Вообще 9/10 нашего счастья основано на здоровье. При нем
все становится источником наслаждения, тогда как без него
решительно никакое внешнее благо не может доставить
удовольствия; даже субъективные блага: качества ума, души,
темперамента при болезненном состоянии ослабевают и замирают.
Отнюдь не лишено основания, что мы прежде всего спрашиваем друг
друга о здоровье и желаем его друг другу: оно поистине главное
условие человеческого счастья. Отсюда вывод тот, что величайшей
глупостью было бы жертвовать своим здоровьем ради чего бы то ни
было: ради богатства, карьеры, образования, славы, не говоря
уже о чувственных и мимолетных наслаждениях; вернее, всем этим
стоит пожертвовать ради здоровья.
Но как много ни способствует здоровье столь существенной
для нашего счастья веселости, все же не только от него зависит
эта последняя: с прекрасным здоровьем может уживаться
меланхолический темперамент и преобладание грустного
настроения. Основная их причина коренится без сомнения в
прирожденных, а посему неизменных свойствах организма, в
большинстве случаев в более или менее ненормальном соотношении
между чувствительностью, раздражительностью и
воспроизводительной способностью. Чрезмерный перевес
чувствительности способствует резким переменам в настроении:
краткие вспышки ненормальной веселости на основном фоне
меланхолии. Правда, гений обусловливается именно избытком
нервной энергии, т. е. чувствительности и Аристотель (Probl.,
30, 1) справедливо подметил, что все знаменитые и выдающиеся
люди были меланхоликами -- мысль, на которую впоследствии
ссылался Цицерон (Tusc. l, 33). Чрезвычайно характерно это
прирожденное различие основных черт темперамента описано
Шекспиром в "Венецианском купце" (сц. I):
"Забавных чудаков
В свои часы природа сотворяет:
Один -- глядя -- все щурится и все
Волынки звук: а у другого вид
Так уксусен, что уверяй сам Нестор,
Что вещь смешна -- не обнаружит он
Своих зубов улыбкою веселой".
Платон это же различие определил словами: eucholos и
dyscholos -- человек легкого и человек тяжелого нрава.
Противоположением этим выражается чрезвычайно разнообразная у
различных людей восприимчивость к приятным и неприятным
впечатлениям, сообразно с коей один смеется над тем, что
другого способно привести в отчаяние; притом, обычно
восприимчивость к приятным впечатлениям тем слабее, чем сильнее
воспринимаются неприятные, и наоборот. При одинаковой
вероятности счастливого или неудачного исхода какого-либо дела
dyscholos будет сердиться и печалиться при неудаче, при
счастливом же обороте дела -- не будет радоваться; в то же
время eucholos не будет ни досадовать, ни скорбеть о неудаче,
счастливому же исходу -- обрадуется. Если dyscholos будет иметь
успех в 9 предприятиях из 10, то это ему не доставит радости,
но он будет опечален единственным неудавшимся, тогда как
eucholos сумеет даже при обратной пропорции найти утешение и
радость в единственной удаче.
Впрочем, всякое зло имеет свою хорошую сторону; так и в
данном случае. На долю людей, обладающих мрачным и мнительным
характером, выпадает больше таких горестей и страданий, которые
существуют лишь в их воображении, -- чем на долю eucholos; но
зато реальные неудачи будут в их жизни реже, чем у последних:
кто видит все в черном свете и готов к худшему, тот ошибается
реже в своих расчетах, чем человек, смотрящий на жизнь сквозь
розовые очки.
Если прирожденная "тяжеложелчность" сочетается с
болезненной чуткостью нервной системы, или с расстройством
органов пищеварения, то эта черта грозит развиться настолько,
что постоянное недовольство жизнью может выродиться в
пресыщение ею и создаст склонность к самоубийству. При таких
условиях поводом к последнему могут послужить самые ничтожные
неприятности; при особенно серьезном расстройстве даже и их не
нужно: человек останавливается на самоубийстве под давлением
одного лишь постоянного недовольства, и замысел этот
выполняется с хладнокровной обдуманностью и с твердой
решимостью. Больной, обычно попадающий под надзор, направляет
всю свою энергию на то, чтобы, воспользовавшись малейшим
ослаблением надзора, без колебаний, борьбы и боязни прибегнуть
к естественному и желанному для него способу освобождения от
страданий. Подробно это состояние описано в "Душевных болезнях"
Эскироля. Правда, при известных условиях вполне здоровый, даже
чрезвычайно веселый человек способен решиться на самоубийство;
это случается, если тяжесть страданий или неизбежно
приближающегося несчастья пересилит страх смерти. Вся разница
-- в размерах повода, достаточного для принятия такого решения.
Размер этот находится в обратной зависимости с меланхолией. Чем
она резче, тем ничтожнее может быть причина самоубийства,
доходя в конце концов до нуля. Чем больше в человеке бодрости и
поддерживающего ее здоровья, тем важнее должна быть причина.
Бесконечным числом промежуточных ступеней отделены друг от
друга два крайних вида самоубийства: вытекшего из болезненного
роста врожденной меланхолии, -- и предпринятого здоровым,
веселым человеком исключительно под давлением внешних причин.
В известной мере здоровью родственна красота. Хотя это
субъективное благо и способствует нашему счастью не
непосредственно, а лишь косвенно, путем влияния на других
людей, все же оно значит очень много, даже для мужчины. Красота
-- это открытое рекомендательное письмо, заранее завоевывающее
сердце. К ней применимы слова Гомера: "Не следует пренебрегать
чудным даром бессмертных, который только они могут нам дать".
Даже при поверхностном наблюдении нельзя не заметить двух
врагов человеческого счастья: горя и скуки. Надо прибавить, что
поскольку нам удается отдалиться от одного из них, постольку мы
приближаемся к другому, и наоборот, так что вся наша жизнь
протекает в более или менее частом колебании между этими двумя
бедами. Это обусловливается тем, что оба зла состоят в двойном
антагонизме друг с другом: во внешнем, объективном и во
внутреннем, субъективном. С внешней стороны нужда и лишения
порождают горе, а изобилие и обеспеченность -- скуку. Сообразно
с этим низшие классы находятся в постоянной борьбе с нуждою, т.
е. с горем, а класс богатых, "приличных" людей -- в
непрерывной, часто поистине отчаянной борьбе со скукой. --
Внутренний, субъективный антагонизм этих зол основан на том,
что в каждом человеке восприимчивость к чему-либо одному
находится в обратной зависимости с восприимчивостью к другому,
будучи определена наличными душевными силами. Тупость ума
всегда сочетается с притупленностью впечатлительности и с
недостатком чувствительности, а эти свойства делают человека
менее восприимчивым к страданиям и печалям всякого рода и
размера. Но с другой стороны эта тупость ума порождает ту,
запечатленную на бесчисленных лицах и выдающую себя постоянным
интересом ко всем, хотя бы ничтожнейшим внешним событиям, --
внутреннюю пустоту, которая является подлинным источником
скуки, вечно толкая субъекта в погоню за внешними возбуждениями
с целью хоть чем-нибудь расшевелить ум и душу. Такой человек
неразборчив в выборе средств к этой цели; доказательство тому
-- низкопробное времяпрепровождение, к которому прибегают такие
люди, характер их общества и бесед, а также огромное число
светских бездельников. Преимущественно из этой внутренней
пустоты и вытекают погоня за обществом, развлечениями, за
разными удовольствиями, роскошью, толкающей многих к
расточительности, а затем -- в нищету.
Ничто так не спасает от этих бед, как внутреннее богатство
-- богатство духа: чем выше, совершеннее дух, тем меньше места
остается для скуки. Нескончаемый поток мыслей, их вечно новая
игра по поводу разнообразных явлений внутреннего и внешнего
мира, способность и стремление к все новым и новым комбинациям
их -- все это делает одаренного умом человека, если не считать
моментов утомлений, неподдающимся скуке.
С другой стороны, высокая интеллигентность обусловливается
повышенною чувствительностью я коренится в большей
интенсивности воли, т. е. в страстности. Сочетание ее с этими
свойствами дает в результате чрезвычайную бурность аффектов,
повышенную чувствительность к душевным и даже к физическим
страданиям и большую нетерпеливость при каких-либо препятствиях
или неприятностях; все эти свойства еще усиливаются благодаря
живости впечатлений, в том числе и неприятных, которая
обусловлена пылким воображением. Сказанное относится в
соответственной мере и к промежуточным ступеням, заполняющим
огромное расстояние между тупым дураком и великим гением.
Словом, каждый, как объективно, так и субъективно, будет тем
ближе к одному источнику человеческих страданий, чем он дальше
от другого. Сообразно со своими естественными склонностями он
так или иначе сделает выбор между объективным и субъективным
злом, т. е. постарается оградить себя от причины тех страданий,
к которым он наиболее восприимчив. Человек умный будет прежде
всего стремиться избежать всякого горя, добыть спокойствие и
досуг; он будет искать тихой, скромной жизни, при которой бы
его не трогали, а поэтому, при некотором знакомстве с так
называемыми людьми, он остановит свой выбор на замкнутой жизни,
а при большом уме -- на полном одиночестве. Ведь, чем больше
человек имеет в себе, тем меньше требуется ему извне, тем
меньше могут дать ему другие люди. Вот почему интеллигентность
приводит к необщительности. Если бы качество общества можно
было заменить количеством, тогда стоило бы жить даже в "большом
свете"; но к несчастью сто дураков вместе взятых не составят и
одного здравомыслящего.
Человек другой крайности, как только нужда даст ему
перевести дух, станет любою ценою отыскивать развлечений и
общества, легко удовлетворяясь и избегая пуще всего самого
себя. В одиночестве, где каждый предоставлен самому себе, такой
человек видит свое внутреннее содержание; глупца в роскошной
мантии подавляет его жалкая пустота, тогда как высокий ум
оживляет и населяет своими мыслями самую невзрачную обстановку.
Сенека правильно заметил: "всякая глупость страдает от своей
скуки" (Ер. 9) ; не менее прав Иисус, сын Сираха: "жизнь глупца
хуже смерти". Можно сказать, что человек общителен в той мере,
в какой он духовно несостоятелен и вообще пошл; ведь в мире
только и можно выбирать между одиночеством и пошлостью. Негры
-- самый общительный, но также и самый отсталый в умственном
отношении народ; по известиям французских газет из Северной
Америки негры -- свободные вперемежку с рабами -- в огромном
числе набиваются в теснейшие помещения; они -- видите ли -- не
могут достаточно налюбоваться своими черными лицами с
приплюснутыми носами.
Сообразно с тем, что мозг является паразитом, пенсионером
всего организма, -- добытые человеком часы досуга, предоставляя
ему возможность наслаждаться своим сознанием и
индивидуальностью, -- является плодом, венцом его
существования, которое в остальном заполнено заботами и трудом.
Чем же заполняет большинство это свободное время? Скукой,
очумелостью, если нет чувственных удовольствий, или какой-либо
ерунды под руками. Способ использования досуга показывает, до
какой степени досуг иной раз обесценивается; по словам Ариосто
он часто является ничем иным, как "бездействием невежды".
