деловые интересы и он только время от времени делает Уэрри выволочки, или
это имеет какое-то отношение к Мэй Карпентер. У Хэссона не было
возможности проверить свои предположения, но ему казалось, что после
подсмотренной им сцены в прихожей, отношения этих двоих продвинулись
гораздо дальше. Его заинтриговал вопрос: что за личность на самом деле
живет в Мэй за фасадом примитивной, ничем не осложненной сексуальности.
Если верить Уэрри, то кроме фасада, ничего и не было. Такое суждение
Хэссон счел несправедливым и нечутким, но дни шли, и он начал приходить к
мысли, что с Мэй совершенно невозможно вести никаких разговоров. Ему стало
казаться, что она - роскошный андроид всего с двумя режимами работы: в
первом она демонстрировала романтический интерес к встреченным ею
мужчинам, во втором - удовлетворяла этот интерес. Хэссон, возможно из-за
того, что не дал ответных сигналов, сбил процесс идентификации, в связи с
чем был отнесен к категории, на которую механизм не был запрограммирован.
Иногда он испытывал чувство вины, что он так думает о человеческом
существе, и решил, что неудача в их общении связана с его собственными
промахами и недостатками, а не с тем, что он приписывает Мэй. Но это
прозрение (если это было прозрением) не оказывало никакого воздействия на
их отношения или их отсутствие. Казалось, что Мэй готова иметь с ним дело
только на ее собственных условиях, а эти условия были неприемлемы для
Хэссона, отчасти из-за чувства долга по отношению к Элу Уэрри, отчасти из
чувства гордости, которое не позволяло ему встать в очередь за Баком
Морлачером.
Его отношения с Тео стали такими же пустыми и бесперспективными, но в
этом случае Хэссон точно знал, в чем дело. Паренек питал вполне
естественное в подрастающем мужчине уважение к силе и мужеству, а его
физический недостаток, возможно, еще усиливал это уважение. Было легко
догадаться, какое мнение у него сложилось о Хэссоне. Кроме того, между
ними зияла пропасть поколений, особенно с того момента, как Хэссон
высказал свою точку зрения на ангелов. Их общие интересы в музыке и
литературе не перекрывали этой пропасти.
Хэссон решил вести с Тео выжидательную политику, пристально следя, не
появится ли какой-то обнадеживающий признак, но мальчишка по-прежнему
держался отстраненно, проводя большую часть свободного времени в своей
спальне. Несколько раз, проходя по полутемному коридору, Хэссон видел, как
дверь Тео высвечивалась короткими вспышками света, но каждый раз он
проходил мимо, заставляя себя игнорировать сигнал бедствия. Хэссон знал,
что любая его попытка ответить на этот сигнал будет воспринята как
вмешательство. Один раз, далеко за полночь, ему показалось, что в комнате
Тео кто-то говорит, и он задержался у двери, думая, не снится ли Тео
кошмар. Голос затих почти сразу же, и Хэссон вернулся к своему телевизору,
опечаленный мыслью, что слепой человек может быть рад даже фальшивым
видениям дурных снов.
По мере того, как новый образ жизни становился привычным, Хэссон с
радостью приветствовал притупившееся восприятие. Монотонность стала
иссушающим мозг наркотиком, к которому он быстро пристрастился. Его
утешала все усиливающаяся уверенность в том, что с ним больше никогда не
случится ничего заметного, что ночь и день будут по-прежнему сливаться в
нетребовательную серость вечности.
Поэтому Хэссон был буквально поражен двумя чудесами, которые
произошли с ним с интервалом всего в несколько дней.
Первое чудо случилось без участия Хэссона и касалось погоды. В
течение приблизительно недели он смутно ощущал, что на улице происходят
крупные перемены свет смягчается, воздух теплеет, а ночную тишину сменяют
звуки журчащей воды. По телевизору передавали сообщения о разливах рек в
других частях страны, а один раз, выглянув в окно, Хэссон увидел, что в
саду поблизости взрослые и дети играют в снежки. Это указывало на то, что
изменилась природа самого снега: он перестал быть легким сухим порошком и
превратился в тяжелую, пропитанную влагой массу.
А потом однажды утром Хэссон проснулся и обнаружил, что началось
длинное лето Альберта.
Он был приучен к растянутым и ненадежным временам года
западноевропейского побережья, к неохотному неровному отступлению зимы и
не менее нерешительному наступлению более мягкой погоды. Поэтому поначалу
Хэссон едва мог понять, что случилось. Он долго стоял у окна и смотрел на
преобразившийся мир, преобладающими красками в котором стали зеленые и
желтые, и вдруг осознал, что произошло второе чудо.
Не было боли.
Он проснулся и встал с постели без боли, приняв это состояние
инстинктивно и бездумно, как дикое существо, зашевелившееся с наступлением
рассвета. Хэссон отвернулся от окна и взглянул на себя в зеркало. По его
обнаженной спине скользнули теплые лучи утреннего солнца. Хэссон сделал
несколько осторожных движений, как гимнаст, разминающийся перед
выступлением. Боли не было. Он вернулся к кровати, лег и снова встал,
доказывая себе, что он - здоровый человек. Боли не было! Хэссон дотянулся
руками до носков, потом повернул туловище так, что смог дотронуться до
пятки противоположной рукой. Боли не было!
Хэссон оглядел спальню, глубоко вдыхая воздух и ощущая себя внезапным
обладателем несказанных сокровищ, и сделал новое открытие. Комната
казалась более приветливой, ее фотографии в рамочках - всего лишь знаками
семейной жизни, но она к тому же сделалась слишком мала. Это было
подходящее место, чтобы спать ночью, но за ее стенами был гигантский мир,
неизведанный и неизвестный, полный незнакомых мест, где можно побывать,
увидеть-что-то новое, встретиться с людьми, насладиться едой и питьем,
вдыхать свежий воздух...
На Хэссона нахлынула волна радости и благодарности: он обнаружил, что
может без страха смотреть в будущее и у него не мрачнеет душа. Он мог
предвкушать чтение, музыку, купание, хождение в гости, встречи с
девушками, походы в театр, может, даже пристегнутый АГ-ранец, так что...
НЕТ!
Ледяное покалывание во лбу заставило Хэссона понять, что он зашел
слишком далеко. На мгновение он разрешил себе полностью вспомнить, каково
это: стоять на невидимой вершине пустоты, смотреть на свои обутые в
ботинки ноги и видеть, как они четко и резко рисуются на фоне размытой
пастельной геометрии земли, а потом поменять фокус зрения и превратить
этот фон в головокружительную карту городских кварталов и площадей,
раскинувшуюся на много километров внизу, со свинцовыми изгибами рек,
расколотых мостами, машин, уменьшенных до пылинок и остановленных
расстоянием на белых ниточках бетона. Он потряс головой, прогоняя видение,
и начал строить планы, масштабы которых не выходили за пределы его
собственных возможностей простого смертного.
Прошло несколько дней, в течение которых Хэссон укреплял свои
позиции, всегда оставаясь готовым к моральному или физическому ухудшению.
Спальня, которая когда-то была безопасным прибежищем, стала вызывать в нем
некоторую клаустрофобию. Он свел проводимое у телевизора время до пары
часов перед сном, а вместо этого начал совершать прогулки, которые
поначалу были короткими, а потом растянулись на три часа и больше.
Один из его первых походов был в магазинчик здоровой пищи, где Оливер
Фан кинул на него оценивающий взгляд и, не дав ему заговорить, сказал:
- Прекрасно! Теперь, когда вы убедились в некоторых благих
последствиях правильного питания, я могу начать как следует на вас
зарабатывать.
- Постойте-ка, - ответил Хэссон, наивно радуясь тому, что его
улучшающееся состояние заметно, - я признаю, что чувствую себя лучше, но
почему вы так уверены, что ваши штуки имели к этому какое-то отношение?
Откуда мне знать, может, я уже был на пути к улучшению?
- Вы так полагаете?
- Я просто говорю, что должна существовать естественная тенденция
к...
- Выздоровлению после болезни или ранения? Существует. То, о чем вы
говорите, мистер Холдейн, называется гомеостазисом. Это мощная сила, но мы
можем ей помогать или мешать, как в случае тех неприятных лунных кратеров
у вас во рту, которые беспокоили вас несколько месяцев и которых у вас
больше нет. - Оливер выразительно пожал плечами. - Но если, по-вашему, вы
не получили за ваши деньги достаточно...
- Я этого не хотел сказать, - ответил Хэссон, запуская руку в карман.
Оливер улыбнулся:
- Я знаю, что не хотели: вы просто демонстрировали, что больше меня
не боитесь.
- Не боюсь?
- Да. В тот день, когда вы впервые сюда вошли, вы боялись всех на
свете, включая меня. Пожалуйста, постарайтесь запомнить это, мистер
Холдейн, потому что когда совершаешь путешествие, очень важно знать,
откуда его начал.
- Я это помню.
Хэссон мгновение пристально смотрел на невысокого азиата, потом
протянул ему руку. Оливер молча обменялся с ним рукопожатием.
Хэссон провел в магазинчике больше часа, ожидая в сторонке, пока
Оливер обслуживал других покупателей. Он был зачарован его лекциями по
альтернативному лечению. Правда, Хэссон все еще не был окончательно
убежден в компетентности Оливера и в его сокровищнице случаев из
всевозможных историй болезни, но унес с собой пакет с новыми добавками к
ежедневному рациону, главными из которых был йогурт и проросшее зерно
пшеницы. А еще он унес с собой уверенность в том, что нашел нового друга,
и в последующие дни начал регулярно появляться в магазинчике, часто просто
для того, чтобы поговорить. Несмотря на то, что Оливер не скрывал своих
коммерческих интересов, торговец казался вполне довольным такими визитами,
и Хэссон заподозрил, что на его примере готовится еще одно досье по
правильному питанию. Он не возражал, ему даже приходилось бороться с
синдромом "осуществленного предсказания", преувеличивая в рассказах
Оливеру свои успехи.
Однако сами успехи были вдохновляющими и неподдельными. Случались
время от времени психологические спады, напоминая о том, что радостный
подъем - это не нормальное состояние сознания, но (как и предсказывал
доктор Коулбрук) Хэссон обнаружил, что может справляться с ними со все
большей уверенностью и легкостью. Он расширил свою программу физической
подготовки, включив в нее пешие прогулки, длившиеся по шесть-восемь часов
и уводившие его далеко в холмистую местность к северу и западу от города.
В такие дни Хэссон брал с собой еду, которую сам готовил, и во время
привалов читал и перечитывал "Литературные кляксы" Ликока, которые отыскал
в книжном магазине Триплтри.
Он купил книгу, намереваясь в любую минуту быть готовым к примирению
с Тео, но парнишка оставался за стеной отчужденности, а Хэссон был слишком
занят собой, чтобы пытаться ее разрушить. В процессе выздоровления он стал
почти таким же одержимым и себялюбивым, как во время болезни: он с
жадностью скупого собирал крохи здоровья, и в этом состоянии духа проблемы
окружающих отодвигались на второй план. Например, Хэссон знал, что
возвращение тепла превратило фантастическое орлиное гнездо, которым был
отель "Чинук", в гораздо более обитаемое место, особенно по ночам, и в
связи с этим увеличилась активность молодых летунов, использовавших его в
качестве своего центра. Он видел, что Эл Уэрри беспокоится из-за вечеринок
с эмпатином и все растущего количества нарушений, которые жаргон воздушной
полиции свел к удобному набору букв (ВС - воздушное столкновение, ПТО -
перевозка твердых объектов, ВЗ - воздушный захват) и которые оставались
