жизнь за кропотливой ручной работой, за научным или умственным
трудом, требующим совершенно иных, неразвитых у него сил,
оставляющий неиспользованными те силы, которыми он так щедро
наделен -- такой человек всю жизнь будет несчастлив; еще,
впрочем, несчастнее будет тот, в ком преобладают
интеллектуальные силы и кто, оставляя их неразвитыми и
неиспользованными, вынужден заниматься каким-либо простым, не
требующим вовсе ума делом или даже физическим трудом, ему
непосильным. Особенно в юности следует остерегаться
приписывания себе избытка сил, которого на самом деле нет.
Из бесспорного перевеса благ первой категории над благами
других двух вытекает, что благоразумнее заботиться о сохранении
своего здоровья и о развитии способностей, чем о приумножении
богатств; но этого не следует понимать в том смысле, будто надо
пренебрегать приобретением всего необходимого или просто
привычного нам. Подлинное богатство, т. е. большой избыток
средств, немного способствует нашему счастью; если многие
богачи чувствуют себя несчастными, то это оттого, что они не
причастны истинной культуре духа, не имеют знаний, а с тем
вместе и объективных интересов, которые могли бы подвигнуть их
к умственному труду. То, что может дать богатство сверх
удовлетворения насущных и естественных потребностей, мало
влияет на наше внутреннее довольство: последнее скорее теряет
от множества забот, неизбежно связанных с сохранением большого
состояния. Тем не менее люди в тысячу раз более заняты
приобретением богатства, чем культурою духа, как ни очевидно,
что то, чем мы являемся на самом деле, значит для нашего
счастья гораздо больше, чем то, что мы имеем.
Сколько людей, в постоянных хлопотах, неутомимо, как
муравьи, с утра до вечера заняты увеличением уже существующего
богатства; им чуждо все, что выходит из узкого круга
направленных к этой цели средств: их пустая душа невосприимчива
ни к чему иному. Высшие наслаждения -- духовные -- недоступны
для них; тщетно стараются они заменить их отрывочными,
мимолетными чувственными удовольствиями, требующими мало
времени и много денег. Результаты счастливой, сопутствуемой
удачею, жизни такого человека выразятся на склоне его дней в
порядочной кучке золота, увеличить или промотать которую
предоставляется наследникам. Такая жизнь, хотя и ведется с
большою серьезностью и важностью, уже в силу этого так же
глупа, как всякая, осуществляющая девиз дурацкого колпака.
Итак, то, что каждый имеет в себе, важнее всего для его
счастья. Только потому, что счастья по общему правилу очень
мало, большинство победивших в борьбе с нуждой чувствуют себя в
сущности столь же несчастными, как те, кто еще борется с нею.
Их внутренняя пустота, расплывчатость их сознания и бедность
духовная гонят их в общество, которое, однако, состоит из им же
подобных -- similis simili gaudet. Тут предпринимается общая
погоня за развлечениями, которых в начале ищут в чувственных
наслаждениях, в различных удовольствиях и в конце концов -- в
излишествах. Источником той пагубной расточительности,
благодаря которой столь многие сыновья, вступающие в жизнь
богачами, проматывают огромные наследства, -- является
исключительно скука, вытекающая из только что описанной
духовной несостоятельности и пустоты. Такой юноша, вступив в
жизнь богатым с внешней стороны, но бедняком по внутреннему
содержанию, тщетно старается заменить внутреннее богатство
внешним, приобрести все извне, -- подобно старцу, ищущему
почерпнуть новых сил в молодости окружающих. Эта внутренняя
бедность и приводит в конце концов к внешней.
Излишне разъяснять важность двух других категорий
жизненных благ: ценность богатства ныне настолько общепризнана,
что не нуждается в комментариях. Третья категория -- мнение
других о нас, представляется по сравнению со второй --
малоосязательной. Однако заботиться о чести, т. е. о добром
имени, должен каждый, о чине -- лишь тот, кто служит
государству, и о славе -- лишь немногие. В то же время честь
считается неоценимым благом, а слава -- самым ценным, что
только может быть добыто человеком -- золотым руном избранных,
тогда как предпочитать чин богатству могут лишь дураки. В
частности вторая и третья категории находятся в некотором
взаимодействи; -- здесь применимы слова Петрония: "habes --
haheberis"3; доброе мнение других, как бы оно ни выражалось --
часто расчищает путь к богатству и наоборот.
Глава вторая. О ТОМ, ЧТО ТАКОЕ ЧЕЛОВЕК
В принципе мы согласились, что наше истинное "я" гораздо
более обусловливает наше счастье, чем то, что мы имеем, или что
мы собою представляем. Всегда самое важное, это то, что такое
данный человек, -- что он имеет в себе самом; ведь его
индивидуальность сопутствует ему всюду и всегда, придавая ту
или иную окраску всему переживаемому. В конце концов источником
всех наших наслаждений являемся мы сами; это относится и к
физическим, а тем паче и к духовным наслаждениям. Английское
выражение -- "to enjoy one's self" -- очень метко; в этом
смысле he enjoys himself in Paris не значит "он наслаждается
Парижем", а "он наслаждается собою в Париже".
Если наша личность плоха, то испытываемые нами наслаждения
уподобляются ценному вину, вкушаемому человеком, у которого во
рту остался вкус желчи. Поэтому и в счастье, и в горе, исключая
разве случаи тяжелых бед, то, что случается с человеком з
жизни, менее важно, чем то, как он воспринимает эти события --
т. е. каковы способы и степень его восприимчивости во всех
отношениях. То, что мы имеем в себе -- наша личность и
подлинная ценность ее -- является единственным непосредственным
фактором нашего счастья и довольства; все остальные факторы --
влияют лишь косвенно и действие их может быть парализовано,
тогда как личность проявляет свое влияние всегда. Потому-то
зависть к личным достоинствам -- самая непримиримая и
скрывается особенно тщательно. Лишь свойства сознания пребывают
неизменными и непреложными, только индивидуальность действует
постоянно, непрерывно, более или менее сильно в различные
моменты, тогда как все остальное проявляет свое влияние
временами, случайно, и к тому же само подвержено изменениям и
гибели; Аристотель справедливо замечает: "вечна природа, но не
вещи" (Eth. Eud. УП, 2). Вот почему мы переносим свалившееся на
нас извне несчастие с большею покорностью, чем происшедшее по
нашей вине: судьба может измениться, личные же наши свойства
никогда.
Итак, субъективные блага, как-то благородный характер,
большие способности, счастливый, веселый нрав и вполне здоровое
тело, -- словом, "mens sana in corpore sano" (Juvenal Sat. X,
356) -- являются первым и важнейшим условием нашего счастья;
сообразно с этим, мы должны гораздо больше заботиться об их
развитии и сохранении, чем о приобретении внешних благ и
почестей.
Из личных свойств непосредственнее всего способствует
нашему счастью веселый нрав; это прекрасное качество немедленно
же находит награду в самом себе. Кто весел, -- тот всегда имеет
причину быть таковым; причина эта -- его веселый нрав. Ничто не
способно в такой мере заменить любое другое благо, как это
свойство. Если человек молод, красив, богат и уважаем, то,
чтобы судить о его счастье, надо еще знать, весел ли он; тогда
как если он весел, то безразлично, стар он или молод, прям или
горбат, богат или беден -- он счастлив. В ранней юности
попалась мне в старой книге следующая фраза: "кто много смеется
-- счастлив, кто много плачет -- несчастлив" -- крайне
простодушный афоризм, который я, однако, не забыл именно из-за
его примитивной правдивости; хотя по существу это -- чистейший
труизм и ничего больше. Поэтому всякий раз, как в нас
появляется веселость, мы должны всячески идти ей навстречу; она
не может появиться не вовремя; между тем мы часто еще
колеблемся, открыть ли ей путь; желаем предварительно выяснить,
имеем ли мы достаточный повод быть довольными. Иногда это
происходит из опасения, чтобы веселье не помешало нашим
серьезным размышлениям и важным заботам; однако, что нам могут
дать эти серьезные занятия -- это еще большой вопрос, тогда как
веселость приносит нам непосредственную, прямую выгоду. Только
она является наличной монетой счастья; все другое -- кредитные
билеты. Непосредственно давая нам счастье в настоящем, она
является высшим благом для существ, действительность коих
осуществляется в неделимом настоящем между двумя
бесконечностями времени. Потому первейшей нашей заботой должно
быть приобретение и приумножение этого сокровища. Не подлежит
сомнению, что ничто так не вредит веселости, как богатство, и
ничто не способствует ей больше, чем здоровье: у низшего,
трудящегося люда, особенно у землепашцев, обычно выражение лица
-- веселое и довольное, тогда как на лицах богатых, "приличных"
людей большею частью написана скука. Следовательно, прежде
всего мы должны стараться сохранить хорошее здоровье, на почве
которого только и может вырасти веселость. Средства к этому --
несложные: избегать всех эксцессов, излишеств, бурных и
неприятных волнений, а также чересчур напряженного и
продолжительного умственного труда; далее -- усиленное движение
на свежем воздухе в течение по крайней мере двух часов, частое
купанье в холодной воде и тому подобные гигиенические меры. Без
достаточного ежедневного движения нельзя сохранить здоровье;
жизненные процессы могут совершаться правильно лишь при условии
движения как тех органов, в которых они происходят, так и всего
организма. Аристотель справедливо заметил: "жизнь заключается в
движении". Движение сущность жизни. Во всех тайниках организма
царит беспрестанное, быстрое движение: сердце с его сложной
двойной функцией -- расширения и сжатия -- бьется неустанно; в
28 пульсации оно заставляет всю кровь совершить большой и малый
круг кровообращения; легкие, беспрерывно, как машина,
накачивают воздух; кишки постоянно производят перистальтические
движения; железы безостановочно вырабатывают разные продукты;
даже мозг получает двойное движение: от биения сердца и от
вдыхания легких. Если же, как это бывает с огромным количеством
людей, ведущих сидячую жизнь, внешнее движение совершенно
отсутствует, то возникает резкое и пагубное несоответствие
между внешним покоем и внутренним движением. Ввиду того, что
постоянное внутреннее движение требует известной поддержки
извне, -- несоответствие это будет в сущности аналогично тому,
какое получается, когда мы, благодаря какому-либо аффекту,
испытываем сильнейшее волнение, но не смеем его обнаружить.
Даже деревьям, для правильного их роста, необходимо движение,
доставляемое им ветром. Здесь применимо правило, которое можно
формулировать так: "движение, чем оно быстрее, тем оно больше
движение".
Насколько наше счастье зависит от веселости, а эта
последняя от состояния здоровья, -- это станет ясным, если
сравнить впечатление, производимое одними и теми же внешними
обстоятельствами или событиями в те дни, когда мы здоровы и
сильны с тем, какое получается, когда благодаря болезни мы
настроены угрюмо и мнительно. Нас делает счастливым и
несчастным не то, каковы предметы в действительности, а то, во
что мы их путем восприятия превращаем. Это именно и говорит
Эпиктет:
"людей волнуют не сами вещи, а мнение о вещах".
