откровенный ответ.
-- Если ты думаешь, что я проявил милосердие, которое до
этого мучительно сдерживал, то ты ошибаешься. Я не убил его
тогда только потому, что мне не дали это сделать, физически не
дали.
-- Кто? -- удивилась я.
-- Кто-то, кому это оказалось по силам, -- мрачно пояснил
Валерий.
-- Даррина?
-- Вряд ли, -- нехотя пробормотал он. -- Я не помню ее,
хоть убей. Но не думаю, что она и ее люди будут заниматься
мелочами.
Вдали послышалось уже знакомое шуршание.
-- Слышишь? -- усмехнулся Валерий. -- Надо прибавить шагу.
Мы почти бегом устремились к узкому ущелью и ворвались в
тамбур, заполненный тягуче плотным туманом. Извеков закрыл
плотнее дверь и перевел дыхание.
-- А что все-таки такое эти двери, -- спросила я, когда мы
вышли в коридор.
-- Двери, и все, -- процедил Валерий. -- Захотел -- вошел,
захотел -- вышел.
-- А если бы Рая не было, можно было бы пройти из
реальности в реальность, или нужно непременно городить дверной
косяк?
Валерий развеселился:
-- Таким, как мы с тобой, косяк не нужен. Но с косяком
приятнее. К тому же сквозь косяк можно провести за собой
гостей.
-- Даррина велела тебе ликвидировать всех гостей.
-- Не исключено, что я так и сделаю. Но не потому, что
население Рая не угодило Даррине. Просто они не должны будут
путаться под ногами. Мне ведь придется скоро всерьез заняться
самообороной.
-- От кого ты будешь обороняться?
-- От всех, -- снова помрачнел Извеков и свернул в свои
апартаменты. -- Ступай к себе. Мне надо кое-что обдумать.
-- Послушай, Валерий! -- у меня остался еще один совсем
простенький вопрос. -- А может быть эти реальности
всего-навсего другие планеты? А двери -- системы
нуль-транспортировки?
-- Начиталась фантастики, -- фыркнул Извеков. -- Если бы
это было так, вряд ли везде были бы люди. Где бы я ни бывал --
везде люди. В разных условиях, на разных уровнях развития
цивилизации, но везде люди. И замашки у всех одни и те же. А
свои планеты есть в каждых реальностях. Так что бери шире --
каждая реальность -- как минимум вселенная.
Он махнул мне рукой и пошел к себе. Я прошла в ту часть
коридора, из которой можно было попасть на ленты эскалаторов,
движущихся наверх.
Подъем был медленный и долгий. Я думала об Извекове,
пытаясь заново прокрутить каждую сказанную им фразу, мне
хотелось знать, о чем он думает сейчас, оставшись в
одиночестве, там, в своей голой комнате и жуткой душной
спальне... Я не могла чувствовать усталости, но тем не менее
что-то было не так, не так, как обычно. Словно я опять была в
контакте с кем-то, кто был действительно усталым и измученным.
Чей-то отчаянный стон беззвучно повисал в воздухе, и я не могла
понять, в чем дело. Я чувствовала чье-то невыносимо безнадежное
горе.
"Не смей подглядывать за мной!" -- пришел оскорбленный
вопль Валерия, и я, поняв, что происходит, задернула между нами
занавес.
Глава 9.
Кустарник, разрозненные заросли которого тянулись вдоль
дороги к побережью, хорошо скрывал все, что попадало в густые
островки слегка пожухлой осенней зелени. Я уже давно
перемещалась по самой середине зарослей, но так как ветер в
этом месте был довольно сильным, колебания ветвей, которые я
невольно вызывала, не могли привлечь ничье внимание. Мои
лохматые рыжие уши цеплялись за каждую ветку, и если бы я могла
чувствовать боль, я уже давно взвыла бы. И почему Извеков
решил, что мне лучше быть лохматым спаниэлем? Насколько было бы
удобнее перемещаться по пересеченной местности, будь я, к
примеру, черным бультерьером...
Прибывавшие в течение последних двух недель машины
спецназа и службы безопасности не стали скапливаться в городе,
а медленно заключали Сылве в кольцо. Городок наводнился
множеством молодых спортивных мужчин, одетых в штатское, но тем
не менее чем-то очень друг на друга похожих. Они не производили
лишнего шума, только изредка доставалось бродячим живым
собакам, да некоторые из зомби получили несколько
дополнительных дырок в шкуре. В стане врагов Валерия Извекова
зрел какой-то хитрый план.
Валерий не устраивал мне больше своих визуальных сеансов и
оборвал всякую явную связь Рая с Сылве. Каждую ночь он таскал
меня по городу, высматривал, слушал, прячась по углам и кустам,
не доверяя до конца своим ночным телепатическим посещениям
чужих снов, и ничего почти не говорил мне о том, что он
собирается предпринимать. Но когда мы возвращались обратно в
Рай, он снова и снова водил меня из одной двери в другую,
влезая в различные реальности. Чего я только ни насмотрелась за
это время!
За многочисленными дверями Рая скрывались самые
разнообразные и удивительные миры. Многие были похожи на нашу
обычную жизнь, но всевозможные нюансы в природе, манерах людей,
деталях материальной культуры были настолько поразительны, что
каждая реальность, в которую я попадала, представлялась
сказкой: то смешной, то подозрительно опасной, то открытой и
доброжелательной, то откровенно и неприкрыто страшной. Многие
из увиденных мной в реальностях деталей были удивительно мне
знакомы: я не раз читала о подобных мирах в романах "фэнтези".
Раньше я всегда поражалась богатой и нестандартной фантазии
писателей, удивляясь совершенно невероятным ходам, сюжетам и
ирреальной атмосфере книжных событий. Мне казалось, что я сама
никогда бы не додумалась ни до чего подобного. Теперь же мне
стало понятно, что они просто воплотили на бумаге все то, что
когда-то лично видели во сне. Они всего лишь умели хорошо
запоминать свои сны и, несомненно, обладали даром связывать
кусочки собственного восприятия в некое целостное и почти
материальное произведение.
После нашего визита в "каменный мешок" Валерий изменился.
Изменился так резко, что я не могла решить, к добру это или к
худу. Ни разу больше я не услышала от него никаких бредовых
прожектов, ни разу не вел он со мной своих пространных
"рекламных разговоров". Кажется, он совсем не трогал мой мозг,
я не чувствовала больше в себе никаких привнесенных ассоциаций.
Он уже не держал меня "на коротком поводке" во время наших
ночных прогулок: я могла сама решить, куда мне пойти. Поэтому
сегодня, когда наша стая выскочила из Рая на темные промерзшие
под резким осенним ветром улицы Сылве, я почти сразу же
отделилась и по затененным углам короткими перебежками
устремилась на окраинное побережье. Я знала, что там, как и
повсюду вокруг Сылве, расположились спецмашины и люди,
присланные сюда, видимо, благодаря настойчивости требований
капитана Зинченко. Мне нужно было разобраться самой в
происходящих в Сылве переменах, если уж Извеков не хотел
делиться со мной результатами своих изысканий. Я не хотела ни о
чем спрашивать Извекова напрямую, так как его необычное
поведение в последнее время не внушало мне доверия. Раньше его
намерения были весьма прозрачны: защитить свое детище любой
ценой и любыми средствами. Сейчас же было совершенно непонятно:
владеют ли им все те же великие цели преобразования мира, или в
его больном сознании произошло что-то необратимое. Мне
необходимо было узнать о намерениях Валерия и о планах его
врагов. Но все это нужно было сделать так, чтобы первый ничего
не знал о моей неизжитой непримиримости, а вторые ни за что не
догадались бы о моем нынешнем так называемом "существовании".
Кроме этого, а вернее, прежде всего остального меня влекло
в гущу событий совершенно другое. Я долго не хотела
признаваться в этом самой себе. Я честно старалась смириться со
своим положением, не думая о прошлом, а если и думать, то, по
возможности, отвлеченно. Но тянущая тоска непременно
прорывалась в самое неподходящее время, вызывая не просто
смятение, но почти физическую боль, хотя болеть у меня было
совершенно нечему. Эта боль вызывала видения, похожие на
визуальные "прямые репортажи" Валерия. Мучительные сцены
возникали в самое неподходящее время, застилая глаза и
выдергивая меня из реальности. Одно время я хотела рассказать
обо всем Валерию, думая, что он найдет способ избавить меня от
этих видений. Но потом я решила, что правильнее будет
промолчать. Потому что поняла, что постоянно жду этих видений.
Я в них по-прежнему была вместе с братом и Олегом.
Это были куски, выхваченные из прошлого: иногда неприятные
сцены, воспроизводящие какие-то тяжелые, болезненные события,
иногда перед моими глазами прокручивался невинный фрагмент, но
и то, и другое доводило меня до бешенства, до полного
исступления. Наверное, следовало послушаться Валерия и снимать
напряжение, участвуя в жестокой охоте стаи под
предводительством серого ротвейлера. Но, с ужасом чувствуя, что
мне необходима эта охота, и, что было страшнее всего, что мне
этого по-настоящему хочется, я запретила себе это. Не столько
потому, что меня останавливали какие-то моральные устои. Про
мораль в моем положении простительно было не вспоминать вовсе.
Мне хотелось все же довести себя поскорее до края, за которым
наступит долгожданное освобождение от мертвой оболочки. Я
видела, как озабоченно смотрел на меня Валерий, особенно в
последние дни. Значит, он понимал, что край близок.
Поэтому уже несколько вечеров подряд я обегала все посты
сил безопасности, что размещались вокруг города. У меня не было
другой возможности ни увидеть своих близких, ни понять, нашли
ли они способ смести к черту эту кошмарную глыбу, которая
только на моих глазах засосала в себя столько жизней из
различных реальностей. Кроме того, я знала, что уже среди
новоприбывших в город бойцов отрядов спецназа есть несколько
жертв. Их еще не хватились, но я знала, что они уже мертвы,
причем Валерий не стал задерживать их сознание в этой
реальности, а предоставил их душам следовать туда, куда им
хотелось. Просто проследив за ними, Валерий не стал ни во что
вмешиваться, не стал пускать в ход ни одну из своих
способностей, что тоже стало для меня тревожным знаком. Извеков
словно бы самоустранился от своей роли всеобщего благодетеля.
Поэтому, пробираясь по кустам по направлению к стоящей в
центре зарослей машине, я была почти уверена, что Валерий не
станет мешать мне. Вряд ли моя вылазка в непосредственной
близости от противника интересует его.
Когда стало возможно различить силуэты двигающихся вокруг
машины людей, я остановилась, чтобы оценить обстановку прежде,
чем подобраться поближе.
В центре поляны стоял серьезно экипированный трехосный
джип, подобный тем, что спецподразделения использовали для
ведения локальных боевых операций. На крыше машины горел
укрепленный панорамный прожектор, но сектор освещения был
перекрыт специальным колпаком. Доносилась музыка: кто-то в
машине включил магнитофон. Десятка два человек сновали вокруг
машины, занимаясь, кажется, ее оборудованием. Это удивило меня:
дня им, что ли, мало? Объяснение могло быть только одно:
подготовка шла полным ходом, ночные манипуляции с техникой
производились не из желания скрыть свои действия от противника,
просто время было им дорого.
Свет прожектора довольно хорошо освещал поляну и
разложенные на ней предметы. Это было какое-то оборудование,
его-то и устанавливали на машину, которая, ощетинившись
какими-то трубками, датчиками и приспособлениями, уже
напоминала передвижную научную лабораторию. За Извекова решили
