общество станет рациональным?
В конце концов, что мешает УИС обманывать нас? Ведь мы принадлежим
миру, которым Она управляет.
- Мы не раз обсуждали это, Тракия, - говорю я со вздохом. - Зачем ты
снова заводишь разговор?
- Не знаю, - отвечает она тихо, словно рассуждая сама с собой. -
Естественно, я хочу переспать с тобой. Должно быть, ты хорош в постели -
судя по тому, как твоя подружка смотрела на тебя, как улыбалась, когда
прикасалась к твоей руке, как... Да, ты хорош, но вряд ли лучше других.
Ведь на тебе свет клином не сошелся, верно? Так почему же меня бесит,
когда ты закутываешься в молчание, как в одеяло, и уходишь прочь? Неужели
я воспринимаю это как вызов?
- Ты слишком много думаешь. Даже сейчас. Изображаешь из себя дикарку,
убегаешь из города, чтобы "справиться с врожденными атавистическими
наклонностями"... но не можешь выключить компьютер, который находится у
тебя в голове. Не можешь просто быть.
Похоже, я коснулся больного места. Она так и вскидывается. Я гляжу на
гребень холма, на котором пламенеют клены и сумах, золотятся огромные дубы
и вязы, и замечаю среди деревьев людей - в основном женщин, спутниц
Тракии, с растрепанными, как у нее, волосами. У одной висит на поясе пара
диких уток, кровь которых капает ей на бедро. Что ж, Тракии есть чем
гордиться: ныне не только мужчины покидают города с их однообразной жизнью
и развлечениями и на несколько недель в году преображаются в плотоядных,
от которых и пошел человеческий род; женщины тоже вырываются на волю (а
затем с радостью возвращаются к благам цивилизации). Да, Тракия
постаралась на славу.
На какой-то миг меня охватывает беспокойство. Мы не в парке с
посыпанными гравием дорожками и специально отведенными площадками для
костров. Нас окружает дикая природа. Сюда рискуют забираться лишь немногие
из мужчин, а уж женщины и подавно; дело в том, что эта местность - в
буквальном смысле вне закона. Здесь можно творить все, что угодно, не
опасаясь наказания. Считается, что наличие территорий, на которых можно,
что называется, выпустить пар, способствует сплочению людей. Но я - с тех
пор, как умерла моя Утренняя Звезда - практически не возвращался в город,
бродил по окрестностям в поисках одиночества и наблюдал за тем, что
происходит вокруг, глазами антрополога и историка. В обществе возникают
различные институты: церемонии, трайбализм*, кровная месть и прочее;
поступки, которые повсюду воспринимаются как отклонения от нормы, среди
нас с каждым годом становятся все более распространенными. А если спросить
любого из вернувшихся домой участников подобных действ, чем они там
занимались, он искренне ответит: дышали свежим воздухом, делали физические
упражнения и развлекались, чтобы снять напряжение.
________________________________________________________________________
* Стремление к племенному обособлению, межплеменная вражда
________________________________________________________________________
Если Тракия рассердится, ей ничего не стоит натравить на меня своих
присных.
Поэтому я кладу руки ей на плечи, смотрю в глаза и мягко говорю:
- Пожалуйста, прости меня. Я знаю, ты желаешь мне добра и боишься не
за себя, а за свой народ, на который Она может разгневаться.
- Нет. - Тракия судорожно сглатывает. - Им ничего не грозит. Это было
бы нелогично. Я боюсь за тебя. - Внезапно она прижимается ко мне. Я ощущаю
через тунику тепло ее тела, ловлю исходящий от волос медовый аромат. - Ты
погибнешь! Кто тогда станет нам петь?
- По-моему, на планете хватает лицедеев, - бормочу я.
- Ты не просто лицедей, - возражает она. - Ты совсем другой. Мне не
нравятся твои песни - особенно те, которые ты стал петь после смерти своей
подружки, - но, не знаю почему, я хочу слушать их без конца.
Я неуклюже глажу ее по спине. Солнце едва виднеется из-за деревьев.
Последние лучи заходящего светила пронзают прохладный вечерний воздух.
Поеживаясь от холода, я прикидываю, что делать дальше.
Меня выручает звук. Он доносится с того конца долины, который
заслоняют два утеса, - низкий, рокочущий звук, который эхом отдается в
ушах и от которого словно сотрясается земля. Нам доводилось слышать его в
городе; помнится, мы радовались, что вокруг - стены, свет и люди. А сейчас
мы - наедине с грохотом Ее колесницы.
Женщины поднимают визг, который перекрывает рокот и стук сердца, и
исчезают в лесу. Что ж, они отыщут свою стоянку, наденут теплую одежду,
разведут огромные костры, примут экстатики... Насчет того, что обычно
следует за этим, ходят самые разные слухи.
Тракия хватает меня за левое запястье, чуть выше браслета, и тянет за
собой.
- Пойдем со мной, Арфист! - умоляет она. Я вырываюсь и бегу вниз по
склону - к дороге. Меня преследуют истошные вопли.
Солнце еще освещает вершины холмов, да и небо достаточно светлое, но
в узкой, извилистой долине царит сумрак, который сгущается буквально на
глазах. Я продираюсь сквозь кустарник, который цепляется за одежду,
царапает мне ноги; смутно ощущаю, что становится все холоднее. Что
касается окружающего мира, я воспринимаю лишь две вещи: грохот Ее
колесницы и биение собственного пульса. Внутри меня - страх и радостное
возбуждение, опьянение, которое, как ни странно, не притупляет, а
обостряет все чувства, психеделия, которая сметает всякие барьеры,
воздвигаемые сознанием в тщетной попытке справиться с потоком эмоций. Я
словно выхожу из тела, превращаюсь в олицетворение цели. Не для того,
чтобы успокоиться, а чтобы восславить Сущее, я снимаю арфу и обращаюсь к
словам, написанным столетия назад и положенным мною на музыку.
"Трепещет лист, едва-едва
Поющей птахою задет,
Мерцают в памяти слова:
Она была, ее уж нет.
Вбирает озеро без края
Небесный бесконечный свет,
Но исчезает проблеск рая:
Она была, ее уж нет.
Пришла - как ранняя весна
Чредой стремительных примет
Сад отрешает ото сна -
Она была, ее уж нет.
Как ангел на одно мгновенье
Влетел, а там - пропал и след,
Она осталась, как виденье
Со мной, когда ее уж нет."*
________________________________________________________________________
* Строки из стихотворения американского поэта Дж. Р. Лоуэлла
(1819-1891) "Она была, ее уж нет" (пер. Д. Сильвестрова)
________________________________________________________________________
Я добегаю до подножия холма - и вижу Ее.
Колесница движется в полной темноте: радарам и инерционным
направляющим свет не нужен. Стальной остов перемещается над землей на
воздушной подушке со скоростью намного меньше той, с которой обычно ездят
на своих транспортных средствах смертные. Говорят, что Темная Царица
нарочно ездит так медленно - чтобы самой все заметить и узнать (и лучше
подготовиться к разговору с УИС). Однако сейчас Она возвращается домой и
не появится среди нас до весны; почему же Она не торопится?
Потому что смерти некуда торопиться? Я выхожу на середину дороги, и
вдруг мне на ум приходят строки, гораздо более древние, чем те, которые я
только что пропел. Я ударяю по струнам и пою, перекрывая голосом рокот
двигателя:
"Я видел рай, я видел ад.
Но вот потух мой ясный взгляд,
Я чуть, увы, не лег костьми....
Timor mortis conturbat me."*
________________________________________________________________________
* "Меня тревожит страх смерти" (лат.) Здесь и далее стихотворные
строки с этим рефреном - цитата из стихотворения английского поэта Р.
Брука (1887-1915) "Строки, написанные в убеждении, что древнеримский
праздник мертвых назывался "амбарвалия"
________________________________________________________________________
Меня заметили. Машина издает предупредительный сигнал. Я стою на
месте. Если захочет, объедет: дорога достаточно широка; вдобавок,
воздушная подушка позволяет передвигаться по сколь угодно пересеченной
местности. Однако я рассчитываю - верю, - что Она заметит препятствие на
пути, настроит свои приборы и сочтет, что я заслуживаю того, чтобы
колесница остановилась. Кто в мире, которым управляет УИС, кто даже среди
разведчиков, которых Она разослал по свету в поисках новых дан- ных,
способен выйти в сумерках на пустынную дорогу и петь под аккомпанемент
арфы?
"Уж в прошлом юные года.
А как я счастлив был тогда,
Надеждой светлою томим...
Timor mortis conturbat me.
Что ж, быстро старится юнец,
И явь мечтам кладет конец,
И остаемся мы одни...
Timor mortis conturbat me.
Нет вечного, увы, на свете.
Листву с дерев срывает ветер;
Как листья, мчатся наши дни...
Timor mortis conturbat me."
Машина замедляет ход и опускается на землю рядом со мной. Ветер
уносит вдаль последние аккорды арфы. Небо на западе приобретает багровый
оттенок; на востоке оно совершенно черное, и на нем уже сверкают первые
звезды. В долине царит сумрак, и я с трудом различаю, что происходит на
расстоянии вытянутой руки.
Полог колесницы скользит назад, и я вижу Ее. Она стоит, горделиво
выпрямившись; капюшон черного плаща напоминает сложенные крылья; лицо под
капюшоном кажется белым пятном. Мне хорошо знакомы черты этого лица: я
видел их не раз, при свете дня и на множестве картин. Однако сейчас они
упорно не желают появляться перед моим мысленным взором. Резко очерченный
профиль, бледные губы, иссиня-черные волосы, миндалевидные зеленые
глаза... Слова, слова...
- Что тебе нужно? - спрашивает Она тихим, приятным голосом. Мне
чудится или он и вправду слегка дрожит? - О чем ты поешь?
- Госпожа, - отвечаю я, сам поражаясь собственной смелости, - я хочу
обратиться с просьбой.
- Почему ты не обратился ко мне, когда я была среди людей? Сейчас уже
поздно, я возвращаюсь домой. Тебе придется подождать до весны.
- Госпожа, моя просьба не предназначена для чужих ушей.
Она пристально смотрит на меня. Неужели Ей страшно? ( Если так, то
испугал Ее не я. Стоит сделать хотя бы резкое движение, как бронированная
колесница тут же даст по мне залп . И даже если я сумею убить Темную
Царицу - или ранить настолько серьезно, что не поможет никакая
хемохирургия, - что с того? Она наверняка не боится смерти. Все люди носят
на руках радиобраслеты, который в момент смерти испускают сигналы, что
улавливаются танатическими станциями; таким образом, Крылатые Посланцы
практически всегда успевают забрать освободившиеся души и переправить их в
УИС. У браслета Темной же Царицы радиус действия, безусловно, гораздо
больше, чем у браслета любого смертного; и потом, уж Ее-то, вне сомнения,
в случае чего обязательно воскресят. Собственно, и воскрешают, каждые семь
лет, что позволяет Ей оставаться вечно юной и исправно служить УИС. Я
пытался узнать, когда Она родилась, что называется, впервые, но так ничего
и не выяснил).
Возможно, Ее напугала моя песня. Или обращение с просьбой.
Наконец Она произносит - так тихо, что я едва различаю Ее голос за
скрипом деревьев:
- Подай мне Кольцо.
Из машины появляется карлик-робот, что стоит рядом с Ее троном, когда
Она нисходит к людям, и протягивает мне массивный, тускло светящийся во
