаешь с первого взгляда.
     Хэссон    услышал    неприятный    отголосок    идей    ангелов     -
непоследовательного,   полуинстинктивного   образа    мышления,    слишком
примитивного, чтобы назвать его философией С этими идеями, возникавшими  в
умах некоторых "мудрецов", кто подобно суперменам летал высоко над  спящей
землей,   он   боролся,    кажется,    всю    жизнь.    Хэссон    вспомнил
сконденсировавшуюся  на  костюме  Латца   влагу,   и   снова,   совершенно
непроизвольно,  сидевший  в   нем   полицейский   начал   проверять   свои
впечатления.
     - Похоже, Барри рассказывает  тебе  массу  интереснейших  историй,  -
сказал он. - Ты с ним хорошо знаком?
     - Достаточно хорошо, - с простодушной гордостью  ответил  Тео.  -  Он
много, со мной разговаривает.
     - Он сегодня днем немного побегал в облаках?
     Лицо Тео переменилось.
     - Почему вы спрашиваете?
     - Просто так, - ответил Хэссон,  поняв,  что  выдал  себя.  -  Просто
поинтересовался. Был он наверху?
     - Барри почти все время проводит наверху.
     - Погода не из таких, какие я бы выбрал, чтобы дырявить облака.
     - Кто сказал, что он летал в облачности?
     - Никто. - Желая закончить разговор, Хэссон осмотрел ряды  незнакомых
домов. - Я не уверен, что помню, как отсюда добраться домой.
     - Нет ли на следующем перекрестке здания  из  коричневого  стекла?  -
спросил Тео. - Мебельный магазин с проекцией большого кресла на крыше?
     - Да, прямо перед нами.
     - Сделайте там левый поворот и поезжайте по улице, пока  не  попадете
на северное шоссе. Так чуть дальше, но если вы не знаете города, этот путь
проще.
     - Спасибо.
     Хэссон  выполнил  указания  и  с  любопытством  взглянул  на   своего
пассажира, гадая, сохранились ли у него остатки зрения.
     - Я только могу отличить ночь от дня, - объяснил Тео,  -  но  у  меня
хорошая память.
     - Я не собирался...
     Тео улыбнулся:
     - Всех удивляет, что я не абсолютно беспомощен. У меня в голове карта
города и я отмечаю на ней, где нахожусь. Я двигаю точечку по улицам.
     - Вот это да!
     Стойкость парнишки изумила Хэссона.
     - Жаль, что этот способ не работает в воздухе.
     - Но ведь через пару лет ты будешь в порядке?
     Улыбка Тео стала жестче.
     - Вы говорили с отцом.
     Хэссон покусал  нижнюю  губу,  еще  раз  убедившись,  что  Тео  очень
наблюдательный человек, не признающий пустых разговоров.
     - Твой отец действительно сказал мне, что через два года тебе сделают
операцию или что-то вроде того. Может, я его неправильно понял.
     - Нет, вы поняли его правильно, - непринужденно проговорил Тео. - Мне
надо только подождать еще два года - а это пустяк, верно? Просто пустяк.
     - Я бы этого  не  сказал,  -  пробормотал  Хэссон,  жалея,  что  этот
разговор вообще начался и что он не в своей  комнате  в  безопасности,  за
запертой дверью, опущенной занавеской,  что  его  миром  не  служит  сцена
телевизора. Он покрепче ухватился за руль  и  сосредоточился  на  разметке
дороги, уходившей, петляя, через пригород к северу. Дорога шла  по  выемке
между крутыми снежными склонами, которые скрывали все  признаки  жилья,  и
казалось, будто машина едет по безлюдной пустыне.
     Хэссон внимательно  всматривался  в  лежащий  перед  ним  темно-серый
треугольник неба, как вдруг  что-то  ударило  машину,  достаточно  сильно,
чтобы заставить ее подпрыгнут на рессорах. Похоже было, что удар  пришелся
в крышу.
     Тео выпрямился.
     - Что это было?
     - По-моему, у нас гость, - сказал Хэссон.
     Он мягко нажал на педаль тормоза, и  в  то  же  мгновение  на  дорогу
спланировал летун, приземлившись метрах  в  ста  перед  машиной.  Это  был
крупный человек в черном костюме  с  флюоресцентными  оранжевыми  ремнями.
Несмотря на сумерки, он был в  солнечных  очках  с  зеркальными  стеклами.
Хэссон сразу  же  узнал  Бака  Морлачера  и  одновременно  догадался,  что
партнер, Старр Приджен, в это время сидит на крыше  машины,  именно  он  и
грохнулся на нее. Машина медленно приближалась к Морлачеру, когда Хэссон с
силой вжал педаль тормоза. Фигура в  синем  костюме  съехала  по  покатому
ветровому стеклу, ударилась о капот и соскользнула на землю.
     Хэссон тут же пожалел о своем импульсивном поступке. Человек в  синем
вскочил на ноги,  Хэссон  узнал  узкое,  ядовитое  лицо  Старра  Приджена.
Приджен распахнул дверцу водителя и широко раскрыл глаза от удивления.
     - Эй, Бак, - крикнул он, - тут не Уэрри!  Это  его  чертов  кузен  из
чертовой Англии.
     Морлачер постоял мгновение, потом приблизился к машине.
     - Все равно, я поговорю с ним.
     - Ладно. - Приджен всунул голову в машину, так  что  его  лицо  почти
коснулось лица Хэссона. - Что за фокусы? - прошипел он. - Что это за идея,
вот так скинуть меня на дорогу?
     Перепуганный Хэссон потряс головой и почему-то  выбрал  точно  те  же
слова, которые Приджен произнес утром, когда свалил Эла Уэрри:
     - Это была чистая случайность.
     Теперь на лице Приджена уже читалась ярость.
     - Хочешь, чтобы я тебя отсюда выволок?
     - Это была случайность, - повторил Хэссон, глядя прямо перед собой. -
Я не привык к таким машинам.
     - Если я решу, что у тебя хватило...
     - Вылезай оттуда, - приказал Приджену Морлачер.
     Хмурый Приджен зашел с другой  стороны  машины  и  уставился  на  Тео
Уэрри. Парнишка сидел неподвижно, со спокойным лицом.
     Морлачер нагнулся и заглянул к Хэссону.
     - Как вас зовут? Холфорд или что-то в этом духе, так?
     - Холдейн.
     Казалось, Морлачер несколько секунд переваривал  эту  информацию.  На
его розовом лице горели два красных треугольника.
     - Где Уэрри?
     - В восточной части, - ответил  Хэссон,  словно  на  допросе.  -  Там
произошло ВС.
     - Что? - с подозрением переспросил Морлачер.
     - Воздушное столкновение. Двое погибших. Он должен быть там.
     - Он должен был там присутствовать ПРЕЖДЕ, чем кого-то убили.
     В голосе Морлачера  звучала  почти  не  сдерживаемая  ярость.  Хэссон
отметил про себя этот факт и удивился, поскольку Морлачер не  произвел  на
него впечатление гуманиста или человека, болеющего за общественное  благо.
Он размышлял над этим, когда услышал щелчок справа  от  себя  и,  повернув
голову,  увидел,  что  Приджен  открыл  дверцу  и  с   каким-то   мрачным,
клиническим интересом рассматривает Тео. Но Тео,  хоть  он  и  должен  был
услышать шум и почувствовать струю свежего воздуха, не пошевелился.
     Хэссон сделал вид, что ничего не заметил.
     - Трудно быть на месте до несчастного случая.
     - В жопу такой несчастный случай, - прорычал Морлачер -  Никакой  это
не случай. Эта прибалдевшая юная мразь творит, что хочет. А  мы  ПОЗВОЛЯЕМ
творить, что они хотят.
     - Один из них тоже погиб.
     - И, по-вашему, это все исправит?
     - Нет, - вынужден был согласиться Хэссон, - но это показывает...
     - Второй погибший не был неизвестно кем, знаете ли.  Это  был  важный
гость нашей страны. Важный гость! И видите, что с ним случилось?
     - Вы были с ним знакомы?
     Хэссон отвлекся от разговора о  погибшем  летуне:  Приджен  расставил
пальцы руки и поднес ее почти к самому носу Тео. Парнишка почти  сразу  же
почувствовал  ее  присутствие  и  резко  отдернул  голову.  Губы  Приджена
смешливо  задергались  под  жиденькими  усиками,  и   он   повторил   свой
эксперимент, только на этот раз держа руку чуть подальше. Хэссон уставился
на собственные пальцы, сжавшие рулевое колесо, и постарался сообразить,  о
чем говорит Морлачер.
     - ...сегодня вся пресса, - возмущался тот,  -  и  что  все  из  этого
заключат? Я скажу вам, что все заключат. Они скажут, что летать  к  северу
от Калгари небезопасно. Они будут говорить, что здесь живут ковбои.  Скажу
я вам, тут любой...
     Огромные передние зубы Морлачер громко щелкнули, прервав поток  слов:
гнев его превзошел выразимый уровень.
     Хэссон смотрел не него снизу вверх, немой, беспомощный, растерянный и
не знал, чего ожидать от этих хищных  незнакомцев.  Неужели  они  применят
силу против больного и слепого? Рядом с ним  Тео  мотал  головой,  пытаясь
избежать близости невидимой руки Приджена.
     - Когда увидите Уэрри, передайте ему, что с меня  хватит,  -  наконец
сказал Морлачер. - Передайте ему, что я сыт по горло всем  этим  и  что  я
приду к нему поговорить. Поняли?
     - Я ему передам, - ответил Хэссон, с облегчением  заметив,  что  рука
Морлачера легла на пояс с пультом управления.
     - Пошли, Старр! У нас есть работа.
     Морлачер повернул ручку и унесся в небо, за долю секунды исчезнув  из
ограниченного крышей машины поля зрения Хэссона. По другую сторону  машины
Приджен громко щелкнул пальцами перед  самым  носом  Тео,  вновь  заставив
паренька  отпрянуть,  а  потом  снова  уставился  на  Хэссона  мрачным   и
враждебным взглядом. Не отводя глаз, он  попятился,  подпрыгнул  и  исчез.
Наступила тишина, которую нарушало только бормотание  ветерка  в  открытых
дверях машины.
     Хэссон неуверенно засмеялся.
     - Что все это должно было означать?
     Тео сжал губы, отказываясь разговаривать.
     - Очень мило с их стороны заскочить, чтобы повидать нас, - проговорил
Хэссон,  стараясь  избавиться  от  ощущения  беспомощности  и   стыда.   -
Дружелюбный народ у вас тут живет.
     Тео протянул руку,  закрыл  дверцу  машины  и  чуть  передвинулся  на
сиденье, давая знать, что хочет ехать домой. Хэссон сделал глубокий  вдох,
закрыл дверцу со своей стороны и включил зажигание. Они выехали из выемки.
Вдалеке показались дома - в некоторых уже светились окна. Во все остальные
стороны простиралась незнакомая земля, и покрывавший ее  снег  в  сумерках
стал таким  же  серым,  как  небо.  Хэссон  почувствовал  себя  совершенно
одиноким.
     - Честно говоря, я растерялся, - решил объясниться он. - Я  в  городе
всего несколько часов... никого не знаю... и не понимаю, как вести себя  в
этой ситуации.
     - Ничего, - ответил Тео. - Вы вели себя точно так же, как вел бы себя
отец.
     Взвесив эту фразу, Хэссон понял,  что  его  оскорбили,  но  решил  не
защищаться.
     - Не могу понять, почему Морлачер так себя ведет. Он что, мэр  города
или еще кто?
     - Нет, он просто наш добрый местный гангстер.
     - Тогда что он задумал?
     - Об этом лучше спросите отца. Он  работает  на  Морлачера,  так  что
должен знать.
     Хэссон бросил взгляд на Тео и увидел, что лицо у  того  побледнело  и
стало каким-то суровым.
     - Ну, это, наверное, немного чересчур, а?
     - Думаете? Хорошо, давайте скажем  так,  -  Тео  говорил  с  горечью,
которая делала его гораздо старше, - мистер Морлачер устроил моего отца на
должность начальника полиции и сделал это потому, что  знал:  от  отца  на
этом посту не будет никакого проку. Идея заключалась  в  том,  что  мистер
Морлачер сможет тогда делать в Триплтри  все,  что  только  пожелает,  без
всяких помех со стороны блюстителей закона. Теперь положение изменилось, и
мистеру Морлачеру понадобилось, чтобы на него  хорошенько  поработали.  Но
это некому сделать. Я  уверен,  что  вы  сумеете  оценить  юмор  ситуации.
Остальные жители города уже оценили.
     Слова   парнишки   прозвучали    как    тщательно    продуманная    и
отрепетированная речь, которую повторяли  много  раз  и  многим  людям,  и
Хэссон понял, что нечаянно погрузил  кончики  пальцев  в  глубокое  темное
озеро семейных взаимоотношений. Цинизм Тео потряс его, и он решил поскорее
отступить, чтобы не быть втянутым в чужие проблемы. Он  приехал  в  Канаду
только  отдыхать  и  поправляться,  а  в  конце  назначенного  ему   срока
упорхнуть, свободный и ничем не обремененный.  Хэссон  уже  убедился,  что
жизнь - достаточно трудная штука...
     - Кажется, через пару минут мы будем дома, -  сказал  он.  -  Впереди
видна дорога, похожая на северное шоссе.
     - Поверните здесь направо, потом третий поворот  направо,  -  ответил
Тео со странной интонацией, словно он был разочарован реакцией Хэссона  на
его так хорошо отрепетированную речь. Он  несколько  раз  передвинулся  на
сиденьи,  угрюмый  и  умненький.  Похоже  было,  что  его  что-то   сильно
беспокоит.
     - Сегодняшний несчастный случай, - сказал он. - Это серьезно?
     - Достаточно серьезно: двое погибших.
     - Почему мистер Морлачер говорил об убийстве?
     Хэссон притормозил на перекрестке.
     - Насколько я знаю, какой-то дебил начал  бомбить  восточный  подлет.
Результат был неизбежен.
     - Кто говорит, что он неизбежен?
     - Тип по имени Исаак Ньютон.  Если  кто-то  настолько  чокнулся,  что
отключает аппарат в полете, то достаточно семи  секунд,  чтобы  он  достиг
смертельной скорости в двести километров в час, и какой бы  вектор  он  ни
попытался  добавить...  -  Хэссон  умолк,  почувствовав  на  себе   взгляд
невидящих глаз Тео. - Мы такие вещи знаем,  ведь  мы  оформляем  страховые
выплаты.
     - Да, наверное, - озадаченно проговорил Тео.
     Хэссон гадал, верны ли слухи о таинственной проницательности  слепых.
Он следовал указаниям, которые давал ему Тео, и  вскоре  уже  останавливал
машину у дома Эла Уэрри. Тео что-то переключил в своей палке, оживив таким
образом встроенные в нее рубиновые бусины, вышел из машины и направился  к
дому. Хэссон снял свой телевизор с заднего сиденья и  последовал  за  ним,
радуясь тому, что может повернуться спиной к темнеющему миру.
     Прихожая показалась ему еще меньше, чем прежде, потому что  посредине
ее Тео снимал пальто, а к запахам восковой мастики и камфары на  этот  раз
прибавился  аромат  кофе.  Беспокойство  Хэссона  усилилось:   предстоящая
встреча  с  почти  незнакомыми   людьми,   с   которыми   придется   вести
непринужденную беседу, пугала его. Он начал  подниматься  по  лестнице,  с
трудом справляясь  с  желанием  помчаться  через  две  ступеньки,  пока  в
прихожую никто не вышел.
     - Скажи вашим, что я пошел разбирать свои вещи, -  негромко  попросил
он Тео. - Потом я хочу немного привести себя в порядок.
     Хэссон  уже   дошел   до   площадки,   когда   снизу   донесся   звук
поворачивающейся дверной  ручки.  Он  тут  же  бросился  в  свою  комнату,
поставил телевизор на кровать и запер за собой дверь. В  сумерках  комната
казалась темной и странной. Лица с фотографий  смотрели  друг,  на  друга,
молча обмениваясь какими-то сведениями, решая между собой, как  относиться
к пришельцу и следует ли  его  игнорировать.  Хэссон  задернул  занавески,
включил свет и занялся установкой телевизора  на  столике  у  кровати.  Он
включил его, создав миниатюрную сцену, на которой расхаживали и  трудились
крошечные человеческие фигурки, безупречно имитирующие настоящую жизнь.
     Хэссон потушил свет, поспешно скинул с  себя  верхнюю  одежду  и,  не
отрывая взгляда от цветного микрокосма, забрался  в  постель.  Он  натянул
одеяло так, что почти закрыл голову, создав еще одну преграду между  собой
и внешним миром. Прохладные простыни, соприкоснувшись со  спиной,  вызвали
приступ боли, заставивший его ворочаться и изгибаться целую минуту,  но  в
конце  концов  Хэссону  удалось  найти  удобное  положение,  и  он   начал
расслабляться. Используя дистанционное  управление,  он  велел  телевизору
показать все британские телепрограммы, которые передавались через спутник,
и немедленно обнаружил, что в связи с разницей  во  времени  ему  доступны
только образовательные программы  раннего  утра.  В  конце  концов  Хэссон
выбрал голофильм, который показывала местная станция и пообещал себе,  что
при первой же  возможности  вернется  в  магазин  и  купит  библиотечку  с
британскими комедиями и драматическими сериалами. Тем временем согрелся  и
успокоился, боль его отпустила, необходимости думать не было...
     Из электронного полусна Хэссона вывел настойчивый стук  в  дверь.  Он
сел в постели и осмотрелся. Было уже темно. Хэссону не  хотелось  покидать
кокон одеяла.  Стук  повторился.  Хэссон  поднялся,  подошел  к  двери  и,
приоткрыв ее, увидел Эла Уэрри в полной форме.
     - Здесь совершенно ничего не видно. - С этими словами  Уэрри  включил
свет. - Ты спал?
     - Ну, скорее отдыхал, - ответил, моргая, Хэссон.
     - Хорошая мысль. К приходу гостей будешь в форме.
     Хэссон почувствовал, что внутри у него что-то дрогнуло.
     - Какие гости?
     - Ого! Я вижу, ты-таки купил себе телевизор. - Уэрри подошел  поближе
и присел на корточки, рассматривая устройство. На лице у  него  отразилось
сомнение. - Изящная штучка, а? Когда привыкнешь к двухметровой сцене,  как
у нас в гостиной, то ни с чем другим связываться уже не хочется.
     - Вы что-то сказали о гостях?
     -  Конечно.  Ничего  особенного.  Просто  несколько   друзей   зайдут
познакомиться с тобой и немного выпить. Но могу обещать тебе, Роб, что  ты
увидишь настоящее гостеприимство Альберты. Тебе будет очень весело.
     - Я... - Хэссон посмотрел на  оживленное  лицо  Уэрри  и  понял,  что
уговорить его не удастся. - Не стоило беспокоиться.
     - Никакого беспокойства, особенно, если вспомнить, как  вы  принимали
меня в Англии.
     Хэссон сделал  еще  одну  попытку  припомнить  их  первую  встречу  и
выпивку, воспоминания о которой так лелеял Уэрри, но в  памяти  ничего  не
возникало, и он почувствовал смутную вину.
     - Кстати, я сегодня днем встретился с вашим другом Морлачером.
     - Да неужто? - Похоже было, что Уэрри нисколько не озабочен.
     - Он сказал,  что  человек,  которого  сегодня  убили,  был  какой-то
шишкой.
     - Чушь! Он был ответственным за закупки из Грейт Фоллз.  Конечно,  он
не заслуживал смерти, но это был обыкновенный мужик, приехавший  к  нам  в
заурядную деловую поездку. Очередная цифра в статистике.
     - Тогда почему?..
     - Бак всегда так разговаривает, - сказал Уэрри,  но  спокойствие  его
слегка нарушилось. - Он вбил себе в голову,  что  Комитет  по  гражданской
авиации можно будет уговорить продлить  воздушный  коридор  "север-юг"  от
Калгари до Эдмонтона, может, даже  до  самой  Атабаски.  Он  выступает  по
телевидению, собирает подписи под прошениями, привозит сюда за  свой  счет
всяких бонз... Похоже, Морлачер не  может  понять,  что  сюда  просто  нет
срочных грузовых перевозок, которые оправдали бы затраты.
     Хэссон   кивнул,   представив   себе   стоимость   установки    серии
автоматизированных радарных станций, энергетических барьеров и полицейских
постов,  которые  потребовались  бы  для  того,  чтобы   довести   уровень
безопасности на  трехсоткилометровом  отрезке  до  уровня,  обусловленного
ассоциациями пилотов.
     - А на что ему это вообще?
     - "Чинук". Большое эскимо. Гостиничка на палочке. - Уэрри помолчал. -
Бак считает, что мог  бы  получить  обратно  деньги  своего  родителя.  Он
представляет себе "Чинук" в виде роскошного отеля  при  аэропорте,  центра
для конференций,  миллиардного  борделя,  стадиона  для  Олимпийских  игр,
здания ООН, планеты Диснея, последней дозаправочной станции для полетов на
Марс... Назови что угодно - Бак скажет, что у него это есть.
     Хэссон сочувственно улыбнулся горькому красноречию Уэрри: у того тоже
были свои болячки.
     - Он сегодня днем весь распалился.
     - Чего же он от меня ждет?
     - Насколько я понял, Морлачер собирается придти и лично сказать  вам,
чего он ждет. Я пообещал ему, что передам вам это.
     - Спасибо! - Уэрри ерошил ворс ковра носком сияющего сапога. - Иногда
я жалею, что... - Он  посмотрел  на  Хэссона  из-под  сдвинутых  бровей  и
неожиданно улыбнулся, вернувшись к роли  беззаботного  полковника.  Пальцы
его скользнули по тонкой линии усиков, словно проверяя, на месте ли они. -
Послушай, Роб, у нас найдутся темы и  поинтереснее,  -  сказал  он.  -  Ты
приехал сюда забыть про полицейские дела, и я собираюсь проследить,  чтобы
это так и было. Я требую, чтобы через тридцать минут  ты  спустился  вниз,
принарядившись к гостям и с хорошей жаждой. Ясно?
     - Я бы наверное, не отказался выпить, -  согласился  Хэссон.  Слишком
многое произошло с ним за один день, и он по опыту знал,  что  понадобится
по крайней мере четверть литра виски, чтобы ему удалось  достаточно  легко
погрузиться в сон и не видеть во сне полетов.
     - Ну, вот это мне нравится.
     Уэрри хлопнул Хэссона по плечу и вышел  из  комнаты,  оставив  слабый
аромат, в котором смещались запахи талька, кожи и машинного масла.
     Хэссон с сожалением посмотрел на постель и уютно светящийся телевизор
и принялся распаковывать  вещи.  Какой  бы  ужасной  ни  была  перспектива
встречи с гостями, она предоставляла Хэссону большую свободу действий, чем
если бы он проводил вечер с Элом Уэрри и  его  домочадцами  Хэссон  сможет
забиться в уголок неподалеку от источника выпивки и смирно сидеть, пока не
настанет время улизнуть. Так он доживет до  следующего  дня,  когда  можно
будет перегруппировать силы и выдержать новые нападения.
     Собрав свои туалетные принадлежности, Хэссон чуть приоткрыл  дверь  и
прислушался, чтобы не столкнуться с Мэй или  Джинни  Карпентер.  Потом  он
крадучись направился к ванной. На полпути он оказался  у  еще  одной  чуть
приоткрытой двери и заметил, что комната  попеременно  то  освещается,  то
погружается в полную темноту Хэссон поспешно прошел мимо, вошел в ванную и
потратил пятнадцать минут на то, чтобы принять душ и вообще привести  себя
в приличный вид. Он еще раз убедился в том, что из незнакомого зеркала  на
тебя всегда смотрит  незнакомец.  Единственное  объяснение,  которое  смог
придумать Хэссон - это  то,  что  люди,  всегда  бессознательно  позируют,
стремясь создать в новом зеркале желаемый облик.
     На  этот  раз  Хэссон  был  захвачен  врасплох  видом  темноволосого,
мускулистого мужчины, чье лицо портила опасливая напряженность  в  уголках
рта и глаз. Он встал перед зеркалом, сознательно расправил складки лица  и
постарался уничтожить все следы усталости и жалости к себе. Потом вышел из
ванной и направился в свою комнату. Средняя дверь все еще была  приоткрыта
и за нею по-прежнему то вспыхивал, то гас свет. Хэссон прошел мимо, но тут
его стали одолевать  опасения,  что  там  какие-то  странные  неполадки  с
электричеством, из-за которых может загореться сухой  деревянный  дом.  Он
вернулся, приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Тео Уэрри по-турецки сидел на
кровати, держал перед собой настольную лампу и мерно  нажимал  на  кнопку.
Хэссон попятился, стараясь двигаться как можно тише, и вернулся к  себе  в
комнату. Сейчас он со стыдом осознал,  что  могут  быть  увечья  и  похуже
лопнувших позвоночных дисков и переломанных костей.
     Двигаясь медленно и  задумчиво,  он  надел  удобные  брюки  и  мягкую
коричневую рубашку. Хэссон был готов как раз к приезду гостей.  Их  голоса
неровными  волнами  пробивались   из   прихожей.   Они   звучали   громко,
непринужденно, жизнерадостно, как  и  полагалось  членам  клуба  тех,  кто
чувствовал себя у  Эла  Уэрри  как  дома,  клуба,  к  которому  Хэссон  не
принадлежал.  Он  три  раза  открывал  дверь  своей  комнаты  и  три  раза
возвращался, прежде чем набрался, наконец, решимости спуститься вниз.
     Первой, кого увидел Хэссон, войдя  в  комнату,  была  Мэй  Карпентер.
Теперь  на  ней  было  несколько  лоскутков  белой  полупрозрачной  ткани,
скрепленных тонкими золотыми цепочками. Она повернулась  к  нему  с  ясной
улыбкой и  чуть  не  погубила  гостя  своим  потрясающим  обликом.  Хэссон
моргнул, стараясь побыстрее придти в себя, и  лишь  потом  заметил  других
женщин в не менее экзотических нарядах и мужчин в колоритных шитых тесьмой
пиджаках. До него дошло, что, вопреки его  словам  Уэрри,  данное  событие
требовало праздничной одежды. "Все, - укорил его внутренний  голос,  -  на
тебя смотрят". Хэссон замялся в дверях.
     - А вот и он! - крикнул Эл Уэрри. - Входи и  знакомься  с  компанией,
Роб.
     С рюмкой в руке, Уэрри, так и не сменивший своего форменного мундира,
схватил Хэссона за локоть и подвел к собравшимся.
     Не зная, что сказать, Хэссон перевел взгляд на форму Уэрри и спросил:
     - Вы сегодня дежурите на вызовах?
     Казалось, Уэрри удивился:
     - Конечно, нет.
     - Я просто подумал...
     - Поздоровайся с Франком и Кэрол, - перебил его Уэрри, а потом  пошел
целый ряд бессмысленных представлений, во время которых Хэссону не удалось
запомнить  ни  одного  имени.  Одурев  от  вереницы   одинаковых   улыбок,
рукопожатий  и  дружелюбных  приветствий,  Хэссон  прибился  к   столу   с
напитками, которым командовала Джинни, облаченная все в тот же  костюм  из
меднотекса, который он видел на ней днем.  Она  уставилась  на  Хэссона  и
застыла, неумолимая как рыцарские доспехи.
     - Дай человеку выпить, - со смешком сказал Уэрри. - Вон любимое виски
Роба "Локхарт". Налей ему побольше.
     Джинни  взяла  бутылку,  критически  рассмотрела  этикетку  и  налила
небольшую порцию.
     - К нему что-нибудь нужно?
     - Спасибо, содовой.
     Хэссон принял из ее рук стопку и под благосклонным наблюдением  Уэрри
проглотил большую часть ее содержимого.  Правда,  он  все-таки  скривился,
когда почувствовал, что виски разбавлено тоником.
     - Нормально, а? - забеспокоился Уэрри. - Я несколько дней  разыскивал
эту марку.
     Хэссон кивнул.
     - Я просто никогда раньше не пробовал его с тоником.
     Изумленное восхищение отразилось на лице Уэрри.
     - Неужто Джинни долила тебе не то! Ну и тетка!
     - Ему бы следовало пить обычное ржаное виски  с  имбирным  лимонадом,
как делают все остальные, - бесстыдно заявила Джинни, и Хэссон понял,  что
она  специально  испортила  ему  смесь.  Озадаченный  и  расстроенный   ее
враждебностью, он отвернулся и молча стоял, пока Уэрри наливал  ему  новую
стопку. На этот раз она оказалась до краев наполнена почти  чистым  виски.
Хэссон ушел в тихий уголок и занялся выпивкой, методично и безрадостно: он
надеялся  оглушить  себя  до  такого  состояния,  в  котором   присутствие
незнакомых людей окажется неважным.
     Вечеринка продолжалась. Образовывались и рассасывались разные  центры
и группы, разговоры постепенно становились все  громче  -  пропорционально
количеству выпитого спиртного. Эл Уэрри видимо решил,  что  выполнил  свой
долг хозяина по отношению к Хэссону, и теперь  беспрестанно  сновал  среди
своих друзей, не задерживаясь ни в одной группе больше нескольких  секунд:
здоровый,  щеголеватый,  ловкий  -  и  совершенно   неуместный   в   своей
шоколадно-коричневой форме. Мэй Карпентер почти все время была окружена не
меньше, чем тремя мужчинами. Казалось, она совершенно  поглощена  ими,  но
тем не менее ей всегда удавалось  перехватить  взгляд  Хэссона,  когда  он
смотрел в ее сторону.
     Хэссону пришло в голову, что у Уэрри с Мэй есть нечто общее: они  оба
оставались для  него  абсолютно  непонятными.  Их  физическое  присутствие
настолько угнетало его, что совершенно заслоняло их  внутреннюю  сущность.
Например, Мэй вела себя так, словно она находит  Хэссона  привлекательным,
хотя он давно поставил крест на себе  как  на  мужчине.  Возможно,  у  Мэй
сильны материнские инстинкты,  об  этом  Хэссон  просто  не  мог  что-либо
сказать. Он пытался решить эту  проблему  в  перерывах  между  беседами  с
незнакомыми мужчинами и женщинами, которые по очереди решали облегчить его
одиночество. Шум  в  комнате  нарастал  Хэссон  упорствовал  в  поглощении
спиртного, пока не допил бутылку и вынужден был перейти на ржаное, которое
нашел невкусным, но вполне приемлемым.
     В какой-то момент, когда свет был притушен и многие начали танцевать,
Хэссон сделал великое открытие -  оказалось,  что  пухленький  розовощекий
молодой человек, беседующий с ним, вовсе не  фермер,  как  можно  было  бы
решить по его внешнему гаду, а врач по имени Дрю Коллинз. В  его  сознании
тут же всплыло воспоминание, которое Хэссон постарался спрятать  подальше:
Тео Уэрри сидит один в своей комнате и подносит настольную лампу к глазам.
     - Я бы хотел  вас  кое  о  чем  спросить,  -  сказал  он,  сомневаясь
относительно этичности вопроса. - Я знаю, что  время  неподходящее  и  все
прочее...
     - Плюньте на эту чушь, - уютно ответил Дрю. -  Я  вам  выпишу  рецепт
даже на бумажной салфетке.
     - Это не обо мне, я подумал, не лечите ли вы Тео.
     - Угу, я присматриваю за юным Тео.
     - Ну... - Хэссон закрутил в рюмке виски, так  что  в  нем  получилась
воронка. - Правда, что через два года к нему возвратится зрение?
     - Абсолютная правда. На самом деле даже немного раньше.
     - Почему надо столько ждать и не сделать операцию побыстрее?
     - Дело не столько в самой операции, - объяснил Дрю, видимо, довольный
возможностью поговорить на профессиональную тему. - Дело в  том,  что  это
кульминация трехлетнего курса лечения. То, чем страдает Тео, известно  как
осложненная катаракта. Это не значит, что сама по себе катаракта  сложная:
просто он получил ее в слишком раннем  возрасте.  Еще  двадцать  лет  тому
назад существовал один-единственный способ  лечения:  удалить  помутневшую
часть хрусталика. Но это оставило бы его полуслепым,  а  теперь  мы  можем
восстановить  прозрачность.  В  течение  трех  лет  надо  капать  в   глаз
лекарство, но зато по окончании  этого  срока  простой  укол  специального
энзима сделает хрусталик прозрачным. Это настоящая революция в медицине.
     - Да, похоже, что так, - согласился Хэссон. - Только...
     - Только что?
     - Три года - это большой срок для  жизни  в  темноте  Неожиданно  Дрю
придвинулся поближе к Хэссону и понизил голос:
     - Сибил вас тоже втянула!
     Хэссон молча уставился на него, стараясь спрятать смятение.
     - Сибил? Нет, она меня не втягивала.
     - Я подумал, что могла втянуть, - доверительным тоном проговорил Дрю.
- Она связалась кое с кем из родни Эла и заставила их  надавить  на  него,
но,  слава  Богу,  Эл  -  единственный,  кто  юридически  ответственен  за
парнишку, и сам он принимает решение.
     Хэссон порылся в памяти и смутно вспомнил что Сибил - имя бывшей жены
Уэрри. В его мозгу забрезжило понимание.
     - Ну, - осторожно заметил он, - в  этом  новом  методе  есть  "за"  и
"против".
     Дрю покачал головой.
     - Единственное "против" - это трехлетняя отсрочка, но  для  подростка
это небольшая цена за идеальное зрение.
     - Не большая?
     - Конечно. Ну, как бы  там  ни  было,  Эл  принял  решение,  и  Сибил
следовало бы помогать ему, хотя бы ради Тео.  Лично  я  считаю,  что  если
принять во внимание все соображения, он сделал правильный выбор.
     - Наверное...
     Хэссон почувствовал, что впереди наметились опасные подводные  камни,
и стал искать, на что бы  переключить  разговор.  По  какой-то  непонятной
причине ему в голову пришла мысль  о  человеке,  которого  он  встретил  в
магазине здоровой пищи в центре города.
     - У вас здесь большая конкуренция со стороны  альтернативных  методов
лечения?
     - Практически никакой. - Дрю скосил глаза и удивленно  поднял  брови,
когда к ним присоединилась Джинни Карпентер. -  Законы  Альберты  довольно
строги на этот счет. А почему вы спрашиваете?
     - Да просто так. Я сегодня натолкнулся на интересного типа -  азиата,
который торгует здоровой пищей. Он сказал, что его зовут Оливер.
     - Оливер? - Дрю был явно озадачен.
     -  Это  Оли  Фан,  -  вмешалась  Джинни,  кудахтал,  как  ведьма   из
диснеевского мультика. - Ты держись от  него  подальше,  парень.  От  всех
китаезов надо держаться подальше. Они могут  жить  там,  где  любой  белый
протянет ноги, потому что они только и думают, на чем бы сделать деньги. -
Джинни мгновение постояла раскачиваясь: рюмка в руках, щеки  раскраснелись
от спиртного. - Хочешь знать, как эти сукины дети делают  деньги  в  своих
магазинчиках, когда нет покупателей?
     - Что я хочу, так это еще выпить, - отозвался Дрю и попытался уйти.
     Джинни схватила Хэссона за руку.
     - Я тебе скажу, что они делают. Они не  могут  стерпеть,  чтобы  хоть
минута прошла без заработка, поэтому просто стоят  у  прилавка,  открывают
коробки со спичками и достают из каждого по спичке!  По  одной  спичке  из
каждого коробка!  Никто  одной  не  хватится,  но  стоит  им  сделать  это
пятьдесят раз, и  у  них  для  продажи  есть  лишний  коробок.  Белый  так
уродоваться не будет, но китаез просто стоит вот так... По одной спичке из
каждого коробка!
     Хэссон на секунду задумался над  рассказом,  поместил  его  в  группу
"Сказки с расистским уклоном" и тут же заметил  ошибку  в  его  внутренней
логике.
     - С трудом верится.
     Джинни  поразмыслила  над  его  словами  и,   похоже,   заметила   их
двусмысленность.
     - По-твоему, я все это выдумала?
     - Я не хотел создать впечатление... - Хэссон  невинно  улыбнулся,  не
желая столкновения с жесткой  старушкой.  -  По-моему,  я  тоже  хочу  еще
выпить.
     Джинни щедро махнула рукой по направлению к столу.
     - Давай, лакай, дружище.
     Хэссон придумал  несколько  ответов,  от  холодно-саркастического  до
грубо-непристойного, но опять в  его  мозгу  произошел  вербальный  затор,
осложненный смущением, усталостью и  страхом.  Он  услышал,  что  бормочет
Джинни слова благодарности, и попятился от нее, как  придворный,  которого
отпустил монарх. Хэссон долил  себе  рюмку  и,  решив,  что  пьет  сегодня
слишком много, взял на вооружение метод Уэрри -  постоянно  переходить  от
одной группы к другой, пока не появится возможность сбежать и спрятаться в
своей комнате. Очень скоро избыток спиртного  в  соединении  с  усталостью
привели его в гипнотическое состояние, так что комната показалась  Хэссону
экраном, на котором проецировались  плоские  и  бессмысленные  изображения
человеческих фигур, напоминающие тени от угасающего огня.
     Вдруг Хэссон с изумлением заметил, что втянут в какую-то пьяную игру,
правил которой ему никто не объяснил, но которая сопровождалась постоянным
движением  в  темноте,  перешептываниями,  хохотом,  хлопаньем  невидимыми
дверями. Ему пришло в голову, что наступил момент побега,  что,  если  ему
повезет, он сможет благополучно лечь в постель прежде, чем его  отсутствие
будет замечено.  Хэссон  попытался  сориентироваться  в  темноте,  но  его
движению мешали другие,  кто,  казалось,  несмотря  на  отсутствие  света,
обладают магической способностью знать, куда идут и что делают. Перед  ним
открылась дверь,  за  ней  оказалась  освещенная  комната.  Несколько  рук
толкнули Хэссона вперед. Он услышал, как дверь за ним захлопнулась  и  тут
же понял, что оказался на  кухне  наедине  с  Мэй  Карпентер.  Его  сердце
неровно заколотилось.
     - Ну, вот это сюрприз, - сказала она негромко и подошла к Хэссону.  -
Какой у вас знак?
     - Знак? - непонимающе уставился на нее Хэссон.
     В  мягком  свете  низко  расположенной  лампы  ее  тончайший   наряд,
казалось, почти не существовал вовсе,  и  Мэй  превратилась  в  горячечное
эротическое видение.
     - Да. У  меня  весы.  -  Она  протянула  карточку,  на  которой  были
изображены две чашки весов. - А у вас что?
     Хэссон  уставился  на  свою  правую  руку.  Оказывается,  он   держал
карточку, на которой тоже был знак весов.
     - Одинаковые, - сказала Мэй. - Это удача для нас обоих.
     Без всяких колебаний она обняла Хэссона за  шею  и  притянула  его  к
себе. Перед поцелуем Хэссон увидел ее приоткрытый  рот,  показавшийся  ему
огромным  -  как  у  кинобогини  на  увеличенной  фотографии,   такой   же
идеализированный, как рот любой воплощенной женственности на  киноафише  -
безукоризненные  математические  кривые,  выпуклая  алость  и  ряд   белых
плоскостей заполнили поле его зрения Во  время  поцелуя  Хэссон  испытывал
ощущение нереальности происходящего, но в то же  время  руки  его  и  тело
получали другие впечатления, напоминая о том, что дело жизни - это  жизнь,
и что у жизни с ним еще не кончены счеты. Это  озарение  испугало  Хэссона
своей силой и простотой и заставило отстраниться от Мэй.
     - Это хорошо, - проговорил он, отчаянно пытаясь найти верные слова. -
Но я очень устал, мне надо пойти лечь.
     - Может, это и к лучшему, - согласилась Мэй с откровенностью, которая
показалась Хэссону бесконечно волнующей и лестной.
     - Пожалуйста, извините меня.
     Он повернулся, сумел определить дверь, которая  вела  в  прихожую,  и
вышел. Там было пусто и темно, но кто-то пристроил  на  разбухшей  вешалке
летный костюм с неотстегнутым шлемом и вспыхивающими сигналами на плечах и
лодыжках. Хэссон протиснулся мимо этого  гомункулуса,  поднялся  наверх  и
запер за собой дверь. Подойдя к окну, он раздвинул занавески и посмотрел в
незнакомый ночной мир. Прямо из темноты легко и медленно падал  снег.  Под
окном росло большое дерево, сквозь голые ветви которого  лил  свое  сияние
уличный фонарь. Мириады отсветов,  искорок  и  отражений  в  конусе  света
создавали странное впечатление, будто заглядываешь в  длинный  тоннель  из
паутины.
     Хэссон минуту стоял у окна, пытаясь освоиться с мыслью,  что  впервые
посмотрел в него всего двенадцать часов тому назад, что прошло меньше  дня
его отдыха. Память разбухла от новых  лиц,  голосов,  имен  и  мыслей.  Он
подошел к постели, скинул с себя одежду и  надел  пижаму.  Как  обычно  по
вечерам  Хэссон  двигался  легко  и  без   затруднений:   длинный   период
подвижности размял его суставы и мускулы Впрочем, теперь  наступил  момент
получить порцию боли на сон грядущий.
     Хэссон лег в постель, и как только его не защищенная дневной  одеждой
спина соприкоснулась с матрацем, началась привычная война. Конфликт возник
между разными группами мышц, пытающихся получить преимущество в этом новом
состоянии  расслабленности  и  устроить   более   мощный   залп   мучений.
Проигравшим в любом случае  оказывался  Хэссон.  Он  молча  переносил  эту
борьбу, пока приступы боли не стихли, и вскоре после этого заснул: раненый
воин, измученный, потерпевший поражение во всех столкновениях этого дня.



                                    4

     Сон был знакомый - из  раннего  периода  жизни  Хэссона,  всякий  раз
заново переживавшего одно и то же событие. Особое событие.
     Приготовления шли много дней, причем Хэссон даже себе не  признавался
в том, что было у него на  уме.  Сначала  было  воздушное  путешествие  на
Гебриды, и в том, что он предпочел отправиться туда  в  одиночку,  еще  не
было ничего необычного. Потом он добыл запасные аккумуляторы и специальные
кислородные баллоны  увеличенной  емкости,  но  даже  это  можно  было  бы
истолковать  как  разумную  предосторожность  перед  дальним  полетом  над
малонаселенной местностью. И Хэссон уже начал свой большой подъем,  когда,
наконец, понял, что именно он делает.
     Некоторые люди, получив в руки новый механизм,  обязательно  выясняют
пределы   его   возможностей.   АГ-аппарат    работал,    искажая    линии
гравитационного поля таким образом, что надевший его как бы  падал  вверх.
Ближайшей аналогией может послужить  магнитное  поле,  в  котором  кусочек
металла втягивается  в  область  с  наибольшей  напряженностью.  Поскольку
АГ-аппарат получал большую часть своей энергии из  самого  гравитационного
поля, он лучше всего работал на малых высотах.  Вблизи  поверхности  Земли
энергия аккумуляторов расходовалась слабо, но когда летун поднимался выше,
он обнаруживал,  что  запасы  энергии  тратятся  все  быстрее  и  быстрее,
компенсируя неизбежную потерю коэффициента полезного действия аппарата.
     Наиболее очевидным следствием  этого  было  существование  предельной
высоты, достижимой отдельным летуном, но, как это  всегда  бывает,  предел
зависел от определенных технических и  индивидуальных  параметров.  Только
что прошедший квалификационную  аттестацию  воздушный  полицейский  Роберт
Хэссон  не  больше  обычного  человека  интересовался  механикой  большого
подъема. Однако его снедала  беспокойная  жажда  узнать  свои  собственные
психологические возможности, выяснить, у кого предел подъема окажется выше
- у человека или у машины. Хэссон знал, что это навязчивая идея, что в ней
нет ничего нового или необычного, и все  же  этот  эксперимент  необходимо
поставить...
     На рассвете летнего дня Хэссон поднялся с полуострова Ай на Льюисе  и
установил скорость подъема  250  метров  в  минуту.  Для  АГ-аппарата  эта
скорость была достаточно умеренной, но масса Хэссона сильно увеличилась за
счет трех дополнительных аккумуляторов, и он вовсе  не  хотел  перегружать
какую-нибудь часть механизма, поскольку от этого во  многом  зависела  его
жизнь.  Максимальная  масса,  которую  можно   поднять   на   АГ-аппарате,
ограничена тем, что выше определенной точки он сам  начинает  генерировать
заметное гравитационное поле. Последнее нарушает особую структуру  силовых
линий, создаваемую антигравитатором. Базовый вес,  как  называли  нагрузку
учебники, составлял 137,2 килограмма, и его  превышение  вызывало  эффект,
называемый коллапсом поля, в результате которого у летуна  появлялись  все
аэродинамические свойства камня.
     Не тратя энергию на горизонтальную компоненту полета, Хэссон позволил
легкому западному ветерку отнести его к водам  Северного  Минча.  Со  всех
сторон разворачивались причудливые комбинации  суши  и  воды.  Примерно  в
шестидесяти километрах к востоку показался берег Шотландии. Растительность
мелких островов  побережья  под  лучами  раннего  утреннего  солнца  сияла
пастельными  цветами:  полосы  бледного   дымчато-желтого   переходили   в
ярко-зеленый.    Береговые    линии    белой    чертой    отделялись    от
ностальгически-плакатного синего океана, а воздух, который вдыхал  Хэссон,
казался доисторически свежим.
     Через двадцать минут после взлета летун достиг высоты пяти километров
- намного больше той, которую обычно использовали для личных  полетов.  Он
закрыл щиток  шлема  и  начал  пользоваться  кислородом  из  баллона.  Под
подошвами его ботинок катилась  громадная  Земля,  уже  стала  заметна  ее
округлость, и Хэссон ощутил первые признаки своего одиночества.  Ни  птиц,
ни кораблей, ни каких-либо признаков человеческого присутствия - и никаких
звуков. Хэссон был один в безмолвных синих высотах небес.
     Через сорок минут после взлета он достиг высоты десяти  километров  и
понял, что двигается на уровне полярной тропопаузы. Во время набора высоты
воздух вокруг него постоянно  холодел:  с  каждым  километром  температура
понижалась на шесть или более градусов. Но теперь она останется постоянной
или даже чуть повысится, когда начнется стратосфера.  Правда,  Хэссону  от
этого теплее не  станет.  Мощные  обогреватели  его  костюма  работали  на
пределе, нейтрализуя почти пятидесятиградусный мороз,  поглощая  при  этом
массу энергии аккумуляторов.
     Через десять минут Хэссон увидел, как на восток  плывет  тонкий  слой
облаков, закрывая Землю, и понял, что пришло время для  в  высшей  степени
незаконного поступка (почему ему и пришлось предпринять свой полет в таком
удаленном районе). Хэссон проверил свой аккумулятор, увидел, что тот почти
сел,  и  переключился  на  следующий.  В   ту   ужасную   секунду,   когда
электрическая цепь прервалась и заново включилась, он ощутил, что  падает,
но аппарат почти тут же снова подхватил его, и  Хэссон  понял,  что  набор
высоты продолжается. Он отстегнул севший аккумулятор и, испытав мимолетный
укол совести, выпустил его из рук. Тяжелый кубик исчез у него под ногами и
бомбой понесся вниз к неспокойной поверхности Минча.
     В планы Хэссона входило сбросить второй аккумулятор  и,  может  быть,
третий - если представится такая  возможность.  Это  было  необходимо  для
того, чтобы уменьшить нагрузку на оставшиеся источники энергии. Однако для
этого  требовалось  одно  условие  -   идеальная   видимость.   В   данном
географическом положении шансы на то, что падающий элемент причинит  ущерб
чьей-то жизни  или  имуществу,  были  минимальными,  но  глубоко  засевший
инстинкт не разрешал Хэссону даже подумать о том,  чтобы  бросить  твердый
предмет сквозь  облако.  Ему  придется  просто  смириться  с  прекращением
полета.
     Мысль об этом вызвала гораздо меньшее разочарование, чем  Хэссон  мог
бы ожидать час тому назад. Он уже поднялся выше, чем  большинство  летунов
забирается даже в мыслях, и безымянная жажда медленно уходила из его души.
С другой стороны он уже  достиг  той  области,  где  исчезли  измерения  -
когда-то здесь царили большие реактивные самолеты  -  и  лететь  вверх,  в
сгущавшуюся синеву, казалось столь же логичным  и  естественным,  сколь  и
возвращение в древнюю империю людей. Запрокинув голову, безвольно  опустив
руки и ноги, Хэссон продолжал набирать  высоту.  Поза  его  бессознательно
повторила ту, в которой средневековые  художники  изображали  человеческие
души, поднимающиеся на небеса. Одинокая светлая точка  (возможно,  Венера)
возникла над ним, поманила к себе, и Хэссон поплыл к ней.
     Скорость   его   подъема   с   каждой   минутой   снижалась   обратно
пропорционально нагрузке на аккумулятор, но еще через час он  уже  был  на
высоте двадцати пяти  километров.  Под  ним  в  перламутровом  великолепии
изгибалась планета Земля. Мир был неподвижен, дели не  считать  все  более
быстрого отклонения стрелок датчиков на нагрудной панели. Хэссон продолжал
подъем.
     На высоте тридцати километров  над  уровнем  моря  он  проверил  свои
приборы  и  увидел,  что   подъем   практически   прекратился.   Генератор
антигравитационного поля с громадной скоростью тратила энергию только  для
того, чтобы не дать ему упасть.  Набрать  большую  высоту  можно  было  бы
только сбросив севшие элементы, а  Хэссон  уже  решил,  что  этого  делать
нельзя. Да и в любом случае результат не будет иметь особого значения.  Он
свершил задуманное!
     Неподвижно зависнув  в  сине-ледяном  молчании,  на  пороге  космоса,
Хэссон осмотрелся и почувствовал... что абсолютно ничего не чувствует.  Не
было ни страха, ни эйфории, ни  изумления,  ни  гордости  достигнутым,  ни
общения с бесконечностью:  вырванный  из  контекста  человечества,  Хэссон
перестал быть человеком.
     Он завершил обзор небес и понял, что здесь он - чужой. Потом повернул
рычажок управления на поясе и начал долгий и одинокий спуск на Землю.



                                    5

     Хэссон проснулся в ярко освещенной рассеянным светом  комнате  и,  не
глядя на часы, понял, что уже очень поздно. Голова у него так болела,  что
он буквально слышал пульсацию крови в прижатом к  подушке  виске,  а  язык
казался сухим и заскорузлым.  Кроме  того,  отчаянно  болел  переполненный
мочевой пузырь.
     "Только не похмелье,  -  взмолился  Хэссон.  -  Мне  только  похмелья
недоставало". Какое-то время  он  лежал  неподвижно,  заново  знакомясь  с
комнатой и соображая, что вчера произошло такого, от чего в  нем  возникла
нервная дрожь предвкушения. По крайней мере, Хэссон был  уверен,  что  тут
таилось удовольствие - удовольствие от... Он на мгновение закрыл глаза:  в
его мозгу оформился образ Мэй Карпентер, а за  ним  следом  нахлынули  все
сожаления  и  возражения,  свойственные   его   возрасту,   воспитанию   и
темпераменту. Мэй слишком молода, она живет с хозяином дома, в котором  он
гостит, Хэссон предался фантазиям, как подросток. Мэй не в  его  вкусе,  в
высшей степени маловероятно, чтобы он ее интересовал - но  Мэй  по-особому
смотрела на него, и она сказала: "Это удача для нас обоих", и еще сказала:
"Может, это и к лучшему", а то, что Хэссон никогда по-настоящему с ней  не
общался и не знает ее, как личность, не слишком важно, потому что  у  него
масса времени, чтобы...
     Внезапно возобновившаяся боль в  мочевом  пузыре  привела  Хэссона  в
чувство, ясно показав, что ему пора решать сложную задачу: привести себя в
вертикальное положение после долгих часов, проведенных лежа. Первым  шагом
этой операции было перемещение в горизонтальном  положении  с  постели  на
пол, поскольку Хэссону предстояло  решать  инженерную  задачу,  прямо-таки
циклопических масштабов. Ему требовалась твердая и неподвижная  опора.  Он
начал с того, что руками перетащил свои ноги  на  край  матраца,  а  потом
перекатился, схватился за кровать и совершил нечто похожее на  управляемое
падение на пол. Неизбежный изгиб позвоночника и резкая  смена  температуры
вызвали жуткую боль, которую Хэссон перенес почти  безмолвно,  уставившись
прищуренными глазами в потолок. Когда  спазмы  начали  стихать,  он  снова
перекатился, чтобы лежать ничком, и теперь смог начать медленный процесс -
главным образом, методом проб и ошибок - подъема верхней  части  туловища,
под которую он очень осторожно, как  каменщик,  ставящий  подпорки,  чтобы
удержать непослушную массу камня, подводил все большие  и  большие  порции
скелета, пока не достиг вертикального положения.
     Через две минуты Хэссон был на ногах.  Он  тяжело  дышал,  измученный
перенесенной процедурой, но  уже  мог  двигаться.  Прошаркав  по  комнате,
Хэссон надел халат и собрал туалетные принадлежности. Потом он прислушался
у дверей, чтобы, открыв их,  не  подвергнуться  мучительной  необходимости
говорить  с  посторонними.  Площадка  была  пуста  и  весь  этаж   казался
безлюдным, только снизу доносились приглушенные голоса.  В  ванной  Хэссон
почистил зубы и сделал удручающее открытие: две язвочки во  рту,  которые,
как он надеялся, уже проходили, стали теперь еще более  болезненными,  чем
прежде. Вернувшись в свою спальню, он хотел было  лечь  снова  и  включить
телевизор, но обезвоживание организма вызвало  сильнейшее  желание  выпить
чаю или кофе, и с ним просто невозможно было  бороться.  Хэссон  оделся  и
спустился вниз на кухню, гадая, как ему реагировать, если он застанет  Мэй
одну. Негромко постучав, Хэссон вошел и  увидел,  что  за  круглым  столом
сидит только Тео Уэрри.  На  парнишке  были  спортивные  брюки  и  красный
свитер, на красивом юном лице отражалась печаль.
     - Доброе утро, Тео, - поздоровался Хэссон. - Сегодня не учитесь?
     Тео покачал головой.
     - Сегодня суббота.
     - Я забыл. Дни недели теперь для меня не имеют значения, с  тех  пор,
как я... - Хэссон прервал себя и осмотрелся. - Где все?
     - Папа на улице сгребает снег. Остальные уехали в город.
     То, как Тео построил фразу, и некоторая сухость тона сказали Хэссону,
что парнишке не слишком нравятся Мэй и ее мать.
     - В таком случае я сварю себе кофе,  -  сказал  Хэссон.  -  Наверное,
никто не будет возражать.
     - Я вам сварю, если хотите.
     Тео приподнялся на стуле, но Хэссон уговорил его продолжать  завтрак.
Стоя у плиты, он расспрашивал парнишку о его вкусах и занятиях, и заметил,
что разговор с Тео для него не  так  сложен,  как  обмен  любезностями  со
взрослыми. Они некоторое время говорили о музыке, и  лицо  Тео  оживилось,
когда он услышал, что Хэссон разделяет его любовь  к  Шопену  и  Листу,  а
также к некоторым  современным  композиторам,  пишущим  для  тонированного
рояля.
     - Наверное, ты много слушаешь радио, - сказал Хэссон, подсаживаясь  к
столу со своей чашкой кофе. И сразу же понял, что сделал ошибку.
     - Все так думают. - Голос Тео стал ледяным. - Можно быть слепым, если
имеешь радиоприемник.
     - Никто так не считает.
     - Но это считается прекрасным утешением, так? Куда бы я ни  приходил,
для меня включают радио, а я его никогда не слушаю. Мне не  нравится  быть
слепым! Незрячим, как они называют это в школе... И никто не заставит меня
делать вид, что мне это доставляет удовольствие.
     - Великолепная искривленная логика, - мягко произнес Хэссон,  слишком
хорошо узнавая свои трудности.
     - Наверное, это так, но мокрица - существо не слишком логичное.
     - Мокрица? Я что-то не понял тебя, Тео.
     Парнишка невесело улыбнулся. У Хэссон от его улыбки защемило сердце.
     - Есть рассказ Кафки о человеке, который  как-то  утром  проснулся  и
обнаружил, что превратился в гигантского таракана. Все приходят в ужас: вы
только  подумайте,  превратиться  в  таракана!  Но  если  бы  Кафка  хотел
по-настоящему затошнить читателей, ему надо было бы превратить того типа в
мокрицу.
     - Почему это?
     - Они слепые и такие деловитые. Я всегда их ненавидел за то, что  они
слепые и такие _д_е_л_о_в_и_т_ы_е_. А потом я  как-то  утром  проснулся  и
обнаружил, что меня превратили в гигантскую мокрицу.
     Хэссон уставился на черную горячую жидкость в своей чашке.
     -  Тео,  послушай  совета  человека,  специализирующегося  на  нежном
искусстве бить себя дубинкой по голове, - не делай этого.
     - Моя голова - единственное, до чего я дотягиваюсь.
     - Твоему отцу это тоже нелегко, знаешь ли, он тоже переживает трудное
время.
     Тео наклонил голову и несколько секунд подумал над словами Хэссона.
     - Мистер Холдейн, - задумчиво  проговорил  он,  -  вы  совершенно  не
знаете моего отца. По-моему, вы  вовсе  ему  не  кузен,  и,  по-моему,  вы
никакой не страховой агент.
     - Ну не забавно ли, - парировал Хэссон. - Мой шеф всегда  говорил  то
же самое, когда я показывал ему результаты работы за месяц.
     - Я не шучу.
     - Он и это тоже  говорил,  но  я  удивил  его  -  изобрел  новый  вид
страхового полиса, с  помощью  которого  люди  могли  страховаться  против
незастрахованности.
     У Тео задрожали уголки губ.
     - Я когда-то читал историю про человека,  которого  звали  Безымянный
Немо.
     Хэссон   расхохотался,   удивленный   тем,   как    быстро    паренек
классифицировал его абсурдную историю и нашел подходящую реплику.
     - Похоже, ты тоже поклонник Стивена Ликока.
     - Нет, я о нем, кажется, не слышал.
     - Но это же был канадский юморист! Самый лучший!
     Хэссона слегка удивило то, что он  может  с  энтузиазмом  говорить  о
чем-то, связанным с литературой. Многие месяцы  он  не  мог  даже  открыть
книги.
     - Я постараюсь не забыть это имя, - сказал Тео.
     Хэссон слегка похлопал его по руке.
     - Послушай, мне уже  пора  перечитать  кое-что  у  Ликока.  Если  мне
удастся разыскать пару его книжек, я мог бы прочесть их тебе. Что скажешь?
     - Это звучит неплохо. Я хочу сказать, если у вас будет время...
     - У меня  куча  времени,  так  что  мы  определенно  договорились,  -
пообещал Хэссон, заметив, что как только он начинает думать о  том,  чтобы
сделать что-то для кого-то, его собственное состояние улучшается.  Похоже,
в этом был какой-то урок.
     Он не спеша пил  кофе,  морщился  время  от  времени,  когда  горячая
жидкость соприкасалась с язвочками во рту, поощрял Тео обсуждать все,  что
придет ему в голову, лишь бы это не имело никакого  отношения  к  прошлому
Хэссона и его предполагаемому родству с Элом Уэрри. На первый план  быстро
вышел интерес Тео к полетам, и почти сразу  же  он  начал  рассказывать  о
Барри Латце и местной компании облачных  бегунов,  известных  под  кличкой
"ястребы".  Как  и  прежде,   Хэссона   встревожили   нотки   безусловного
восхищения, слышавшиеся в голосе Тео.
     - Готов поспорить, - сказал он, - что главаря этого сообщества  зовут
Черный Ястреб.
     Тео был изумлен.
     - Как вы узнали?
     - Либо так, либо Красный Ястреб. Эти типы всегда должны прятаться  за
какими-нибудь ярлыками, и ты не поверишь,  насколько  у  них  ограниченное
воображение. Практически в каждом городе, где  я  бывал,  был  или  Черный
Ястреб, или Красный Орел. Они по ночам порхают над городом и наводят  ужас
на малышей, но самое смешное, что каждый из них считает, что  он  -  нечто
необыкновенное.
     Тео   встал,   отнес   свою   пустую   мисочку   из-под   хлопьев   в
мусоропереработку и вернулся к столу. И только потом проговорил:
     - Каждый, кто хочет летать по-настоящему, должен прятать свое имя.
     - У  меня  не  сложилось  такого  впечатления,  по  крайней  мере  по
спортивным  выпускам  газет  и  телевидения.  Некоторые,   между   прочим,
становятся богатыми и знаменитыми, совершая настоящие полеты.
     По лицу Тео  Хэссон  понял,  что  его  слова  не  произвели  никакого
впечатления. Выражение "настоящие полеты" в лексиконе подростков  означало
полеты опасные и незаконные, не подчиняющиеся никаким  досадным  правилам,
основанные только на инстинктах; полеты ночью без огней, игра  в  салки  в
каньонах высотных зданий  города...  Неизбежным  следствием  такого  сорта
"настоящих полетов" был непрекращающийся дождь искалеченных тел, осыпавших
землю в результате поломок аккумуляторов. Но для юности характерно  прежде
всего то, что она считает себя  неподверженной  бедам.  Несчастные  случаи
всегда происходят с кем-то другим.
     За годы  работы  в  полиции  Хэссон  пришел  к  выводу,  что  главная
трудность  в  споре  с  подростком   -   необходимость   аргументации   на
эмоциональном, а не на интеллектуальном  уровне.  Он  потерял  счет  своим
разговорам с мальчишками, собственными глазами видевшими, как  только  что
одного из их друзей размазало  по  стене  здания  или  перерезало  пополам
бетонной опорой. Во всех беседах ощущался  подтекст,  похожий  на  древнее
суеверие: погибший сам навлек на себя несчастье, каким-то образом  нарушив
этикет или правила группы. Он не послушался заводилу,  или  предал  друга,
или показал свой страх.
     Смерть никогда не объяснялась тем, что юный летун нарушил закон. Ведь
тогда допускалась бы мысль, что контроль и управление  необходимы.  Ночной
необузданный летун, темный Икар, был народным героем. В эти моменты Хэссон
начинал сомневаться в самой идее полицейской работы, в ответственности  за
других: может быть, это уже устарело? АГ-аппарат не только поощрял  своего
владельца к пренебрежению правилами, но и всячески содействовал ему, давая
анонимность и несравненную подвижность. Какой-нибудь Черный Ястреб  и  его
летающая команда могли за ночь покрыть тысячи километров и потом исчезнуть
без следа, как капля  дождя,  падающая  в  океан  общества.  Почти  всегда
единственным способом привлечь дикого летуна к  ответственности  было  его
выслеживание в небе. Это было трудно и опасно, и  число  охотников  всегда
казалось смехотворно малым. И когда Хэссон оказывался рядом  с  заболевшим
небом пареньком, вроде Тео, автоматически предрасположенным боготворить не
того героя, ему начинало казаться, что он напрасно тратит свою жизнь.
     - ...для него ничего не значит подняться до шести или даже семи тысяч
метров и оставаться там часами, - говорил тем временем Тео.  -  Вы  только
подумайте: поднимается прямо на семь километров вверх, в небо, и для  него
это пустяк.
     Хэссон потерял нить разговора, но догадался, что речь идет о Латце.
     - Наверное, для него это что-то значит, - отозвался он, - иначе он не
потрудился бы рассказывать об этом.
     - А почему бы не рассказать? Это больше, чем... - Тео помолчал,  явно
переформулируя фразу. - Это больше, чем делают все здешние.
     Хэссон вспомнил о  своем  собственном  недолгом  пребывании  на  краю
космоса, на высоте тридцати километров, но не испытал желания рассказать о
нем.
     - А он не считает это ребячеством - называться Черным Ястребом?
     - Кто сказал, что Черный Ястреб - это Барри?
     - А у вас тут _д_в_а_ превосходных летуна? Барри Латц и  таинственный
Черный Ястреб? Они никогда не встречаются?
     - Откуда мне  знать?  -  обиженно  парировал  Тео,  пытаясь  отыскать
кофейник.
     Хэссон удержался, чтобы не помочь ему. Он звал, что в глазах паренька
совершил бестактность, пытаясь рассуждать  о  вещах,  в  которых  взрослые
разобраться не могут. Впервые за всю  историю  человечества  молодые  люди
смогли удрать от наблюдения старших,  и  от  этой  удачи  они  никогда  не
откажутся. Полная личная свобода сделала мир маленьким и страшно  углубила
пропасть между поколениями. Джеймс Барри блестяще предвидел, что не  может
быть нормального общения между Питером Пэном и взрослыми.
     Хэссон хранил виноватое молчание, пока Тео,  вооружившись  памятью  и
тонким лучом сенсорного кольца на правой руке, нашел чашку  и  налил  себе
немного кофе. Хэссон раздумывал над тем,  как  начать  мирные  переговоры,
когда через заднюю дверь в кухню вошел Эл  Уэрри  и  впустил  целый  поток
холодного воздуха.  Хэссон  был  несколько  озадачен  тем,  что  занимаясь
работой по дому Эл не снял полицейской формы, но он тут же забыл  об  этой
странности, заметив, что Уэрри кажется сильно встревоженным.
     - Иди наверх, Тео, - проговорил он без всяких предисловий. -  Ко  мне
сейчас придут по делу.
     Тео вопросительно наклонил голову:
     - Мне нельзя допить мой...
     - Наверх, - рявкнул Уэрри. - И быстро.
     - Иду.
     Тео уже тянулся за своей сенсорной палкой,  когда  хлопнула  парадная
дверь дома и в прихожей послышались тяжелые  шаги.  Секунду  спустя  дверь
кухни распахнулась и в комнату вошли Бак  Морлачер  и  Старр  Приджен.  На
обоих  были  летные  костюмы  и  АГ-аппараты,  которые  делали  их  фигуры
громоздкими, враждебными и  чуждыми.  Красные  пятна  как  предупреждающие
вымпелы горели на массивных скулах надвигавшегося на Уэрри Морлачера.  Тем
временем Приджен с насмешливым полухозяйским видом обозревал кухню. Хэссон
испытал странную смесь негодования, грусти и паники.
     - Я хочу поговорить с тобой, - обратился Морлачер к Уэрри,  энергично
ткнув его в грудь рукой в перчатке. - Вон  там,  -  он  кивнул  в  сторону
гостиной и направился туда, даже не оглянувшись, чтобы проверить,  следует
ли за ним Уэрри.
     Уэрри, бросив расстроенный взгляд на сына, последовал за ним, оставив
Приджена на кухне с Хэссоном и Тео.
     - Ты знаешь, почему я здесь.
     Полный гнева голос Морлачера наполнил обе комнаты.
     По контрасту с ним, ответ Уэрри показался чуть слышным.
     - Если это насчет вчерашнего ВС, Бак, то я не хочу, чтобы вы думали.
     - Одна из причин, по которой я пришел, заключается в  том,  что  тебя
никогда нет в твоем чертовом кабинете, когда ты там должен быть! А  другая
- это вчерашнее убийство на восточной окраине города. Это не  ВС,  как  ты
его называешь, это чертово убийство! И я хочу знать, что ты в связи с этим
предпринимаешь.
     - Мы очень мало что можем предпринять, - примирительно сказал Уэрри.
     - ОЧЕНЬ МАЛО ЧТО МОЖЕМ ПРЕДПРИНЯТЬ! -  передразнил  его  Морлачер.  -
Важная персона прибывает в город по делу, его  убивает  какая-то  чокнутая
безмозглая тварь, а мы очень мало что можем предпринять!
     Взглянув на выражение лица Тео, Хэссон поднялся, чтобы закрыть  дверь
в гостиную. Он повернулся, не приготовившись как  следует  к  движению,  и
застыл:  спина  напряглась  от  такого  чувства,  словно   кто-то   вонзил
стеклянный кинжал ему между позвонками. Хэссон постоял, опираясь на  стол,
потом осторожно протянул руку к дверной ручке.
     - Ну, Бак, это же не важная персона... -  говорил  Уэрри  в  соседней
комнате.
     - Когда я  говорю,  что  сукин  сын  -  важная  персона,  -  прорычал
Морлачер, - это значит, что сукин сын  действительно  важная  персона.  Он
приехал сюда, чтобы...
     Хэссон захлопнул дверь, приглушив разговор до  невнятного  рокота,  и
постарался выпрямиться. Расхаживавший по комнате Приджен наблюдал за ним с
добродушным презрением.
     - Ну, ты и вправду не в форме, кузен Эла из  Англии,  -  заметил  он,
улыбаясь через реденькие усы. Зубы его были  почти  зеленого  цвета  какой
бывает у людей, которые их никогда не чистят,  а  передние  зубы  у  десен
почернели от кариеса. - Автомобильная авария, так?
     - Правильно. - Хэссон с трудом сдержал льстивую улыбку.
     Приджен покачал головой и, сжав зубы, с шипением выпустил  через  них
воздух.
     - Не следовало щеголять в машине, кузен  Эла  из  Англии.  Надо  было
шагать по небесам, как полагается взрослому человеку.  Посмотри  на  юного
Тео! Тео им всем покажет, как только сможет. Правильно, Тео?
     Тео Уэрри сжал губы и не снизошел до ответа.
     - Тео собирался вернуться к  себе  в  комнату,  -  сказал  Хэссон.  -
Кажется, он кончил завтракать.
     - Чушь! Он еще не притронулся к кофе. Пей кофе, Тео.
     Приджен подмигнул Хэссону, прижал палец к губам, призывая к молчанию,
и насыпал чуть ли не пригоршню сахарного песка в чашку паренька.  Размешав
получившуюся гущу, он вложил чашку в руку Тео. Тео, на лице которого  ясно
читалось подозрение, сжал чашку, но не стал подносить к губам.
     - По-моему, вы положили слишком много  сахара,  -  небрежно  произнес
Хэссон, испытывая тошноту от собственного безволия. - Мы не  хотим,  чтобы
Тео растолстел.
     В ту же  секунду  игривое  выражение  исчезло  с  лица  Приджена.  Он
исполнил свой запугивающий маневр: внезапно  пригвоздил  Хэссона  к  месту
хмурым, злобным, лешачьим взглядом, а потом  двинулся  на  него,  неслышно
ступая на пятках. "Не может быть, чтобы это происходило со мной", -  думал
Хэссон, обнаружив, что кивает, улыбается, пожимает плечами  и  пятится  из
кухни. Под угрожающим взглядом Приджена он добрался до лестницы и  положил
руку на перила.
     - Извините, -  проговорил  он,  с  ужасом  ожидая,  какие  еще  слова
произнесут его губы. - Отлучусь по малой нужде.
     Хэссон поднялся по лестнице с  намерением  пройти  в  спальню  и  там
запереться, но дверь ванной была как раз перед ним и, пытаясь сделать вид,
что ему действительно надо облегчиться, он вошел в нее  и  нажал  выгнутую
кнопку на ручке. И тут ему стало совсем тошно.
     - Отлучусь по малой нужде... - выдохнул он. - О,  Господи!  По  малой
нужде!
     Прижав руку к губам, чтобы они перестали дрожать,  Хэссон  уселся  на
выкрашенное белой краской плетеное  кресло  и  с  острым  чувством  потери
вспомнил, как легкомысленно избавился от  бесценного  сокровища  -  запаса
зеленовато-золотистых капсул транквилла. "Я схожу к доктору и попрошу еще,
- подумал он. - Я куплю еще таблеток от утренней депрессии и телевизионных
кассет, и все будет в порядке". Хэссон опустил голову  на  руки  и  ощутил
себя почти как тогда,  когда  парил  под  лиловым  куполом  стратосферы  -
замерзшим, далеким от всех, покинутым...
     Его  безмолвное  раздумье  прервал  шум  открывшейся  внизу  двери  и
громоподобный голос разгневанного  Морлачера.  Хэссон  подождал  несколько
секунд и, слегка приоткрыв дверь, выглянул в прихожую. Морлачер и  Приджен
запечатывали свои костюмы и готовились к полету.  Дверь  в  гостиную  была
закрыта, Эла Уэрри нигде не было  видно.  Приджен  открыл  входную  дверь,
впустив белоснежное сияние отраженного дневного света, и  вышел.  Морлачер
уже собирался последовать за ним, когда произошло еще какое-то движение  и
в прихожей появилась разрумянившаяся на морозе Мэй  Карпентер.  Она  несла
авоську  с  покупками  и  была  одета  в  классический  твидовый   костюм,
отделанный мехом, отчего казалась странно скромной. Морлачер посмотрел  на
нее с явным восхищением.
     - Мэй Карпентер, - проговорил он, нацепив лихую улыбку, совершенно не
похожую на то выражение лица, которое наблюдал у него прежде Хэссон, -  вы
хорошеете и хорошеете с каждой нашей встречей. Как вам это удается?
     - Наверное, правильно живу, - с  улыбкой  ответила  Мэй,  видимо,  не
смущаясь тем, что Морлачер стоит так близко от нее в тесной прихожей.
     - Ну, это надо записать! - хохотнул Морлачер. - Сплошная  аранжировка
цветов и плетение кружев в дамском клубе, да?
     - Не забудьте еще конкурсы на лучший торт. Вам бы посмотреть, на  что
я способна с кулинарным шприцем в руках.
     Морлачер громко расхохотался, обнял Мэй за талию и понизил голос:
     - Серьезно, Мэй, почему вы не заходите навестить меня с тех пор,  как
вернулись в город?
     - Была занята. А потом,  девушке  не  положено  заходить  к  мужчине,
правда? Что люди скажут?
     Морлачер бросил взгляд в сторону закрытой  гостиной,  потом  притянул
Мэй поближе и поцеловал ее. Она на мгновение прильнула к  нему,  и  Хэссон
заметил легкое покачивание ее бедер, которое вчера его так взволновало. Он
замер  на  своем  наблюдательном  посту,  страшась,  что  его  поймают  за
подсматриванием, но не мог оторваться.
     - Мне пора, - сказал, наконец, Морлачер. -  У  меня  срочное  дело  в
городе.
     Мэй взглянула на него сквозь подрагивающие ресницы:
     - Может, это и к лучшему.
     - Я вам позвоню, - прошептал Морлачер. - Мы что-нибудь придумаем.
     Он  повернулся  и  исчез  в  белом  блеске  заснеженного  мира.   Мэй
посмотрела ему вслед, закрыла дверь  и,  не  останавливаясь,  чтобы  снять
жакет, направилась  вверх  по  лестнице  к  ванне.  Хэссон  чуть  было  не
захлопнул дверь, но успел сообразить, что это будет замечено. С пересохшим
ртом, одурев от волнения, он резко отодвинулся от двери и  наклонился  над
раковиной, словно мыл руки. Мэй прошла мимо ванной и скрылась  в  соседней
комнате.
     С преувеличенной  осторожностью,  крадучись  как  вор  в  театральном
спектакле, Хэссон выскочил  из  ванной  и  бросился  в  свое  убежище.  Он
бесшумно запер  за  собой  дверь  и  тут  же  обнаружил,  что  сердце  его
колотится, как допотопный двигатель. В ту же  минуту  Хэссон  окончательно
решил как можно больше времени проводить  у  себя  в  комнате  и  избегать
прямого контакта с остальным человечеством. Он  присел  на  край  кровати,
включил  телевизор  и  постарался  стать   частью   его   уменьшенного   и
управляемого мирка.


     Прошло не более получаса, и в дверь спальни  постучали.  На  площадке
стоял Эл Уэрри. Он сменил полицейскую форму на вельветовые брюки и  черный
свитер и казался теперь значительно моложе.
     -  У  тебя  есть  минута,  Роб?  -  спросил   Уэрри   заговорщическим
полушепотом. - Я бы хотел переброситься с тобой парой словечек.
     Хэссон жестом предложил Уэрри войти.
     - В чем дело?
     - Разве ты не догадываешься?
     Хэссон постарался не встречаться с ним взглядом.
     - Я здесь просто проездом, Эл. Вовсе необязательно...
     - Знаю, но мне станет легче, если я c кем-нибудь поговорю. Как насчет
того, чтобы пойти выпить пару кружечек пива?
     Хэссон посмотрел на телевизор, который опять из-за разницы во времени
не показывал нужных ему программ.
     - А телемагазины будут открыты? Мне надо купить каких-нибудь кассет.
     - Мы можем заодно сделать и это, нет  проблем.  Ну,  так  как  насчет
пива?
     - Мне после вчерашнего дьявольски хочется пить, -  признался  Хэссон,
протягивая руку за пальто.
     Уэрри с обычной своей  жизнерадостностью  хлопнул  его  по  плечу  и,
громко стуча каблуками, стал спускаться по лестнице. Через минуту они  уже
мчались в патрульной машине  по  улице,  мокрое  черное  покрытие  которой
придавало  ей  сходство  с  венецианским  каналом.  Когда  машина  набрала
скорость, толстые пласты  снега,  налипшего  ночью  на  ее  капот,  начали
отламываться под напором ветра и беззвучно разбиваться о ветровое  стекло.
Хэссон решил, что снег, в отличие от английского, здесь  сухой  и  легкий.
Машина свернула на центральную улицу, взяла небольшой подъем, и перед ними
развернулась панорама арктически-чистого  и  идиллически  тихого  городка,
буквально залитого лучами солнца. Любые краски казались здесь  значительно
ярче по контрасту с  окружающей  белизной,  а  окна  домов  представлялись
угольно-черными  прямоугольниками.  Дальше  к  югу  сияла   фантастическая
колонна отеля "Чинук". Она походила на стальную  булавку,  которой  кто-то
сколол землю с небом.
     Хэссон уже познакомился с общим планом Триплтри и теперь  внимательно
рассматривал систему управления воздушным движением. Ориентируясь по  ней,
он безошибочно находил общественно значимые строения. Стеклянно-коричневый
массив, выделявшийся из группы низких зданий оказался мебельным магазином.
На его крыше, несмотря на яркий солнечный день, сияла гигантская  лазерная
проекция кровати с пологом. Хэссон нахмурился: на компьютерном пульте  его
памяти замигала янтарная лампочка тревоги.
     - Вон там, - сказал он, указывая Уэрри на магазин. - Вчера  там  было
кресло.
     Уэрри ухмыльнулся.
     - Это новая игрушка Мэнни Вейснера.  Он  меняет  изображения  два-три
раза в неделю, просто чтобы позабавиться.
     - Значит, она у него недавно?
     - Месяца три или около того. - Уэрри не без любопытства посмотрел  на
Хэссона. - А почему вы спросили?
     - Просто так, - ответил Хэссон, стараясь потушить янтарную лампочку.
     Вчера проекция показывала кресло, и Тео  Уэрри  тоже  сказал,  будучи
слепым, что там изображено кресло. Вполне закономерно  было  предположить,
что кто-то ему сказал об этом в прошлый  раз,  когда  над  магазином  было
изображено кресло, и не рассказал о привычке владельца  все  время  менять
его рекламу. Кресло - один из  обычных  предметов  в  мебельном  магазине,
поэтому вероятность того, что Тео не ошибется, не так уж  и  мала.  Хэссон
постарался выбросить это из головы и даже разозлился на  свою  неотступную
привычку  хватать  кусочки  информации   и   пытаться   сложить   из   них
картинку-мозаику. Гораздо интереснее и важнее был вопрос о том, что  хочет
обсудить с  ним  Уэрри.  Хэссон  надеялся,  что  не  услышит  признаний  в
продажности. В прошлом  ему  случалось  видеть,  как  полицейские  офицеры
слишком тесно сближались с людьми вроде Бака Морлачера, и ни  у  одной  из
таких историй не было счастливого конца. Мысль  о  Морлачере  потянула  за
собой воспоминание о его собственном унизительном столкновении со  Старром
Придженом, и Хэссону пришло в голову, что Морлачер и  Приджен  -  странная
пара. Он спросил об этом Уэрри.
     - Прекрасный образчик закоренелого преступника, который  ни  разу  не
сидел, - сказал Уэрри. - Старр  был  замешан  в  чем  угодно,  начиная  от
изнасилования  до  ограбления  при  отягчающих   обстоятельствах,   но   в
материале,  который  имела  на  него  полиция,  всегда  была  какая-нибудь
процессуальная погрешность. Или на свидетелей  нападала  амнезия.  У  него
ремонтная мастерская в Джорджтауне: стиральные машины, холодильники и  все
такое прочее, но большую часть времени он увивается вокруг Морлачера.
     - А что имеет с этого Морлачер?
     - Наверное, компанию. У Бака ужасно  вспыльчивый  характер,  особенно
когда опрокинет несколько рюмок, и у него привычка деликатно  намекать  на
свое  неудовольствие,  лягая  окружающих  в  промежность.  Так  что   если
встретишь в Триплтри мужика с ногами колесом, это  вовсе  не  значит,  что
перед тобой ковбой: он просто работал раньше  на  Бака,  только  и  всего.
Большинство стараются держаться от него как можно дальше, но Старр  с  ним
неплохо ладит.
     Хэссон кивнул, чуть заинтригованный упорной привычкой Уэрри  называть
по имени всех, даже тех, кого должен  был  бы  ненавидеть  или  презирать.
Создавалось впечатление, что Эл относится ко всем человеческим  слабостям,
от самых пустяковых до  самых  серьезных,  одинаково  -  небрежно-терпимо.
Хэссон трудно  было  примирить  такое  качество  с  профессией  блюстителя
закона. Он сидел тихо, поглощенный несильной болью в спине и бедре.
     Уэрри  остановил  машину  у  бара  неподалеку  от  торгового   центра
Триплтри.
     - "Голотроника" Бена сразу же за углом, - сказал Уэрри. - Отправляйся
покупать свои кассеты, а я пока закажу пару кружек.
     Шагая с напористой легкостью боксера, Уэрри направился в коричневатый
сумрак бара. По нему нельзя было бы догадаться,  что  его  что-то  гнетет.
Хэссон  проводил  полицейского  взглядом  и  нырнул   в   яростные   струи
отраженного витринами солнечного света. Каждые несколько секунд дорогу ему
пересекали тени: летуны спускались с неба, приземляясь  на  плоские  крыши
зданий - характерная деталь современных  городов.  Причина  заключалась  в
том, что антигравитационные  поля  разрушались,  когда  их  силовые  линии
пересекались с массивными объектами, такими,  как  стены.  Вот  почему  не
существовало самолетов, оборудованных антигравитационными  двигателями,  и
поэтому  же  современные  общественные  здания  имели  плоские  крыши  или
окружались широкими посадочными полосами.  Любой  приблизившийся  к  стене
летун, вдруг обнаруживал, что он больше не летун, а обыкновенный смертный,
хрупкий и испуганный, несущийся к  земле  с  ускорением  десять  метров  в
секунду за секунду. Тот же самое эффект происходило  и  при  интерференции
двух АГ-полей: именно из-за этого сержант воздушной полиции Роберт  Хэссон
совершил великое падение  над  Зоной  управления  Бирмингема,  бесконечное
орущее падение, которое чуть...
     С трудом вернув мысли к настоящему, Хэссон отыскал магазин, в котором
купил свой телевизор, и вошел  в  него.  Владелец  Бен  приветствовал  его
сдержанно, но оживился, узнав, что его привела  не  жалоба.  Оказалось,  в
магазине есть неплохой выбор шестичасовых кассет с программами,  и  Хэссон
купил несколько британских комедийных и музыкальных шоу, причем  некоторые
были прошлогодние.
     Подобно алкоголику,  любующемуся  на  заставленный  бутылками  буфет,
Хэссон взял туго набитый полиэтиленовый пакет и вышел ним из магазина.  Он
стал теперь самостоятельным, самообеспеченным и сможет спокойно вести свою
личную жизнь. Ностальгический запах сушеного хмеля и солода ударил  ему  в
ноздри  и  заставил  с  любопытством  взглянуть   на   витрину   соседнего
магазинчика. Его владелец со странным именем Оливер  Фан  -  интересный  и
приятный тип с необычной манерой рекламировать свой товар.  "Вам  с  собой
неловко". Тут он точно не ошибся! Этот молниеносный диагноз попал в  самую
точку. Но, может, это просто хорошо подобранный набор  клише,  вроде  тех,
какими пользуются предсказатели судьбы  и  гадалки,  рассчитанный  на  то,
чтобы общее место прозвучало как нечто конкретное.  Может,  это  столь  же
хорошо подходит к любому, входящему в лавку к Оливеру?  "Поверьте  мне,  я
могу вам помочь". Скажет ли шарлатан  такое?  Не  употребит  ли  он  более
двусмысленный  оборот,  который  позволит   ему   выкрутиться,   если   им
заинтересуется закон?
     - Доброе утро, мистер Холдейн, - произнес Оливер со своего  места  за
прилавком. - Приятно вас видеть.
     - Спасибо. - Хэссон нерешительно осмотрел застекленные полки,  втянул
пьянящий аромат и смешался, не находя  слов,  как  будто  пришел  покупать
приворотное зелье. - Я... я думал, может...
     - Да, я говорил серьезно. Я могу вам помочь.
     Оливер   улыбнулся   Хэссону   понимающей,   сочувственной   улыбкой,
соскользнул со своего  табурета  и  пошел  вдоль  прилавка.  Он  бойкий  и
пожилой, точно такого же  роста,  сложениям  цвета,  как  миллионы  других
азиатов. Но у него была индивидуальность, которая показалась Хэссону такой
же надежной, как континентальная плита самого Китая. И наоборот, его глаза
были такими же простыми, доступными и веселыми,  как,  например,  у  Марка
Твена.
     -  Это  довольно  общее  утверждение,  -  отозвался  Хэссон,  пытаясь
определить свою позицию.
     - Да? Давайте его, проверим. - Оливер достал из  нагрудного  кармашка
йодно-коричневые очки и надел их. - Я  уже  знаю,  что  вы  были  серьезно
ранены в автомобильной катастрофе, и вы, наверное, знаете, что я это знаю.
Так что будем считать это отправной точкой. Не  стану  утверждать,  что  я
вижу вашу ауру, как это пытаются  делать  некоторые  чудаки,  занимающиеся
альтернативной медициной. Но, просто глядя на то, как вы ходите и  стоите,
я могу сказать, что вас довольно сильно беспокоит спина. Я прав?
     Хэссон кивнул, отказываясь удивляться.
     - Ну вот, пока все идет хорошо. Но дело не  только  в  этом,  правда?
Физические раны были очень  тяжелые,  пребывание  в  больнице  было  очень
тяжелым, выздоровление оказалось медленным, и болезненным, и  скучным,  но
было время, когда вы все это восприняли бы совершенно легко  Теперь  этого
нет. Вы чувствуете, что вы не тот, кем были. Я прав?
     - Безусловно, - парировал Хэссон. - Но найдите мне человека,  который
был бы тем, кем он был прежде. Вы, например, такой же?
     - Слишком общо, да? Слишком  туманно?  Хорошо,  вам  ваши  конкретные
симптомы известны лучше, чем кому-либо, но я перечислю  вам  некоторые  из
них.  У  вас  повторяются  периоды  депрессии,   иррациональных   страхов,
неспособность  сосредоточиться  на  элементарных  вещах,   вроде   чтения,
ухудшилась память, будущее видится в черном свете, вы днем вечно дремлете,
как ящерица на солнышке, а ночью не можете  как  следует  спать,  если  не
примете лекарство или не напьетесь. Я прав?
     - Ну.
     - Вам трудно встречаться с незнакомыми людьми? Вам трудно  сейчас  со
мной разговаривать?
     Оливер снял очки, словно убирая барьеры,  чтобы  Хэссону  легче  было
ответить.
     Хэссон колебался, разрываясь  между  опасливой  скрытностью  и  тягой
облегчить душу перед незнакомцем, который, казалось, может стать ему ближе
многих друзей.
     - Предположим, что все это правда. Чем бы вы могли мне помочь?
     Казалось, что Оливер чуть расслабился.
     - Сначала необходимо понять, что вы и ваше  тело  -  одно  целое.  Вы
едины. Не существует такого физического повреждения, которое не отразилось
бы на сознании, и такого умственного дефекта, который не отразился  бы  на
теле Если оба не здоровы, то оба больны.
     Хэссон почувствовал болезненное разочарование: он слышал похожие вещи
от доктора Коулбрука  и  нескольких  психоаналитиков,  но  никто  из  них,
похоже, не понимал, что он утратил способность мыслить  абстракциями,  что
слова, не имеющие абсолютно ясной и  недвусмысленной  связи  с  конкретной
действительностью, стали для него совершенно бессмысленными.
     - К чему все это? - спросил он. - Вы сказали, что можете помочь  мне.
Что вы можете сделать, чтобы мое сознание перестало воспринимать боль моей
спины?
     Оливер вздохнул и посмотрел на него смущенно-извиняющимися глазами.
     - Извините, мистер Холдейн! Похоже,  тут  я  дал  маху.  По-моему,  я
сказал, не то, что следовало.
     - Значит, вы ничего не можете сделать?
     - Я могу дать вам вот это.
     Оливер снял с полки две коробки: одну маленькую, исписанную  золотыми
китайскими иероглифами по  красному  фону,  другую  большую  и  белую.  Он
поставил их на стеклянный прилавок.
     "Так  вот  к  чему  все  свелось,  -  подумал  Хэссон,   окончательно
разочаровавшись. - Знаменитый травяной сбор доктора Добсона для омоложения
селезенки".
     - Что здесь?
     - Корень женьшеня и обычные пивные дрожжи в порошке.
     - Понятно. - Хэссон заколебался, сомневаясь, следует ли  купить  этот
товар просто для того, чтобы компенсировать Оливеру время, которое тот  на
него затратил, потом покачал головой и направился к выходу. -  Послушайте,
может я в другой раз зайду. Меня ждут.
     Он открыл дверь и поспешил выйти.
     - Мистер Холдейн!
     Оклик Оливера был настоятельным, но  в  нем  опять  не  чувствовалось
раздражения из-за потерянного покупателя Хэссон оглянулся:
     - Да?
     - Как сегодня ваши язвочки во рту?
     - Болят! - ответил Хэссон и с изумлением понял, что Оливер  намеренно
и  квалифицированно  выбрал  такие  слова,  которые   были   привязаны   к
объективной реальности, и сделал он это только по той причине, что Хэссону
необходимо было их услышать. - А как вы узнали?
     - Я, наверное, все же перейду к таинственности и  непроницаемости,  -
горьковато улыбнулся ему Оливер - Похоже, они дают наилучшие результаты.
     Хэссон закрыл глаза и снова вернулся к прилавку.
     - Откуда вы узнали, что у меня язвочки во рту?
     - Древний восточный секрет профессии, мистер Холдейн. Важно вот  что:
вам хотелось бы от них избавиться?
     - Что я должен делать? - спросил Хэссон.
     Оливер вручил ему коробки.
     - Просто забудьте то, что я  сказал  об  единстве  ума  и  тела.  Эти
средства, особенно дрожжи, вылечат ваши язвочки за пару дней, а если вы  и
дальше будете принимать их, как предписано, то они больше никогда у вас не
появятся. Это уже что-то, правда?
     - Будет чем-то. Сколько я вам должен?
     - Сначала попробуйте, убедитесь в том, что они действуют.  Вы  можете
зайти заплатить за них в любое время.
     - Спасибо. - Хэссон внимательно вгляделся во владельца магазинчика. -
Мне бы правда хотелось узнать, как вы догадались про язвочки.
     Оливер вздохнул с добродушной досадой.
     - Врачи никак ничему не научатся. Даже  сейчас,  в  наше  время.  Они
затапливают организм пациентов антибиотиками широкого спектра  действия  и
уничтожают кишечные бактерии, которые вырабатывают витамины  группы  В.  А
общим симптомом недостатка витаминов В являются болезни полости рта, вроде
этих язвочек. И что же делают в больницах? Поверите ли, в некоторых до сих
пор их мажут перманганатом калия! Конечно, это совершенно не помогает. Они
выписывают людей в таком виде, словно те глотали румяные  струи  Иппокрены
(у них весь рот фиолетовый), а больные еле  могут  жевать  и  почти  не  в
состоянии  переварить  то,  что  проглотили.  У  них  упадок  сил.  У  них
депрессия. Это еще один симптом нехватки витаминов группы В, знаете ли,  а
я уже снова начал говорить такое, из-за чего вы с самого  начала  чуть  не
ушли.
     - Нет, мне интересно.
     Хэссон еще немного поговорил с Оливером о взаимосвязи между  питанием
и здоровьем. На него произвела глубокое впечатление и почему-то показалась
успокаивающей рьяная увлеченность его собеседника, но потом он вспомнил  о
том, что в баре его ждет Эл Уэрри. Хэссон положил свои новые  приобретения
в пакет поверх телевизионных кассет и ушел из магазина,  пообещав  Оливеру
вернуться в начале следующей недели. В  баре  он  нашел  Уэрри  в  угловом
отделении с двумя полными кружками пива и несколькими пустыми.
     - Мне нравится пить в начале дня,  -  сказал  Уэрри.  -  Действует  в
четыре раза лучше.
     Голос его звучал немного невнятно, и до  Хэссона  дошло,  что  тот  в
одиночку опустошил эти полулитровые кружки за удивительно короткое время.
     - Так можно сэкономить деньги.
     Хэссон пригубил пододвинутую ему Уэрри кружку. Легкий светлый "лагер"
он не  воспринимал  как  пиво,  но  ему  была  приятна  его  освежающая  и
пощипывающая прохлада. Хэссон поглядывал на Уэрри поверх кружки и гадал, о
чем тот хотел с  ним  поговорить.  Он  надеялся,  что  с  его  стороны  не
потребуется каких-то особых ответов. Ему казалось, что каждый  разговор  с
момента его приезда в Триплтри все усиливает и усиливает стресс,  и  такое
не могло продолжаться бесконечно, вернее, долго.
     Уэрри сделал большой  глоток  и  подался  вперед  с  очень  серьезным
выражением лица.
     - Роб, - проговорил он, и в голосе его  слышалась  искренность,  -  я
по-настоящему тебе завидую.
     - Моему несметному богатству или неотразимой внешности?  -  парировал
удивленный Хэссон.
     - Я не шучу, Роб. Я завидую тебе потому, что ты - человек.
     Хэссон криво улыбнулся:
     - А вы - нет?
     -  Вот  именно!  -  Уэрри  говорил  с   полной   убежденностью,   как
проповедник, старающийся обратить неверующего. - Я не человек.
     Озадаченный Хэссон с беспокойством почувствовал, что его тет-а-тет  с
Уэрри пройдет нелегко.
     - Эл, вы любого убедите, что вы - человек.
     - Именно это я и делаю: убеждаю всех, что я человек.
     - Образно говоря, - отозвался Хэссон, жалея, что  Уэрри  отказывается
говорить более прямо.
     Уэрри покачал головой:
     - Может, это и  образно,  а  может  и  нет.  Можно  ли  считать  себя
человеком, если ты полностью  лишен  человеческих  чувств?  Разве  не  это
подразумевает слово "человек"?
     - Извините, Эл, - Хэссон решил выказать определенную долю нетерпения,
- я совершенно не понимаю, о чем вы говорите. В чем проблема?
     Уэрри отхлебнул еще пива. Он не спускал глаз  с  Хэссона  и  каким-то
образом перекладывал на него всю ответственность за происходящее.
     - Ты видел, что сегодня утром  произошло  в  моем  доме.  Бак  вошел,
словно он там хозяин, и начал давить на меня в присутствии моего паренька.
А я просто стоял и слушал Что бы сделал ты, Роб? Что бы ты сделал, если бы
оказался на моем месте?
     - Трудно сказать, - ответил Хэссон, передвигая кружку.
     - Ну, ладно: ты бы на него разозлился?
     - Наверное, да.
     - Ну вот, видишь! Я не разозлился, потому что со мной что-то неладно.
Я ничего не чувствую. Иногда я  слышу  внутри  какой-то  голосок,  который
говорит мне, что в такой ситуации я должен разозлиться,  но  он  для  меня
ничего не значит. Я не боюсь Бака, но мне просто совершенно нет дела ни до
чего, и нет смысла конфликтовать с ним. Даже из-за моего парнишки.
     Хэссон ощутил, что не в состоянии адекватно  отреагировать  на  такое
признание.
     - По-моему, никто из нас не  имеет  достаточной  квалификации,  чтобы
проанализировать себя так, как вы пытаетесь это сделать, Эл.
     - Я не анализирую, я просто  сообщаю  определенные  факты,  -  упрямо
сказал Уэрри. - Со мной что-то неладно, я  какой-то  неправильный,  и  это
влияет на все, что я делаю, значительное и пустяковое. Скажи правду,  Роб:
когда мы вчера встретились на вокзале, ты меня совершенно не узнал, да?
     - Память у меня не очень-то, - объяснил Хэссон, чувствуя, что  теряет
нить разговора.
     - Это не имеет, отношения к  твоей  памяти.  Просто  ты  знаешь,  что
вполне спокойно можно забыть. Ты знаешь, за что не нужно цепляться.  Но  я
так озабочен тем, чтобы убедить людей, что я один из своих, что  запоминаю
все происходящее, чтобы потом можно было по этому  поводу  восторгаться  и
рассказывать всем, как мы прекрасно провели время, но по правде говоря,  я
не провожу время прекрасно. Я не живу по-настоящему, Роб.
     Хэссон начал испытывать смущение:
     - Послушайте, Эл, вам не кажется, что это...
     - Это правда, - прервал его Уэрри. - Я по-настоящему не существую,  я
почти все время не снимаю с себя формы, потому что когда я в ней,  я  могу
убедить себя в том, что я -  начальник  городской  полиции.  У  меня  даже
чувства юмора нет, Роб. Я просто помню то, над чем смеются другие, и когда
слышу это снова, тоже смеюсь, но когда я слышу шутку впервые, то  даже  не
уверен, что это - шутка. Я не могу спорить с людьми, потому что стоит  мне
услышать точку зрения противника, как она становится моей  точкой  зрения.
Потом, стоит мне встретить кого-то, кто  выкладывает  мне  противоположное
мнение, я становлюсь на его  сторону.  Я  даже  не...  -  Уэрри  замолчал,
отхлебнул еще пива и  снова  уставился  на  Хэссона  пристальным,  мрачным
взглядом. - Я даже от секса получаю мало удовольствия. Я читал о восторгах
любви, но никогда их не испытывал. Когда я этим занимаюсь и метает главный
момент... знаешь, когда люди должны ощущать, что стучатся во врата  рая...
я могу думать только о том, что забыл выключить фары на автомобиле или что
у меня задница замерзла. Вот о таком.
     Хэссон вдруг почувствовал жестокое желание расхохотаться.  Он  взялся
за свою кружку и уставился на роящиеся пузырьки пены.
     - Отчасти потому Сибил от меня и ушла, - продолжал  Уэрри.  -  У  нас
были споры по поводу лечения Тео: она хотела, чтобы  я  разрешил  больнице
его оперировать, а я об этом не желал слушать. Но по-моему, ей тошно стало
жить с кем-то, кто был никем. Вот почему я прекрасно лажу с Мэй.  Она  еще
одно никто. Ее единственное желание - привлекательно выглядеть,  и  только
это она и делает, так что с ней я знаю, что к чему.
     Наступила более длительная пауза, и Хэссон  почувствовал,  что  Уэрри
сказал, что собирался, а теперь от него ожидается  какой-то  подходящий  к
моменту ответ. Он опустил взгляд к пакету, полному кассет его мечты, и ему
страстно захотелось оказаться  в  своей  спальне  с  пергаментным  светом,
пробивающимся сквозь защитные занавески и чтобы телевизор  изливал  бы  на
него сладкое всепрощение. Несправедливость происходящего - вот еще  кто-то
требует от него невозможного - тяжелым грузом давила на его сознание.
     - Эл, - наконец проговорил он, - почему вы мне все это рассказываете?
     Уэрри был слегка озадачен:
     - Я подумал: после всего, что ты  видел  а  моем  доме,  ты  захочешь
узнать, но я, похоже, ошибся.
     - Нет, естественно, меня волнуют проблемы друга, но просто я  понятия
не имею, чем могу помочь.
     Уэрри бледно улыбнулся.
     - А кто сказал, что мне нужна помощь,  Роб?  Меня  должно  волновать,
если что-то не так, только тогда у меня могло бы  возникнуть  желание  это
исправить.
     Он прикончил свою кружку пива и дал знак официанту принести свежего.
     Хэссон мгновение смотрел на него, а потом спрятался  за  классической
британской палочкой-выручалочкой:
     - Как вы думаете, погода будет меняться?


     Как только они вернулись домой, Хэссон поднялся к себе  в  комнату  и
запер  дверь.  Кровать  была  аккуратно  застелена  и   кто-то   раздвинул
занавески, впустив яркий снежный свет дня. Он  поставил  свои  покупки  на
этажерку, выбрал кассету и опустил ее в щель  телевизора.  Ласкающая  душу
знакомая музыка просочилась  у  атмосферу,  а  не  просцениуме  крошечного
приборчика фигурки начали разыгрывать комедию  из  семейной  жизни,  часть
серии, которую Хэссон  смотрел  в  Англии  год  тому  назад.  Он  задвинул
занавески, снял верхнюю одежду и забрался  в  постель,  стойко  дожидаясь,
когда пройдут приступы боли в спине.  Искусственный  мир  телесцены  занял
Хэссона целиком. Казалось, он вернулся через пространство и время к  своей
прошлой жизни, и ему стало спокойнее.
     Прошло полтора дня его отдыха и восстановления сил, и думать  о  том,
что предстоят еще три таких месяца, было невыносимо.  Гораздо  лучше  было
свернуться в чревоподобной пещере пухового одеяла и погрузиться в мечтания
других людей.



                                    6

     Вопреки ожиданиям и опасениям Хэссона, его  новая  жизнь  в  Триплтри
внезапно стала вполне терпимой.
     Среди того, что пришло ему на помощь, была изменчивость  времени.  Он
замечал ее и раньше, всякий раз, когда выезжал  за  границу  на  отдых.  У
Хэссона была теория, что  для  личности  время  измеряется  не  часами,  а
количеством отразившихся в сознании новых сенсорных впечатлений. В  первые
день-два  отпуска,  особенно  в   новом,   резко   отличавшемся   от   его
повседневности окружении, он постоянно чувствовал себя скверно, и эти  дни
казались почти бесконечными. Казалось, что отпуск будет продолжаться целую
вечность. Однако  вдруг  все,  что  его  окружало,  становилось  знакомым,
количество и частота неожиданных столкновений резко уменьшались,  сознание
возвращалось к привычному кругу мыслей и действий, и как  только  наступал
этот момент, оставшиеся дни отпуска начинали  проноситься  подобно  кадрам
ускоренного показа.
     Теория  Хэссона  всегда  немного  огорчала  его,  потому  что  она  и
объясняла, и подтверждала существование явления, о котором не раз  говорил
его отец: субъективное время во второй половине жизни  ускоряется.  Хэссон
всегда обещал себе, что никогда не смирится с  оглушающим,  одурманивающим
миром привычек, что никогда не  допустит,  чтобы  месяцы  и  времена  года
просачивались у него между пальцами, но неожиданно оказалось,  что  он  не
является исключением. Время пошло быстрее, а усилия, которые  требовал  от
Хэссона каждый день, становились меньше.
     Выполняя данное Оливеру Фану  обещание,  он  начал  принимать  пивные
дрожжи. Поначалу ему было почти невозможно проглотить горькое  облепляющее
язык вещество и приходилось запивать его несколькими стаканами  фруктового
сока. Первым результатом стало то,  что  Хэссона  раздуло  от  газов,  ему
трудно было даже наклониться. Но Оливер заранее предупредил его, что  этот
симптом  будет  доказательством  того,  насколько  ему   необходим   запас
витаминов В, содержащийся в дрожжах. Положившись на советы Оливера, Хэссон
упорно принимал дрожжи, мысленно  повторяя  то,  что  сумел  запомнить  из
лекции относительно их ценности как поставщиков антистрессовых  витаминов,
биотина, холина, фолиевой кислоты, инозитола, ниацина, нуклеиновых кислот,
пантотенатов, железа, фосфора и  белка,  не  говоря  уже  о  полной  гамме
В-витаминов. Эти химические термины мало что говорили  Хэссону,  но  через
два дня после начала лечения он проснулся и заметил, что язвочки  во  рту,
которые мучили его много месяцев, бесследно исчезли. Он  решил,  что  одно
только это стоит любых денег, которые может потребовать с него Оливер.
     Хэссон начал жевать и крохотные кусочки корня женьшеня - по два  раза
в  день.  Цвет  у  них   был   темный,   красно-коричневый,   консистенция
противоударного пластика и вкус,  чем-то  напоминающий  траву.  Хэссон  не
понимал, чем они могут ему помочь, но после успеха с язвочками был  вполне
готов  попробовать  все,  что  порекомендует  Оливер.  У  него  улучшилось
пищеварение, живот освободился от давящих газов, вернулся аппетит, и очень
скоро Хэссон заново открыл простое удовольствие  -  предвкушение  момента,
когда можно будет сесть за стол.
     Еда, которую ставили на стол в  доме  Уэрри,  не  всегда  приходилась
Хэссону по вкусу, но в середине второй  недели  его  пребывания  в  Канаде
Джинни Карпентер,  которая  по-прежнему  относилась  к  нему  с  небрежной
враждебностью, уехала  в  Ванкувер  по  каким-то  неопределенным  семейным
делам. После этого готовила в основном Мэй Карпентер, и хотя у нее были ее
собственные кулинарные недостатки, с точки зрения  Хэссона  их  более  чем
компенсировало отсутствие ее матери. Оказалось, что Мэй  Карпентер  полдня
работает в конторе компании по прокату растений. Она отправлялась туда три
раза в неделю, а это значило, что пока Тео был в школе, Хэссон оставался в
доме один, что его чрезвычайно устраивало.
     Он по-прежнему как можно больше времени проводил в  своей  комнате  у
телевизора. Но несмотря на  упорное  желание  не  впускать  в  свою  жизнь
внешний мир, Хэссон заметил, что все больше и  больше  думает  о  реальных
проблемах хозяев этого дома. После  странной  исповеди  в  баре  Эл  Уэрри
вернулся   к   своему   привычному   образу:    отправлялся    по    делам
вызывающе-решительной  походкой,  выглядел  подтянуто,   жизнерадостно   и
собранно - само воплощение карьериста-полисмена, прекрасно  сжившегося  со
своей работой. Он c небрежной уверенностью управлял крошечным  полицейским
отделением, и, казалось, что сказанное Баком Морлачером на него  никак  не
повлияло.
     Хэссон с удивлением заметил, что Морлачер, сначала  три  раза  подряд
врывавшийся в его жизнь, каждый раз все  больше  напоминая  готовящийся  к
извержению вулкан, затих и буквально исчез со сцены. Он гадал, объясняется
ли изменившееся отношение  Морлачера  тем,  что  у  великана  есть  другие
деловые интересы и он только время от времени делает Уэрри выволочки,  или
это  имеет  какое-то  отношение  к  Мэй  Карпентер.  У  Хэссона  не   было
возможности проверить свои  предположения,  но  ему  казалось,  что  после
подсмотренной им сцены  в  прихожей,  отношения  этих  двоих  продвинулись
гораздо дальше. Его заинтриговал вопрос: что за  личность  на  самом  деле
живет в Мэй за фасадом примитивной, ничем не осложненной сексуальности.
     Если верить Уэрри, то кроме фасада, ничего и не было. Такое  суждение
Хэссон счел несправедливым и нечутким, но дни шли, и он начал приходить  к
мысли, что с Мэй совершенно невозможно вести никаких разговоров. Ему стало
казаться, что она - роскошный андроид всего с  двумя  режимами  работы:  в
первом  она  демонстрировала  романтический  интерес  к   встреченным   ею
мужчинам, во втором - удовлетворяла этот интерес. Хэссон,  возможно  из-за
того, что не дал ответных сигналов, сбил процесс идентификации, в связи  с
чем был отнесен к категории, на которую механизм не был  запрограммирован.
Иногда он испытывал  чувство  вины,  что  он  так  думает  о  человеческом
существе, и решил, что неудача в их общении  связана  с  его  собственными
промахами и недостатками, а не с тем,  что  он  приписывает  Мэй.  Но  это
прозрение (если это было прозрением) не оказывало никакого воздействия  на
их отношения или их отсутствие. Казалось, что Мэй готова иметь с ним  дело
только на ее собственных условиях, а  эти  условия  были  неприемлемы  для
Хэссона, отчасти из-за чувства долга по отношению к Элу Уэрри, отчасти  из
чувства гордости, которое не позволяло  ему  встать  в  очередь  за  Баком
Морлачером.
     Его отношения с Тео стали такими же пустыми и бесперспективными, но в
этом  случае  Хэссон  точно  знал,  в  чем  дело.  Паренек  питал   вполне
естественное в подрастающем мужчине уважение к  силе  и  мужеству,  а  его
физический недостаток, возможно, еще усиливал  это  уважение.  Было  легко
догадаться, какое мнение у него сложилось о  Хэссоне.  Кроме  того,  между
ними зияла  пропасть  поколений,  особенно  с  того  момента,  как  Хэссон
высказал свою точку зрения на  ангелов.  Их  общие  интересы  в  музыке  и
литературе не перекрывали этой пропасти.
     Хэссон решил вести с Тео выжидательную политику, пристально следя, не
появится ли какой-то  обнадеживающий  признак,  но  мальчишка  по-прежнему
держался отстраненно, проводя большую часть  свободного  времени  в  своей
спальне. Несколько раз, проходя по полутемному коридору, Хэссон видел, как
дверь Тео высвечивалась  короткими  вспышками  света,  но  каждый  раз  он
проходил мимо, заставляя себя игнорировать сигнал бедствия.  Хэссон  знал,
что любая его  попытка  ответить  на  этот  сигнал  будет  воспринята  как
вмешательство. Один раз, далеко за полночь, ему показалось, что в  комнате
Тео кто-то говорит, и он задержался у  двери,  думая,  не  снится  ли  Тео
кошмар. Голос затих почти сразу же, и Хэссон вернулся к своему телевизору,
опечаленный мыслью, что слепой  человек  может  быть  рад  даже  фальшивым
видениям дурных снов.
     По мере того, как новый образ жизни становился  привычным,  Хэссон  с
радостью  приветствовал  притупившееся  восприятие.   Монотонность   стала
иссушающим мозг  наркотиком,  к  которому  он  быстро  пристрастился.  Его
утешала все усиливающаяся уверенность в том, что с ним больше  никогда  не
случится ничего заметного, что ночь и день будут по-прежнему  сливаться  в
нетребовательную серость вечности.
     Поэтому  Хэссон  был  буквально  поражен  двумя   чудесами,   которые
произошли с ним с интервалом всего в несколько дней.


     Первое чудо случилось  без  участия  Хэссона  и  касалось  погоды.  В
течение приблизительно недели он смутно ощущал, что  на  улице  происходят
крупные перемены свет смягчается, воздух теплеет, а ночную тишину  сменяют
звуки журчащей воды. По телевизору передавали сообщения о разливах  рек  в
других частях страны, а один раз, выглянув в окно, Хэссон  увидел,  что  в
саду поблизости взрослые и дети играют в снежки. Это указывало на то,  что
изменилась природа самого снега: он перестал быть легким сухим порошком  и
превратился в тяжелую, пропитанную влагой массу.
     А потом однажды утром Хэссон  проснулся  и  обнаружил,  что  началось
длинное лето Альберта.
     Он  был   приучен   к   растянутым   и   ненадежным   временам   года
западноевропейского побережья, к неохотному неровному отступлению  зимы  и
не менее нерешительному наступлению более мягкой погоды. Поэтому  поначалу
Хэссон едва мог понять, что случилось. Он долго стоял у окна и смотрел  на
преобразившийся мир, преобладающими красками в  котором  стали  зеленые  и
желтые, и вдруг осознал, что произошло второе чудо.
     Не было боли.
     Он проснулся и  встал  с  постели  без  боли,  приняв  это  состояние
инстинктивно и бездумно, как дикое существо, зашевелившееся с наступлением
рассвета. Хэссон отвернулся от окна и взглянул на себя в зеркало.  По  его
обнаженной спине скользнули теплые лучи утреннего  солнца.  Хэссон  сделал
несколько  осторожных   движений,   как   гимнаст,   разминающийся   перед
выступлением. Боли не было. Он вернулся к  кровати,  лег  и  снова  встал,
доказывая себе, что он - здоровый человек. Боли не было! Хэссон  дотянулся
руками до носков, потом повернул туловище так,  что  смог  дотронуться  до
пятки противоположной рукой. Боли не было!
     Хэссон оглядел спальню, глубоко вдыхая воздух и ощущая себя внезапным
обладателем  несказанных  сокровищ,  и  сделал  новое  открытие.   Комната
казалась более приветливой, ее фотографии в рамочках - всего лишь  знаками
семейной жизни, но  она  к  тому  же  сделалась  слишком  мала.  Это  было
подходящее место, чтобы спать ночью, но за ее стенами был гигантский  мир,
неизведанный и неизвестный, полный незнакомых мест,  где  можно  побывать,
увидеть-что-то новое, встретиться с людьми,  насладиться  едой  и  питьем,
вдыхать свежий воздух...
     На Хэссона нахлынула волна радости и благодарности: он обнаружил, что
может без страха смотреть в будущее и у него  не  мрачнеет  душа.  Он  мог
предвкушать  чтение,  музыку,  купание,  хождение  в  гости,   встречи   с
девушками, походы в театр, может, даже пристегнутый АГ-ранец, так что...
     НЕТ!
     Ледяное покалывание во лбу заставило Хэссона  понять,  что  он  зашел
слишком далеко. На мгновение он разрешил себе полностью вспомнить,  каково
это: стоять на невидимой  вершине  пустоты,  смотреть  на  свои  обутые  в
ботинки ноги и видеть, как они четко и резко  рисуются  на  фоне  размытой
пастельной геометрии земли, а потом поменять  фокус  зрения  и  превратить
этот фон  в  головокружительную  карту  городских  кварталов  и  площадей,
раскинувшуюся на много  километров  внизу,  со  свинцовыми  изгибами  рек,
расколотых  мостами,  машин,  уменьшенных  до  пылинок   и   остановленных
расстоянием на белых ниточках бетона. Он потряс головой, прогоняя видение,
и начал строить  планы,  масштабы  которых  не  выходили  за  пределы  его
собственных возможностей простого смертного.
     Прошло  несколько  дней,  в  течение  которых  Хэссон  укреплял  свои
позиции, всегда оставаясь готовым к моральному или физическому  ухудшению.
Спальня, которая когда-то была безопасным прибежищем, стала вызывать в нем
некоторую клаустрофобию. Он свел проводимое у  телевизора  время  до  пары
часов перед  сном,  а  вместо  этого  начал  совершать  прогулки,  которые
поначалу были короткими, а потом растянулись на три часа и больше.
     Один из его первых походов был в магазинчик здоровой пищи, где Оливер
Фан кинул на него оценивающий взгляд и, не дав ему заговорить, сказал:
     -  Прекрасно!  Теперь,  когда  вы  убедились   в   некоторых   благих
последствиях правильного  питания,  я  могу  начать  как  следует  на  вас
зарабатывать.
     - Постойте-ка,  -  ответил  Хэссон,  наивно  радуясь  тому,  что  его
улучшающееся состояние заметно, - я признаю, что чувствую себя  лучше,  но
почему вы так уверены, что ваши штуки имели к  этому  какое-то  отношение?
Откуда мне знать, может, я уже был на пути к улучшению?
     - Вы так полагаете?
     - Я просто говорю, что  должна  существовать  естественная  тенденция
к...
     - Выздоровлению после болезни или ранения? Существует. То, о  чем  вы
говорите, мистер Холдейн, называется гомеостазисом. Это мощная сила, но мы
можем ей помогать или мешать, как в случае тех неприятных лунных  кратеров
у вас во рту, которые беспокоили вас несколько месяцев  и  которых  у  вас
больше нет. - Оливер выразительно пожал плечами. - Но если, по-вашему,  вы
не получили за ваши деньги достаточно...
     - Я этого не хотел сказать, - ответил Хэссон, запуская руку в карман.
     Оливер улыбнулся:
     - Я знаю, что не хотели: вы просто демонстрировали, что  больше  меня
не боитесь.
     - Не боюсь?
     - Да. В тот день, когда вы впервые сюда вошли,  вы  боялись  всех  на
свете,  включая  меня.  Пожалуйста,  постарайтесь  запомнить  это,  мистер
Холдейн, потому что  когда  совершаешь  путешествие,  очень  важно  знать,
откуда его начал.
     - Я это помню.
     Хэссон мгновение  пристально  смотрел  на  невысокого  азиата,  потом
протянул ему руку. Оливер молча обменялся с ним рукопожатием.
     Хэссон провел в магазинчике больше  часа,  ожидая  в  сторонке,  пока
Оливер обслуживал других покупателей. Он был  зачарован  его  лекциями  по
альтернативному лечению.  Правда,  Хэссон  все  еще  не  был  окончательно
убежден  в  компетентности  Оливера  и  в  его  сокровищнице  случаев   из
всевозможных историй болезни, но унес с собой пакет с новыми  добавками  к
ежедневному рациону, главными из которых  был  йогурт  и  проросшее  зерно
пшеницы. А еще он унес с собой уверенность в том, что нашел нового  друга,
и в последующие дни начал регулярно появляться в магазинчике, часто просто
для того, чтобы поговорить. Несмотря на то, что Оливер  не  скрывал  своих
коммерческих интересов, торговец казался вполне довольным такими визитами,
и Хэссон заподозрил, что на  его  примере  готовится  еще  одно  досье  по
правильному питанию. Он не  возражал,  ему  даже  приходилось  бороться  с
синдромом  "осуществленного  предсказания",  преувеличивая   в   рассказах
Оливеру свои успехи.
     Однако сами успехи были  вдохновляющими  и  неподдельными.  Случались
время от времени психологические спады, напоминая  о  том,  что  радостный
подъем - это не нормальное состояние  сознания,  но  (как  и  предсказывал
доктор Коулбрук) Хэссон обнаружил, что может справляться  с  ними  со  все
большей уверенностью и легкостью. Он расширил  свою  программу  физической
подготовки, включив в нее пешие прогулки, длившиеся по шесть-восемь  часов
и уводившие его далеко в холмистую местность к северу и западу от  города.
В такие дни Хэссон брал с собой еду,  которую  сам  готовил,  и  во  время
привалов читал и перечитывал "Литературные кляксы" Ликока, которые отыскал
в книжном магазине Триплтри.
     Он купил книгу, намереваясь в любую минуту быть готовым к  примирению
с Тео, но парнишка оставался за стеной отчужденности, а Хэссон был слишком
занят собой, чтобы пытаться ее разрушить. В процессе выздоровления он стал
почти таким же одержимым  и  себялюбивым,  как  во  время  болезни:  он  с
жадностью скупого собирал крохи здоровья, и в этом состоянии духа проблемы
окружающих  отодвигались  на  второй  план.  Например,  Хэссон  знал,  что
возвращение тепла превратило фантастическое орлиное  гнездо,  которым  был
отель "Чинук", в гораздо более обитаемое место, особенно  по  ночам,  и  в
связи с этим увеличилась активность молодых летунов, использовавших его  в
качестве своего центра. Он видел, что Эл Уэрри беспокоится из-за вечеринок
с эмпатином и все растущего количества нарушений, которые жаргон воздушной
полиции свел к удобному набору букв (ВС - воздушное  столкновение,  ПТО  -
перевозка твердых объектов, ВЗ - воздушный захват)  и  которые  оставались
реальной угрозой для  окружающих...  И  все  это  ничего  для  Хэссона  не
значило. Он был отделен от остального человечества точно так же, как в  то
мгновение, когда завис на пороге космоса. Хэссон вел свою личную  войну  и
не имел сил ни на что другое.
     Ближе всего к участию в чужой жизни он оказался однажды утром,  когда
поднимался на высокий перевал к западу  от  города,  поставив  себе  целью
увидеть озера Лессер-Слейв и Ютикума. Над землей лежала великая тишина, не
нарушаемая в начале лета даже насекомыми. Не  видно  было  никаких  следов
человеческой деятельности и можно было представить, что здесь  время  идет
медленнее, что последние  ледники  плейстоцена  только  что  отступили,  а
первые монгольские племена еще не перебрались через Берингов пролив.
     Хэссон прервал свой подъем и старался охватить взглядом уходящие вниз
бескрайние просторы, когда без всякого предупреждения  на  севере  в  небе
возник яркий источник света. Тут же трава  засверкала,  подобно  множеству
крошечных секир, словно Хэссон оказался в центре мощного луча  прожектора,
установленного на вертолете. Все  это  происходило  в  абсолютной  тишине.
Хэссон заслонил глаза ладонью, и попытался разглядеть непонятный  предмет,
но тот  остался  неопределенным  центром  сияния,  окруженного  лепестками
маслянистых лучей. Небо пульсировало синими кругами.
     Пока Хэссон смотрел, рядом с первой возникла вторая обжигающая  глаза
точка, а за ней еще, и еще, пока не образовался круг  из  шести  крошечных
солнц, пригвоздивших Хэссона конусом ослепительного сияния.  Трава  у  его
ног светилась, словно вот-вот вспыхнет.
     Хэссон испытал почти суеверный ужас, но на помощь ему пришла  глубоко
укоренившаяся дисциплина мысли. "Зеркала, - подумал он. - Группа из  шести
летунов. Высота между пятьюстами и тысячей метров, достаточная  для  того,
чтобы сделаться невидимыми на фоне яркого неба. Нарушения: начнем  с  ПТО.
Возможные планируемые нарушения: любые,  какие  взбредут  им  в  голову  -
остановить их тут некому".
     Он опустил глаза и снова начал подниматься  вверх,  стараясь  уловить
какой-нибудь звук - порыв ветра или голоса, - который подсказал бы, что он
попал в нечто более серьезное, чем простая  мальчишеская  выходка.  Минуту
свет еще мелькал перед ним, потом резко исчез. Хэссон еще некоторое  время
продолжал подъем и только потом остановился и вгляделся  в  небо.  Там  не
было ничего необычного,  но  Хэссон  больше  не  считал  себя  одиноким  и
вырвавшимся из XXI века. Небо стало разумным синим глазом.
     Вскоре после этого, когда Хэссон сидел  на  камне  и  обедал,  ему  в
голову  пришла  мысль,  которая  заставила  его  испытать   чуть   ли   не
благодарность к  невидимым  летунам.  Во  время  их  глупой  шутки  Хэссон
чувствовал себя встревоженным,  напряженным,  насторожившимся,  но  он  не
испугался! По крайней мере, не очень испугался. Конечно, холодок по спине,
пустота в желудке - но без той массы унизительных симптомов, с которыми он
так близко познакомился в последние месяцы.  Возможно,  его  выздоровление
зашло дальше, чем он думал.
     Хэссон какое-то время размышлял над этим и, придя к логичному выводу,
встал и пошел к Триплтри.


     - Еще бы! Бери любой аппарат, какой только захочешь:  у  нас  их  тут
масса валяется, - Уэрри ободряюще улыбнулся Хэссону. - Хочешь мой запасной
костюм?
     - Зачем, я высоко не поднимусь. - Хэссон улыбнулся в ответ,  стараясь
не показать свою неуверенность. -  Я  просто  хочу  немного  поковыряться,
только и всего. Посмотреть, как у меня пойдет акклиматизация. Знаете,  как
это бывает...
     - Откуда мне знать. Я думал, у тебя акрофобия.
     - Почему вы так решили?
     Уэрри пожал плечами:
     - Просто такое впечатление  сложилось.  Тут  стыдиться  нечего,  так?
Множество людей не может летать после того, как разобьются.
     - Конечно, но ко мне это  не  относится,  -  сказал  Хэссон,  сам  не
понимая, зачем ему понадобилось лгать.
     - Хочешь, чтобы я на всякий случай поднялся с тобой?
     Уэрри отложил суконку, которой натирал сапоги и выпрямился.  В  своем
мундире он казался оккупантом в собственной уютной кухне. Вернувшись после
прогулки, Хэссон обнаружил его дома и решил не  откладывая  провести  свой
эксперимент.
     - Я сам справлюсь, - отозвался Хэссон, не сумев скрыть раздражения.
     - О'кей, Роб. - Уэрри  виновато  улыбнулся.  -  Я  не  чувствую,  где
кончается услужливость и начинается назойливость. Извини.
     - Нет, это вы меня извините. Просто, я буду стесняться и...
     - Вот об этом я тебе и говорил, Роб. Сегодня утром в отделении  Генри
Корзин начал скулить из-за того, что ему в этом месяце не хватает денег, а
Виктор предложил дать ему взаймы. Генри ответил, что у него  не  настолько
плохо с деньгами, так что занимать ему не  нужно.  И  знаешь,  что  сделал
тогда парнишка?
     Хэссон моргнул:
     - Облегченно вздохнул?
     - Нет. Парнишка вынул из бумажника  несколько  купюр  и  сунул  их  в
кармашек рубашки Генри, и Генри их не вернул. Сначала сказал, что не будет
ни у кого занимать, а потом оставил деньги у себя в кармане!
     - Значит, ему все-таки нужно было взять взаймы.
     - Вот к этому я  и  веду,  -  проговорил  Уэрри,  и  во  взгляде  его
появилось что-то вроде боли. - Наверное, ему  нужны  были  деньги,  но  он
сказал, что нет... Так откуда же парнишка знал? Я бы на его  месте  просто
ушел, а Генри, наверное, ругал бы меня потом последними словами чуть ли не
год. Или я ошибся бы в другую сторону, и навязывал бы ему деньги, и обидел
бы его, и дело все равно кончилось бы тем, что он меня целый год ругал бы.
Вот я и хочу знать: как юный Виктор узнал, чего от него ждут?
     - Он принимает эмпатин, - предположил Хэссон.
     - Ни в коем разе! Никто  из  моих...  -  Уэрри  замолчал  и  серьезно
всмотрелся в Хэссона. - Наверное, это была шутка?
     - Не слишком удачная, - извинился  Хэссон.  -  Послушай,  Эл,  ты  не
единственный. Некоторые люди по природе чуткие, а мы, остальные, можем  им
только завидовать. Я бы и сам хотел быть таким.
     - Я не завидую, я просто удивляюсь. - Уэрри снова уселся  и  принялся
полировать и без того сияющий носок сапога.  -  Хочешь  сегодня  пойти  на
барбекью?
     Хэссон поразмыслил над этой идеей и нашел ее привлекательной.
     - Звучит приятно. По-моему, я никогда не бывал на настоящем барбекью.
     - От этого получишь удовольствие. Бак  принимает  каких-то  приезжих,
так что можешь быть уверен - будет масса хорошей еды и выпивки. Он  всегда
шикует.
     Хэссон мысленно вздрогнул.
     - Бак Морлачер?
     - Угу. - Уэрри взглянул на него глазами невинного дитяти.  -  Знаешь,
Бак устраивает великолепные пикники. Не беспокойся, я могу приводить, кого
хочу.
     "Что-то не в порядке с одним из нас, - изумленно  подумал  Хэссон.  -
Эл, ты ведь представляешь здесь закон".
     - Мэй тоже собирается, - сказал Уэрри. - Мы втроем можем явиться туда
около восьми и выпить там. Годится?
     - Договорились.
     Хэссон  выбрал  АГ-аппарат  и  проверил  его  аккумулятор.   Знакомое
действие подняло в нем волну беспокойства, и  прежняя  уверенность  начала
блекнуть. В конце концов, возможно, он слишком  спешит,  требует  от  себя
слишком многого. Он секунду поколебался, потом закинул аппарат за плечи  и
вышел из дома. Солнце клонилось  к  западу,  тени  заполняли  пространство
между домами, в воздухе ощущалась прохлада. Хэссон прикинул,  что  темнеть
начнет часа через два, но для его намерений времени вполне достаточно.
     Ему понадобилось сорок минут, чтобы дойти до заброшенного места,  где
старые карьеры так изуродовали землю, что на  ней  невозможно  было  вести
сельскохозяйственные работы. Вверху видны были редкие летуны,  спешащие  в
город или из него, но Хэссон по опыту знал, что в  такой  местности  будет
практически  невидим  для  путешествующих  по  воздуху.   Он   внимательно
осмотрелся и начал надевать АГ-аппарат.
     Это была стандартная модель, и ее ремни - Хэссону показались  слишком
тонкими. При нормальных полетах не было нужды в тяжелой  сбруе,  поскольку
антигравитационное поле окружало и генератор, и того, на ком он был надет.
Полицейский  аппарат  был  гораздо  тяжелее  и  крепился  прочнее,  но  по
причинам, не имевшим никакого отношения к  физическим  законам.  Это  было
нужно, чтобы полицейский  не  остался  без  своего  АГ-аппарата  во  время
воздушного боя,  которым  иногда  сопровождался  арест.  Хэссон  привык  к
прочным  ремням  и  пряжкам,  и   хотя   они   играли   бы   исключительно
психологическую роль, сейчас он предпочел бы полицейский аппарат.
     Он закончил приготовления и,  чувствуя,  что  дальнейшее  промедление
нежелательно, повернул главную ручку на поясе в начальное положение.
     Никакого ощутимого эффекта не последовало. Хэссон знал причину: земля
пересекла сферу, в которую он теперь  заключен,  и  нарушила  многослойную
систему силовых линий. Он знал, что стоит ему  только  подпрыгнуть,  и  он
взлетит, поплывет в  геометрическом  равновесии  над  пожелтевшей  пыльной
травой.
     Хэссон согнул колени  и  приготовился  к  резкому  мышечному  усилию,
которое превратило бы его из человека в маленькое божество.  Шли  секунды.
Проходили злобные, удушающие,  пугающие  секунды,  а  Хэссон  все  так  же
оставался частью земли, как  любой  лежащий  неподалеку  камень.  Звуковой
сигнал начал негромко, но неотвязно чирикать у него на  поясе,  напоминая,
что он бессмысленно тратит энергию. Мышцы ног дрожали, а Хэссон все не мог
подпрыгнуть. Пот тек у него по лбу и щекам, желудок сжался до  тошноты.  А
Хэссон никак не мог подпрыгнуть...
     - К черту! - проговорил он, выпрямляясь.
     И  в  это  мгновение  какая-то  часть  его   мозга,   отвечающая   за
несгибаемость характера,  та  частичка,  которая  считала  трусость  самым
большим  позором,  предприняла  самостоятельное  действие.  То,  что  было
задумано как  обычный  шаг,  превратилось  в  неловкий  прыжок,  и  Хэссон
почувствовал, что летит и под ногами у него пустота.
     Обманутый,  обиженный  и  испуганный,  он   потянулся   к   тумблеру,
намереваясь  отключить  АГ-поле.  "Стой!  -  раздался  у  него  в   голове
внутренний крик. - Не упусти свой шанс. Ты уже взлетел, и с  тобой  все  в
порядке, и ты это сможешь пережить. Воспользуйся этим. Лети. Лети же!"
     Не веря, что это  действительно  происходит  с  ним  Хэссон  повернул
селектор, перебросив  небольшую  долю  подъемной  силы  на  горизонтальный
вектор, и земля потекла у него под ногами.  Вот  оно.  Стоит  только  чуть
передвинуть главный рычаг,  и  он  вознесется  в  медный  солнечный  свет,
освободится от  Земли  и  ее  мелочных  ограничений,  вокруг  него  начнут
разворачиваться новые горизонты, а над ним, вокруг него и под ним не будет
ничего, кроме чистоты воздушных рек...
     НЕТ! НЕТ! НИКОГДА!
     Он отключил АГ-поле и упал  на  жесткую  траву,  неповоротливый,  как
деревянная кукла. Зеленые силки поймали  его  ноги.  Хэссон  покатился  по
земле и громко вскрикнул, когда резкая боль пронзила его бедро и поясницу.
Земля поймала его, и он приник к ней и стал ждать, когда из тела уйдут все
ощущения, связанные с полетом.
     Когда Хэссон спустя несколько минут встал на ноги,  он  мог  свободна
двигаться и был рад этому.  Ценой  очень  короткого  периода  психического
неудобства и физической муки он получил хороший урок, и  теперь  наверняка
знал, что дни его полетов позади.  Исходя  из  этого,  он  сможет  строить
разумные и реальные планы на свое отдаленное будущее.


     Как  и  ожидал  Хэссон,  Эл  Уэрри  спустился  вниз  в  полной  форме
начальника полиции, включая пистолет. Обнаружив  в  гостиной  Хэссона,  он
ухмыльнулся и бочком  пошел  на  него,  яростно  боксируя  с  воображаемым
противником.
     - Где Мэй? - прошептал он. - У нас есть время пропустить на дорожку?
     Хэссон кивнул в сторону кухни:
     - Она там с двумя парнишками, которые пришли в гости к Тео.
     - Тогда мы можем хлопнуть по рюмашке. - Хэссон  подошел  к  буфету  и
взял бутылку. - Ржаное годится? Мы тебя уже приучили?
     - Вполне годится. Побольше воды.
     - Вот и умница. - Уэрри налил две довольно  большие  рюмки  и  вручил
одну Хэссону. - Как прошло сегодня днем? Побегал по облакам?
     Хэссон сделал глоток и только потом ответил, прекрасно сознавая,  что
наступил решающий момент его новой жизни.
     -  Прошло  очень  плохо.  Я  только  чуть  подпрыгнул,  и  это   было
отвратительно.
     -  Вполне  естественно.  Необходимо  какое-то  время,   чтобы   снова
привыкнуть к подъемам.
     - Нет, это гораздо серьезнее, - ответил Хэссон, стараясь, чтобы голос
его звучал ровно. - Я покончил с полетами. Я больше не буду подниматься.
     - Да и вообще, это не настолько приятно, как люди любят представлять,
-  мрачно  отозвался  Уэрри,  уставившись  в  свою  рюмку.  -  Тебе  дадут
административную работу, правда?
     -  Надо   полагать.   В   воздушной   полиции   акрофобия   считается
профессиональным заболеванием.
     К Уэрри вернулось обычное жизнерадостное настроение:
     - Значит, все не так уж плохо. Пей и забудь об этом.
     Он  следовал  собственному  совету,  когда  из  кухни  появилась  Мэй
Карпентер в золотых сапогах, спортивных брюках и стеганой золотой куртке с
капюшоном. Она взглянула на Уэрри и у нее отвисла челюсть.
     - Господи, - сказала она, - ты что, собрался туда в таком виде?
     Уэрри оглядел себя:
     - А что в моем костюме не так?
     -  Что  не  так?  -  Она  бросила  взгляд  на  Хэссона,  потом  снова
повернулась в Уэрри. - Эл, мы что, на маскарад собрались, или  ты  намерен
их ограбить?
     Уэрри помахал свободной от рюмки рукой.
     - Золотко, сегодня не  просто  вечер  развлечений.  У  Бака  какие-то
важные гости. По крайней мере, он считает, что они важные, и хочет,  чтобы
они видели, что он дружит с шефом полиции.
     Мэй вздохнула с очаровательно безутешным видом.
     - Иди на кухню и попрощайся с Тео.
     - Ни к чему, - ответил Уэрри. - Он никогда не замечает,  дома  я  или
нет. Пошли, ребята. Глупо стоять здесь  и  пить  свое,  когда  можно  пить
чужое. Правда, Роб?
     Хэссон поставил свою рюмку:
     - Ваш довод заключает в себе неопровержимую экономическую истину.
     - Я готова, - сказала Мэй. - Мы летим или едем?
     - Едем. - Уэрри открыл дверь прихожей и с преувеличенной  любезностью
провел через нее Мэй. - Разве Роб  тебе  не  говорил,  что  ему  запретили
летать?
     - Нет, - отозвалась Мэй, направляясь к двери.
     - Да, я больше не могу  летать,  -  объяснил  Хэссон  ее  удаляющейся
спине, явно практикуясь в этом признании.
     Казалось, Мэй не заметила  этого.  Когда  они  сели  в  ожидавшую  их
патрульную машину, Хэссон одиноко устроился на заднем сиденьи  и  пожалел,
что рядом с ним нет женщины. Подошла бы  почти  любая  женщина  на  свете,
только бы ему не быть одному. Пока машина бесшумно скользила по  сумрачным
улицам, Хэссон ностальгически смотрел на  окна  домов,  мимо  которых  они
проезжали: теплые сияющие прямоугольники, в  некоторых  были  видны  немые
картины семейной жизни.  Быстрота,  с  которой  машина  проносилась  мимо,
заставляла людей застывать посередине движения.  Хэссон  развлекался  тем,
что старался придумать характеры и истории для этих восковых фигур, но  до
него  доносился  цветочный  аромат  духов  Мэй,  и  его  мысли  все  время
возвращались к ней.
     Недели  осторожных  наблюдений   не   привели   к   более   глубокому
проникновению в ее личность, и Хэссон по-прежнему не понимал, что свело их
с Уэрри. Насколько он мог судить, Уэрри предоставлял жилье и пищу  Мэй  и,
иногда,  ее  матери,  а  взамен  она   помогала   ему   вести   хозяйство.
Предполагалось, что у них есть и  какие-то  постельные  отношения,  но  не
видно было никакой взаимной привязанности, и  именно  это  Хэссон  находил
непонятным и озадачивающим.
     "Может, жизнь на  земле  такая  и  есть?"  -  подумал  он.  Инстинкты
заставляли его отбросить утверждение Уэрри относительно того,  что  они  с
Мэй - нелюди, реалистично выглядящие фигуры,  имитирующие  жизнь.  Но  что
если эта фантастическая гипотеза верна?  В  уме  Хэссона  стали  возникать
настойчивые  и  постыдные  мысли.  Почему  не  отказаться  от  всех   этих
обременительных понятий чести и правды? Почему  не  рассмотреть  проблему,
как простую задачку по логике или математике?  X  -  мужчина,  к  которому
вернулось здоровье, и у него все возрастает потребность в отдушине,  чтобы
избавиться  от  биологического  напряжения.  Y  -   человек,   неспособный
испытывать любовь, ненависть  или  ревность.  Z  -  женщина,  для  которой
понятие верности ничего не значит.  Существующие  сейчас  отношения  можно
выразить  в  виде  X  +  (Y  *  Z),  но  почему  не  предпринять   простое
алгебраическое действие из тех, что часто имеют место  в  задачках,  и  не
изменить его на Y + (X * Z)?
     Хэссон всмотрелся в профиль Мэй, на мгновение разрешив себе увидеть в
ней машину для любви, человеческий механизм, который выдаст некую  заранее
известную реакцию, если он нажмет нужные кнопки... Поднявшаяся в нем волна
отвращения смыла все символы. Эл Уэрри  -  человек,  а  не  математический
знак, и если то, что он говорит о себе, - правда, значит  жизнь  дает  ему
очень мало, и по этой причине его следует защищать, а не грабить. Мэй тоже
человеческое существо, и даже если она  кажется  ему  двумерной,  то  вина
заключается прежде всего в его неспособности видеть глубину.
     Машина поднималась по пологому склону на западной  окраине  Триплтри.
Вот они завернули в проезд на территории частного владения и углубились  в
тоннель из рододендронов и еще каких-то кустарников, которые Хэссон не мог
назвать. После нескольких секунд полной темноты машина выехала на  плоскую
вершину холма, где возвышался освещенный прожекторами  дом.  Сам  Триплтри
казался  отсюда  опрокинувшейся  шкатулкой  с  драгоценными  камнями,  где
центральную горку  разнообразнейших  по  цвету  и  форме  камней  окружили
окраинные ожерелья из бриллиантов и топазов. Воздушные дороги повисли  над
ним пастельным ореолом, щедро засеянные  огнями  ночных  летунов,  а  выше
всего этого несколько звезд  первой  величины  пронзали  светящийся  купол
города.  Из  дворика  сбоку  от  дома,  где  горели  китайские   фонарики,
доносилась  музыка.  Множество  людей  столпились  там  вокруг  гигантской
жаровни, над которой поднимался столб дыма.
     - Мы, наверное, но туда попали, - иронично заметил Хэссон.
     - Нет, это определенно дом Бака, - ответил Уэрри, останавливая машину
- Уж я-то должен знать Триплтри.
     Они вышли из машины и направились  к  центру  сборища.  По  пути  Мэй
приглаживала волосы, а Уэрри расправлял разные места формы до  необходимой
гладкости. Хэссон чуть приотстал, испытывая странную смесь нерешительности
и предвкушения, как всегда было, когда он попадал на вечеринку  к  моменту
ее полного разгара. Он ожидал, что их появление останется незамеченным, но
высокая  тяжелоплечая  фигура  Бака  Морлачера  немедленно  двинулась   им
навстречу. Вокруг его талии был повязан старомодный  полосатый  фартук,  в
руке была длинная вилка, а жар от  углей  оставил  красные  пятна  на  его
щеках. Он подошел прямо к  Мэй,  сделав  вид,  что  не  замечает  Уэрри  и
Хэссона, обнял ее за плечи и  что-то  зашептал  все  светлые  волосы.  Мэй
засмеялась.
     - Добрый вечер, Бак, - любезно проговорил Уэрри. - Похоже,  вечеринка
идет как следует. Я захватил Роба, чтобы показать ему, как  это  бывает  в
Альберте.
     Морлачер холодно осмотрел его, все еще  не  реагируя  на  присутствие
Хэссона, и сказал:
     - Спиртное у фонтана.
     Уэрри расхохотался.
     - Нам только это и надо было узнать. Пошли, Роб.
     Он взял Хэссона я локоть и хотел повести его к фонтану. Но Хэссон  не
сдвинулся с места.
     - Может, Мэй хочет выпить.
     - Я сам позабочусь о Мэй, - сказал Морлачер и оценивающе взглянул  на
Хэссона.
     - Вы заняты жарким. - Хэссон обратился прямо к Мэй: -  Ваше  любимое?
Ржаное с имбирным лимонадом?
     - Я...  -  Она  уставилась  на  него  широко  открытыми  растерянными
глазами. - Я еще не хочу пить.
     Морлачер крепче сжал ее за плечи.
     - Я налью леди, когда она будет готова выпить. К чему спешить?
     Уэрри сильнее потянул Хэссона за руку:
     - Правильно, Роб. Здесь каждый за себя.
     Морлачер  кивнул,  и  на  его  лице  неожиданно  появилось  довольное
выражение.
     - Кстати, о каждом за себя, начальник полиции Уэрри, я сегодня сделал
кое-что, о чем вам следовало бы давным-давно подумать.
     - Угу? - Уэрри отпустил руку Хэссона. - И что же?
     - Знаешь того моего черного пса? Которого  я  пытался  пристрелить  в
прошлом году за то, что он откусил у Эдди Беннетта кусок задницы?
     - Вы его усыпили, да?
     - Нет, я его приспособил к делу. Мы со Старром отправились сегодня на
ферму, скрутили его, отнесли в отель  и  там  выпустили  на  свободу.  Вся
мразь, которая сегодня попробует туда забраться, выберется оттуда  гораздо
быстрее.
     Морлачер ухмыльнулся, обнажив свои нечеловечески мощные зубы.
     Похоже, сказанное произвело на Уэрри должное впечатление.
     - Это наверняка подействует. Я скажу своим ребятам, чтобы они  каждый
день заносили ему поесть.
     - Нет, не скажешь. Я хочу, чтобы он оставался голодным  и  подлым.  С
сегодняшнего дня он переходит на диету из ангелов. Понял?
     - Отличная идея! - расхохотался в ответ Уэрри.
     И он направился через дворик,  по-восточному  приветствуя  тех,  кого
узнавал, словно забыл о существовании Хэссона и Мэй.  Чувствуя  себя  так,
словно его предали, Хэссон последовал за Уэрри, а Морлачер и Мэй  пошли  к
дому. Хэссон догнал Уэрри у переносного бара,  где  двое  мужчин  в  белых
смокингах  наливали  гостям   спиртное   в   тяжелые   кубки,   украшенные
искусственными рубинами.
     - Сделай одолжение, -  попросил  Уэрри  у  Хэссона,  как  только  они
получили  выпивку,  -  постарайся  не  раздражать  Бака.  Мне  это  только
осложняет жизнь. Да и вообще, почему ты с ним стал спорить?
     - Хороший вопрос, - твердо ответил Хэссон, - но,  по-моему,  я  забыл
ответ.
     Казалось, Уэрри это озадачило.
     - Надеюсь, ты не собираешься сделать из меня посмешище, Роб. Я должен
немного пообщаться. Увидимся позже.
     Он ушел к компании мужчин и женщин, танцевавших в углу дворика.
     Хэссон раздосадованно уставился ему вслед, потом задумался  над  тем,
что ему делать в следующие четыре или пять часов. Всего здесь было человек
тридцать. На многих  из  них  были  какие-то  стеганые  пуховики,  отлично
защищавшие  от  вечернего  холода.  В  результате  вечеринка  походила  на
странную смесь великосветского раута и дружеского пикника на природе.
     На нескольких гостях были одинаковые золотые значки. Хэссон заговорил
с сухопарым дрожащим от холода пожилым мужчиной, решительно осушавшим одну
рюмку за другой, из чего можно было заключить, что он не  хочет  сохранить
воспоминания об этом  событии.  Он  него  он  узнал,  что  гости  -  члены
ассоциации торговых палат из западных штатов США. Они приехали в Канаду  с
дружественным визитом, и, похоже, сухопарый жалел от всей души, что забрел
так далеко на север от своей родной Пасадены.
     Хэссон некоторое время постоял с ним, обсуждая, как широта влияет  на
климат.  К  ним  присоединились  другие  туристы,  и  когда  они  услышали
британский акцент Хэссона, то разговор превратился в  оживленный  спор  по
поводу влияния долготы на  климат.  Вместо  того,  чтобы  скучать,  Хэссон
наслаждался обретенной способностью находиться рядом с незнакомыми людьми.
Он пил, брал еду у добровольных поваров у жаровни, снова пил,  танцевал  с
несколькими женщинами с  золотыми  значками  и  выкурил  первую  за  много
месяцев сигару.
     Время от времени Хэссон отмечал про себя, что Морлачера и Мэй не было
с остальными гостями больше часа, но к  этому  времени  он  достиг  такого
состояния, что готов был допустить, что Мэй рассматривала коллекцию  марок
хозяина  дома,  и  определенно  решил,  что  проблемы  окружающих  его  не
касаются. Похоже было, что земная жизнь может быть совершенно  приемлемой,
если будешь жить сам и давать жить другим. Эта  идея  показалась  Хэссону,
полисмену  в  отставке  и  переродившемуся  воспитателю,   глубочайшей   и
абсолютно новой философской мыслью, и он принялся размышлять над тем,  что
из нее вытекало. Вдруг танцевальная музыка смолкла, и все,  кто  находился
поблизости, повернулись и стали смотреть на что-то, происходившее в центре
дворика. Хэссон перешел на свободное место, чтобы лучше видеть.
     Бак Морлачер с помощью еще двух мужчин выдвигал туда плоский лазерный
проектор.  Они  застопорили  его,  подладили  настройку  и  над  аппаратом
возникло светящееся изображение отеля "Чинук". Казавшаяся твердой картинка
была почти трехметровой высоты и представляла собой здание в том  виде,  в
каком оно появилось в сознании своего создателя, оснащенное лифтами обзора
и садами на крыше. Среди зрителей пронесся восхищенный гул.
     - Извините, что прервал ваше развлечение,  леди  и  джентльмены,  но,
наверное, вы догадывались, что  за  всем  этим  что-то  должно  стоять,  -
объявил Морлачер с  ухмылкой,  которая  казалась  наполовину  откровенной,
наполовину хитроватой. - Но не беспокойтесь, это не отнимет у  вас  больше
минуты, и, я думаю, вы согласитесь, что это  немного  для  ознакомления  с
поистине  чудесными  возможностями,  которые  центральная  Альберта  может
предоставить бизнесменам, заинтересованным в том,  чтобы  дойти  до  новых
поставщиков и новых  рынков.  Я,  конечно,  знаю,  что  воздушный  коридор
Западных Прерий прерывается в нескольких сотнях километров к  югу  отсюда,
однако это мелочь, если принять во внимание, какие возможности для  нового
бизнеса дает наш регион.
     Морлачер  достал  лист  бумаги  и  начал  зачитывать   статистические
показатели,   подтверждающие   его   утверждение   Казалось,   большинство
слушателей достаточно заинтересовано, хотя кое-кто из столпившихся  гостей
тайком улизнул к бару Хэссон обнаружил, что его собственный кубок опустел.
Он повернулся, направляясь за подкреплением, но замер  на  середине  пути:
откуда-то послышался жуткий, леденящий кровь вой.
     Неожиданный, чужеродный, кошмарный вой - отвратительный гибрид  стона
и вопля, который неприятно напомнил о демонах и  безумцах  и  от  которого
холодело сердце.
     Морлачер замолчал: рыдающее завывание  быстро  нарастало,  ударив  по
собравшимся наподобие сирены.
     "Это сверху", - подумал Хэссон, но  не  успел  он  поднять  взгляд  к
ночному небу, как в центре дворика произошел  какой-то  влажный  взрыв,  и
несколько женщин в ужасе вскрикнули. Хэссон пробился вперед и увидел,  что
на каменных плитах лежит что-то черное и кровавое.
     Мгновение он не мог определить, что это  за  отвратительная  масса  -
какая-то безумная и бессмысленная  стряпня  из  кладбищенских  кошмаров...
Потом Хэссон понял, что смотрит  на  расплющенное  тело  большого  черного
мастифа. Ярко-красные брызги кровавой плоти разлетелись во все стороны. По
состоянию останков собаки Хэссон определил, что ее  сбросили  с  высоты  в
несколько сот метров.
     "Такое однажды чуть не случилось со мной, - ошеломление подумал он. -
Но теперь я в безопасности. Мне наплевать на этого пса, потому что  теперь
я в безопасности".
     - Ах вы подонки чертовы! -  зарычал  Морлачер,  вскакивая  на  низкую
подставку лазерного проектора. Его  одежда  была  испоганена  диагональной
полосой  красных  пятен.  Он  погрозил  кулаком  небу  и   его   невидимым
обитателям, и его присутствие в конусе лазерных лучей заставило казавшееся
твердым  изображение  отеля  "Чинук"  замигать  и  раствориться,   подобно
потустороннему видению.
     - Подлые тухлоголовые сукины сыны! - орал Морлачер, и  казалось,  его
тело распухает от безудержной ярости. - Я с вами за это сквитаюсь!
     Он опустил безумный взгляд и, вспомнив про своих иностранных  гостей,
сделал видимое усилие, чтобы взять себя  в  руки.  Во  дворике  воцарилась
жуткая тишина,  которую  нарушали  только  приглушенные  рыдания  какой-то
женщины. Морлачер  достал  носовой  платок  и  начал  вытираться,  бормоча
извинения тем, кто находился поблизости. Он сошел с подставки и пошел мимо
притихших  гостей,  переводя  взгляд  с  одного  лица  на  другое.  Хэссон
догадался, что Бак ищет Эла Уэрри.
     - Не повезло тебе, Эл, - пробормотал он себе под нос,  направляясь  к
бару. - Доля полицейского нелегка!



                                    7

     Спрятавшись в плотный кокон эгоизма,  Хэссон  продолжал  вести  тихий
образ жизни, посвящая все свое внимание собственному благополучию.
     В  таком  состоянии  важность,  которую  имели  для   него   события,
прогрессирующе уменьшалась с их удаленностью от  центра  его  собственного
бытия. Например, новости  о  мировой  торговле  и  перемены  в  глобальной
политике имели столь малое значение, что почти им  не  замечались.  Хэссон
сознавал, что Эл Уэрри был сильно занят в дни, последовавшие за вечеринкой
с барбекью, но это тоже отстояло далеко от центра вселенной и  внушало  не
больше интереса, чем поступки теней в плохой голопьесе.
     Действительно значительными событиями, будившими воображение  Хэссона
и  поглощавшими  его  мысли,  были  совершенно  другие:  открытие,  что  в
результате долгих прогулок на свежем воздухе кожа его  покрылась  загаром;
растущая продолжительность пробежек, которые  давались  ему  все  легче  и
легче; эпикурейское наслаждение, получаемое от таких  простых  вещей,  как
правильное дыхание и хороший сон. Хэссон превратил  жизнь  в  самоцель,  в
нечто такое, что постоянно достигалось, и это  позволяло  ему  с  течением
дней делаться все уверенней, надежнее, защищеннее...


     Пятичасовая прогулка по холмистым окрестностям разгорячила, пропылила
и утомила Хэссона. Приняв холодный душ и переодевшись во  все  чистое,  он
вспомнил, что сегодня еще не принял  полной  порции  дрожжей.  Оливер  Фан
обещал ему, что со временем он приучится получать  удовольствие  от  вкуса
ароматного коричневого порошка, и хотя в этом Хэссон пока  мало  преуспел,
но все равно ежедневно старательно принимал по пятьдесят граммов. Он  взял
коробку с дрожжами и отправился вниз, но на секунду  задержался  в  тесной
прихожей, поскольку услышал из кухни знакомый гнусавый голос. Оказывается,
Джинни Карпентер вернулась из Британской Колумбии.
     Войдя на кухню, он увидел, что Уэрри и Мэй Карпентер сидят за круглым
столом со стаканами пива, а Джинни, все такая же острая и сверкающая стоит
спиной к кухонному столику, скрестив руки на груди, и рассказывает о своей
поездке.
     -  Ну,  вы  только  посмотрите,  кто  пришел,  -   сказала   она.   -
Тихоня-англикашка.
     - Я прекрасно себя чувствую, спасибо, - вежливо отозвался  Хэссон.  -
Как поживаете?
     Он повернулся, приветливо кивнул Уэрри и Мэй, потом вынул из шкафчика
стакан.
     Джинни критически осмотрела его, моргнула и сказала  так,  словно  он
уже ушел:
     - Ну, по крайней мере, он немного больше стал похож  на  человека:  я
вам говорила, что ему  и  нужно  всего  только  нормально  поесть  хорошей
домашней пищи.
     Хэссон улыбнулся:
     - Вы поэтому и уехали?
     Лицо Джинни застыло, и она  возмущенно  взглянула  на  Уэрри,  словно
требовала от него поддержки.
     - Теперь ты  Робу  палец  в  рот  не  клади,  -  проговорил  Уэрри  с
восхищенным видом. - У него теперь не язык, а бритва. Наверное, связано  с
этим чертовым порошком, который он вечно глотает.
     - Что это такое? - Джинни подозрительно наблюдала, как Хэссон положил
в рот столовую ложку дрожжей и запил их водой из-под крана.
     - Дрожжи. Он покупает их в магазине здоровой пищи на Второй улице.
     - В лавке Олли Фана? - презрительно воскликнула  Джинни.  -  Всякому,
кто туда ходит, надо мозги проверить.
     - Мам! - прошептала Мэй. - Нехорошо так...
     Джинни махнула ей рукой, приказывая ей молчать.
     - Я все про  этих  китаезов  знаю.  Я  сотни  раз  видела  в  угловых
лавчонках. Знаете, чем они там занимаются?
     - Ты уже нам рассказывала, - устало произнесла Мэй устремляя взгляд в
потолок.
     - Они открывают коробки со спичками и достают из  каждой  по  спичке.
Никто не заметит, что в коробке не хватает одной спички, понимаете? Просто
все время стоят там, открывают коробки и достают по спичке. Мы  бы  такого
делать не стали, но когда они сделают это пятьдесят раз, у них  заработаны
деньги - стоимость одного коробка спичек. - Джинни сделала паузу, завершив
свое обвинение, и обвела всех взглядом, в котором торжество смешивалось  с
негодованием. - Ну, что вы на это скажете?
     - В чем они их продают? - спросил Хэссон, думая об Оливере  и  о  его
человеколюбии и сострадании.
     Джинни нахмурилась:
     - Что вы хотите этим сказать?
     - Я только хочу узнать, в чем  они  продают  эти  лишние  спички?  Вы
говорите, у них появляются лишние пятьдесят  спичек,  но  нет  коробка,  в
котором их можно было бы продать. - Хэссон кивнул Уэрри. - Вам никогда  не
продавали спички в бумажном пакетике?
     - Тут он тебя поймал! - радостно закричал Уэрри,  схватив  Джинни  за
ляжку. - Об этом ты и не подумала!
     - Послушай меня, Эл Уэрри, и я скажу тебе, что они делают, - отрезала
она, сбрасывая его руку.
     Джинни несколько раз открыла рот, словно  подсказывая  Элу,  как  ему
самому сделать должное разъяснение. Наконец, когда  стало  очевидным,  что
подходящих слов не находится, Джинни посмотрела на Хэссона помутневшими от
ненависти глазами.
     - У меня нет времени стоять тут и болтать весь вечер, - сказала  она.
- Мне надо готовить обед.
     "Главное оружие", - подумал Хэссон, но ему уже было  чуть  стыдно  за
то,  что  он  вступил  в  бой  с   крошечной   худенькой   женщиной,   чья
агрессивность, видимо, свидетельствовала о душевной неустроенности.
     - Мне  не  следовало  подшучивать  над  вашей  кухней,  -  с  улыбкой
извинился он. - Я с удовольствием съем все, что вы нам подадите.
     - Выпей пива, Роб, - вставил Уэрри. - Я сегодня на дежурстве, так что
позже компанию тебе не составлю.
     Он встал, достал из холодильника банку пива и направился в  гостиную.
Хэссон подмигнул Джинни, отчего на лице  у  нее  появилось  недоумение,  и
пошел следом за Уэрри.
     Мужчины просидели за пивом около часа, причем большую  часть  времени
Уэрри говорил о трудностях работы полицейского и насколько лучше  было  бы
ему найти какое-нибудь другое занятие.  Он  казался  спокойным  и  пугающе
подтянутым,  но  во  взгляде  его  появилось  странная  сосредоточенность,
говорившая  о  том,  что,  видимо,  Баку  Морлачеру  удалось  пробить  его
психологическую защиту. Уэрри пространно описывал  свои  новые  усилия  по
защите отеля "Чинук" от посторонних. Двум его патрульным, Генри Корзину  и
Виктору Куиггу, было приказано начиная с  сумерек  летать  вокруг  верхней
части гостиницы, чтобы никого туда не допустить. Сам Уэрри подменял их  на
четыре  часа  во  время  их  ночной  вахты,  вот  почему  ему  надо   было
отправляться на дежурство сразу после обеда.
     - Самое скверное то, что днем у меня тоже масса дел, - жаловался  он,
постукивая по стакану, чтобы поднять пену. - С возвращением хорошей летной
погоды сюда отовсюду слетаются юнцы. "Чинук" притягивает их  к  себе,  как
магнит, понимаешь? Мы без устали отсылаем их домой или сажаем за нарушения
правил полета, но прибывают новые, и всех их  не  остановишь.  Особенно  с
наступлением темноты. Иногда мне так и хочется  взять  тонну  сверхдина  и
выбить палочку из-под  этого  эскимо.  Почему  почти  вся  полиция  города
вынуждена присматривать за собственностью одного человека?!
     - Наверняка это здание опасно из-за своей заброшенности, -  подсказал
Хэссон. - Может, вы добьетесь решения о его сносе?
     - Может, но на это уйдут годы. - Уэрри задумчиво вздохнул. - Понятно,
почему "Чинук" так привлекает некоторых ребятишек. У них  там  собственный
мир - мир, который не видит никто из взрослых. Они могут устроить там свое
общество, с новыми правилами, и никакие родители туда  не  сунутся,  чтобы
все испортить. Родители сидят где-нибудь в ста или двухстах километрах  от
них, и даже не знают, где их дети, а это нехорошо, Роб.
     - Знаю, но единственная надежда снова скрепить ячейки  общества  так,
как это было в дополетное время, - вшить всем радиомаяки. Но такое даже не
обсуждается.
     - Не знаю, - мрачно откликнулся Уэрри, - по-моему, когда-нибудь  дело
дойдет и до этого.
     Он вскочил и исполнил свою ставшую  уже  знакомой  имитацию  военного
салюта: в дверях появилась Мэй, сообщив, что обед готов.
     Хэссон прошел с ними на кухню и отметил, что стол накрыт на четверых.
     - А где Тео? - спросил он, вдруг резко осознав, что в  последние  дни
ничего не делал, чтобы восстановить отношения с пареньком.
     - Он взял к себе в комнату молока и холодных закусок, - ответила Мэй.
- Хочет спокойно послушать радио.
     - Да ну? - Хэссон припомнил давешний разговор с Тео. - Я не знал, что
он увлекается радио.
     - Он очень часто слушает по ночам, - сказал Уэрри. -  Ему  это  очень
помогает, радио.
     Мэй кивнула в знак согласия:
     - Правда: оно очень много для него значит.
     Хэссон уселся, поглаживая подбородок, и переключил внимание  на  еду,
которой так настоятельно требовал его желудок. Главным блюдом была  мясная
запеканка со специями, которую он нашел  вполне  приятной,  и  еще  больше
обескуражил Джинни, нахваливая еду.  На  десерт  было  мороженое  и  дичи.
Сочетание  ароматных  тропических  фруктов   и   можжевелового   спиртного
показалось Хэссону довольно тошнотворным, но он попросил добавки и к  тому
моменту, когда был подан кофе, ощутил приятную тяжесть в желудке.
     - Когда тебе говорят есть побольше  и  поправляться,  ты  времени  не
теряешь, - добродушно заметил Уэрри. - Кажется...
     Он замолчал, раздраженно пробормотав что-то: на  его  запястье  резко
запищал полицейский приемничек.  Наступила  секунда  тишины,  потом  снова
послышался писк.
     - Извините! - Уэрри нажал кнопку коммуникатора и крикнул  в  него:  -
Начальник полиции Уэрри слушает. В чем дело?
     - Эл, это Генри Корзин,  -  проговорило  радио  тонким  настоятельным
голосом, - я у "Чинука". Тебе надо бы поскорее приехать сюда.
     - Генри, я же сказал, что буду в девять.  Неужели  нельзя  подождать,
пока я...
     - Это дело не будет ждать, Эл. На нижнем этаже  помещения  отеля  был
какой-то взрыв. И по-моему, там начинается пожар.
     - Пожар? - Удивленно подняв брови, Уэрри обвел  взглядом  сидящих  за
столом. - Но ведь там гореть нечему, разве не так?
     - Там полно досок, лесов и перегородок, Эл. Подрядчики просто ушли  и
оставили все внутри.
     - Ну, ты вызвал пожарных?
     - Виктор вызвал, но это не поможет. Высота отеля четыреста метров,  и
у них нет никаких шансов дотянуть туда рукава и пеногенераторы.
     - Ты прав! Знаешь что, Генри? Ты абсолютно прав!  -  Неожиданно  лицо
Уэрри расплылось в блаженной улыбке - Как ты думаешь, у нас  есть  надежда
попрощаться с нашей местной достопримечательностью?
     Наступила пауза, и когда Корзин ответил, его голос звучал удивительно
неуверенно.
     - Не знаю, Эл. Я только  видел  небольшое  возгорание,  оно  может  и
затухнуть, почем мне знать.
     - Ну, будем надеяться на лучшее, - сказал Уэрри.
     - Это серьезно, Эл, - снова заговорило радио. - Похоже, там  какие-то
люди, и они не могут выбраться.
     - Люди? - Уэрри резко выпрямился. - О  чем  ты,  к  черту,  говоришь?
Какие люди?
     - Я сказал тебе, что там был взрыв, Эл.  По  крайней  мере,  мне  так
показалось. Какого-то парня взрывом выбросило  из  лифтовой  шахты,  и  он
серьезно ранен.
     - Господи милосердный!
     Уэрри вскочил, опрокинув стул,  схватил  свой  китель  и  бросился  к
двери. Хэссон увидел, что Мэй смотрит ему вслед, прижав ладони ко  рту,  а
потом и сам бросился в прихожую и побежал следом за Уэрри. Они выскочили в
ветреную,  увенчанную  звездами  тьму,  окружившую  дом,  и  помчались   к
патрульной машине.
     Неожиданно Хэссон резко остановился  ему  пришла  в  голову  пугающая
мысль.
     - Эл, ты едешь или летишь?
     - Собирался лететь. - Уэрри заглянул в машину, где на заднем  сиденьи
лежал его аппарат - Дьявол! Пока я застегну все эти пряжки, то проеду  уже
три четверти пути до "Чинука". Прыгай!
     Хэссон скользнул на переднее пассажирское сиденье, и через  несколько
секунд машина уже  неслась  по  главному  шоссе,  которое  вело  к  центру
Триплтри и южным окраинам Направив автомобиль в сторону огней  и  спиралей
светящихся воздушных дорог, Уэрри вызвал Корзина по радио.
     - Я уже еду, Генри, - отрывисто сообщил он. -  Повтори-ка  снова  про
парня, который выпал из лифтовой шахты. Он погиб?
     - Не погиб, Эл. Переломы и сотрясение. Я вызвал скорую помощь.
     - Но если он упал с четырехсот метров...
     - Нет, он был там, когда произошел взрыв. Мне кажется, это похоже  на
бомбу, Эл. И, насколько я понял,  его  выбросило  в  шахту  и  стукнуло  о
стенку. На  его  счастье,  АГ-аппарат  не  пострадал,  и  у  него  хватило
сообразительности включить его. Парень плыл по ветру, как мыльный  пузырь,
когда мы с Виктором его задержали и спустили вниз.
     - Как только  сможешь,  установи  его  личность.  -  Уэрри  барабанил
пальцами по рулевому колесу. - И вообще, как он туда забрался?
     Радиоголос замялся.
     - Ну... Мы с Виктором замерзли там  наверху,  и  решили,  что  ничего
дурного не случится, если мы зайдем к Ронни и выпьем  чашечку  чего-нибудь
теплого. Наверное, тогда он и мог забраться.
     - Дивно, - проговорил Уэрри. - Это просто дивно, Генри.
     - Эл, в "Чинуке" четырнадцать чертовых этажей, а  окружность  у  него
метров двести. И мы вдвоем порхаем вокруг него в абсолютной темноте. Разве
можно здесь все проконтролировать? Хоть целая свадебная  процессия  зайдет
или выйдет, а мы даже ничего не заметим. - Голос Корзина звучал обиженно и
раздраженно.
     - Ладно, ладно. - Уэрри посмотрел на Хэссона и скорчил рожу -  А  что
насчет бомбы?
     - Мне кажется, это именно она  и  была,  Эл.  Откуда  еще  взрыв?  На
некоторых этажах хранилось много краски, но она ведь будет только  гореть,
правда? Она не будет взрываться.
     -  Возможно...  Как  ты  думаешь,  паренек,  которого   ранило,   мог
баловаться со взрывчаткой и случайно себя взорвать?
     - Он сейчас без сознания, Эл, но мне кажется, что вряд ли.
     - А что ты сам думаешь?
     Наступила еще более длинная пауза.
     - Этим утром Виктор видел в "Чинуке" Бака Морлачера.
     - О, нет! - простонал Уэрри и затряс  головой.  -  Генри,  не  говори
такого по радио. Больше того, вообще не говори такого. Погоди, я  буду  на
месте через пару минут.
     Уэрри прибавил газу. Впереди  показался  массив  мебельного  магазина
Вейснера.  Лазерный  проектор  на  его  крыше  создал  сегодня  гигантский
обеденный стол, призывно светившийся на фоне  ночного  неба.  Это  зрелище
заставило что-то тревожное шевельнуться в памяти  Хэссона,  но  мысли  его
были поглощены тем разговором, который  он  только  что  услышал.  В  ночь
вечеринки ему  показалось,  что  Морлачер  опасно  близок  к  тому,  чтобы
потерять терпение. Казалось вполне возможным, что Бак преспокойненько,  не
терзаясь муками совести, установил-смертельные ловушки,  чтобы  освободить
таким образом свою собственность от тех, кого он считает вредными тварями.
     - Мне не нравится, как это звучит, Роб, - задумчиво сказал  Уэрри.  -
Совсем не нравится.
     Хэссон кинул на него сочувственный взгляд:
     - Думаешь, Морлачер мог зайти настолько далеко?
     - Бак считает, что ему можно все.
     - И что ты будешь делать?
     - А кто сказал, что я должен что-то делать? - спросил Уэрри, горбясь,
как человек, на которого сыплются удары. - Мы даже  не  уверены,  что  Бак
имеет к этому отношение. Мне нужны хоть  какие-то  доказательства,  прежде
чем можно будет думать об аресте такого человека, как Бак.
     - Тут с тобой никто не станет спорить,  -  согласился  Хэссон,  решая
больше не поднимать этого вопроса. Их нагнала  "скорая  помощь"  и  в  тот
момент, когда машины поравнялись, залила полицейский  автомобиль  кровавым
сиянием. Уэрри круто повернул за угол  и  впереди  возник  отель  "Чинук".
Теперь он был похож на нить  серого  света,  окруженную  неясными  мазками
слабого свечения.
     Хэссон, ожидавший чего-то внушительного, вынужден был напомнить себе,
что само здание отеля находится  в  четырехстах  метрах  над  землей,  что
человек, стоящий на самом низком его этаже, смотрел бы сверху вниз даже на
знаменитые небоскребы Нью-Йорка. Это  фантастическое  сооружение,  ставшее
возможным  только  благодаря  материалам  и  технологиям  XXI  века,  было
памятником одержимости и заносчивости одной семьи. Хэссон мог  представить
себе и почти посочувствовать ядовитой ярости, которая  вскипала  в  голове
Морлачера всякий раз, когда тот смотрел на здание, уничтожившее  состояние
его отца, и вместо того, чтобы вернуть вложенные деньги в виде богатства и
престижа, превратившее его во  всеобщее  посмешище  и  ставшее  прибежищем
шайкам хулиганов, которых он так ненавидел. Вполне возможно, что Бак дошел
до края и готов был уничтожить само здание...
     Патрульный автомобиль резко затормозил: впереди улица была  запружена
другими  машинами  и  кучками  любопытных,   которые,   словно   затеявшие
переселение животные, направлялись к  отелю.  Уэрри  чертыхнулся,  опустил
стекло у перекрестка, где полицейский в форме рассеянно управлял движением
и одновременно перешучивался с двумя девушками.
     - Арнольд, - крикнул он, - прекрати заводить знакомства и очисти  эту
улицу до самого въезда в отель. Ты меня слышишь?
     Арнольд дружески помахал рукой:
     - Слышу, Эл. Веселенькое дело, а?
     - Вот с кем мне приходится работать,  -  пробормотал  Уэрри,  включая
мигалку автомобиля и на опасной скорости пробиваясь к въезду на территорию
отеля прямо  через  поваленное  ограждение.  Неподалеку  стояло  несколько
автомобилей и две пожарные машины, прочертившие  фарами  полосы  света  на
траве. Уэрри остановил патрульную машину рядом с ними и вылез,  расправляя
мундир и закидывая голову, чтобы посмотреть на отель. Хэссон присоединился
к нему как раз тогда, когда подошел неуклюжий пузатый воздушный патрульный
по имени Генри Корзин.
     - Похоже, там ничего не происходит, - заметил Уэрри.
     - Пока не поднимешься, ничего не видно.  -  Корзин  понизил  голос  и
пододвинулся к Уэрри. - Я ничего не сказал телевизионщикам, но,  по-моему,
несколько ангелов по-прежнему там, Эл. Я  подобрался  поближе  и  посветил
внутрь. По-моему, там кто-то прячется. Но я не уверен.
     - Почему они не улетают? Не боятся поджариться?
     - Кто знает, что творится в их головенках? - Корзин передвинулся так,
чтобы  стать  спиной  к  мужчине,  который  вертелся  неподалеку,  нацелив
телекамеру в небо. - Кроме того, если там есть погибшие...
     Уэрри взглянул на него прищурясь:
     - Хочешь меня запугать?
     - Это был чертовски сильный взрывал. Из окон  первого  этажа  с  этой
стороны вылетели почти все стекла... А эти ребятишки не ходят  поодиночке,
ты же знаешь. Могло пристукнуть сразу нескольких.
     Уэрри отошел на три шага от Корзина, постоял минуту, прижав  руку  ко
лбу, потом вернулся.
     - Это вряд ли! Я хочу сказать: остальные попросили бы о помощи.
     Корзин пожал плечами.
     -  Сейчас  наверху  молодой  Терри  Франц  с  телестанции  с  большим
прожектором. Может, Он сможет заглянуть туда, куда не смог я.
     - Тебе следовало бы подняться с ним, Генри. Постарайся осмотреть все.
Захвати мегафон.
     - У меня есть с собой.
     Корзин прижал  нагрудный  кармашек,  продемонстрировав  прямоугольник
электронного усилителя голоса, и передвинул руку к  пульту  управления  на
поясе. Хэссон, похолодев, отвернулся: он  не  в  силах  был  наблюдать  за
взлетом. Подождав секунду, он взглянул вверх. Огни на плечах и  щиколотках
Корзина походили на короткую очередь трассирующих пуль, летевших к  тускло
светящейся цели, которой был отель.  Съеденный  Хэссоном  обед  неприятным
камнем давил на желудок.
     - Где Куигг? - прокричал Уэрри, шагая к  ближайшей  группе  зевак.  -
Кто-нибудь видел Куигга?
     - Я здесь, Эл. - Виктор Куигг,  которому  как-то  удавалось  казаться
худым подросточком даже в летном костюме,  отделился  от  группы  зевак  у
переносного телевизора. Уэрри схватил его за руку и оттащил в сторону  для
конфиденциального разговора в присутствии только Хэссона.
     - Виктор, - негромко сказал  он,  -  ты  делаешь  несанкционированные
заявления представителям прессы?
     Куигг взглянул  на  Хэссона,  явно  недоумевая,  какова  его  роль  в
происходящем.
     - Ты же знаешь, что я никогда не стану делать такого, Эл.
     - О'кей. Ты кому-нибудь говорил, что видел сегодня Бака около отеля?
     - Никому, кроме Гарри. Я только ему одному сказал.
     - Ты уверен, что видел именно Бака?
     Куигг энергично кивнул, тряхнув щитком-увеличителем шлема.
     - Это точно был Бак. Я как следует его разглядел, потому что  он  был
весь в корзинах, а он обычно не любит так себя увешивать. Он что-то нес  в
отель.
     Уэрри прищелкнул языком:
     - Но ты не попытался узнать, что именно.
     - Это же его отель, Эл, - рассудительно возразил Куигг.  -  Я  решил,
что он имеет право.
     - Ты  правильно  сделал.  -  Уэрри  невесело  посмотрел  на  молодого
полисмена. - Я хочу, чтобы ты помалкивал об этом, пока я не  разрешу  тебе
говорить. Понял?
     - Конечно, Эл. Кстати, пока никто еще не связался  с  родными  Латца.
Хочешь, чтобы я это сделал?
     Уэрри нахмурился:
     - Латца?
     - Угу. Паренек, который взорвался. Разве Генри тебе не сказал?
     - Это Барри Латц?
     - Это было бы слишком здорово, - ответил Куигг. - Это его  двоюродный
брат Сэмми.  Семья  живет  за  городом,  в  направлении  Беттсвилля.  Они,
наверное, вообще не знают, что он сегодня упорхнул из дома.
     - Должно быть, нет, - согласился Уэрри.  -  Вызови  отделение,  пусть
кто-нибудь оттуда оповестит Латцев. Я хочу, чтобы ты оставался здесь и...
     - Эй, Эл! - Один из телевизионщиков поманил Уэрри. - Пойди и посмотри
на это, ради Бога: старина Генри пытается забраться в отель.
     Уэрри выругался  и  побежал  к  собравшейся  у  телемонитора  группе.
Растерянный Хэссон поспешил следом  за  ним.  Консоль  телеустановки  была
подсвечена  зеленоватым  светом.  Всего  было  три  монитора  с   объемным
изображением.  На  центральном  медленно  передвигался  на  фоне   неровно
освещенной стены отеля Генри Корзин. Изображение  слегка  дрожало,  потому
что его передавала камера, которую держал летун, но  зрителям  было  видно
окно с выпиленной решеткой. В образовавшееся отверстие вполне мог пролезть
взрослый человек.
     Стараясь не обращать внимания на  подташнивание,  Хэссон  зачарованно
смотрел как Корзин планирует к окну. Полисмен подлетел быстро, оказался  в
поле интерференции-от стены и сразу же начал падать. Хэссон прижал  пальцы
к губам. Корзин потянулся к  оконной  раме,  сумел  за  нее  ухватиться  и
прервал падение.
     - Это его вторая попытка, - восхищенно прокомментировал кто-то. - Кто
бы мог подумать, что старина Генри способен на такое?
     Тяжело дыша, миниатюрный Корзин на мгновение  прилип  к  раме,  потом
втянул свое тело внутрь здания. Через секунду его голова и плечи появились
снова, и он помахал камере рукой,  ухмыляясь,  как  популярный  спортсмен.
Хэссон запрокинул голову и попытался разглядеть,  что  там  происходит  на
самом деле, но смог заметить только крошечную светящуюся вдали точку.
     Уэрри поднес браслет с коммуникатором к губам:
     - Генри, ты что делаешь? Я тебя туда отправил осматривать  помещение,
а не грыжу зарабатывать.
     - Все в порядке, Эл! У меня все прекрасно.  -  Голос  Корзина  звучал
прерывисто, но торжествующе. - Это окно,  в  которое  я  влез,  на  втором
этаже, так что я выше огня. Да и вообще пожар несильный, даже я мог бы его
потушить.
     - Это не твоя работа.
     - Успокойся, Эл, я собираюсь быстренько осмотреться и убедиться,  что
здесь никого нет. У  меня  будет  масса  времени  выпрыгнуть,  если  огонь
усилится. Увидимся попозже!
     Уэрри опустил руку с коммуникатором и гневно  уставился  на  мужчину,
который его подозвал.
     - Это ты виноват, Сек. Генри слишком старый и толстый,  чтобы  играть
героя. Он бы никогда этого не сделал, если бы тебя здесь не было.
     - Генри будет в порядке, - беззаботно ответил Сек.  -  Мы  возьмем  у
него интервью с места происшествия, и он будет счастлив.
     - Какой ты добренький!..
     Уэрри отошел от телевизионщиков и увел с отбой Хэссона. В ночном небе
начали собираться летающие зеваки. Они толпились вверху как светлячки.
     - Ну, вот и они, - проговорил Уэрри, - длинноносые ротозеи, известные
своей привычкой в больших количествах собираться  в  местах  происшествий,
громко гудя и всем мешая. Кажется, через пару минут здесь  соберется  весь
город.
     Хэссон проговорил негромко, тщательнейшим образом подбирая слова:
     - Один житель города здесь явно отсутствует.
     - И я думал о том же. - Уэрри почесал в затылке: этот жест сделал его
в неверном свете прожекторов по-мальчишески  красивым.  -  Роб,  тут  двух
вариантов нет, правда?
     Хэссон помотал головой и вдруг почувствовал страшную ответственность:
     - После тех показаний, которые ты слышал, самое малое, что ты  можешь
сделать, это допросить Морлачера.
     - Наверное, этим рано или поздно и должно было закончиться.  -  Уэрри
запрокинул голову и посмотрел на отель. - Кажется, там  довольно  тихо.  Я
поеду и побеседую с Баком прямо сейчас.
     Он повернулся и пошел через  ряд  золотых  лучей  фар,  отбрасывавших
многочисленные тени на неровную почву.
     Хэссон стоял и смотрел ему вслед, повторяя  про  себя  все  доводы  в
пользу того, чтобы не вмешиваться, а потом тоже  направился  к  патрульной
машине.



                                    8

     По дороге к дому Морлачера Уэрри достал знак своей должности: фуражку
с кокардой. Вероятно, это был запас, который он держал в машине на  случай
непредвиденных  обстоятельств.  Он  тщательно  пристроил  ее  на   голову,
наклонившись вбок, чтобы взглянуть  на  себя  в  зеркальце  заднего  вида.
Наблюдавший за ним  Хэссон  подумал,  что  благодаря  этому  великолепному
головному  убору  Уэрри  чувствует  себя  куда  надежнее,  чем  с   боевым
пистолетом на боку.
     На первый взгляд Морлачера не было дома: автомобиль на площадке перед
зданием отсутствовал.  Но  падавшие  из  высоких  окон  косые  лучи  света
говорили о том, что дом обитаем.
     Хэссон вышел из патрульной машины вместе с Уэрри и осмотрелся. Вид  с
невысокого холма был все такой же  прекрасный.  Отель  "Чинук"  отсюда  не
просматривался, однако грозовая  атмосфера,  сгустившаяся  над  городом  в
результате происшедшей катастрофы, достигла и этих мест. У  Хэссона  почти
мгновенно появилось тревожное ощущение, что за ними наблюдают.
     - Как ты думаешь, они знают, что мы здесь? - спросил он.
     - Без сомнения! Бак очень любит системы наблюдения.
     Уэрри  поднялся  по  каменным  ступенькам  к  двери,  по  ходу   дела
подтягивая, расправляя и приводя в  порядок  форму.  Он  напомнил  Хэссону
павлина,  занимающегося  своим  оперением.  Хэссон  шел  следом,  но  чуть
приотстал,  поскольку  внезапно  понял,  что  его  повседневный  свитер  и
спортивные брюки могут только испортить ритуальное явление законной власти
в лице  Уэрри.  Полицейский  нажал  кнопку  звонка  и  стал  ждать,  когда
откроется дверь. Хэссон ободряюще улыбнулся,  но  Уэрри  смотрел  на  него
холодным невыразительным взглядом незнакомца и не  менял  выражения,  пока
они не услышали щелканье замка.  Дверь  чуть  приоткрылась,  и  показалось
обросшее жидкой бороденкой лицо  Старра  Приджена.  Он  секунду  молча  со
злобной радостью смотрел на Уэрри и Хэссона.
     - Я хочу поговорить с Баком, - сказал Уэрри.
     - Бак не хочет с тобой разговаривать. Пока, Эл.
     Приджен попытался закрыть дверь, но Уэрри носком сапога  помешал  ему
это сделать. Дверь открылась снова, и на этот раз лицо Приджена все как-то
обмякло от возмущения.
     - Эл, сделай всем нам  большое  одолжение  и  прекрати  прикидываться
настоящим полисменом, ладно? - проговорил он с притворной убедительностью.
- Ты никого не обманешь, так что лучше прыгай в свою игрушечную машинку  и
отправляйся туда, откуда приехал.
     Уэрри чуть подался вперед:
     - Я сказал тебе, что хочу поговорить с Баком.
     В глазах Приджена что-то промелькнуло.
     - Наверное, я не смогу помешать тебе войти, но помни, что тебя  никто
не приглашал.
     Он отступил и широко открыл дверь, оставив проход открытым.
     Чутье подсказало Хэссону, что Приджен произнес заранее приготовленную
фразу, как начинающий адвокат, цитирующий букву закона, и в тот же  момент
он заметил  странное  вальсирующее  движение,  которым  отступал  Приджен:
поворот в три шага, так, что ноги его не наступали на площадку перед самым
порогом. Хэссон схватил Уэрри за руку, но опоздал всего на долю секунды, -
Уэрри перешагнул через порог.  Раздался  резкий  удар,  и  Уэрри  упал  на
колени. Его  фуражка  откатилась  в  сторону  по  полированным  деревянным
плиткам.
     - Боже мой! - ухмыльнулся Приджен. - Боже мой, как неудачно!  Кто-то,
похоже, не отключил защитный экран. Ох уж эти мне гости.
     Он попятился, не пытаясь даже помочь  упавшему.  Дальше  по  коридору
открылась дверь и в прихожую вышли трое мужчин. У одного  из  них  в  руке
была кружка с пивом. Толкая друг друга локтями, они подошли  с  встали  за
Придженом, с любопытным и чуть встревоженным видом.
     - Что случилось со стариной Элом? - спросил  один.  -  На  него  что,
нашло, как бывает?
     - Наверное, у него месячные, - ответил Приджен, вызвав взрыв  хохота,
а потом перевел мрачный взгляд на Хэссона. - Эй, ты! Английский кузен Эла!
Забери его отсюда, он тут портит вид.
     Хэссон сделал шаг вперед и остановился на пороге.
     - Вы меня приглашаете и экран против непрошенных гостей отключен?
     - Этот  тип  не  рискует,  -  бросил  через  плечо  Приджен  и  снова
повернулся к Хэссону. - Экран уже отключен. Это чистая случайность, он сам
виноват, что на него наткнулся. Так ему и скажешь, когда он придет в себя.
     Хэссон опустился на колени рядом с  Уэрри  и  заглянул  ему  в  лицо.
Полицейский был в сознании, но взгляд его потух и пузырьки слюны выступили
в уголках рта. Хэссон знал, что Уэрри попал под нейрошок. Некоторое  время
он будет абсолютно беспомощным и сможет двигаться  не  раньше,  чем  через
две-три минуты. Взяв Уэрри под  мышки,  Хэссон  оттащил  его  в  кресло  с
высокой спинкой и не без труда усадил.
     - На улицу, - скомандовал  Приджен.  -  Я  сказал  тебе  забрать  его
отсюда.
     - Он пока не в состоянии никуда идти. - Опустившись на  колени  возле
кресла, Хэссон левой рукой похлопал Уэрри по  щекам,  а  правой  незаметно
расстегнул ремешок кобуры. - Вы по крайней мере могли бы дать  ему  стакан
воды.
     Приджен сжал губы.
     - Я даю вам обоим десять секунд на то, чтобы убраться отсюда.
     - А что вы сделаете потом? Вызовете полицию?
     Хэссон возобновил свои  усилия,  помогая  Уэрри  вернуть  власть  над
собственным телом, и был вознагражден тем,  что  руки  полицейского  слабо
шевельнулись. Уэрри  помотал  головой,  потом  медленно  поднял  глаза  на
Хэссона.
     - Извини, Роб, - хрипло проговорил он. - Я... тебе бы  лучше  вывести
меня к машине.
     Хэссон наклонился вперед и приблизил губы к уху Уэрри.
     - Эл, - прошептал он, - я знаю, как тебе сейчас тошно. Знаю, как тебе
не хочется слышать это прямо  сейчас,  но  если  ты  уйдешь  из  дома,  не
поговорив с Морлачером, ты больше не офицер полиции. Слишком  много  людей
видело, что случилось. Пойдут разговоры по всему городу, и тебе конец.
     Уэрри чуть улыбнулся:
     - А может, мне наплевать?
     - Тебе не наплевать! Слушай, Эл, тебе даже  не  надо  ничего  делать.
Тебе даже не надо подниматься на ноги. Просто поговори с  Морлачером  так,
как ты собирался это сделать. Потом мы можем уехать. Ладно?
     - Ладно, но кто же...
     - Ну, все! Мне надоели эти два  дурачка.  -  Сзади  послышались  шаги
Приджена. - Никто не скажет, что я вас не предупредил.
     Хэссон выпрямился и повернулся к нему:
     - Начальник полиции поручил мне действовать от его  имени.  Мы  хотим
поговорить с мистером Морлачером.
     - Поручил ТЕБЕ! -  Приджен  изумленно  воззрился  на  Хэссона,  потом
улыбнулся и на секунду прикрыл глаза, как человек, поймавший  долгожданный
экстаз. - Вот что я думаю о тебе, калека!
     Медленно и мягко, словно собираясь взять драгоценную  вазу,  он  стал
поднимать руки к ушам Хэссона. Хэссон  резко  толкнул  Приджена  в  грудь.
Сделано это было так неожиданно,  что  Приджен  не  устоял,  грохнулся  и,
высоко задрав  ноги,  покатился  на  спине  по  натертому  полу.  Один  из
наблюдавших за происходящим мужчин презрительно хохотнул.
     Приджен вскочил на ноги  и,  что-то  разъяренно  шепча,  бросился  на
Хэссона. На этот раз он действовал быстро, сощурив глаза и пригнувшись,  и
явно намеревался жестоко отомстить  за  только  что  испытанное  унижение.
Сделав ложные выпады правой и левой рукой, он попытался  рубануть  Хэссона
по горлу.
     Однако Хэссон успел проанализировать все  три  движения  и  сразу  же
понял, что перед ним необученный и самонадеянный противник,  из  тех,  кто
небрежно ввязывается в  драку  примерно  раз  в  год  и  побеждает  только
благодаря силе  и  жестокости.  Впрочем,  это  не  мешает  им  мнить  себя
превосходными и  одаренными  бойцами.  Легко  отклонив  удар  зарвавшегося
драчуна, Хэссон увидел перед собой абсолютно беззащитное тело Приджена,  в
данную минуту более всего  похожее  на  таблицу  с  обозначенными  красным
нервными центрами. И вдруг ему не захотелось приводить поединок к быстрому
и изящному завершению. Приджен не раз оскорблял и  унижал  его,  заставлял
испытывать стыд. Приджену нравилось мучить слепых  пареньков,  которые  не
могли дать ему отпор. Приджену нравилось измываться над калеками.  За  все
это и за тысячу других подлостей, о которых Хэссон  понятия  не  имел,  но
которые Приджен  гарантированно  совершил,  последнему  предстояло  дорого
заплатить и время платы настало...
     Хэссон отклонил  кулак  и  нанес  Приджену  прямой  удар  в  челюсть,
насладившись глухим клацаньем зубов. Кинув  Приджена  на  обшитую  деревом
стену, чтобы тот не имел возможности  получить  передышку,  оказавшись  на
полу, он ударил его еще три раза, каждый раз целясь по  лицу,  каждый  раз
попадая и пуская кровь...
     Безумие откатило так же быстро, как и нахлынуло. Уголком глаза Хэссон
заметил движение слева. Он  позволил  Приджену  сползти  не  пол  и  резко
повернулся лицом к чуть было не забытой троице. Противники надвигались  на
него стаей  и  по  закону  стаи  медленно  расходились  в  стороны,  чтобы
окружить. На их лицах было хорошо знакомое Хэссону выражение: справедливое
возмущение,  которое  всегда  испытывает   забияка,   когда   его   жертва
осмеливается нанести ответный удар. Мужчина с пивом, краснощекий крепыш  в
клетчатой рубашке, допил свое пойло и теперь держал кружку наизготовку.
     Хэссон встал рядом с Уэрри и поднял руки как  регулировщик  движения,
давая им знак остановиться.
     - Прежде чем вы в это впутаетесь, - сказал он, заставив себя говорить
легко и беззаботно, - вам следует  узнать,  что  начальник  полиции  Уэрри
находится  здесь,  чтобы  задать  вопросы  относительно  убийства.  Кто-то
подложил мощную взрывчатку в  отель  "Чинук",  и  совсем  недавно  на  ней
подорвалась группа гонцов. Возможно, погибло несколько  человек.  Мы  пока
точно не знаем, но предупреждаю вас, что кое-кто  здесь  надолго  сядет  в
тюрьму. Ну, вам решать, хотите вы запачкаться в такой истории или нет.
     Хэссон помолчал, дыша глубоко  и  ровно,  чтобы  унять  сердцебиение.
Мужчины переглянулись, явно не доверяя  Хэссону  и  не  зная,  как  теперь
поступить. Предупреждение подействовало слабее,  чем  надеялся  Хэссон.  У
него возникло неприятное ощущение, будто он попал в компанию  классических
преступников, которые не в состоянии  оценить  будущие  последствия  своих
действий.
     - Кто-то же должен был в конце концов привести эту мразь в чувство, -
сказал крепыш с кружкой. - Они уже просто вот где!
     - Да, но стоит ли вам из-за этого становиться соучастниками убийства?
     Похоже, его это не убедило.
     - По-моему, ты порешь чушь. Я ничего ни о  каком  убийстве  не  знаю,
зато я знаю, что мне не нравится, когда полицейские бьют моих дружков.
     - Взгляните на это вот как, - посоветовал Хэссон. - Вы приехали  сюда
сегодня спокойно  выпить  и,  может,  в  картишки  перекинуться.  Так?  Вы
приехали не для того, чтобы впутаться в расследование убийства. Это  штука
неприятная и станет еще неприятнее, если ко  всему  присоединить  еще  вот
что...
     Хэссон наклонился и вытащил из кобуры пистолет  Уэрри,  при  этом  он
держал его между большим и указательным пальцами,  словно  данный  предмет
внушал  ему  отвращение.  Он  позволил  всем  троим  хорошенько  на   него
посмотреть, потом снова вернул в кобуру.
     - Не  хочется  размахивать  перед  вами  пистолетом:  вдруг  случайно
выстрелит, - с легкой улыбкой произнес Хэссон. - Мне  бы  это  было  очень
неприятно,  а  вам,  наверное,  еще  неприятнее.  Так  почему  бы  вам  не
отправиться по домам, и пусть начальник полиции займется тем, для чего  он
сюда приехал.
     - Он хочет вам сказать: сматывайтесь, пока можете, -  вставил  Уэрри,
поднимаясь на ноги. - Отличный совет!
     - Мы уйдем, если это говоришь нам ты, Эл, - проворчал один из мужчин.
     Они подняли АГ-аппараты и костюмы, неаккуратно  сваленные  на  резном
дубовом столе, и вышли в ночь. Последний громко хлопнул тяжелой дверью.
     Хэссон кивнул Уэрри, который осторожно двигал плечами.
     - Спасибо, Эл. По-моему, раньше они меня не понимали.
     - Не вздумай благодарить меня, Роб. Я  не  дурак.  -  Уэрри  отряхнул
руками мундир, поднял и надел фуражку. - Я, может, и трус,  но  не  дурак.
Договорились?
     - По-моему, ты не знаешь, что значит быть трусом. Напомни мне,  чтобы
я как-нибудь тебе рассказал...
     - Оставим этот разговор, - отрывисто сказал Уэрри и посмотрел на свой
коммуникатор. - Надо было сказать Генри, чтобы он держал связь. Хотел бы я
знать, действительно ли это убийство.
     - Грязная ложь!  -  неожиданно  вмешался  Приджен,  приподнимаясь  на
локте. Голос его звучал невнятно, слова смазывались распухшими  губами,  а
лицо почернело. Приджен смотрел на Хэссона быстро заплывающими глазами,  в
которых смешались ненависть, растерянность и возмущение.  Хэссон  ответным
взглядом заставил его отвести  глаза,  попытавшись  скрыть  таким  образом
растущее чувство вины за то, что уступил доисторическим инстинктам.  Уэрри
поднял Приджена за ворот и кинул в кресло, с  которого  только  что  встал
сам.
     - Он сказал грязную ложь, - пробормотал  Приджен.  -  У  вас  хватило
нахальства явиться сюда и представить все так, будто...
     - Он сказал правду, - прервал его Уэрри. -  Кто-то  поставил  мины  в
"Чинуке", и один парнишка ранен, а другие  убиты,  может  быть,  и  только
одному человеку это могло понадобиться. Где Бак? Он в доме?
     - Бак наверху. -  Приджен  поймал  Уэрри  за  руку  и  в  его  голосе
появились жалобные нотки. - Эл, ты же не станешь меня разыгрывать, правда?
     - Я тебя не разыгрываю, - равнодушно ответил Уэрри. - Это серьезно.
     - Ты уверен, что это не были просто пустяковые холостые  заряды,  или
птичьи пугачи, или еще что-нибудь в том же духе?
     - Это была сильная взрывчатка. Ты что-то об этом знаешь, Старр?  Если
да...
     - Я сделал запалы, - сказал Приджен, утирая кровь с подбородка. -  Но
Бак говорил мне, что это только...
     - Бак говорил  тебе  держать  язык  за  зубами.  -  Морлачер,  ужасно
старомодный в традиционном  шелковом  халате,  сошел  с  нижней  ступеньки
лестницы в конце коридора и направился к ним. - У тебя не  хватает  мозгов
понять, что из тебя вытягивают признание?
     Уэрри повернулся к нему.
     - Тут ничего не вытягивают, Бак. Ты подложил бомбу?
     - Конечно, нет  -  Морлачер  подошел,  заглянул  в  лицо  Приджену  и
недоверчиво улыбнулся Уэрри. - Это ты сделал? Ты только что уволил себя  с
работы.
     - Это не Эл. - Приджен указал на Хэссона. - Вот он ударил меня, когда
я этого не ожидал.
     Хэссон кивнул:
     - Он четыре раза не ожидал.
     - Что тут происходит? - спросил  Морлачер,  нахмурившись  и  переводя
взгляд с Уэрри на Хэссона и обратно. - Что вы тут затеяли?
     - Я задал тебе вопрос, Бак. - Уэрри говорил  твердо.  -  Ты  подложил
бомбу?
     - Я тебе ответил: ничего не знаю ни о какой бомбе.
     - Не знаешь? - Глаза Уэрри вспыхнули. - Ну,  я  тебе  кое-что  о  ней
расскажу. Она только что подожгла твой хреновый отель!
     У Морлачера дернулись губы.
     - Врешь!
     - Если у тебя есть бинокль, -  беззаботно  ответил  Уэрри,  -  то  ты
можешь посмотреть в окно и понаблюдать, как гостиничка на  палочке  станет
шестком с огоньком.
     - Я лечу! - рявкнул Морлачер.
     Розовые треугольники резко выделились на внезапно побледневшем  лице.
Он ринулся к столу с АГ-аппаратами.
     Уэрри отошел к выходной двери и прислонился к ней спиной.  Жесткий  и
уверенный в своей безупречной форме, он превратился в  человека,  которого
когда-то представлял себе Хэссон.
     - Куда тебе лететь, решать буду я! - спокойно произнес Уэрри. - После
того, как ты ответишь на мои вопросы.
     - Ты, Эл? - Морлачер продолжал сражаться с  ремнями  аппарата.  -  Ты
всего лишь шут, а мне сейчас не до смеха!
     Он потуже затянул пояс, шагнул к двери  и  остановился,  увидев,  что
Уэрри достал пистолет.
     - Так как насчет бомбы? - повторил Уэрри.
     - Теперь это уже превращается  в  неудачную  шутку.  Ты  этой  штукой
никого не обманешь.
     Морлачер снова двинулся вперед.
     Морлачера нажал  на  спусковой  крючок  электромагнитного  пистолета.
Звука не было, но рядом с ногой Морлачера паркетная дощечка разлетелась  в
щепки.
     - Следующую всажу тебе прямо в морду, - пообещал Уэрри. - Ну, так как
насчет этой бомбы...
     Морлачер сделал глубокий вдох, страшно раздувшись, словно он втягивал
в себя какую-то природную силу для демонстрации геркулесовой мощи, потом в
нем  будто  что-то  сломалось.  Побуждающая  к   действию   энергия   была
нейтрализована, могущество было отнято. Он сжался и уменьшился в размерах.
     - Бога ради, Эл, - взмолился Морлачер, - что  ты  пытаешься  со  мной
сделать? Выпусти меня отсюда. Мне надо быть в отеле.
     - Бомба...
     - Это не должно было быть бомбой,  -  Морлачер  говорил  быстро,  все
время взмахивая трепещущими руками. -  Ты  же  не  думаешь,  что  я  хотел
разрушить отель?
     - А что это должно было быть?
     - Я просто хотел немного встряхнуть эту мразь.  Спугнуть  их  оттуда.
Отпусти меня, Эл.
     Уэрри отрицательно помахал пистолетом.
     - Какую взрывчатку ты там подложил?
     - Просто старый кусок сверхдина, который я взял  у  Джорджа  Норка  в
карьере Беттсвилля.
     - Сверхдина! Ты взял сверхдин, чтобы попугать парнишек?
     - Да, но я нарезал его на крошечные кубики.
     - Насколько крошечные?
     - Крошечные. Совсем крошечные! Что еще тебе от меня надо?
     - Сколько они весили? - крикнул Приджен, неуклюже вскочив с кресла. -
Ты мне ни о каком сверхдине не говорил! Сколько они весили?
     - Откуда мне знать? - нетерпеливо проговорил Морлачер.  -  Пятнадцать
граммов. Двадцать. Что-то в этом духе.
     - Ох, Иисусе, - дрожащим голосом произнес  Приджен,  поворачиваясь  к
Уэрри. - Эл, клянусь тебе, я об этом не знал. Если в "Чинуке" кто-то есть,
тебе надо бы их оттуда  вывести.  Он  велел  мне  сделать  около  двадцати
запалов.
     - О каких запалах идет речь? - спросил Уэрри.  -  Ты  имеешь  в  виду
таймеры?
     - Индукционные, Эл. Они срабатывают, если кто-то к ним приближается.
     К удивлению Хэссона, Эла озадачили технические  подробности,  которые
он только что услышал.
     - Но как же можно работать с  таким  устройством?  Что  ему  помешает
взорваться у тебя в руке?
     - Я таймеры тоже использовал. Цепи включаются только в ночное  время.
- Приджен пошел к Уэрри, прижимая обе ладони к избитому лицу,  словно  для
того, чтобы оно не развалилось. - Эл, я понятия не имел...
     - Не подходи, - приказал ему Уэрри, не спуская глаз  с  Морлачера.  -
Бак, и сколько этих штук ты в конце концов разместил в отеле?
     - Все, - тусклым голосом ответил Морлачер.
     - Где именно?
     - Повсюду. По одной на каждом этаже и пару лишних в тех местах, где я
нашел еду. Знаешь, там, где они развлекались...
     - Ты сможешь точно вспомнить место?
     Морлачер затряс головой.
     - Этажи по большей части просто пустое пространство. Я  смогу  искать
только днем.
     - Ну, тут ты действительно дал, а?  -  Уэрри  прикоснулся  к  кнопкам
своего коммуникатора и поднес его к губам. -  Виктор?  Я  пытался  вызвать
Генри.
     - Я тоже пытался с ним  связаться.  -  Голос  Виктора  Куигга  звучал
неестественно, и встревоженно. - Первый этаж уже сильно  горит,  Эл.  Свет
виден с земли, и если Генри в ближайшие минуты не вылезет в  окно  второго
этажа, то он влип.
     Похоже, огонь его отрежет.
     - Ты больше не слышал взрывов?
     - Взрывов? Нет, Эл. Что, могло бы...
     - Виктор, срочно свяжись с Генри, - быстро сказал Уэрри. -  Поднимись
туда с громкоговорителем, но внутрь не забирайся! Там все заминировано!  -
Уэрри объяснил положение дел Куиггу, под конец распорядившись, чтобы Генри
Корзин прошел точно тем же путем к окну, в которое забрался.
     - Я уже лечу, - сказал Куигг. - Когда ты возвращаешься сюда, Эл?
     - Скоро. - Холодный беспощадный  взгляд  Уэрри  неотрывно  следил  за
Морлачером. - Мне тут осталось только одно маленькое дельце.
     - Пошли отсюда, - сказал Морлачер в своей обычной манере и направился
к двери. - Мне надо в отель...
     Уэрри продолжал стоять на его пути и качал головой.
     -  Ты  пойдешь  в  МОЙ  отель,  Бак.  У  меня  для  вас  со   Старром
забронированы соседние номера.
     Морлачер ткнул в него дрожащим пальцем:
     - Ты только что потерял хорошую работу.
     - Это уже второй раз за один вечер. - На Уэрри  угрозы  Морлачера  не
произвели никакого впечатления. Он достал из кармана упаковку наклеек  для
ареста и кинул ее Хэссону. - Руки за спину! Роб, если не возражаешь. Я  не
хочу рисковать.
     Хэссон кивнул, подошел к Морлачеру и завел руки  великана  за  спину.
Отодрав обертку с квадратной синей наклейки, он поместил ее между  кистями
Морлачера и сдвинул их, создав связь, которую невозможно  было  разрушить.
Приджен прошел ту же процедуру  почти  радостно,  стараясь  создать  образ
человека, помогающего закону.
     - А теперь едем, - сказал Уэрри.
     Он распахнул входную дверь, и  они  вышли  на  улицу  Далеко  на  юге
горизонт полыхал тревожными алыми бликами. Это горел отель "Чинук".



                                    9

     Как и предсказывал Уэрри, вокруг отеля собралось множество зевак. Как
на земле, так и в воздухе. Дороги близ отеля были заполнены  автомобилями,
а в небе роились все время меняющиеся созвездия огней летунов.  С  помощью
лазерного проектора в воздухе был подвешен  громадный  знак,  ярко-красные
буквы которого гласили:

          ОСТОРОЖНО! СУЩЕСТВУЕТ ОПАСНОСТЬ ДАЛЬНЕЙШИХ ВЗРЫВОВ!
             ОСКОЛКИ СТЕКЛА РАЗЛЕТЯТСЯ НА БОЛЬШОЙ ПЛОЩАДИ!
                           ДЕРЖИТЕСЬ ПОДАЛЬШЕ!

     А над всем этим, в самом центре пестрого хаоса, вознесся в заоблачную
высь черный остов отеля "Чинук".  Пламя  так  и  не  смогло  осветить  его
целиком, и только  нижние  этажи  здания  трепетали  в  гигантском  кольце
оранжевого ореола.
     - Мне почти жаль, что я засадил Бака, - сказал  Уэрри,  выбираясь  из
патрульного автомобиля. - Ему бы следовало посмотреть на это.
     Хэссон закинул голову, стараясь охватить все зрелище целиком.
     - И как ты думаешь, сколько он пробудет в тюрьме?
     - Адвокаты должны выудить его оттуда примерно через час.
     - Наверное, не стоило трудиться и сажать его.
     -  Для  меня  -  стоило.  За  ним  был  должок.  -  Уэрри  мстительно
усмехнулся. - Пошли. Я хочу узнать, как там Генри.
     Он направился к бессмысленно торчащим возле отеля  пожарным  машинам.
Телевизионщики все еще  работали.  Их  окружала  толпа  мужчин  и  женщин,
воспользовавшихся  телемониторами,  чтобы  наблюдать  за  происходящим   в
четырехстах метрах над их головами. Когда Уэрри и Хэссон подошли  поближе,
от толпы отделился Виктор Куигг и пошел к ним навстречу. Глаза у  молодого
человека расширились и потемнели от тревоги, сделав его юное лицо  похожим
на мордочку какого-то ночного зверька.
     - Все в порядке? - спросил Уэрри. - Где Генри?
     - Все еще там, наверху, Эл. Я не смог его отыскать!
     - Ты хочешь сказать, что он все еще внутри отеля?
     - Наверное. Он не мог бы выбраться оттуда так, чтобы  кто-то  его  не
заметил. Генри должен был держать связь.
     Голос Куигга звучал устало и испуганно.
     - Старый придурок... - Уэрри приподнялся на  цыпочки,  чтобы  увидеть
телеизображение отеля. - Похоже, пламя вот-вот прорвется на  второй  этаж.
Как он будет выбираться?
     - Я тоже хотел бы это знать. Эл, если с ним что-Нибудь случится...
     Уэрри жестом велел молодому полицейскому замолчать.
     - Из отеля есть еще один выход? Как насчет крыши?
     - С крыши обязательно должен  быть  выход.  Ребята  пробирались  туда
именно так, но я не смог его найти, - сказал Куигг. - Там  все  равно  что
город, Эл. Всевозможные надстройки для  механизмов,  водонапорные  баки  и
всякое такое.
     - Ну, мы можем послать за ключами или взломать какую-нибудь дверь.  -
Уэрри задумался. - Только если мы заберемся внутрь и начнем спускаться, то
скорее всего наступим на одну из бомб Бака. А может, все-таки рискнуть?
     - Генри следовало бы держать с нами связь...
     - А как насчет окон? -  спросил  Хэссон.  -  Разве  там  не  найдется
большого окна, которое можно было бы выбить кирпичом?
     Уэрри мрачно помотал головой.
     - Они  все  из  взрывостойкого  -  взрывостойкого,  подходяще,  а?  -
мозаичного материала. Считается,  что  такие  окна  делают  высотные  дома
психологически приемлемыми или что-то в этом духе...
     - Понятно.
     Хэссон приблизился к  телевизионщикам  и  всмотрелся  в  изображение,
которое передавал парящий в воздухе  оператор.  Архитектор  отеля  "Чинук"
распространил художественный мотив на  всю  наружную  поверхность  здания,
слив стены и окна в единый мозаичный  узор.  С  чисто  эстетической  точки
зрения здание было несомненно удачным, и было бы  несправедливым  ожидать,
чтобы архитектор предвидел ситуацию, при которой кому-нибудь захотелось бы
выброситься из  окна  в  жесткие  разреженные  потоки  воздуха,  омывавшие
небоскреб. Воображение Хэссона,  застигнув  его  врасплох,  заставило  его
столь реально представить подобную ситуацию, что земля покачнулась у  него
под ногами. Хэссон отвернулся от телемонитора: его  подташнивало,  дыхание
перехватило... И  тут  он  увидел,  что  со  стороны  дороги  приближается
какая-то женщина. В этих необычных обстоятельствах и непривычном окружении
он не сразу узнал  в  ней  Мэй  Карпентер.  Бледная  и  перепуганная,  Мэй
поспешно прошла мимо него и остановилась рядом с Элом Уэрри.
     Уэрри обхватил ее рукой за плечи и повернул к дороге.
     - Тебе нельзя здесь оставаться, золотко. Здесь опасно, и сейчас я...
     - Тео исчез, - сказала она  напряженным  расстроенным  голосом.  -  Я
нигде не могу его найти.
     - Наверное, улизнул со своими приятелями, - успокоил ее Уэрри. - Я  с
ним потом об этом поговорю.
     Мэй сбросила его руку.
     - Я всех обзвонила. Все места, где он бывает. Никто  его  сегодня  не
видел.
     - Мэй, - нетерпеливо проговорил Уэрри, - разве ты не  видишь,  что  я
несколько занят?
     - Он там наверху. - Ее слова звучали  размеренно  и,  невыразительно,
тяжесть уверенности лишила ее голос жизни - Ом там, наверху, в отеле...
     - Глупости! Я хочу сказать, это же просто... глупо.
     Мэй прижала ладонь ко лбу.
     - Он иногда ночами летал с Барри Латцем, и они всегда летали в отель.
     - Ты сама не знаешь, что болтаешь! - рявкнул Уэрри.
     - Это правда.
     - Если ты знала об этом, почему  ничего  не  сказала  мне?  -  заорал
Уэрри, и лицо его исказилось нечеловеческой гримасой. - Это ты!  Ты  убила
его!
     Мэй закрыла глаза и упала  бы  на  землю,  если  бы  Хэссон  и  Уэрри
одновременно не подхватили ее. Они  вдвоем  пронесли  потерявшую  сознание
женщину несколько шагов и усадили на подножку ближайшего грузовика. Тут же
стали собираться любопытные, но Куигг запрещающе раскинул руки и  оттеснил
их.
     - Извини, извини, извини, - шептала Мэй. - Мне так жаль!
     Уэрри взял ее лицо в ладони.
     - Я не должен был говорить такого. Но только... только,  Мэй,  почему
ты мне раньше об этом не сказала? Почему ты не дала мне знать?
     - Я хотела, но не смогла.
     - Не понимаю, - проговорил Уэрри почти про себя. - Я этого совершенно
не понимаю. Если бы это был кто угодно, но Тео...
     Хэссон почувствовал, как что-то поднялось у него из подсознания.
     - Он это делал ради наркотиков, Мэй? Он, принимал эмпатин?
     Она кивнула, и на ее щеках появились тонкие полоски слез.
     - Почему он это делал, Мэй? - продолжал Хэссон, и вдруг все стало  на
свои места. - Он мог видеть, когда его принимал?
     - Я никак не могла этого понять, -  простонала  сквозь  слезы  Мэй  и
схватилась за руку  Уэрри.  -  Однажды  ночью  я  застала  Тео,  когда  он
выбирался из окна своей спальни и  собиралась  сказать  тебе,  но  мальчик
умолял меня этого не делать. Тео  сказал  мне,  что  когда  он  с  другими
ребятами и они все приняли эмпатин, он иногда может видеть то,  что  видят
они.  Он  говорил,  это  происходит  какими-то  вспышками.  Он  говорил  о
телепатии и тому подобном, Эл, и он был в таком отчаянии и  это  было  так
для него важно, а я один раз  слышала,  как  ты  говорил,  что  эмпатин  и
гестальтин и тому подобное не вредят.
     - Я говорил это, да? - медленно прошептал Уэрри и  резко  выпрямился.
Коммуникатор на его запястье начал гудеть,  но  он  этого  не  заметил.  -
Наверное, все могут ошибаться.
     Мэй умоляюще посмотрела на него:
     - Ему так тяжело жить в темноте.
     - Ты знаешь, что здесь произошло? - спросил Уэрри, поправляя  фуражку
и возвращаясь к привычной роли. - Мы спешим делать  выводы.  Мы  чертовски
спешим с выводами, ведь нет никаких доказательств того, что в отеле кто-то
есть. То есть, кто-то, кроме Генри Корзина.
     Виктор Куигг подошел поближе, щелкая пальцами  поднятой  руки,  чтобы
привлечь внимание Уэрри.
     -  Эл,  не  хочешь  ли  ответить  на  радиовызов?  По-моему,   что-то
случилось.
     - Ну вот, - с торжеством проговорил  Уэрри.  -  Это  Генри  Корзин  с
сообщением, что все проверил.
     - По-моему, это не Генри, - пробормотал Куигг, смертельно побледнев.
     Уэрри вопросительно посмотрел на него и поднес коммуникатор к губам:
     - Говорит начальник полиции Уэрри.
     - Вам не следовало  это  делать,  Уэрри.  -  Голос  по  радио  звучал
неестественно, слова произносились с  торжественной  неспешностью,  словно
каждое из них надо было рассмотреть и  взвесить,  прежде  чем  включить  в
послание. - Вы сегодня совершили массу нехороших поступков.
     Уэрри чуть опустил руку и озадаченно уставился на передатчик.
     - Это Барри Латц?
     - Неважно, кто это. Я просто хочу вам сказать, что  все,  случившееся
сегодня - это ваша вина. Это вы убийца, Уэрри, а не я. Не я.
     Прислушиваясь к мучительно выговариваемым  словам  и  фразам,  Хэссон
догадался, что говоривший серьезно ранен. А еще  он  почувствовал  мрачную
убежденность в том, что  к  без  того  уже  кошмарной  ситуации  добавился
какой-то новый ужас.
     - Убийцам Что это за разговор об убийстве? - Уэрри схватился за  борт
грузовика. - Погоди-ка минутку! Мой парень там? Тео ранен?
     - Он был здесь, когда взорвалась бомба. Вы этого не ожидали,  правда,
мистер Уэрри?
     - Он в порядке?
     Наступили долгая пульсирующая тишина.
     - Он в порядке? - крикнул Уэрри.
     - Он сейчас со мной. - Голос говорил неохотно,  неприязненно.  -  Вам
повезло, он в норме.
     - Слава Богу, - выдохнул Уэрри. - А как насчет полисмена Корзина?
     - Он тоже со мной, но он не в норме.
     - Что ты хочешь этим сказать? - спросил Уэрри напряженным голосом.
     - Я хочу сказать, что он мертв, мистер Уэрри.
     - Мертв? - Уэрри поднял глаза на отель,  который  теперь  походил  на
черный  диск,  окруженный  тонкой  короной,  совсем  как  луна  во   время
солнечного затмения. - Почему у тебя радио Корзина, Латц? Ты убил его?
     - Нет, это вы его убили. - Голос заволновался.  -  Это  вы  виноваты!
Послали толстого, рыхлого старика сюда за  мной.  Я  всего  один  раз  его
ударил и... - Наступило недолгое молчание, а когда голос снова  заговорил,
в него вернулись невыразительные  нечеловеческие  ноты.  -  Вам  следовало
подняться сюда самому и выполнять эту грязную работу, мистер Уэрри.  Я  бы
ничуть не был против схватиться с вами Ни капельки.
     - Поспокойнее, Латц! Давай попробуем вернуть этому  разговору  смысл,
пока еще не поздно, - уговаривал Уэрри - Что, по-твоему, я сегодня сделал?
Что ты имеешь против меня?
     - Бомбу, мистер начальник полиции Уэрри Бомбу!
     Уэрри топнул ногой.
     - Что за глупая шутка! Ты что, все еще глотаешь свои  дурные  пилюли,
Латц? Эту бомбу  подложил  Бак  Морлачер,  и  тебе  это  чертовски  хорошо
известно!
     - А в чем разница? Вы ведь на него работаете, разве не так?
     - Я на него не работаю, - сказал Уэрри, беря себя в руки. - Я  только
что посадил его в тюрьму.
     - Ах, как смело! -  издевался  голос.  -  Он  отсидит  целый  час,  а
двадцать минут ему скостят за хорошее поведение. Что  по  мне,  так  этого
слишком мало за то, что он прикончил моего двоюродного брата и сломал  мне
ребра.
     - Сэмми не умер. Он в больнице, и он жив.
     Наступила пауза, передышка  в  словесном  поединке,  потом  невидимый
противник сделал следующий логический шаг:
     - Толстый полисмен мертв.
     Уэрри сделал глубокий вдох.
     - Послушай меня, Барри. Если ты не хотел убивать  Генри  Корзина,  то
это меняет дело. Мы сможем поговорить об этом позже. Сейчас меня  занимает
только одно: чтобы больше никто не был ранен или убит. Ты меня слушаешь?
     - Да.
     - Тебе следует знать, что Бак по всему отелю разбросал около двадцати
таких мин. Они есть на каждом этаже, и у них специальные  запалы,  которые
срабатывают, если кто-то близко к ним подходит. Где ты сейчас?
     - На третьем этаже.
     - Ну, ты должен отвести Тео вниз, к окну  второго  этажа,  в  котором
есть дыра. Вылезайте через окно, и дальше будем действовать мы.
     -  Будете  действовать  вы!  -  Радио  на  запястье  Уэрри   невесело
засмеялось, смех перешел в хрип. - Не сомневаюсь, вам это  очень  хочется,
правда?
     - У тебя нет выбора, - сказал  Уэрри.  -  Это  единственное,  что  ты
можешь сделать.
     - Не пойдет, мистер Уэрри. Я даже не уверен, что смогу подойти к тому
окну. Внизу становится очень жарко. А если бы и смог,  то  не  думаю,  что
прыгну достаточно далеко, чтобы высвободить мое поле. Я упаду намного ниже
первого этажа, прежде чем получу подъемную силу.
     - Никто не будет тебе мешать. Я только хочу  вызволить  Тео.  Клянусь
тебе! Я клянусь тебе, Барри! Я готов дать тебе любые гарантии!
     - Не тратьте зря усилий, мистер Уэрри. Мы идем на  крышу.  Я  уверен,
что улечу оттуда, и уже завтра буду в Мексике.
     - Ты этого не сможешь  сделать,  -  сказал  Уэрри,  начиная  отчаянно
метаться по кругу Хэссону больно было на него смотреть.  -  Включи  мозги,
парень!
     - Именно это я и делаю, - уверил его голос. - Почем мне знать,  может
тех других бомб не существует? Но  даже  если  они  есть,  это  достаточно
большое здание, а у меня есть миноискатель. Тео может идти впереди.
     Уэрри остановился.
     - Я тебя предупреждаю, не делай этого!
     - Ну-ну, я не хочу, чтобы вы волновались, мистер Уэрри - Голос звучал
возбужденно, нервно, насмешливо. - Мы с Тео не спеша прогуляемся до крыши.
Если все будет удачно, вы сможете его оттуда  забрать  минут  через  пять.
Только позаботьтесь о том, чтобы никто  не  пытался  взять  меня.  У  меня
пистолет толстяка, и я умею им пользоваться.
     - Латц! ЛАТЦ!
     Уэрри сжал  приборчик  на  запястье,  словно  пытаясь  заставить  его
ответить, но радиосвязь была прервана. Мэй Карпентер закрыла лицо руками и
тихо  рыдала.  Уэрри  молча  нарисовал  пальцем  на  своей   груди   ремни
АГ-аппарата и толкнул Куигга к машине. Виктор понимающе кивнул и  побежал.
Уэрри пошел к телевизионщикам, и собравшиеся вокруг  них  люди  вдруг  как
будто растворились.
     - Как дела на втором этаже? - спросил он. - Я еще смогу  забраться  в
то окно?
     - Смотри сам, Эл. - Главный оператор  указал  на  изображение  нижней
части отеля. Все видимые окна первого этажа полыхали уже не  оранжевым,  а
ослепительно белым огнем. - Ты,  наверное,  мог  бы  залезть  в  него,  но
похоже, второй этаж в любую секунду может провалиться.
     - Лучше я поднимусь повыше.
     Уэрри подбежал к пожарной машине и через несколько секунд вернулся  с
терморезаком, напоминавшим по форме  штык.  Виктор  Куигг,  не  говоря  ни
слова, стал помогать ему надевать АГ-аппарат. Хэссон стоял рядом и  каждый
раз, когда пытался представить себе, что намерен сделать  Уэрри,  мысленно
проваливался в головокружительную пропасть. Он  наблюдал,  как  Эл  плотно
закрепляет широкие ремни, и ощущал себя  слабым,  беспомощным  и  каким-то
непонятным образом виноватым в том, что случилось с Уэрри.
     Уэрри мрачно улыбнулся и застегнул последнюю пряжку.
     - Ну вот оно опять, Роб! Выбора нет.
     - Не знаю, - проговорил Хэссон, чувствуя  себя  Иудой.  -  Может,  не
следовало бы действовать силой. Все может повернуться... Я  хочу  сказать,
не лучше ли подождать...
     - Ждал бы ты, если бы там был твой сын?
     Хэссон попятился, пристыженный и испуганный, а  Уэрри  включил  огни,
повернул рычаг на поясе и легко  подпрыгнул  в  воздух.  Он  начал  быстро
подниматься, падая в небо: уменьшающийся огонек, звезда,  которую  позвали
заниматься тем, чем  обязаны  заниматься  звезды.  Далеко  вверху,  словно
готовясь дать ему бой, черный диск отеля выбросил  в  небо  ленту  желтого
пламени. Эта вспышка, миниатюрный солнечный протуберанец, почти  сразу  же
померкла, и зрители услышали глухой раскатистый взрыв. Куигг  выхватил  из
кармана громкоговоритель.
     - Это  взорвалась  еще  одна  бомба!  -  объявил  он.  -  Осторожнее,
берегитесь осколков стекла!
     Хэссон бросился под защиту пожарной машины. Прошло  достаточно  много
времени,  пока  наконец-то  вокруг  них  началось  недолгое  неравномерное
постукивание.  Как  только   опасность   миновала,   Хэссон   вернулся   к
телемониторам. Форма и сила взрыва говорили о том,  что  он  произошел  на
первом этаже, но Хэссон хотел удостовериться, что  Эл  Уэрри  благополучно
преодолел разбросанный ветром град осколков.
     Оператор Сек включил микрофон.
     - Терри, следи, как будет подлетать Эл Уэрри.  У  него  резак,  и  он
собирается проникнуть внутрь через одно из верхних  окон.  Мы  тут  должны
получить немало хороших кадров, так что держись неподалеку. Понял?
     - Понял, Сек, - послышался  ответ  Терри  Франца,  и  изображение  на
мониторе головокружительно качнулось.
     Оно сфокусировалось на фигуре Уэрри,  которая  промелькнула  на  фоне
адского пламени первого этажа  отеля,  а  потом  поплыла  выше  и  выше  в
сгущающуюся  темноту  У  Хэссона  нелепо  перехватило  дыхание,  когда  он
заметил, что в нарушение правил полета, на Уэрри вместо шлема  надета  его
нарядная фуражка.
     Уэрри завис примерно в пяти метрах от окна  пятого  этажа  и  вытащил
пистолет Он прицелился и выстрелил Камера с ее превосходным разрешением  в
малом  освещении  показала,  что  в  одном  из  квадратов  рамы  появилось
отверстие Уэрри продолжал стрелять, попадая все в тот же квадрат, пока  не
выбил все стекло. Затем он сунул пистолет в кобуру и  включил  терморезак,
кончик которого почти сразу же засветился ярко-белым огнем. Не  колеблясь,
Уэрри чуть-чуть отодвинулся от стены отеля  и  поднялся  повыше.  Оператор
показывал,  как  далеко   внизу,   подобно   размытым   огонькам   свечек,
поблескивают фары машин.
     Уэрри переключил управление и бросился к окну. Как только он попал  в
зону интерференции  полей,  тут  же  началось  падение,  но  Эл  правильно
рассчитал  расстояние  и  успел  просунуть  левую  руку  в  подготовленное
отверстие. Ноги его заскользили по поверхности окна в поисках  опоры.  Ему
удалось ее найти, он устроился понадежнее и, взяв резак в свободную  руку,
поднес его к оконной  раме.  Солнечно-белый  клинок  легко  заскользил  по
металлу и стеклу, оставляя за собой  светящуюся  оранжевым  линию.  Крепко
цепляясь за раму, Уэрри начал увеличивать разрез. Ветер  ожесточенно  рвал
его мундир, и в горле Хэссона поднялась волна холодной тошноты.
     Он отвернулся, боясь, что его вырвет, но справился с  собой  и  вновь
взглянул на экран. В это время во мраке за распластавшимся на  окне  Уэрри
мелькнула мужская фигура в летном костюме без  каких-либо  опознавательных
знаков Треугольный  бледный  мазок  лица.  Вытянутая  правая  рука  Хэссон
невольно вскрикнул: Эл Уэрри сорвался! Терморезак выпал у него из  руки  и
исчез из вида. Уэрри некоторое время падал, но инерция падения вывела  его
из зоны интерференции, и его тело поплыло по ветру. Руки и  ноги  слабо  и
несогласованно двигались, фуражка  сорвалась  и  исчезла  в  темноте,  как
улетающая, птица.
     Зловещий прямоугольный провал окна снова был пуст.
     Для Хэссона наступил мучительный период смятения, во  время  которого
он лишь смутно осознал,  что  Виктор  Куигг  прыгнул  в  небо  и  выпустил
пластиковый шнур рулетки на поясе. Рядом с ним кто-то  кричал,  но  голоса
казались странно далекими. Мириады ярких  точек  кружили  в  ночном  небе.
Вновь появился какой-то сразу постаревший Куигг,  он  тащил  за  собой  на
привязи неподвижное тело Уэрри, к которому потянулось множество  рук.  Оно
было тяжелым и обмякшим. Эла положили на траву.
     Неожиданно оказалось, что Хэссон стоит на коленях рядом с Уэрри  и  с
разрывающим сердце отчаянием смотрит на  пулевое  ранение  в  левом  плече
полицейского Местоположение раны казалось относительно безобидным  -  чуть
выше подмышки. Такое ранение заставило бы персонаж голопьесы  только  чуть
поморщиться, но вся левая часть мундира Уэрри намокла от крови и  блестела
как кусок свежей печени. Лицо Уэрри было бледно почти до прозрачности. Его
блуждающий взгляд вдруг остановился на Хэссоне и губы зашевелились. Хэссон
нагнулся ниже.
     - Все валится на тебя, - прошептал Уэрри. - Забавно, как все...
     - Молчи, - приказал Хэссон. - Не пытайся говорить.
     Уэрри слабо пожал его пальцы.
     - Ты не поверишь, Роб, но я даже не... даже не беспокоюсь о...
     И он умолк. Пальцы его разжались, и рука безжизненно упала на траву.
     Хэссон выпрямился и  посмотрел  по  сторонам  полными  слез  глазами.
Ожидавший неподалеку мужчина вручил ему фуражку Уэрри,  которая  почему-то
упала в непосредственной близости от них. Виктор Куигг поднялся  с  колен,
схватил фуражку и положил ее Уэрри на грудь. Он несколько  секунд  постоял
над телом, потом повернулся и пошел по направлению к ближайшей полицейской
машине, волоча по траве налившиеся свинцом ступни. Хэссон побежал за ним и
схватил за руку.
     - Куда ты собрался, Виктор? - спросил он.
     - Мне нужно ружье, - каменным голосом проговорил Куигг. - Я поднимусь
на крышу отеля и буду там ждать с ружьем.
     - Латц может даже не добраться до крыши.
     - Если доберется, я буду ждать его там с ружьем.
     - Подумай лучше о Тео, - проговорил Хэссон, не узнавая своего голоса.
- Дай мне пистолет и запасной АГ-аппарат



                                    10

     "Ничего не происходит Я еще  на  земле,  в  безопасности.  Ничего  не
происходит".
     Хэссон  смотрел,  как  нижняя  часть  отеля  "Чинук"   расцветает   и
разворачивает  лепестки,  подобно  какому-нибудь  растению  Когда  круглое
здание  заполнило  все  его  поле  зрения,  он  начал   различать   детали
конструкции: пакет горизонтальных консолей, паутину  балок  и  межреберных
впадин, два круглых отверстия лифтовых шахт, одно из которых  переливалось
бликами жуткого красноватого света, что делало его похожим на черный  вход
в ад.
     "Вот  видишь,  все  очень  просто.  Основание  опорной  колонны  было
помещено над геологически слабым слоем или  трясиной,  и  вот  теперь  все
строение погружается в нее  наподобие  поршня.  Я  все  еще  на  земле,  в
безопасности, и наблюдаю, как отель опускается ко мне".
     Оказавшись возле нижнего края здания,  Хэссон  впервые  услышал,  как
ревет и клокочет пламя. Вниз пожар пока не шел только несколько сверкающих
узких щелей свидетельствовали о том, что балки и  плиты  терзает  жар,  но
пламя и горячие газы прорывались через лестничные и вентиляционные ходы  к
другим  этажам.  Их  продвижение  отмечалось  треском   дерева,   взрывами
лопающегося стекла и бочек с краской. Облака дыма, перемешанные с  лентами
долго не гаснущих искр, уносились ветром вдаль.
     "Это совершенно завораживает: это  просто  честь,  хотя  и  несколько
мрачная, стоять здесь на земле и так хорошо  видеть  все,  происходящее  в
отеле. Нельзя не вспомнить о Содоме и Гоморре. Все же, хоть  я  и  стою  в
безопасности на земле это окно второго этажа уже очень близко,  и  если  я
собираюсь  туда  небрежно  залезть,  просто  для  того,  чтобы  быстренько
осмотреться, мне пора подумать о том, как я собираюсь..."
     Хэссон с силой ударился об оконную раму: инерция пронесла  его  через
зону интерференции почти без потери скорости. Он ухватился за  оплавленный
металл в том месте, где  были  вырезаны  четыре  оконных  элемента.  Ноги,
скользя, нашли опору на краю ничего, и Хэссон неожиданно  оказался  внутри
отеля. Тяжело дыша, он стоял на замусоренном полу из композита. Здесь  шум
пожара был слышнее, и Хэссон сразу ощутил  пробивавшийся  снизу  жар.  Ему
вдруг пришло в голову, что пол в этом месте не выдержит такую  температуру
больше нескольких минут.
     Он осмотрелся, краем глаза  заметил  парящего  в  воздухе  за  окнами
оператора  с  телекамерой  и  различил  косые  зубцы  ближайшей  лестницы.
Строители закончили только несущие стены, и внутренний вид отеля напоминал
огромное ночное поле битвы, где десятки мелких столкновений были  отмечены
мимолетными искрами и отблесками Хэссон подбежал  к  лестнице  и  бросился
вверх.
     Терморезак, который он пристроил на поясном ремне - слева,  пистолет,
который во время бега чуть не выпал из кобуры, Хэссон взял в правую  руку.
Он был почти уверен, что Латц и Тео Уэрри прошли чуть раньше тем же путем,
поэтому он не опасался мин, но пришло время готовиться к встрече  с  самим
Латцем. Парень стрелял в Уэрри с  четвертого  этажа,  но  поднимаются  они
наверняка медленно - Латц ранен, а Тео слеп. Хэссон рассчитал, что догонит
их уже на восьмом этаже. Он снял пистолет с предохранителя и стал на  бегу
отсчитывать этажи.
     "Четыре лестничных марша на каждый этаж, значит я. Или их только три?
Может, я выше..."
     Хэссон и Барри Латц заметили друг друга одновременно.
     Латц стоял на широкой  площадке,  и  смотрел  вверх,  где  скрюченная
фигурка Тео ощупью пробиралась по очередному маршу ступенек, отвратительно
опасных из-за отсутствия перил. Как только Латц заметил Хэссона,  он  упал
на одно колено и начал палить из полицейского пистолета, который забрал  у
убитого им Генри Корзина. Хэссон еще не успел остановиться, ему негде было
укрыться,  у  него  даже   не   было   времени,   чтобы   вскрикнуть   или
составить-тактический план. Можно было  рассчитывать  только  на  основные
инстинкты выживания.
     Хэссон вскинул пистолет и начал  нажимать  на  спусковой  крючок  так
быстро, как только позволял  механизм.  Он  с  омерзением  осознавал,  что
вляпался в нечто под названием  честный  бой  или  классический  поединок,
результат которого будет определяться  в  равной  мере  слепо  вращающейся
рулеткой удачи и личными качествами противников. Отдача дергала пистолет в
его руке снова и снова, но слишком медленно казалось, целые века  проходят
между беззвучными ударами.
     Одновременно  произошли  два  события.  Где-то   на   нижних   этажах
взорвалась бомба и  по  центральной  лестничной  клетке  взметнулся  столб
янтарно-красного пламени, и  в  то  же  самое  мгновение,  словно  задетый
взрывом, Латц  грохнулся  на  спину.  По  зданию  пробежала  мощная  волна
вибрации, выбивая плиты пола и вызывая целую серию более  слабых  взрывов.
Но Латц не шевельнулся. Хэссон взбежал на площадку и с опаской направил на
него пистолет. Латц  лежал,  зажав  обеими  руками  лоб,  с  поблекшими  и
остановившимися глазами, рот его открылся в удивленной гримасе.
     Хэссон отвернулся от него и тут же увидел,  что  Тео  Уэрри  упал  на
колени.   Парнишка   находился   всего   в   нескольких   сантиметрах   от
неотгороженного края пропасти, которая заканчивалась  далеко-далеко  внизу
и... Он начал неуверенно подниматься на  ноги.  Хэссон  открыл  было  рот,
чтобы предостерегающе окликнуть его, но тут же представил себе, что  может
произойти, если он испугает Тео. Крепко стиснув зубы, чтобы не  закричать,
Хэссон взлетел по ступеням, обхватил рукой  Тео  и  оттащил  его  от  края
пропасти. Мальчик начал вырываться.
     - Все в порядке, Тео, - твердо проговорил Хэссон. - Это Роб Хэссон.
     Тео перестал вырываться:
     - Мистер Холдейн?
     - Именно это я и хотел сказать. Пошли, будем отсюда выбираться.
     Хэссон схватил парнишку за ремень АГ-аппарата и потащил его  вниз,  к
только что покинутой им площадке. Он провел Тео мимо тела Латца,  подальше
от зияющей пасти лестничной клетки, к окну во внешней стене. Темный мир за
стеклами казался мирным, разумным и приветливым. Хэссон сунул  пистолет  в
карман, вынул из-за ремня терморезак и включил его.
     - Я никак не пойму, - сказал Тео, поворачивая  голову  из  стороны  в
сторону. - Как вы сюда попали?
     - Так же как и ты, сынок.
     - Но я думал, что вы не умеете летать.
     - В свое время полетал.
     Хэссон включил резак, превратив его в колдовской меч белого пламени.
     В его свете стало заметно напряжение на испачканном лице Тео.
     - Что случилось с Барри?
     - У него был пистолет. Он стрелял в меня и мне  пришлось  стрелять  в
ответ.
     Вознеся молитву о том, чтобы  Тео  не  продолжал  расспросов,  Хэссон
повернулся к окну и скользнул концом резака по ближайшему  стеклу.  Лезвие
прошло почти без сопротивления, и розоватые светящиеся капли поползли вниз
по поверхности стекла.
     - Я слышал, как несколько минут  назад  мне  что-то  кричал  отец,  -
сказал Тео, повысив голос. - Где он сейчас?
     - Мы поговорим об этом позже, Тео! Главная наша забота сейчас, это...
     - Барри в него стрелял?
     - Я... Боюсь, именно это и случилось. - Хэссон повел лезвием  ножа  в
сторону, рассекая металлическую перемычку.  -  Послушай,  Тео,  я  вырезаю
отверстие в окне и через  пару  минут  мы  отсюда  выберемся.  Приготовься
лететь.
     Тео нащупал его руку и сжал.
     - Он погиб, да?
     - Мне очень жаль, Тео... Да!
     Не  в  силах  смотреть  на  парнишку,  Хэссон   все   свое   внимание
сосредоточил на окне и здорово удивился, когда заметил,  как  в  одном  из
стекол  в  непосредственной  близости  от  его  лица   появилось   круглое
отверстие.  Неразбериха  в  мыслях,  занятых  Элом  Уэрри,  его  сыном   и
необходимостью выбраться из горящего  отеля  была  настолько  велика,  что
неожиданное появление отверстия в стекле показалось  ему  поначалу  чем-то
неважным, в лучшем случае каким-то посторонним явлением, не представлявшим
для него никакого интереса. Может, это  тепло  резака  искривляет  оконную
раму и заставляет...
     В стекле  появилась  вторая  дырка,  и  в  голове  Хэссона  мелькнула
невероятная мысль.
     Он резко повернулся и увидел,  что  на  площадке  стоит  Барри  Латц.
Парень по-прежнему прижимал руку ко лбу  -  лицо  его  представляло  собой
ужасающую кровавую маску, и он стрелял из пистолета  -  пистолета  который
Хэссон не позаботился отбросить от его  тела.  Чисто  инстинктивно  Хэссон
швырнул в Латца терморезак. Он пролетел, странно закручиваясь, как двойное
солнце, вращающееся вокруг невидимого соседа, слегка коснулся бока  Латца,
прогремел по полу, рассыпая фонтаны искр, и исчез  в  пропасти  лестничной
клетки. Латц, который и до того неуверенно покачивался, упал на  пол.  Его
конечности один раз конвульсивно дернулись, и парень  затих,  в  мгновение
превратившись из человеческого  существа  в  нечто,  не  имеющее  никакого
отношения к жизни.
     Хэссон, которому показалось, что резак практически  не  задел  Латца,
подбежал к телу. Мимолетное прикосновение,  нежнейшее  касание  солнечного
клинка выжгло в груди мальчишки дымящуюся борозду. На этот раз уже не было
необходимости лишать его  оружия.  Подавив  естественную  реакцию,  Хэссон
подошел к краю лестницы и  заглянул  вниз  в  поисках  резака.  Взору  его
предстал бездонный ад, заполненный клубами дыма, из  которого  то  и  дело
вырывались всполохи огня. Безнадежно чертыхаясь, Хэссон  подбежал  к  Тео,
который по-прежнему стоял возле окна с потрясенным и испуганным видом.
     - Мы потеряли резак, - проговорил Хэссон, стараясь подавить  невольно
прорывающиеся панические нотки. - Ты знаешь, как отсюда выбраться?
     Тео покачал головой.
     - Где-то на крыше есть дверь, но я не смогу  ее  найти.  Меня  всегда
кто-нибудь приводил и уводил.
     Хэссон взвесил шансы, прикидывая какой ужас хуже, и принял решение.
     - Пошли, сынок, мы идем вниз - и идем быстро.
     Он  взял  Тео  за  руку  и  поволок  к  лестнице.  Парнишка   пытался
задержаться, но Хэссон был слишком силен для него и через несколько секунд
они уже совершали гибельный спуск в  отвратительные  нижние  этажи  отеля.
Теперь Тео старался не отставать от Хэссона, но  эта  задача  была  не  по
силам слепому, и их путь стал бесконечной цепью столкновений,  полупадений
и долгих, вывихивающих щиколотки скольжений. От катастрофического  падения
в центральный пролет их спасло то, что  на  нижних  этажах  в  свое  время
успели установить перила.
     С каждой пройденной ими площадкой жар, вонь и треск  становились  все
сильнее, а когда они, наконец, достигли второго  этажа,  Хэссон  с  ужасом
увидел, что пол начал распадаться. Некоторые плиты выгнулись, как песчаные
дюны, и края их начали светиться.  Конструкцию  сотрясали  мощные  толчки,
сопровождаемые пугающими низкочастотными стонами, подсказывающими, что пол
вот-вот провалится.
     Хэссон подтолкнул Тео к отверстию в большом окне. Он схватил парнишку
за плечи, повернул  лицом  к  себе  и  включил  его  АГ-аппарат.  Лампочка
готовности  на  поясе  Тео  осталась  мертвой.  Взгляд  Хэссона   привычно
скользнул по оборудованию Тео и  пораженно  замер  на  пустых  зажимах,  в
которых должен быть аккумулятор. И  тогда  Хэссон  действительно  чуть  не
запаниковал.
     -  Тео!  -  крикнул  он  в  ужасе.  -  Твой  аккумулятор!  Где   твой
аккумулятор!
     Руки Тео сжались у пустых зажимов.
     - Барри его забрал... Мексика... Я забыл...
     - Ничего... это поправимо...
     Хэссон почувствовал, как губы его сложились в бледное подобие улыбки.
Он отсоединил свой аккумулятор и присоединил к аппарату Тео.
     - Я совершенно забыл, - сказал Тео. - Когда я услышал про папу... Что
мы будем делать?
     - Мы выбираемся отсюда, как и планировали, - ответил ему Хэссон. - Ты
полетишь первым, а я за тобой, когда найду другой аккумулятор.
     Тео повернул свое слепое, но все понимающее лицо к  пылающему  внутри
отеля аду:
     - Как же вы?..
     - Не спорь! -  приказал  Хэссон,  заканчивая  подключение  и  оживляя
горошинку света на поясе Тео.
     - Мы могли бы попробовать вместе, - предложил Тео. -  Я  слышал,  что
люди летают на закорках друг у друга.
     - Ребятишки! - Хэссон толкнул его к отверстию. -  Не  взрослые,  Тео.
Вместе мы далеко превзойдем базовый вес. Любой, кто увлечен  полетами  как
ты, должен был слышать о БВ и коллапсе поля.
     - Но!
     - Вылезай! Я установил  тебе  чуть  меньше  мощности,  чем  надо  для
поддержания высоты. Когда выберешься, просто дрейфуй и опускайся. Ну же...
Давай!
     Изо всех сил Хэссон толкнул  парнишку  в  прохладное  черное  убежище
ночного неба. Тео, чувствуя, что  падает,  добавил  еще  толчок  ногами  и
превратил падение в нырок, вынесший его далеко за пределы интерференции, к
драгоценным  переливам  городских  огней.  Он  медленно  поплыл  в  мягком
воздушном море.
     Хэссон проводил его взглядом и вдруг почувствовал, что плита  у  него
под ногами начала трястись и шевелиться, словно живая. Он сошел  с  нее  и
теперь уже спокойно направился к лестнице, испытывая скорее,  любопытство,
чем страх за свою жизнь. И в этот момент плита взорвалась, разлетевшись на
множество пылающих осколков. Некоторые из них посыпались на  нижний  этаж,
другие полетели вверх в ревущей струе пламени,  от  которого  на  площадке
стало светло, как днем. У Хэссона выступили  слезы  на  глазах.  Он  бегом
бросился к лестнице и рванулся  вверх,  каждую  секунду  ожидая,  что  под
ногами окажется пустота. Новые  угрожающие  раскаты  и  усиление  свечения
подсказали ему, что конструкции отеля начинают уступать растущему  натиску
огня.
     Хэссон попытался бежать еще быстрее, заставляя  свои  ноги  с  каждым
шагом перешагивать как можно больше ступенек, дыхание его  превратилось  в
раздирающие горло хрипы. Хэссон вдруг испытал  новый  страх,  а  вдруг  он
пробежал тот уровень, на котором лежало тело  Латца.  Или...  Вдруг  Латцу
удалось пережить казавшуюся смертельной рану, хотя  бы  ненадолго,  и  его
больше нет на площадке? С испугом посмотрев вверх, Хэссон заметил, что еще
только приближается к тому месту, где  кончаются  перила,  значит  все,  в
порядке! Он птицей пронесся еще один огромный пролет и  испытал  мгновение
глубочайшего облегчения при виде неподвижного тела Латца.  Труп  лежал  на
том же месте, где Хэссон оставил его в последний раз.
     Подойдя к мертвецу, Хэссон опустился на колени и ощупал  его,  ожидая
почувствовать прямоугольник аккумулятора Тео либо в карманах  Латца,  либо
поблизости на полу. Он не смог его найти. Тогда Хэссон стал  искать  рядом
на площадке, но вскоре понял, что в неровном и неярком свете  любой  кусок
мусора или строительного материала будет казаться ему аккумулятором.
     Внизу взорвалась еще одна бомба. За взрывом  последовали  уже  хорошо
знакомые Хэссону столбы пламени и облака пыли  и  дыма.  Вместе  с  градом
бумажных и пластмассовых комков пришло ощущение  движения  пола,  пугающее
чувство его ненадежности.
     И тут Хэссон наконец-то осознал, что просто глупо  в  момент  крайней
опасности поддаваться природной слабости и позволять себе быть брезгливым.
Он  перекатил  тело  Латца  на  бок,  обнажив  обугленную   непристойность
смертельной раны, и отсоединил аккумулятор от АГ-аппарата  мертвеца.  Сама
коробочка и ее контакты были густо измазаны темной кровью.  Хэссон  прижал
аккумулятор к груди и тяжело побежал вверх по лестнице.
     Подъем теперь был затруднен отсутствием перил. Длительная  и  тяжелая
нагрузка сделала ноги Хэссона слабыми и непослушными. Все чаще  и  чаще  у
него подгибались колени, а ступни не дотягивались до цели. При  отсутствии
же ограждения даже  небольшая  потеря  равновесия  могла  в  любой  момент
привести к безвозвратной прогулке в бушующий огненный ад первого этажа.  В
довершение  всего,  Хэссон  находился  теперь  в  той  части  отеля,  где,
насколько он знал, еще никто не ходил после того, как  Морлачер  расставил
там свои сюрпризы. А это означало, что существует дополнительная опасность
быть прихлопнутым невидимой рукой костлявой старушки. Остатки мыслительных
способностей  подсказали  Хэссону,  что  с  этой  опасностью  он  вынужден
смириться, главное - выбраться из отеля, и для этого ему обязательно  надо
подняться до самой крыши и найти там  выход,  которым  пользовались  Барри
Латц и другие непрошенные гости "Чинука".  Это  был  отчаянный  и  опасный
план, но другого для Хэссона не существовало.
     Отныне он сосредоточился только на ближайшем будущем!
     Испытывая мучительную боль в мышцах ног и стараясь  не  слышать  свое
шумное дыхание, Хэссон стал гадать,  ведет  ли  лестница,  по  которой  он
поднимается, на крышу. Планировалось устроить наверху сады и  плавательные
бассейны так что, скорее всего, было предусмотрено, что постояльцы  смогут
попадать наверх не только с помощью лифта, но и по лестницам.  Подгоняемый
надеждой легко оказаться на свободе, под  чистым  звездным  небом,  Хэссон
устремил взгляд вверх. Интересно, сможет ли он узнать верхнюю площадку?
     Это оказалось несложным. Почти все  пространство  верхнего  этажа  от
пола до ставшего невидимым потолка  оказалось  заполненным  непроницаемыми
клубами черного дыма.
     Задыхаясь, Хэссон упал на ступеньки, круто поднимавшиеся  к  верхнему
этажу, и почувствовал  себя  крепостью,  осажденной  неприятелем  со  всех
сторон. Нижний край многометрового дымного покрывала был удивительно резко
очерчен. Он шевелился и вздувался, как поверхность  слабо  кипящего  супа,
который почему-то видишь перевернутым вверх  ногами.  Между  ним  и  полом
оставался тонкий пласт чистого воздуха. Заглянув в прозрачный  слой  этого
бутерброда, Хэссон различил еще  один  лестничный  марш,  начинавшийся  на
противоположной стороне площадки. Ступени были уже, чем те, на которых  он
сидел, и они наверняка вели прямо к выходящей на крышу отеля двери.
     Хэссон не двигался еще несколько  мгновений,  затем  сделал  глубокий
вдох и побежал по лестнице вверх. Казалось,  ноги  сами  находят  ступени.
Ослепший в дыму Хэссон пулей несся к свободе, понимая,  что  одного  вдоха
этой  вонючей  черноты  будет  достаточно  для   того,   чтобы   произошла
катастрофа. Почти в тот же момент ему в голову  пришла  новая  мысль:  как
можно быть уверенным, что ступеньки, по которым он сейчас  бежит,  той  же
конфигурации, что и нижние? Откуда он знает, что  не  сверзится  сейчас  в
пропасть? Отгоняя эту жуткую мысль, Хэссон  продолжал  свой  ужасный  бег.
Чтобы хоть как-то ориентироваться в пространстве, он старательно вел рукой
по  грубой  поверхности  стены,  пока  не  достиг  маленькой  площадки   и
металлической двери. Дверь была на засове с висячим замком!
     Но Хэссон был почти благодарен этой двери за  то,  что  ее  очевидная
надежность не соблазнила его  на  трату  драгоценного  времени  в  тщетных
попытках ее взломать. Не останавливаясь, он круто  развернулся  и  побежал
обратно. Хэссон достиг места старта как раз тогда, когда  его  легкие  уже
начали сдавать и упал на ступени. Липкий едкий дым расцарапал ему ноздри и
горло и вызвал приступ кашля. Хэссон судорожно цеплялся за ступени и долго
и исступленно кашлял, но какая-то неведомая частица его сознания, презирая
такую   ничтожную   мелочь,   использовала   эти   мгновения    астральной
отрешенности, чтобы оценить ситуацию.
     С того момента, как Хэссон попал в отель "Чинук", его жизнь  зависела
от взаимодействия разнообразных сил. Некоторые  факторы  ему  мешали,  они
были связаны с людьми другие имели чисто физический  характер,  и  не  все
действовали исключительно против него. Например, конструкция и план  отеля
предоставили ему возможность передохнуть, дали время  для  маневра.  Огонь
напоминал архаичный реактивный двигатель, которому нужны  воздухозаборники
и эффективный механизм выхлопа, без чего он никогда не  достигнет  полного
смертоносного великолепия. То, что крыша отеля оставалась  закупоренной  и
неповрежденной, о чем свидетельствовало пойманное здесь в  ловушку  дымное
покрывало, лишило  огонь  тяги,  которой  он  так  жаждал,  замедлило  его
продвижение и парализовало возможный размах. Если бы не было слоя дыма, то
и его. Роба Хэссона, уже не было  бы  в  живых:  он  давным-давно  был  бы
поглощен пламенем и превращен в головешку. Невезение Хэссона  в  том  -  и
здесь нет злого умысла физического мира - что то же самое ядовитое  облако
теперь не дает ему возможности как  можно  быстрее  отыскать  единственный
выход во внешний мир...
     Далеко внизу часть здания  задрожала  в  каком-то  катаклизме,  вдруг
выгнувшем балки лестницы, на которой сидел беглец. Послышались  чудовищное
дрожание и грохот. Это целые  лестничные  марши  отламывались  от  опор  и
падали вниз, как небрежно  выпущенные  из  руки  игральные  карты.  Потоки
горячих газов гейзерами пронеслись  по  лестничной  клетке,  взбив  пелену
дыма.
     Хэссон невольно застонал. Лестница, за  которую  он  цеплялся,  вновь
слегка дрогнула. Он переполз на пол  этажа  и  прижался  к  плитам,  чтобы
оставаться в полосе чистого воздуха.
     При этом всякий раз, когда очередной клуб дыма захватывал  его  своим
нижним краем, Хэссон вынужден был задерживать дыхание. Даже на уровне пола
воздух был так загрязнен, что раздражал легкие, и у него начался медленный
неотвязный кашель. В глазах запульсировал красный туман.
     Хэссон  моргнул,  прищурился  и  попытался   вглядеться   в   видимое
пространство  своего  съежившегося  мирка.  И  тут  он  сделал  запоздалое
открытие, что мерцающий невдалеке неверный красный  свет  -  не  случайное
явление, а что-то, имеющее отношение к внешнему миру. Движимый  непонятным
побуждением, Хэссон пополз вперед. В  конце  концов,  невообразимое  время
спустя, он обнаружил, что оказался на берегу круглого озера!
     Хэссон затряс головой, стараясь вернуть себе ощущение пространства  и
способность оценивать ситуацию.
     То, что он видел, было  не  озером,  не  прудом,  не  бассейном.  Это
была... лифтовая шахта.
     Сузив глаза до щелочек, чтобы  роговицу  не  обожгло  рвущимся  вверх
раскаленным  воздухом,  Хэссон  заглянул  в   уходящие   в   бесконечность
чередующиеся кольца темноты и оранжевого  пламени.  В  самом  центре  этой
бесконечности, где-то далеко-далеко чернел маленький немигающий зрачок.
     Он как будто гипнотизировал Хэссона, манил его, соблазнял.
     Хэссон с усилием оторвался от него и перевел взгляд на тяжелый  кубик
аккумулятора, который все еще сжимал в руке.  Он  перекатился  на  бок,  и
действуя с неспешной четкостью человека в трансе, вставил элемент в пустые
зажимы. При этом он  умудрился  заметить,  что  на  металлическом  корпусе
осталась глубокая царапина от терморезака, оборвавшего жизнь Барри  Латца.
Хэссон  стер  темную   липкую   кровь   с   клемм   и   подключил   их   к
антигравитационному генератору  Теперь  ему  оставалось  только  повернуть
выключатель и шагнуть  в  ожидающую  его  шахту.  Упасть  в  безопасность,
мимолетно подумал Хэссон.
     Конечно, это был  необычный  способ  спасения  -  его  не  найдешь  в
рекомендациях многочисленных пособий, по  технике  полета.  АГ-поле  будет
искажено и не подействует внутри лифтовой шахты,  а  это  значит,  что  он
пролетит четырнадцать этажей и даже больше, минует массив  непосредственно
самого отеля, и только после  этого  появится  подъемная  сила.  Свободное
падение будет длиться примерно шестьдесят метров, и это расстояние  Хэссон
пролетит где-то за четыре секунды,  если  сделать  небольшую  поправку  на
сопротивление  воздуха.  Конечно  надо  признать,  что  это  неприятный  и
неуютный, скажем так, старт, он может выбить из колеи человека робкого или
неоперившегося новичка, но для опытного воздушного полицейского,  который,
совершая арест, однажды пролетел к земле три тысячи  метров,  это  пустяк,
просто пустяк...
     Хэссон  повернул  выключатель   на   поясе   и   улыбнулся   дрожащей
недоверчивой  улыбкой:  контрольная  лампочка  не  загорелась.  Итак,  его
АГ-аппарат не работает и у него нет шансов выбраться отсюда.
     "Я назову тебе три  вещи,  которые  это  может  означать,  -  подумал
Хэссон, заглушая свое отчаяние педантизмом школьного учебника, -  а  потом
скажу то, что это есть на самом деле!
     Это может означать, что тока нет, но не наверняка. Может, ток и есть,
но микропроцессор контрольного устройства  решил,  что  аккумулятор  не  в
идеальном  состоянии.  Микропроцессор  не  понимает,  что  такое   крайние
обстоятельства. Он рассматривает каждый взлет  как  начало  восьмичасового
демонстрационного перелета.
     Это может означать, что ты повредил генератор АГ-поля, когда ударился
об оконную раму второго  этажа,  но  вряд  ли.  Эти  штуки  рассчитаны  на
достаточно плохое обращение.
     Это может означать, что  разбита  сама  контрольная  лампочка:  такое
случается, хотя и не часто".
     Неподалеку раздался новый, еще более грозный рокот. Он шел со стороны
лестницы. Дым колыхнулся и заставил Хэссона припасть к  самому  полу.  Все
еще лежа на боку, он подтянул колени и закрыл глаза.
     "А единственное, что это действительно означает, Роб, мистер  Хэссон,
сэр, - это то, что ты останешься здесь задыхаться, лишь  бы  не  совершать
этого падения. И кто станет тебя винить? Кто, будучи в  здравом  рассудке,
захочет пролететь четырнадцать этажей по пылающему зданию... и вылететь из
него на высоте, большей любого  небоскреба...  и  иметь  под  собой  такое
сумасшедшее расстояние, и  продолжать  падать...  и  не  знать,  сработает
вообще АГ-аппарат или нет? Это невозможно.  Немыслимо.  И  все  же...  Все
же..."
     Хэссон пошевелился, придвинулся ближе к краю пропасти  и  заглянул  в
сужающиеся в перспективе огненные кольца  шахты.  Он  посмотрел  в  черный
кружок в центре, за которым раскинулся ожидающий его мир, и понял, что это
вовсе не глаз, что  отец  за  ним  не  наблюдает,  что  никто  за  ним  не
наблюдает. Он один. Ему решать, умирать или родиться заново.
     И  Хэссон  принял  решение!  Он  расслабил  мускулы  и  рухнул  вниз,
отдавшись ленивому, просто невозможному полету в неизвестность.
     Четыре секунды.
     В обычном человеческом  представлении  четыре  секунды  -  это  очень
маленький отрезок времени, но Хэссон за эти секунды  получил  невообразимо
острые  впечатления,  вонзившиеся  в  его  мозг   как   кадры   ускоренной
киносъемки. Все  часы  для  него  остановились  и  небо  замерло  в  своем
вращении. У него была масса времени разглядывать пылающие поля сражения на
каждом  этаже,  почувствовать,  как  он  зарывается  в   звуковые   волны,
порождаемые пламенем, ощутить разрастающуюся пустоту в желудке, сообщившую
ему, что  он  набирает  скорость,  как  бы  отвечая  ею  на  безмолвный  и
смертельный зов земли, испытать смену света и тени, жара  и  сравнительной
прохлады, и думать, строить планы, мечтать, кричать...
     И, наконец, в  шепчущей,  наполненной  ветром  темноте,  когда  отель
уменьшался  над  ним,  как  черное  солнце,   Хэссон   почувствовал,   что
антигравитационный аппарат начал действовать, и  тут  он  поистине  заново
родился.



                                    11

     Эл Уэрри и  Генри  Корзин  были  похоронены  в  соседних  могилах  на
солнечном, обращенном к югу склоне кладбища неподалеку от Триплтри.
     Хэссон, уроженец острова,  где  кремация  давно  стала  обязательной,
никогда  еще  не  присутствовал  на  традиционных   похоронах.   Церемонии
погребения, которые он видел в телевизионных голопьесах, подготовили  его,
к обилию мрачных эмоций, но действительность оказалась  странно  покойной.
Было ощущение обязательности возвращения в  землю,  оно  принесло  Хэссону
если не утешение, то по крайней мере примирение с реалиями жизни и смерти.
     Во время  церемонии  он  стоял  в  стороне  от  остальных,  не  желая
афишировать свои истинные отношения с Элом. Прилетевшая из Ванкувера Сибил
Уэрри стояла  рядом  с  сыном.  Она  оказалась  миниатюрной  брюнеткой,  и
стоявший рядом с ней четырнадцатилетний паренек вдруг оказался  высоким  и
не по годам взрослым. Тео Уэрри держал голову высоко, не пытаясь  спрятать
слез, слабым движением сенсорной палки следя, как  гроб  отца  опускают  в
землю. Глядя на мальчика, Хэссон ясно видел  в  его  лице  отражение  черт
мужчины, которым он станет.
     Мэй Карпентер и ее мать, обе в скромных вуалях,  составили  отдельную
группку, в которой находился  доктор  Дрю  Коллинз  и  другие,  незнакомые
Хэссону люди. Мэй и Джинни покинули дом  за  несколько  часов  до  приезда
Сибил Уэрри и жили теперь в другой части города. Почти рядом с ними стояли
такие вроде бы несовместимые люди как Виктор Куигг и Оливер Фан, оба почти
неузнаваемые в официальных черных костюмах. А за их спинами  в  пастельном
ореоле воздушных путей нарядно и равнодушно сверкал  город.  Хэссон  видел
все это с удивительной четкостью и со всеми подробностями и  понимал,  что
он еще не раз вернется к этому дню в своих воспоминаниях.
     Дома он сразу же  прошел  к  себе.  Комната  была  залита  призрачным
сиянием пробившегося сквозь жалюзи солнца. Он разложил свои вещи  и  начал
упаковывать их в новый набор летных корзин. Все не помещалось,  но  Хэссон
без колебаний отбирал то, что ему понадобится, а остальное бросал  в  кучу
на кровать. Он занимался этим примерно пять минут, когда услышал  шаги  не
площадке.  В  комнату  вошел  Тео  Уэрри.  Парнишка   постоял   мгновение,
поворачивая и наклоняя свою палку, потом подошел поближе к Хэссону.
     - Вы и правда улетаете, Роб? - спросил он, чутко прислушиваясь.  -  Я
хотел сказать, сегодня днем?
     Хэссон продолжал складывать вещи.
     - Если я полечу сейчас, то до темноты уже буду на западном берегу.
     - А как насчет суда? Разве вы не должны оставаться здесь до суда?
     - Я потерял интерес к судам, - ответил Хэссон.  -  Считается,  что  я
должен давать показания на еще одном, в Англии, но к нему я  тоже  потерял
интерес.
     - Они будут вас разыскивать.
     - Мир большой, Тео, и я буду скакать во всех  направлениях...  Хэссон
прервался, чтобы по-настоящему подбодрить парнишку. - Это еще одна  цитата
из Стивена Ликока.
     Тео кивнул и присел на край кровати.
     - Я как-нибудь соберусь его прочитать.
     - Еще бы. - Новая волна сочувствия заставила  Хэссона  засомневаться:
может, он чересчур эгоистичен? - Ты уверен  насчет  того,  что  не  хочешь
оперировать свою катаракту? Никто не запретит тебе  сделать  операцию,  по
крайней мере на одном глазу.
     - Я абсолютно  уверен,  спасибо,  -  ответил  Тео  голосом  взрослого
человека. - Я могу подождать пару лет.
     - Если бы я считал, что тебе надо...
     - Это самое малое, что я могу  сделать.  -  Тео  улыбнулся  и  встал,
освобождая Хэссона от наложенных им на себя обязанностей. - Я ведь  и  сам
уезжаю, знаете ли. Я вчера обсудил это с мамой, и она говорит, что у нее в
Ванкувере найдется для меня достаточно места.
     - Это прекрасно, - неловко  отозвался  Хэссон.  -  Послушай,  Тео.  Я
как-нибудь прилечу тебя навестить. Ладно?
     - Я буду рад.
     Мальчик снова  улыбнулся  -  вежливость  не  позволяла  ему  выразить
недоверие - и, пожав Хэссону руку, ушел.
     Хэссон проводил его взглядом, потом вернулся  к  своим  корзинам.  Он
собрал все, что необходимо для длительного одиночного полета. У Хэссона не
было  никакой  определенной   цели,   только   инстинктивная   потребность
передвигаться, начать новую жизнь, противопоставив себя древней  изогнутой
безбрежности Тихого океана, расплатиться за годы, бездарно потраченные  на
мелкие делишки и конформизм. Через несколько минут, закончив приготовления
и отбросив все сожаления, он взмыл в спокойную синюю высоту над Триплтри и
отправился в длительную прогулку по небесам.

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт: