сильного ветра мы были вынуждены установить летательный аппарат несколько
дальше обычного и наши катера вынуждены проходить лишний отрезок. Мы можем
избежать задержки, если полетим к аппарату. Кто из пассажиров с
посадочными карточками на рейс 162 не в состоянии совершить одиночный
перелет в полкилометра?
У Хэссона зашлось сердце. Он бросил вопросительный взгляд на группу и
увидел, что все остальные кивают, робко соглашаясь.
- Прекрасно, - сказала стюардесса. - Стандартные АГ-аппараты
находятся на стеллаже около...
- Извините, - прервал ее Хэссон. - Мне запрещено пользоваться
аппаратом.
Девушка быстро моргнула. Другие пассажиры разочаровано забормотали.
Несколько женщин смерили Хэссона любопытными и подозрительными взглядами.
Он молча отвернулся и заново ощутил как мимо него с убийственной скоростью
проносится воздух и он бомбой падает в переполненные людьми пассажирские
уровни Бирмингема. Огни города раскрываются под ним гигантским цветком,
усыпанным драгоценными камнями...
- В таком случае лететь бессмысленно, - произнесла стюардесса
бесстрастным голосом. - Устраивайтесь, пожалуйста, поудобнее, я приглашу
вас, как только освободится катер. Мы сделаем все, чтобы свести задержку к
минимуму. Благодарю вас.
Она подошла к переговорному устройству в углу зала ожидания и что-то
зашептала в него.
Хэссон поставил свою чашку и, почти физически ощущая на себе взгляды
других пассажиров, прошел в туалет. Он заперся в кабинке, мгновение
постоял, прислонившись к двери, потом вынул свою баночку с пилюлями и
отправил в рот еще две. Предыдущие, проглоченные им в машине, еще не
начали действовать. Поэтому Хэссон замер в маленькой замкнутой Вселенной
перегородок и кафельной плитки и молился, чтобы ему было ниспослано
спокойствие. Только сейчас до него дошло, насколько сильным оказалось его
нервное расстройство. Ему доводилось и раньше видеть, как другие ломаются
под грузом чрезмерной работы, во время слишком долгих ночных
патрулирований при неблагоприятных ветрах, когда опасность столкновения с
диким летуном заставляла нервы гудеть, как провода в шторм. Но Хэссон
всегда относился к этому с каким-то недоверием. За сочувствием и разумным
отношением к заявлениям медиков у него всегда скрывалось легкое презрение,
убежденность в том, что обладай бедняги его уравновешенностью, эти
скуксившиеся полисмены - эти больные голубки - смогли бы отбросить свои
горести и жить, как прежде. Самоуверенность Хэссона была столь велика, что
он так и не успел заметить тревожные симптомы в собственном организме:
чрезвычайно подавленное настроение, раздражительность, быстро растущий
пессимизм. Вот почему Роб оказался так уязвим. Именно в столь неустойчивом
состоянии души, практически полностью лишенный какой бы то ни было
самозащиты, он вышел против ухмыляющегося врага в черном плаще и с косой
за плечами...
Неожиданный приступ клаустрофобии заставил Хэссона открыть дверь
кабинки. Он подошел к умывальнику, налил в раковину холодной воды и
несколько раз плеснул в лицо. И только тогда Хэссон заметил, что рядом с
ним кто-то стоит. Это был один из пассажиров его рейса, мужчина лет
шестидесяти с красным лицом и набрякшими веками.
- Стыдиться нечего, - сказал мужчина с северным выговором.
- Что? - Хэссон вытер платком лицо.
- Стыдиться нечего. Я им там сказал то же самое. Некоторые люди
просто не могут пользоваться аппаратом, только и всего.
- Наверное, вы правы.
Хэссон подавил желание сказать незнакомцу, что он очень много летал,
но временно по рекомендации врачей вынужден этого не делать. Однако если
Хэссон начнет оправдываться перед каждым встречным, то ему придется делать
это до конца жизни. К тому же это было бы заурядным враньем. Не
существовало никаких физических причин избегать полетов.
- С другой стороны, - продолжил краснолицый, - некоторые приходят к
этому легко и естественно, как птицы. Мне было почти сорок, когда я надел
АГ в первый раз, и уже через неделю я бегал по облакам не хуже других.
- Прекрасно, - согласился Хэссон и попытался незаметно ретироваться.
- Да! И я по-прежнему летаю в трудном районе. Брэдфорд! Тамошние
парнишки считают вполне нормальным подкрасться к вам поближе и уронить
этак метров на двадцать-тридцать. - Незнакомец зашелся хохотом. - Но это
меня не трогает! Крепкий желудок!
- Великолепно! - Хэссон поспешно пошел к двери, но тут ему пришло в
голову, что болтливый спутник - это, возможно, как раз то, что ему нужно,
чтобы отключить мозги на время перелета через Атлантику. Он приостановился
и подождал краснолицего. - Но вы отправляетесь в Канаду легким путем.
- Пришлось, - согласился мужчина, постучав себя по груди. - Легкие
больше не выдерживают холода. Иначе я сэкономил бы на билете. Грабеж, вот
что это такое!
Хэссон кивнул, и они прошли в зал ожидания. Персональные полеты были
и легкими, и дешевыми. С появлением личных АГ-аппаратов обычная авиация
пришла в упадок. Сначала дело было только в соображениях экономического
характера, потом небеса оказались слишком переполненными людьми:
миллионами освобожденных, подвижных, неоправданно рискующих, неуправляемых
людей. Самолеты просто не могли безопасно летать иначе, кроме как в
специально охраняемых коридорах. Прежде весьма доходные пассажирские
перевозки через северную часть Атлантики оказались заменены редкими
полетами транспортных самолетов. Заодно они перевозили жалкие горсточки
пассажиров, и стоимость одного билета соответственно повысилась.
Еще до объявления посадки Хэссон узнал, что немолодого мужчину зовут
Доулиш и что он направляется в Монреаль навестить больного двоюродного
брата - возможно, в надежде унаследовать кое-какие деньги. Хэссон
поговорил с ним минут десять и за это время почувствовал себя гораздо
лучше. Чувство покоя постепенно охватывало все его существо: это начали
оказывать свое благотворное действие пилюли с транквиллом. Хотя Хэссон и
знал, что ощущение покоя вызвано искусственно, все равно это было
великолепно, и к тому моменту, когда пришел катер, чтобы отвезти
пассажиров на борт 162, он уже находился в состоянии тихой эйфории.
Во время плавания по неспокойному морю к летающей лодке, Хэссон сел
ближе к носу и предался приятному волнению, вызванному перспективой
провести несколько месяцев за границей. Лодка показалась ему
доисторической - с решетками у воздухозаборников и бронированным покрытием
передних стенок, но почти сразу же у Хэссона появилась уверенность, что
эта машина способна довезти его куда угодно. Он прошел в лодку, вдохнул
всей грудью характерный запах машинного масла, пропитанных морской водой
канатов и горячей пищи, и устроился у окна в конце салона. Доулиш сел
напротив него, спиной к съемной перегородке, которая позволяла увеличивать
или уменьшать по мере надобности грузовой отсек.
- Хорошая машина, - сказал Доулиш с видом знатока. - Конструкции
"Эмпайр" тридцатых годов. У них очень интересная история.
Как и ожидал Хэссон, Доулиш начал распространяться о романтичности
летающих лодок - бессвязная лекция, в которой он упомянул и об их
исчезновении из авиации в пятидесятые по причине трудностей с
герметизацией корпуса для работы на больших высотах, столь необходимых для
реактивных двигателей, и их вторичное появление в XXI веке, когда в силу
необходимости, всем летательным аппаратам пришлось перейти на малую
высоту.
В другое время Хэссон очень скоро почувствовал бы усталость или
раздражение, но сегодня Доулиш выполнял полезную функцию, и Роб с
благодарностью внимал его болтовне. Тем временем запустили двигатели, и
лодка развернулась против ветра. Несмотря на принятые пилюли, Хэссон
испытал некоторое беспокойство, поскольку пробег перед взлетом показался
ему бесконечно долгим и закончился громовым биением гребней волн о днище.
Но шум внезапно прекратился, и лодка вошла в устойчивый полет. Хэссон
посмотрел на прочный пол под ногами и почувствовал себя надежно.
- ...турбины на монотопливе будут работать не хуже и на высоте, -
говорил Доулиш, - но если вы летите низко, то любой, с кем вы столкнетесь,
окажется относительно мягким, и защита выдержит удар. Только представьте
себе столкновение с замерзшим телом при почти тысяче километров в час!
"Титаник" по сравнению с этим... - Доулиш умолк и похлопал Хэссона по
колену. - Извини, парень, мне не следовало говорить о таких вещах.
- Я в порядке, - сонно отозвался Хэссон, запоздало обнаружив, что при
его усталости четыре пилюли транквилла - это слишком много. - Продолжайте,
не стесняйтесь. Облегчите душу.
- На что вы намекаете?
- Нет, нет, я так... - Хэссон искренне хотел быть дипломатичным, но
ему стало трудно оценивать оттенки смысла собственных слов. - Кажется, вы
много знаете о полетах.
Явно раздосадованный тоном Хэссона, Доулиш продолжал:
- Конечно, это не настоящие полеты. Бег по облакам, вот это да! Вы не
поймете, что такое настоящий полет, пока не застегнете ранец и-не
подниметесь на пятьсот-шестьсот метров, чтобы под ногами у вас не было
ничего, кроме воздуха. Жаль, что я не могу объяснить вам, что это такое.
- Это было бы...
Хэссон бросил тщетные попытки поддерживать разговор, и сознание
медленно покинуло его.
Он был в трех тысячах метров над Бирмингемом - выше уже нельзя было
подняться без специальных мощных обогревателей - в центре освещенного
пространства... Неподалеку парило тело его погибшего партнера Ллойда
Инглиса; ранец работал, поэтому оно плыло стоймя, исполняя странный
воздушный танец. Сразу же за пределами досягаемости осветителей выжидал в
засаде убийца Ллойда...
Когда он напал, антигравитационные поля почти сразу же погасили друг
друга, и в мертвой тишине, преодолевая возрастающий напор ветра, враги
камнем полетели к земле...
Всего за минуту они упали на три тысячи метров - это была
отвратительная, иссушающая душу минута, во время которой вой ветра походил
скорее на какофонию адских труб. Пассажирские дорожки низких уровней,
переливавшиеся десятками тысяч фонариков индивидуальных летунов,
расползлись под ним наподобие лепестков цветка-хищника. За эту минуту боль
и шок лишили Хэссона способности соображать, вдобавок он никак не мог
расцепиться с телом ненормального убийцы...
И потом, когда было уже поздно, так отчаянно поздно, он извернулся,
высвободился, а потом бесполезный рывок вверх... и удар... ужасный удар о
землю... и кости разлетаются, словно взрывом разносит хрящи
позвоночника...
Хэссон резко открыл глаза и непонимающе заморгал. Небесно-яркие
иллюминаторы, изогнутые панели потолка, сетки для багажа, приглушенное
пульсирование авиадвигателей... "Я на летающей лодке, - подумал он. - Что
я здесь делаю?"
Хэссон выпрямился и потряс головой, как боксер, приходящий в себя
после нокдауна. Доулиш заснул в кресле напротив, а его рука с посиневшими
костяшками все еще сжимала микрочтец. Хэссон сразу же понял, что какое-то
время проспал, а потом он вспомнил, что находится на пути в Канаду и что
впереди у него новая неизвестная жизнь под чужим именем.
Перспектива была пугающая, но еще больше Хэссона волновало то, что он
встречал эти трудности в теперешнем состоянии - беспомощный, с весьма
ненадежной опорой в виде психотропных пилюль. Несколько минут Хэссон
глубоко дышал, потом поднялся и пошел в туалет, расположенный в передней
