Пол Андерсон.
Певец
Три женщины - первая мертва, вторая жива, третья жива и мертва
одновременно. Она никогда не оживет и никогда не умрет, ибо обрела
бессмертие в УИС*.
________________________________________________________________________
* УИС - универсальная интеллектуальная система
________________________________________________________________________
На холме над долиной, по которой бежит дорога, я ожидаю Ее прихода.
Заморозки в нынешнем году выдались ранние, трава уже побурела. Склоны
холма поросли кустами ежевики, которой лакомились и люди и птицы; кое-где
попадаются заросли шиповника и редкие яблони. Этим деревьям, в беспорядке
разбросанным по склонам, согнувшимся под бременем возраста, очень много
лет; их сажали те, кого теперь помнит лишь УИС. Я вижу среди кустарника
остатки каменной стены... Прохладный ветерок ласкает мою кожу; яблоня
роняет плод. Я слышу глухой стук, с каким он ударяется о землю, - словно
бьют вселенские часы. Ветер шелестит листвой.
Леса, что окружают долину, отливают бронзой, позолотой и багрянцем.
Небо чистое, на западе тускло сверкает заходящее солнце. Долину медленно
заполняет голубая дымка; слегка горьковатый запах щекочет мне ноздри.
Бабье лето, погребальный костер минувшему еще не до конца году.
Были и будут другие времена года. Были и будут другие люди, не только
мы с ней; в былые дни люди находили слова и пели песни. А сегодня...
Впрочем, музыка сохранилась; я трачу много времени, подбирая мелодии к
заново обнаруженным словам. "В зеленых майских рощах..." Я снимаю с плеча
арфу, настраиваю - и начинаю петь. Мою песню слышат осень и умирающий
день.
- Любовь моя! Везде, везде
Есть след, оставленный тобой.
Твои лучи - в любой звезде,
Стыдливость - в лилии любой."*
________________________________________________________________________
* Строки из стихотворения ирландского поэта Т. Мура (1779-1852) "Будь
ты землей среди зыбей..." (пер. З. Морозкиной)
________________________________________________________________________
У меня за спиной раздается шорох.
- Спасибо, - произносит с намеком на иронию женский голос.
Помнится, как-то вечером (вскоре после смерти моей любимой - я тогда
еще не успел отойти) я стоял посреди квартиры, что еще недавно была нашей,
на сто первом этаже самого престижного небоскреба в городе. Город пламенел
красками: над ним словно развевались громадные полотнища света. Управлять
движением миллиона аэрокаров, которые парили над зданиями будто мотыльки,
было не под силу никому кроме УИС; если уж на то пошло, никто другой не
справился бы с городской системой жизнеобеспечения: ядерными силовыми
установками, автоматизированными производствами, системами распределения,
очистными сооружениями, ремонтными службами, а также образованием и
культурой, - иными словами, гигантским, бессмертным организмом. Мы
радовались, что принадлежим не только друг другу, но и ему.
Но в тот вечер я велел кухне отправить в мусоропровод ужин, который
она приготовила для меня, раздавил каблуками лекарства, предложенные мне
аптечкой, пнул автомат-уборщик, когда тот подкатился слишком быстро, и
приказал не зажигать ни в одной из комнат свет. Я стоял у смотровой стены,
глядя на бессовестно яркие огни мегаполиса. В руках я вертел глиняную
статуэтку, которую сделала моя любимая..
К несчастью, я запамятовал сказать двери, что впускать никого не
надо, и она открылась перед женщиной, которую узнала. Эта женщина пришла,
чтобы расшевелить меня, вывести из состояния, которое лично ей
представлялось неестественным. Услышав шаги, я обернулся. Тракия - так ее
звали - была примерно одного роста с моей любимой, прическа тоже оказалась
похожей. Я выронил статуэтку и пошатнулся: на какой-то миг мне почудилось,
что я вижу... Но наваждение миновало; с тех пор я с трудом подавлял в себе
ненависть к Тракии.
Однако сегодня, даже в сумерках, я не повторил ошибки. И потом, лишь
серебряный браслет на левом запястье Тракии напоминал о нашем общем
прошлом. На ней был охотничий костюм: юбка из настоящего меха, пояс из
настоящей кожи, башмаки; на бедре нож, на плече винтовка. Загорелую до
черноты кожу украшали разноцветные ломаные линии боевой раскраски.
Растрепанные волосы падают на плечи, на шее - ожерелье из птичьих черепов.
Та, что умерла, любила деревья и бескрайние просторы куда больше,
нежели спутницы Тракии. На природе она чувствовала себя, что называется,
как дома, поэтому, когда мы уставали от города и покидали его пределы, ей
не было необходимости сбрасывать одежду, чтобы слиться с дикой жизнью,
обрести радость и умиротворение. Вот почему я называл ее лесной пташкой и
трепетной ланью, а еще дриадой и эльфиянкой (эти имена я почерпнул из
древних книг; любимой нравились мои прозвища, а я придумывал все новые -
ибо всякий раз она открывалась передо мной с неожиданной стороны).
Я опускаю арфу, поворачиваюсь и говорю Тракии:
- Я пел не для тебя. Ни для кого вообще. Оставь меня в покое.
Она вздыхает. Ветерок треплет ей волосы. Я ловлю запах страха. Тракия
стискивает кулаки.
- Чокнутый!
- Где ты раскопала это слово? - интересуюсь я с насмешкой ( мои
собственные боль и, не буду лукавить, страх, ищут выхода, который
напрашивается сам собой). - Раньше ты выражалась иначе:
"неуравновешенный", "человек настроения".
- Научилась у тебя, - огрызается она. - Наслушалась твоих песенок.
Кстати, в них встречается еще одно словечко, которое удивительно к тебе
подходит - "проклятый". Может, хватит валять дурака?
- Предлагаешь обратиться к психиатру? А куда мне торопиться, дорогая?
- Последнее слово я произношу не подумав, но она, похоже, не замечает,
сколько в нем печали и презрения. А ведь когда-то я обращался так к моей
любимой! Благодаря электронной фиксации и нейрообучению грамматика и
фонетика нашего языка, как и цивилизация в целом, утратили всякую
гибкость, однако семантика упорно ускользает на свободу, значения слов
постоянно меняются - извиваются, точно диковинные змеи. (О аспид,
ужаливший мой цветок!) Я пожимаю плечами и прибавляю - насколько могу,
сухо: - Вообще-то дурака никто не валяет. Мной владеет трезвый расчет.
Вместо того, чтобы убегать от эмоций, с помощью наркотиков, психиатра или
псевдореальности, как, к примеру, поступаешь ты, я составил план действий
и собираюсь вернуть ту, с которой познал счастье.
- Надеешься перехватить Ее?
- Каждый из нас имеет право обратиться с просьбой к Темной Царице,
когда Она нисходит на землю.
- Время уже миновало...
- Это же не закон, а обычай. Люди боятся встречаться с Ней
поодиночке, на природе, в темноте. Никто из них не признается в своем
страхе, но факт остается фактом. Я пришел сюда, чтобы не стоять в очереди.
У меня нет ни малейшего желания говорить в микрофон. Мои слова запишут и
подвергнут компьютерному анализу, но откуда мне знать, услышит ли их Она?
Я хочу встретиться с Ней лично и, молясь, смотреть Ей в глаза.
- Она рассердится, - шепчет Тракия.
- Разве Она способна сердиться?
- Не знаю... Но твоя просьба невыполнима. И нелепа. УИС не вернет
тебе подружку. Она не делает исключений.
- А Она сама - не исключение?
- Не говори ерунды. Она - другое дело. УИС требовался прямой контакт
с людьми. Эмоциональная и культурная обратная связь, статистика и тому
подобное. Управлять иначе невозможно. И потом, Она - единственная из
множества. А кто такая твоя подружка?
- Для меня она - все.
- Для тебя... Тракия закусывает губу, кладет горячую и жесткую ладонь
мне на руку; ногти, под которыми грязь, впиваются в мою кожу. Я никак не
реагирую. Она отпускает меня и переводит взгляд на землю. По небу летит
стая диких гусей. Их хриплые крики, которые разносит ветер, отдаются эхом
в лесу. - Что ж, ты всегда был не таким, как остальные. Отправился в
космос и вернулся вместе с Покорителем Звезд. Пожалуй, только ты понимаешь
древних и разбираешься в их наследии. А твои песни... Нет, ты не
развлекаешь. Они внушают тревогу, слова надолго застревают в памяти.
Возможно, Она выслушает тебя. Но не рассчитывай на сочувствие УИС.
Мертвеца воскресили один-единственный раз. Представь, что произойдет, если
все начнут обращаться к УИС с теми же просьбами, что и ты. Однажды мертвых
станет больше, чем живых.
- Не обязательно. Во всяком случае, я намерен попытаться.
- Почему ты не хочешь дождаться назначенного срока? УИС наверняка
возродит вас обоих в одном и том же поколении.
- Потому что не хочу доживать эту жизнь в одиночестве. - Я
отворачиваюсь и смотрю на дорогу, что напоминает в сумерках ползущую по
долине огромную змею. - И потом, с чего ты взяла, что воскрешение
состоится? Да, нам обещали, но ничем не подтвердили. Ждите, мол,
ребятки...
Тракия испуганно пятится, всплескивает руками, словно отталкивая
меня. Блеск браслета слепит мне глаза. Так-так, нечто вроде заклинания от
дурного глаза. Естественно, в нашем стерильном мире не сохранилось ни
единого "суеверия", их давным-давно беспощадно выкорчевали. Однако люди
по-прежнему чураются богохульников.
- Не обращай внимания, - устало советую я. Выяснять отношения
совершенно не хочется; все, что мне нужно, - остаться одному. - Вполне
вероятно, до того, как наступит назначенный срок, произойдет какая-нибудь
катастрофа - скажем, в планету врежется гигантский астероид. И тогда
возрождать будет некого.
- Этого не может быть, - запальчиво возражает Тракия. - Гомеостаз,
контроль за...
- Хорошо, пускай катастрофа остается возможной лишь в теории. Пускай
я эгоист, но я хочу вернуть Крыло Ласточки, а на вас с вашими желаниями и
страхами мне плевать.
Как и тебе, мысленно прибавляю я. Как и всем остальным. Вас ничто не
огорчает. Вы лишь стремитесь сохранить свое собственное драгоценное
сознание, по сравнению с которым все прочее выглядит сущей ерундой.
Поверите ли вы мне, если я скажу, что готов предложить УИС свою жизнь в
обмен на свободу для Весеннего Цветка?
Я не произношу этого вслух, не желая показаться жестоким, не упоминаю
и о страхе, который меня преследует: что УИС лжет, что мертвые никогда не
воскреснут. Давайте представим (я не управляю целой планетой, мой мозг
состоит из обыкновенных молекул, а не из вакуумных и насыщенных
отрицательной энергией слоев; тем не менее, я способен рассуждать
достаточно трезво, ибо утратил иллюзии)...
Цель игры - поддержание в обществе стабильности, справедливости и
здравомыслия. Она требует удовлетворения не только соматических, но и
символических и инстинктивных потребностей. Скажем, обязательно иметь
детей, минимальное количество которых для данного поколения равняется
максимальному, то есть тому, что поддерживает численность населения на
постоянном уровне.
Кроме того, желательно избавить людей от страха смерти. Отсюда
обещание: в назначенный срок (когда общество созреет), УИС начнет
воскрешать мертвецов, наделять их молодыми телами, сохраняя все без
исключения воспоминания. И процедура будет повторяться на протяжении
тысячелетий. Смерть тем самым превратится просто-напросто в
продолжительный сон.
"И в вечном сне приходят грезы к нам..." Нет уж! Лично я не верю! Кто
ответит на простенький вопрос: когда и каким образом возникнут те условия,
которые УИС сочтет подходящими, чтобы приняться за воскрешение? Когда
общество станет рациональным?
В конце концов, что мешает УИС обманывать нас? Ведь мы принадлежим
миру, которым Она управляет.
- Мы не раз обсуждали это, Тракия, - говорю я со вздохом. - Зачем ты
снова заводишь разговор?
- Не знаю, - отвечает она тихо, словно рассуждая сама с собой. -
Естественно, я хочу переспать с тобой. Должно быть, ты хорош в постели -
судя по тому, как твоя подружка смотрела на тебя, как улыбалась, когда
прикасалась к твоей руке, как... Да, ты хорош, но вряд ли лучше других.
Ведь на тебе свет клином не сошелся, верно? Так почему же меня бесит,
когда ты закутываешься в молчание, как в одеяло, и уходишь прочь? Неужели
я воспринимаю это как вызов?
- Ты слишком много думаешь. Даже сейчас. Изображаешь из себя дикарку,
убегаешь из города, чтобы "справиться с врожденными атавистическими
наклонностями"... но не можешь выключить компьютер, который находится у
тебя в голове. Не можешь просто быть.
Похоже, я коснулся больного места. Она так и вскидывается. Я гляжу на
гребень холма, на котором пламенеют клены и сумах, золотятся огромные дубы
и вязы, и замечаю среди деревьев людей - в основном женщин, спутниц
Тракии, с растрепанными, как у нее, волосами. У одной висит на поясе пара
диких уток, кровь которых капает ей на бедро. Что ж, Тракии есть чем
гордиться: ныне не только мужчины покидают города с их однообразной жизнью
и развлечениями и на несколько недель в году преображаются в плотоядных,
от которых и пошел человеческий род; женщины тоже вырываются на волю (а
затем с радостью возвращаются к благам цивилизации). Да, Тракия
постаралась на славу.
На какой-то миг меня охватывает беспокойство. Мы не в парке с
посыпанными гравием дорожками и специально отведенными площадками для
костров. Нас окружает дикая природа. Сюда рискуют забираться лишь немногие
из мужчин, а уж женщины и подавно; дело в том, что эта местность - в
буквальном смысле вне закона. Здесь можно творить все, что угодно, не
опасаясь наказания. Считается, что наличие территорий, на которых можно,
что называется, выпустить пар, способствует сплочению людей. Но я - с тех
пор, как умерла моя Утренняя Звезда - практически не возвращался в город,
бродил по окрестностям в поисках одиночества и наблюдал за тем, что
происходит вокруг, глазами антрополога и историка. В обществе возникают
различные институты: церемонии, трайбализм*, кровная месть и прочее;
поступки, которые повсюду воспринимаются как отклонения от нормы, среди
нас с каждым годом становятся все более распространенными. А если спросить
любого из вернувшихся домой участников подобных действ, чем они там
занимались, он искренне ответит: дышали свежим воздухом, делали физические
упражнения и развлекались, чтобы снять напряжение.
________________________________________________________________________
* Стремление к племенному обособлению, межплеменная вражда
________________________________________________________________________
Если Тракия рассердится, ей ничего не стоит натравить на меня своих
присных.
Поэтому я кладу руки ей на плечи, смотрю в глаза и мягко говорю:
- Пожалуйста, прости меня. Я знаю, ты желаешь мне добра и боишься не
за себя, а за свой народ, на который Она может разгневаться.
- Нет. - Тракия судорожно сглатывает. - Им ничего не грозит. Это было
бы нелогично. Я боюсь за тебя. - Внезапно она прижимается ко мне. Я ощущаю
через тунику тепло ее тела, ловлю исходящий от волос медовый аромат. - Ты
погибнешь! Кто тогда станет нам петь?
- По-моему, на планете хватает лицедеев, - бормочу я.
- Ты не просто лицедей, - возражает она. - Ты совсем другой. Мне не
нравятся твои песни - особенно те, которые ты стал петь после смерти своей
подружки, - но, не знаю почему, я хочу слушать их без конца.
Я неуклюже глажу ее по спине. Солнце едва виднеется из-за деревьев.
Последние лучи заходящего светила пронзают прохладный вечерний воздух.
Поеживаясь от холода, я прикидываю, что делать дальше.
Меня выручает звук. Он доносится с того конца долины, который
заслоняют два утеса, - низкий, рокочущий звук, который эхом отдается в
ушах и от которого словно сотрясается земля. Нам доводилось слышать его в
городе; помнится, мы радовались, что вокруг - стены, свет и люди. А сейчас
мы - наедине с грохотом Ее колесницы.
Женщины поднимают визг, который перекрывает рокот и стук сердца, и
исчезают в лесу. Что ж, они отыщут свою стоянку, наденут теплую одежду,
разведут огромные костры, примут экстатики... Насчет того, что обычно
следует за этим, ходят самые разные слухи.
Тракия хватает меня за левое запястье, чуть выше браслета, и тянет за
собой.
- Пойдем со мной, Арфист! - умоляет она. Я вырываюсь и бегу вниз по
склону - к дороге. Меня преследуют истошные вопли.
Солнце еще освещает вершины холмов, да и небо достаточно светлое, но
в узкой, извилистой долине царит сумрак, который сгущается буквально на
глазах. Я продираюсь сквозь кустарник, который цепляется за одежду,
царапает мне ноги; смутно ощущаю, что становится все холоднее. Что
касается окружающего мира, я воспринимаю лишь две вещи: грохот Ее
колесницы и биение собственного пульса. Внутри меня - страх и радостное
возбуждение, опьянение, которое, как ни странно, не притупляет, а
обостряет все чувства, психеделия, которая сметает всякие барьеры,
воздвигаемые сознанием в тщетной попытке справиться с потоком эмоций. Я
словно выхожу из тела, превращаюсь в олицетворение цели. Не для того,
чтобы успокоиться, а чтобы восславить Сущее, я снимаю арфу и обращаюсь к
словам, написанным столетия назад и положенным мною на музыку.
"Трепещет лист, едва-едва
Поющей птахою задет,
Мерцают в памяти слова:
Она была, ее уж нет.
Вбирает озеро без края
Небесный бесконечный свет,
Но исчезает проблеск рая:
Она была, ее уж нет.
Пришла - как ранняя весна
Чредой стремительных примет
Сад отрешает ото сна -
Она была, ее уж нет.
Как ангел на одно мгновенье
Влетел, а там - пропал и след,
Она осталась, как виденье
Со мной, когда ее уж нет."*
________________________________________________________________________
* Строки из стихотворения американского поэта Дж. Р. Лоуэлла
(1819-1891) "Она была, ее уж нет" (пер. Д. Сильвестрова)
________________________________________________________________________
Я добегаю до подножия холма - и вижу Ее.
Колесница движется в полной темноте: радарам и инерционным
направляющим свет не нужен. Стальной остов перемещается над землей на
воздушной подушке со скоростью намного меньше той, с которой обычно ездят
на своих транспортных средствах смертные. Говорят, что Темная Царица
нарочно ездит так медленно - чтобы самой все заметить и узнать (и лучше
подготовиться к разговору с УИС). Однако сейчас Она возвращается домой и
не появится среди нас до весны; почему же Она не торопится?
Потому что смерти некуда торопиться? Я выхожу на середину дороги, и
вдруг мне на ум приходят строки, гораздо более древние, чем те, которые я
только что пропел. Я ударяю по струнам и пою, перекрывая голосом рокот
двигателя:
"Я видел рай, я видел ад.
Но вот потух мой ясный взгляд,
Я чуть, увы, не лег костьми....
Timor mortis conturbat me."*
________________________________________________________________________
* "Меня тревожит страх смерти" (лат.) Здесь и далее стихотворные
строки с этим рефреном - цитата из стихотворения английского поэта Р.
Брука (1887-1915) "Строки, написанные в убеждении, что древнеримский
праздник мертвых назывался "амбарвалия"
________________________________________________________________________
Меня заметили. Машина издает предупредительный сигнал. Я стою на
месте. Если захочет, объедет: дорога достаточно широка; вдобавок,
воздушная подушка позволяет передвигаться по сколь угодно пересеченной
местности. Однако я рассчитываю - верю, - что Она заметит препятствие на
пути, настроит свои приборы и сочтет, что я заслуживаю того, чтобы
колесница остановилась. Кто в мире, которым управляет УИС, кто даже среди
разведчиков, которых Она разослал по свету в поисках новых дан- ных,
способен выйти в сумерках на пустынную дорогу и петь под аккомпанемент
арфы?
"Уж в прошлом юные года.
А как я счастлив был тогда,
Надеждой светлою томим...
Timor mortis conturbat me.
Что ж, быстро старится юнец,
И явь мечтам кладет конец,
И остаемся мы одни...
Timor mortis conturbat me.
Нет вечного, увы, на свете.
Листву с дерев срывает ветер;
Как листья, мчатся наши дни...
Timor mortis conturbat me."
Машина замедляет ход и опускается на землю рядом со мной. Ветер
уносит вдаль последние аккорды арфы. Небо на западе приобретает багровый
оттенок; на востоке оно совершенно черное, и на нем уже сверкают первые
звезды. В долине царит сумрак, и я с трудом различаю, что происходит на
расстоянии вытянутой руки.
Полог колесницы скользит назад, и я вижу Ее. Она стоит, горделиво
выпрямившись; капюшон черного плаща напоминает сложенные крылья; лицо под
капюшоном кажется белым пятном. Мне хорошо знакомы черты этого лица: я
видел их не раз, при свете дня и на множестве картин. Однако сейчас они
упорно не желают появляться перед моим мысленным взором. Резко очерченный
профиль, бледные губы, иссиня-черные волосы, миндалевидные зеленые
глаза... Слова, слова...
- Что тебе нужно? - спрашивает Она тихим, приятным голосом. Мне
чудится или он и вправду слегка дрожит? - О чем ты поешь?
- Госпожа, - отвечаю я, сам поражаясь собственной смелости, - я хочу
обратиться с просьбой.
- Почему ты не обратился ко мне, когда я была среди людей? Сейчас уже
поздно, я возвращаюсь домой. Тебе придется подождать до весны.
- Госпожа, моя просьба не предназначена для чужих ушей.
Она пристально смотрит на меня. Неужели Ей страшно? ( Если так, то
испугал Ее не я. Стоит сделать хотя бы резкое движение, как бронированная
колесница тут же даст по мне залп . И даже если я сумею убить Темную
Царицу - или ранить настолько серьезно, что не поможет никакая
хемохирургия, - что с того? Она наверняка не боится смерти. Все люди носят
на руках радиобраслеты, который в момент смерти испускают сигналы, что
улавливаются танатическими станциями; таким образом, Крылатые Посланцы
практически всегда успевают забрать освободившиеся души и переправить их в
УИС. У браслета Темной же Царицы радиус действия, безусловно, гораздо
больше, чем у браслета любого смертного; и потом, уж Ее-то, вне сомнения,
в случае чего обязательно воскресят. Собственно, и воскрешают, каждые семь
лет, что позволяет Ей оставаться вечно юной и исправно служить УИС. Я
пытался узнать, когда Она родилась, что называется, впервые, но так ничего
и не выяснил).
Возможно, Ее напугала моя песня. Или обращение с просьбой.
Наконец Она произносит - так тихо, что я едва различаю Ее голос за
скрипом деревьев:
- Подай мне Кольцо.
Из машины появляется карлик-робот, что стоит рядом с Ее троном, когда
Она нисходит к людям, и протягивает мне массивный, тускло светящийся во
тьме серебряный обруч. Я просовываю внутрь него левую руку, и моя душа на
какой-то миг оказывается в плену. Бриллиант-индикатор на наружной стороне
Кольца отодвигается от меня, и я не могу разглядеть его показаний. Темная
Царица наклоняется к Кольцу, и ее лицо вдруг выступает из мрака в бликах
панели индикатора.
Разумеется, на самом деле сканирования души не происходит. Это заняло
бы чересчур много времени. Вероятно, браслет, в котором заключена душа,
имеет некий идентификационный код. Кольцо посылает код УИС, а та мгновенно
сообщает все относящиеся к нему сведения. Надеюсь, ничего больше. Хотя -
как знать?..
- Как ты называешь себя? - спрашивает Она.
- Госпожа, какая разница? - Меня переполняет горечь. - Разве мое
настоящее имя - не тот номер, который я получил, когда мне позволили
родиться?
- Чтобы оценить важность твоей просьбы, я должна знать о тебе все, -
спокойно объясняет Она. - А имя говорит о состоянии души.
- Госпожа, я не могу ответить. - Внезапно я ощущаю покой, но моя
решимость ничуть не уменьшилась - наоборот, укрепилась. - Последний год я
не обращал внимания на такие пустяки, как имя. Впрочем, те с кем я давно
знаком, называют меня Арфистом.
- Чем ты занимаешься? Или только и делаешь, что играешь эти зловещие
мелодии?
- Больше ничем, Госпожа. Денег мне хватает, питаюсь я умеренно, дома
не завожу. Меня часто кормят и пускают переночевать за мои песни.
- Ничего подобного твоим песням я не слышала с тех пор, как... - Она
вновь словно утрачивает душевное равновесие. - С тех пор, как в мире
воцарилась стабильность. Не пробуждай призраков, Арфист. Не нужно, чтобы
они тревожили сны живых.
- Разве это плохо?
- Плохо. Сны становятся кошмарами. Запомни: до того, как УИС принесла
в мир порядок, разум и покой, люди были безумны.
- Что ж... Я готов отказаться от песен, если мне вернут мой призрак.
Темная Царица вздрагивает. Индикатор гаснет, я вынимаю руку, и карлик
уносит Кольцо обратно в машину. Лицо Царицы вновь превращается в белое
пятно под черным капюшоном.
- Никому не позволено воскресать до Возрождения, - произносит Она
холодным тоном.
Меня так и подмывает спросить: "А как же насчет тебя?", но я
сдерживаюсь, не желая показаться жестоким. Что Она чувствовала, когда
узнала, что УИС выбрала именно Ее? Что Ей довелось пережить за минувшие
столетия? Невозможно представить... Я беру в руки арфу и негромко пою:
"Не тис, а розы ложем
Последним будут ей.
Как обрести похожий
Покой душе моей?"*
________________________________________________________________________
* Это и следующее четверостишие - отрывки из стихотворения
английского поэта М. Арнольда (1822-1888) "Requiescat"
________________________________________________________________________
- Что ты делаешь? - восклицает Она. - Безумец!
Я перехожу сразу к последнему куплету:
"К чему рыданья эти?
Переступив порог,
Она вступает в Смерти
Таинственный чертог."
Я догадываюсь, почему мои песни бьют так больно: в них заключены
страсти, которым никто больше не подвержен, о существовании которых мало
кто подозревает (ведь мы живем в упорядоченном, рациональном мире). Однако
я никак не рассчитывал, что песня настолько подействует на Нее; мне
казалось, Она испытала в жизни столь много, что равнодушие вошло у Нее в
привычку.
- Кто умер? - спрашивает Она.
- Госпожа, у нее было много имен. И ни одно не подходило целиком. Я
могу назвать ее номер.
- Твоя дочь? Порой меня просят вернуть умерших детей. Не то чтобы
часто - ведь дети все равно воспитываются не в семьях, а в интернатах, -
но бывает. Обычно я отвечаю матери, что она может родить другого ребенка;
если мы начнем воскрешать младенцев, на каком возрасте нам следует
остановиться?
- Речь идет не о ребенке, а о моей возлюбленной.
- Немыслимо! - В Ее голосе слышится нечто вроде отчаяния. - Ты без
труда найдешь себе другую, и наверняка не одну. Ты привлекателен, а твоя
душа... весьма необычна. Она сверкает подобно Люциферу.
- Госпожа, ты помнишь это имя? - язвительно справляюсь я. - Тогда ты
и впрямь почтенного возраста. Настолько почтенного, что должна помнить и
те времена, когда мужчине была нужна одна-единственная женщина, которой он
дорожил сильнее, нежели собственной жизнью и раем.
- А разве она отвечала ему взаимностью, Арфист? - насмешливо
интересуется Темная Царица. - Я знаю о людях больше твоего; между прочим,
я - последняя целомудренная женщина на земле.
- Теперь, когда она умерла, Госпожа, быть может, так и есть. Но мы...
Известно ли Тебе, как она умерла? Мы отправились за город. Пока я искал
самоцветы на ожерелье. любимой, к ней пристал какой-то парень. Она
прогнала его, но он перешел от слов к делу. Она бросилась бежать - босиком
по песку, в котором полно змеиных нор. В общем, ее ужалила змея. Я нашел
любимую лишь под вечер, когда яд и палящее солнце... Она умерла у меня на
руках, едва успев рассказать, что случилось, и последний раз признаться
мне в любви. К тому времени, когда я добрался до города, хемохирургия была
уже бесполезна. Мою возлюбленную кремировали, а ее душа очутилась в УИС.
- По какому праву ты требуешь воскресить ее? Что отличает тебя от
других людей?
- По праву любви, Госпожа. Я любил ее, а она любила меня. Мы были
друг для друга важнее, чем солнце - для жизни на планете. Не думаю, что
найдется еще хоть одна пара, которая сможет сказать о себе то же самое. И
разве человек не вправе требовать того, что жизненно для него важно? Иначе
общество утратит стабильность.
- Ты бредишь, - тихо говорит Она. - Мне пора ехать.
- Нет, Госпожа, я в здравом рассудке. Похоже, слова мне не
подчиняются. Что ж, тогда я спою. Быть может, Ты поймешь.
Я снова ударяю по струнам и начинаю петь - не столько для Нее,
сколько для моей любимой:
"Она пошла за небосклон,
Надежду увела;
Я все ж любовью опьянен
К той, что моей была.
Я в гроб стучусь - упорно бью,
И стуки те звучат
Везде, везде! - и песнь мою
Сопровождают в лад."*
________________________________________________________________________
* Э. А. По (1809-1849) "Пэан" (пер. В. Брюсова)
________________________________________________________________________
- Я не могу... - Она не доканчивает фразы. - Я не знала, что люди
по-прежнему способны испытывать столь сильные чувства.
- Теперь Ты знаешь, Госпожа. И думаю, для УИС это весьма ценные
сведения.
- Ты прав- если, конечно, не притворяешься. - Она подается вперед. Я
вижу, как Она вздрагивает, слышу, как стучат от холода Ее зубы. - Я не
могу больше медлить. Поедем со мной. По дороге ты мне споешь. Кажется, я
смогу вынести твои песни.
Признаться, такого я не ожидал. Ну что ж, пока все складывается
удачно. Я забираюсь на колесницу. Полог задвигается, и мы отправляемся в
путь.
Я разглядываю кабину. За дверью в дальнем конце находятся, должно
быть, Ее личные апартаменты. Стены кабины отделаны резными деревянными
панелями (естественно, даже Ей необходимо время от времени забывать о том,
что мы живем в мире машин). Обстановка строгая, можно сказать, скудная.
Тишину нарушает лишь гул двигателя; фотоувеличители выключены, поэтому на
экранах сканеров - сплошная тьма. Мы с Царицей подсаживаемся поближе к
обогревателю, протягиваем к нему руки. Наши плечи соприкасаются. У Нее
нежная кожа; волосы, что выбиваются из-под капюшона, пахнут умершим летом.
Неужели Она по-прежнему остается женщиной?
Какое-то время спустя - кажется, минула вечность - Она произносит, не
глядя на меня:
- Песня, которую ты пел на дороге, - я не помню ее. Должно быть, она
очень старая?
- Да, древнее, чем УИС, и в ней заключена правда, которая переживет
вас обеих.
- Правда? - переспрашивает Царица сдавленным голосом. - Спой ее мне
до конца.
Мои пальцы достаточно отогрелись для того, чтобы перебирать струны.
"О, смерть ко всем благоволит.
Все тщетно, сколько ни моли.
И так ведется искони...
Timor mortis conturbat me.
Вот рыцарь доблестный в броне.
Как гордо скачет на коне!
Но смерть - возьми и помани...
Timor mortis conturbat me.
Без всякой жалости, шутя,
Крадет у матери дитя.
И не вернуть, и не спасти...
Timor mortis conturbat me.
Ни бедняку, ни богачу
С ней справиться не по плечу,
Ни молодости, ни любви..."
(Здесь я чувствую, что должен сделать паузу.)
Timor mortis conturbat me.
Она ни мудрых не щадит,
Ни тех, о ком молва шумит.
Ты снисхождения не жди...
Timor mortis conturbat me.
- Нет! - вскрикивает Она, зажимая уши.
- Теперь Ты понимаешь, верно? - Я не испытываю сейчас и намека на
жалость. - Никто не вечен - ни ты, ни УИС, ни земля, ни солнце, ни звезды.
Мы все прячемся от правды. Я тоже прятался, пока не потерял ту, которая
всему на свете придавала смысл. После ее ухода мне стало нечего терять, и
я будто прозрел и увидел смерть.
- Замолчи! Оставь меня в покое!
- Царица, я никого не оставлю в покое до тех пор, пока мне не вернут
мою любимую. Верни ее - и я вновь поверю в УИС. Я стану повсюду
прославлять УИС, и люди будут танцевать от радости, едва кто-либо упомянет
про нее.
- По-твоему, УИС есть до этого дело? - спрашивает Она, глядя на меня
в упор.
- Песни - штука полезная, - отвечаю я, пожимая плечами. - Они
помогают быстрее достичь намеченной цели, какой бы та ни была.
"Оптимизация всей человеческой деятельности" - кажется, такова ваша
программа? Впрочем, УИС постоянно что-то убирает, а что-то добавляет.
Честно говоря, Госпожа, я сомневаюсь, что даже Тебе ясны ее намерения.
- Не смей говорить о ней как о живом существе, - сурово говорит
Царица. - УИС - всего лишь компьютер, не более того.
- Ты уверена?
- Д-да. Она мыслит гораздо быстрее и эффективнее, чем человек, однако
не живет, не сознает, поскольку лишена сознания. Кстати, отчасти именно
поэтому ей понадобилась я.
- Как бы то ни было, Госпожа, - откликаюсь я, - преображение, которое
замыслила УИС, произойдет в далеком будущем. Мне тревожно, я беспокоюсь и
сожалею о том, что мы утратили самостоятельность. Но только потому, что
подобные абстракции - единственное, что у меня осталось. Верни мою
Бегунью, и я перестану задумываться о будущем. О том, насколько я буду
признателен, Ты узнаешь из моих песен, которые, как я уже сказал, могут
помочь УИС.
- Ты невыносимо дерзок, - констатирует Она.
- Нет, Госпожа, я просто отчаялся.
- Что ж, - бормочет Она, откидываясь назад. На ее губах играет
призрак улыбки. - Пожалуй, я возьму тебя с собой. Надеюсь, ты понимаешь:
все, что случится потом, будет зависеть не от меня. Мои замечания и советы
мало чем отличаются от миллиардов других, поэтому их редко принимают в
расчет. Однако... Сегодня ночью нам предстоит дальний путь. Поведай мне
то, что считаешь нужным, Арфист.
Я решаю не заканчивать Плач и вообще не вспоминать о своем горе.
Вместо этого, на протяжении многих часов, я пою о тех, кто познал радость
(на веселье, не безумие восторга, а именно радость), которую когда-то
могли подарить друг другу мужчина и женщина.
Я знаю, куда мы едем, а потому пою не только для Нее, но и для себя -
чтобы не потерять присутствие духа.
Вечер переходит в ночь. Позади остались десятки лиг. Мы едем по
местности, по которой еще не ступала нога человека. Ущербная луна и
тусклые звезды освещают равнину из железа и бетона; мелькают похожие на
припавших к земле зверей ракетные установки и энергоизлучатели, в небе
кружат управляемые роботами флиттеры. Я вижу провода, ретрансляторы,
крохотные, напоминающие жуков машины; все они входят в систему, с помощью
которой УИС повелевает миром. Как ни странно, все происходит в мертвой
тишине. Ветра нет и в помине. На стальных конусах лежит иней. Впереди
виднеются башни огромного как гора замка УИС.
Та, что сидит рядом, словно не замечает, что слова очередной песни
застряли у меня в горле. Она буквально на глазах утрачивает всякое
человекоподобие. Лицо превращается в маску, в голосе звенит металл. Царица
глядит прямо перед собой. Впрочем, некоторое время спустя Она снисходит до
того, чтобы спросить:
- Ты догадываешься, что должно произойти? Полгода я буду составлять
единое целое с УИС, стану ее составной частью. Наверно, ты сможешь увидеть
меня, но это будет лишь оболочка. А говорить тебе придется с УИС.
- Знаю, - выдавливаю я. Что ж, я добрался туда, куда еще не ступала
нога человека; мне предстоит битва за мою Плясунью; тем не менее, сердце
бешено колотится, кровь стучит в висках, язык едва ворочается. Меня
прошибает пот. - Госпожа, - все же ухитряюсь добавить я, - то, что Ты
будешь частью УИС, внушает мне надежду.
Она поворачивается ко мне, накрывает мои ладони своими и на мгновение
становится вдруг такой юной и прекрасной, что я почти забываю утраченную
возлюбленную.
- Знал бы ты, на что надеюсь я! - шепчет Она.
Мгновение миновало, и я снова в гордом одиночестве среди машин.
Мы останавливаемся у замковых ворот. Над нами нависает стена,
настолько высокая, что, кажется, достает чуть ли не до звезд, и настолько
черная, что не просто поглощает всякий свет, а буквально излучает мрак. Я
знаю, воздух сейчас насыщен электромагнитными волнами: вопрос-ответ,
вопрос-ответ. Наружные датчики УИС обнаружили смертного. В нашу сторону
разворачивается ракетная установка, похожая на трехглавого дракона. Но
Темная Царица произносит несколько слов, причем вовсе не безаппеляционным
тоном, и челюсти ворот распахиваются перед колесницей.
Мы спускаемся. Кажется, пересекаем реку - я слышу плеск, вижу
прильнувшие к оконным стеклам капли, которые тут же исчезают: должно быть,
это жидкий водород, который поддерживает здесь температуру, близкую к
абсолютному нулю.
Наконец колесница останавливается, полог отъезжает. Темная Царица
встает, и я поднимаюсь вместе с ней. Похоже, мы находимся в пещере. Кругом
царит полумрак, который едва-едва рассеивает свечение, исходящее от
колесницы и от нашей кожи. Впрочем, мне почему-то кажется, что эта пещера
- огромных размеров; издалека доносится шум, там работают какие-то
механизмы, а нам чудится, будто мы говорим шепотом, хотя никто не понижал
голос. Воздух не холодный и не теплый; и совершенно никаких запахов.
Мы выходим из машины. Царица стоит, скрестив руки на груди; капюшон
наполовину закрывает Ее лицо, и невозможно понять, куда Она смотрит - на
меня или в пол.
- Делай, что тебе велят, Арфист, - произносит Она ровным тоном, - и
не пытайся самовольничать.- Она поворачивается и уходит. Я провожаю Ее
взглядом и вижу, как Царица словно растворяется в полумраке.
Кто-то дергает меня за тунику. Я смотрю вниз и с удивлением
обнаруживаю карлика-робота. Интересно, давно ли он ко мне подкрался?
Приземистый робот манит меня за собой. Я чувствую, что изрядно устал:
ноги заплетаются, глаза так и норовят закрыться, мышцы болят все до
единой. Время от времени волной накатывает страх, но быстро проходит. На
видеопанели на груди робота появляется надпись: "Ложись сюда". Я с
радостью подчиняюсь.
Ящик оказывается мне как раз по росту. К моему телу прикрепляют
провода, в кожу втыкаются иголки. Я не обращаю внимания на роботов,
которые суетятся вокруг. Между тем карлик куда-то пропадает, и я
погружаюсь в благословенную тьму.
Очнувшись, я чувствую себя так, будто получил новое тело. Впечатление
такое, словно между моим передним мозгом и остальным содержимым черепа
возникла некая перегородка. Где-то далеко-далеко раздаются истошные вопли
перепуганных инстинктов, однако сознание остается холодно-спокойным,
логичным, рациональным. Кроме того, мне чудится, будто я проспал несколько
недель, а то и месяцев, за которые в верхнем мире успели опасть листья и
лег снег. Наверно, это только чудится; а потом, какая разница? Ведь меня
ждет встреча с УИС.
Маленький безликий робот ведет меня по темным коридорам. Я слышу
разнообразные звуки, ощущаю дуновение ветров смерти, снимаю с плеча и
прижимаю к груди арфу - своего единственного друга (и мое единственное
оружие). Значит, рациональность сознания, которой меня наделили, не
абсолютна. Должно быть, УИС просто не хочет, чтобы ей досаждали душевными
страданиями. Нет, поправляю я себя, человеческие желания УИС недоступны, и
если отобрать у нее способность размышлять, она окажется пустым местом.
Наконец мы проходим через дверь в стене и попадаем в тронный зал.
Здесь свечение, которое испускают металл и кожа, заметно меньше, ибо в
зале горит свет - белое сияние, исходящее непонятно откуда. Трон окружают
разнообразные машины. У Той, что сидит на троне, бледное лицо, словно в
тон которому подобрано белое платье. Я чувствую, что меня изучает
множество сканеров, отворачиваюсь и гляжу Ей прямо в глаза, но Она никак
не реагирует. Интересно, видит Она хоть что-нибудь? Но вот УИС принимает
Ее в себя, поманив электромагнитной индукцией. Я стою как стоял, не дрожу
- потому что не могу - и даже расправляю плечи, ударяю по струнам и жду,
что мне скажут.
Голос УИС доносится неизвестно откуда. Точнее, это мой собственный
голос, скопированный с величайшей точностью, вплоть до интонаций; именно
так я обычно и говорю. Если вдуматься, почему бы, собственно, нет?
Прикидывая, как со мной поступить, программируя себя соответствующим
образом, УИС наверняка использовала миллиарды бит информации, в том числе
и о голосе.
Нет. Я снова ошибаюсь. УИС ничего не делает просто так. Скорее всего,
то, что она говорит моим голосом, должно оказать на меня какое-то влияние.
Знать бы только, какое.
- Что ж, - произносит она, - ты прибыл издалека. Я рада нашей
встрече. Добро пожаловать.
Человеческая речь из уст бесчувственного механизма! Мои инстинкты
рычат и скалят зубы. Рациональное сознание анализирует, не ответить ли
ироничным "Спасибо", решает, что не стоит, и советует хранить молчание.
- Прости за откровенность, - продолжает УИС, - но ты уникален. Твоя
сексуальная мономания - лишь частное проявление атавистической,
суеверно-ориентированной личности. Однако, в отличие от обычных умственно
отсталых, ты крепок телом и рассуждаешь достаточно здраво, чтобы
приноравливаться к действительности. Наша встреча и то, что я изучила
тебя, пока ты отдыхал, открыли передо мной новые возможности в
исследовании человеческой психофизиологии. Вполне вероятно, на их основе я
разработаю новые методы управления обществом
- Раз так, где моя награда?
- Послушай, - мягко говорит УИС, - уж ты-то должен понимать, что я
далеко не всемогуща. Меня создавали для того, чтобы я помогала управлять
высокоразвитой цивилизацией. Со временем, выполняя программу
самосовершенствования, я брала на себя все больше обязанностей. Вернее,
мне их отдавали. Люди с радостью избавлялись от ответственности; вдобавок,
они видели, что я справляюсь с подобными вещами гораздо лучше смертных. Но
мой авторитет основывается на том, что я никого не выделяю, никому не
отдаю предпочтения. Если я заведу себе любимчиков и начну выполнять их
желания - скажем, оживлю твою подружку, - возникнут неприятности.
- Авторитет основывается не столько на разуме, сколько на
преклонении, - замечаю я. - Ты не устранила богов, ты просто подменила их
собой. Если ты решишь сотворить чудо ради своего певца-пророка - а я стану
твоим пророком, если ты выполнишь мою просьбу, - то люди лишь укрепятся в
вере.
- Это ты так думаешь. Однако твои предположения ничем не подкреплены.
А исторические и антропологические сведения, которыми я располагаю, не
поддаются количественному выражению. Поэтому я отправила их в постоянную
память, а со временем, когда общество станет стабильным, возьму и сотру.
Они уводят с правильного пути. Чтобы убедиться, достаточно посмотреть на
тебя.
- В результате, - откликаюсь я, глядя в "глаза" сканеров, - люди
будут думать, что УИС существовала еще до сотворения мира. Ну и ладно,
плевать. Я смолчу, если ты вернешь мне мою любимую. Сотвори чудо, УИС, и
ты не пожалеешь.
- Я не умею творить чудеса - во всяком случае, в том смысле, какой ты
вкладываешь в это слово. Тебе известно, что такое душа. В металлическом
браслете находится псевдовирус, комплекс гигантских протеиновых молекул,
так сказать, подключенный напрямую к кровеносной и нервной системам. Эти
молекулы содержат информацию о хромосомной структуре, синапсисе и тому
подобном, то есть все сведения о конкретном человеке. Когда тот умирает,
Крылатые Посланцы снимают браслет и доставляют сюда. Его информация
поступает в мою память. Я могу использовать ее, чтобы вырас- тить новое
тело - молодое, но с прежними привычками и со всеми воспоминаниями. Но ты
не представляешь всей сложности процедуры. Каждые семь лет она отнимает у
меня несколько недель, я вынуждена задействовать все свои биохимические
установки. И потом, результат оставляет желать лучшего. За то время, когда
он хранится "на складе" хромосомный набор изменяется. Можно сказать, что
тело и мозг существа, которое ты видишь перед собой, помнят все смерти до
единой. А ведь Царица воскресает раз в семь лет. Твоя же подружка...
Подумай, Арфист, подумай как следует.
Я слушаюсь. Преграда между сознанием и чувствами начинает рушиться.
Помнится, когда-то я пел о моей любимой:
"Ей в колыбели гробовой
Навеки суждено
С горами, морем и травой
Вращаться заодно"*
________________________________________________________________________
* У. Вордсворт "Люси" (пер. С. Маршака)
________________________________________________________________________
По крайней мере, покой ей обеспечен. Однако если данные хранятся в
памяти компьютера не бесконечно; если душа моей любимой обречена
скитаться, изнывая от одиночества, тоскуя по жизни, в жутком холоде темных
пещер, среди труб и проводов... Ну уж нет!
Я ударяю по струнам и кричу так, что по залу начинает гулять эхо:
- Верни мне любимую! Иначе я убью тебя!
УИС, естественно, смеется; и - о ужас! - улыбка на миг мелькает на
губах Темной Царицы, которая до сих пор сидела точно статуя.
- И каким же образом? - спрашивает УИС.
Ей, без сомнения, известно, что у меня на уме, поэтому я бросаю:
- А как ты собираешься мне помешать?
- Никак. Людям надоест твое нытье и в конце концов кто-нибудь
сообразит, что тебя нужно показать психиатру. Мой диагностический блок
получит соответствующий запрос, и я рекомендую принять определенные меры.
- Ты изучила мой мозг, ты знаешь, что мои песни оказывают влияние на
людей - и даже на Царицу. Не кажется ли тебе, что лучше иметь меня
союзником? Словами вроде: "Вкусите и увидите, как благ Господь! Блажен
человек, который уповает на Него! Бойтесь Господа, все святые Его, ибо нет
скудости у боящихся Его"* я могу превратить тебя в божество.
________________________________________________________________________
* Псалтирь 33, 9-10
________________________________________________________________________
- В некотором смысле я так являюсь божеством.
- А в некотором не являешься. Во всяком случае, пока. - Мое терпение
на исходе. - Сколько можно спорить? Ведь ты приняла решение еще до того,
как я очнулся. Так объяви его и дай мне уйти.
- Я все еще изучаю тебя, - неожиданно отвечает УИС. - Не стану
скрывать, мои знания о человеческой психике далеко не полны. Отдельные
сведения просто-напросто не поддаются цифровому представлению. Арфист, я
не могу сказать, как именно ты поступишь. Если добавить к этой
неуверенности потенциально опасный прецедент...
- Тогда убей меня. - И мой призрак будет скитаться по преисподней
вместе с призраком моей любимой и тревожить твои криогенные сны.
- Нет, это было бы неразумно. Слишком многие обращали на тебя
внимание, слишком многим известно, что ты уехал на колеснице Госпожи. -
Невольно создается впечатление, что моя собеседница устало потирает рукой
нахмуренный лоб. Сердце бьется все сильнее. Внезапно УИС произносит: -
Анализ показывает, что ты действительно сдержишь свои обещания и можешь
оказаться полезным. Поэтому я выполню твою просьбу. Однако...
Я падаю на колени, ударяюсь лбом о каменный пол. Кровь заливает мне
глаза.
- ... испытание продолжается, - слышу я сквозь звон в ушах. - Твоя
вера в меня не безусловна. Ты весьма скептически относишься к тому, что
называешь моей добротой. Не получив доказательств того, что ты предан мне
на самом деле, я не могу возвеличить тебя настолько, чтобы вернуть тебе
твою подругу. Ты понял?
Cудя по всему, вопрос отнюдь не риторический.
- Понял, - выдавливаю я.
- Что ж, - говорит УИС чуть ли не дружелюбно, - я правильно оценила
твою реакцию и соответствующим образом подготовилась. Тело твоей подруги
было восстановлено, пока тебя изучали. Сейчас в него поступают данные,
которые и образуют личность. Вы выйдете отсюда вместе - если, конечно, ты
пройдешь испытание. Помимо всего прочего, оно необходимо, чтобы изменить
твое сознание. Когда ты станешь моим пророком, тебе придется часто
общаться со мной; мозг обычного человека не в состоянии выдержать подобную
нагрузку. Итак, мы начинаем. Ты готов?
- Да, да! Что мне нужно делать?
- Иди за роботом. По дороге к тебе присоединится твоя женщина. Она
будет ступать так тихо, что ты не услышишь ее шагов. Не оглядывайся до тех
пор, пока не окажешься наверху. Если обернешься хотя бы раз, значит, ты
предал меня и доверять тебе нельзя. И тогда, естественно, конец всему.
Ясно?
- И все? - изумляюсь я. - Ничего больше?
- Испытание гораздо труднее, чем тебе кажется, - отвечает УИС. Ее -
мой - голос становится тише, словно отдаляется: - Прощай, мой будущий
пророк.
Робот поднимает меня с пола. Я протягиваю руку к Темной Царице - и
понимаю, что Она ничего не видит. "До свиданья", - шепчу я и шагаю за
роботом. На глаза наворачиваются слезы.
Мы вновь идем по темным коридорам. Я даже не пытаюсь понять, в каком
направлении мы движемся; мне не до того - в голове сумятица, мысли одна
шальнее другой возникают, чтобы тут же исчезнуть. Но постепенно я начинаю
замечать голубое свечение, которое исходит от корпуса робота, от моей
одежды и кожи. Слышатся какие-то приглушенные звуки, доносятся едва
уловимые запахи; время от времени мимо проскальзывает какая-нибудь машина.
(Интересно, какую работу выполняют все эти механизмы?) У меня болит шея -
столь строго я следую запрету УИС.
Но играть на арфе мне никто не запрещал. Я снимаю с плеча инструмент,
касаюсь струн, беру аккорд-другой, чтобы подбодрить себя (надеясь в
глубине души, что увижу отраженный в полированном дереве силуэт любимой).
Никого. Что ж, второе рождение наверняка требует времени. О УИС,
пожалуйста, будь осторожна! Вдобавок, прежде, чем она догонит меня, ей
предстоит миновать множество туннелей. Терпение, Арфист, терпение.
Пой. Пусть она услышит, как ты рад ее возвращению. Нет, это
подземелье убивает музыку; к тому же, любимая сейчас все равно что спит, и
пробудить ее способны лишь солнечный свет и мой поцелуй. Догнала ли? Я
прислушиваюсь, но различаю только свои шаги.
До выхода на поверхность вряд ли далеко. Я спрашиваю робота, но он,
разумеется, не отвечает. Ладно, попробуем прикинуть. С какой скоростью
двигалась колесница? Вся беда в том, что времени здесь словно не
существует. Вместо часов - пульс, который я почему-то никак не могу
сосчитать. Но все равно я уверен, что идти осталось совсем немного. Какой
смысл водить меня по этому лабиринту до самой смерти?
Или меня изнуряют нарочно, чтобы, добредя до ворот в верхний мир, я
не слишком буйствовал, когда обнаружу, что следом за мной так никто и не
вышел?
Да нет, не ерунди. Если бы УИС не собиралась выполнять мою просьбу,
она бы так сразу и сказала. Ведь я не в силах причинить ей какой-либо
физический ущерб...
Естественно, она преследует собственные цели. Должно быть, испытание
состоит в том, что мне предстоит пережить шок, и не один, а в результате я
окажусь готовым к тому, к чему она меня предназначила.
А может, УИС передумала? Почему бы нет? Она откровенно призналась,
что еще не до конца разобралась в человеческой психике. Возможно,
повторный анализ подсказал ей, что мою просьбу можно оставить без
внимания.
Или же у нее просто ничего не вышло. Она и не скрывала, что процедура
воскрешения далека от совершенства. В общем-то, я не жду, что любимая
окажется точно таой, какой я ее запомнил (тем более, что при каждой нашей
встрече моя Росинка казалась мне чуть-чуть непохожей на себя прежнюю). Но
предположим, что УИС воскресила тело, начисто лишенное сознания. Или некое
чудовище. А вдруг за мной по пятам бредет полусгнивший труп?
Нет! Перестань! УИС наверняка приняла меры предосторожности.
Приняла ли? Способна ли принять?
Мне чудится, что темные подземные коридоры, шагая по которым, я не
смею оглянуться, невольно вынуждают меня признать могущество УИС.
Всемогущая, всеведущая, всеблагая УИС! Я приношу ей в жертву любовь, за
которой спустился в преисподнюю. О, она разбирается во мне гораздо лучше,
нежели я сам.
Не сдаваться! Ни в коем случае!
А если УИС все же допустила какую-нибудь непоправимую ошибку? Неужели
я смогу узнать об этом, только выйдя на свет? Нет, не надо! Что мне тогда
делать? Вернуться к подземелью, постучать в железные ворота и крикнуть:
"Госпожа, то, что ты дала, не может существовать! Уничтожь своего монстра
и начни все заново!"? А вдруг ошибка будет практически незаметной, вдруг
она обнаружится не сразу, а какое-то время спустя, когда я неожиданно
пойму, что обнимаю зомби? Ну, оглянись, убедись, что все в порядке, иначе
станет поздно...
Нет. УИС хочет, чтобы я верил в ее непогрешимость. И я согласился
поверить. Как, впрочем, и на многое другое... Ну сколько еще? Не имею ни
малейшего понятия. Какое противное слово - "испытание". А что, мою любимую
вообще никто ни о чем не собирается спрашивать? Или мы все же
поинтересуемся, готова ли она стать женой пророка? И не взяться ли нам с
ней за руки и не справиться у УИС, какова цена жизни для моей Ласточки?
Кажется, шаги! Лишь в последний миг я удерживаюсь от того, чтобы не
обернуться. Меня бьет дрожь. С губ слетают имена, которыми я когда-то
называл любимую... Робот манит вперед.
Показалось. Я один-одинешенек в кромешной тьме. Мне суждено быть
одному до конца своих дней.
По-моему, коридор пошел вверх. Впрочем, я могу и ошибаться. Усталость
сказывается все сильнее. Мы переходим по мосту реку; я слышу журчание
воды, ощущаю исходящий от нее ледяной холод и проклинаю себя за то, что не
смею обернуться и предложить обнаженной новорожденной свою одежду. За
мостом вновь начинаются коридоры, по которым снуют машины. Моя любимая
наверняка не видела до сих пор ничего подобного. Происходящее, должно
быть, представляется ей кошмарным сном, а я - тот, который кричал на всех
углах о своей любви - не рискую оглянуться, не отваживаюсь заговорить.
Ну, уж поговорить-то с нею я, наверно, могу? Давай, успокой бедняжку,
скажи, что скоро вы выйдете на солнечный свет. Что же ты? Я спрашиваю
разрешения у робота. Тот молчит. Не помню, можно ли мне разговаривать с
ней. Не помню, не знаю. Спотыкаясь, я продолжаю путь.
Внезапно я натыкаюсь на стену и падаю. Робот хватает меня за плечо и
показывает жестом, что нужно идти дальше. Я различаю в стене отверстие.
Похоже, придется ползти. В конце длинного, узкого туннеля виднеется
распахнутая дверь, за которой - почти забытые сумерки верхнего мира. Мне
вдруг чудится, что я ослеп и оглох.
Кто-кто вскрикнул? Что это - последнее испытание или шуточки
воспаленного воображения? Или судьба, которой подчиняется УИС, подобно
тому, как люди подчиняются ей самой? Не знаю. Я поворачиваюсь - и вижу мою
ненаглядную: волосы струятся по плечам, обрамляют милое, до боли знакомое
лицо, на котором потихоньку проступает румянец. Она протягивает ко мне
руки, делает шаг - и останавливается.
Огромный робот, что возвышается у нее за спиной, тянет мою любимую
назад. В коридоре словно вспыхивает молния. Любимая падает. Робот
поднимает ее с пола и уносит прочь.
Вожатый, не обращая внимания на мои крики, волочит меня по туннелю и
вытаскивает наружу. Дверь захлопывается. Я стою перед громадной как гора
стеной, подножие которой заметает поземка. На небе играют кровавые сполохи
рассвета; правда, на западе еще видны звезды, а над сумрачной равниной, по
которой передвигаются машины, сверкают огни полярного сияния.
Я будто утрачиваю способность что-либо чувствовать, на меня нисходит
неестественное умиротворение. Из-за чего теперь переживать? Дверь
железная, стена сложена из камней, сплавленных в единое целое. Я иду
навстречу ветру, останавливаюсь, поворачиваюсь, опускаю голову - и
бросаюсь вперед. Уж лучше разбить о дверь голову; по крайней мере, на
металле хоть останется свидетельство моей ненависти.
Внезапно меня хватают сзади. Ну и силища! Я падаю наземь - и вижу
перед собой машину с крыльями и когтистыми лапами. Она говорит моим
голосом:
- Не здесь. Я отнесу тебя в более подходящее место.
- А что еще ты можешь сделать для меня? - выдавливаю я.
- Отпустить. Не надейся, что я буду тебя преследовать.
- Почему нет?
- Потому что теперь ты, судя по всему, стал моим заклятым врагом. До
сих пор я не сталкивалась с подобной ситуацией, а потому хочу собрать как
можно больше данных.
- Ты нарочно мне это говоришь? Нарочно предупреждаешь?
- Разумеется. Вычисления показывают, что мои слова наверняка побудят
тебя к решительным действиям.
- И просить снова не стоит? Тебе не нужна моя любовь?
- В нынешних обстоятельствах - нет. Мне ни к чему пророк, которым
невозможно управлять. Однако, как я уже сказала, твоя ненависть может
оказаться весьма полезной.
- Я уничтожу тебя.
УИС не снисходит до ответа. По ее сигналу машина подхватывает меня и
взмывает в небо.
Брошенный на окраине какого-то городка, Арфист сходит с ума.
Я не слишком хорошо сознаю, что происходит вокруг, но ничуть о том не
жалею. Стоит зима, в моей голове дуют студеные ветры. Я брожу по свету ,
вступаю под сень величественных башен и аккуратно подстриженных деревьев,
заглядываю в университеты, где так тепло и уютно. Немытый, нечесаный,
нестриженый, в лохмотьях, в которые превратилась туника; отощал настолько,
что кости, кажется, вот-вот порвут кожу. Глаза глубоко запали; люди
стараются не встречаться со мной взглядом и, быть может, поэтому кормят:
пускай я смотрю не на них, а в тарелку. Я им пою:
"Удел одержимых одной
Целью сердец жесток:
Став камнем, в стужу и зной
Преграждать бытия поток.
Конь, человек на коне,
Рассеянный птичий клик
В пушистой голубизне
Меняются с мига на миг."*
________________________________________________________________________
* Эта и следующая строфы - цитаты из стихотворения ирландского поэта
У. Б. Йитса (1865-1939) "Пасха 1916 г." (пер. А. Сергеева)
________________________________________________________________________
Такие песни внушают страх, ибо в них говорится о том, чего уже не
существует в упорядоченной, обезличенной вселенной, и поэтому меня часто
прогоняют, проклиная на все лады, а порой мне приходится убегать, чтобы не
угодить за решетку и не подвергнуться принудительной "промывке мозгов".
Хорошо скрываться на городской окраине - можно повыть вместе с котами -
или в лесу (преследователи обычно не рискуют забираться в те места, где
сохранилась дикая природа).
Но попадаются и другие - люди, которые гуляют по паркам и
заповедникам, которые уходят "на природу", изображая из себя дикарей (а в
назначенное время вновь превращаются в добропорядочных граждан). Ну и
ладно, они хоть не боятся тишины и ночной темноты. С наступлением весны
некоторые из них присоединяются ко мне - сначала просто из любопытства.
Постепенно, особенно среди молодежи, мое безумие начинает вызывать
сочувствие.
"Облака тень на реке
Меняется с мига на миг;
Копыта вязнут в песке,
Конь к водопою приник;
Утки ныряют, ждут,
Чтоб селезень прилетел;
Живые живым живут -
Камень всему предел."
Они сидят у моих ног и слушают. Они танцуют под арфу. Девушки
наклоняются ко мне, шепчут, что я очень им нравлюсь, предлагают занятьсчя
любовью. Я отказываюсь, а когда объясняю, почему, вижу недоумение и даже
страх; впрочем, кое-кто честно пытается понять.
С весной ко мне возвращается здравомыслие. Я купаюсь, подстригаю
волосы и бороду, надеваю чистую одежду; у меня вновь пробуждается аппетит.
Припадки бешенства в присутствии других людей случаются все реже; и все
чаще я ищу одиночества и покоя, просиживаю ночи напролет, глядя на звезды
и размышляя.
Что такое человек? Почему он именно таков? Мы предпочитаем не
задаваться подобными вопросами, ибо поклялись считать, что они
давным-давно умерли (точнее, никогда не существовали, поскольку не имели
практической ценности), однако опасаемся, что однажды они выберутся из-под
наваленных на них камней и снова примутся терзать мир. Что ж, пускай, я
буду только рад. Мне бояться нечего: ведь они не причинят вреда мертвецам,
а разве я - не ходячий труп?
Я пою той, которой больше нет. Молодежь слушает и удивляется, а
иногда плачет.
"Она мертва... А то, что умерает,
Вмиг превращает в атомы распад.
Скрепленные невидимым союзом,
Частицы сходные кружатся в нас.
И атомы ее в меня влетают.
Они во мне недвижимо лежат
И бесполезным и тяжелым грузом
Сильней, больнее душат каждый час."*
________________________________________________________________________
* Строки из стихотворения английского поэта Дж. Донна (1571?-1631)
"Распад" (пер. Б. Томашевского)
________________________________________________________________________
- Ты преувеличиваешь! - возражают мне. - Да, мы умрем, но не забывай,
что УИС обязательно нас воскресит.
- Нет, - отвечаю я и продолжаю, тщательно подбирая выражения: - Я был
в подземном мире. Я знаю. Вы ошибаетесь. И даже если и правы, ваша правота
все равно ошибочна.
- Что?
- Вдумайтесь, разве справедливо, что людьми управляет какая-то
машина? Разве справедливо, что мы должны всю свою жизнь бояться смерти?
Люди вовсе не части некоего механизма, они вполне способны обойтись без
машин-повелительниц.
Я машу рукой, поднимаюсь и иду прочь, снова в одиночестве. Спускаюсь
в ущелье, по дну которого бежит река, поднимаюсь на гору. Отдыхать
некогда. Я должен добраться до истины.
Должен убедить других, что УИС необходимо уничтожить, - не из
ненависти, не из мести, не из страха, а просто потому, что человеческий
дух не способен сосуществовать с подобным чудовищем.
Хотя если существует мир, который населяют люди и мыслящие машины...
Я возвращаюсь на равнину, которая полнится слухами. Большая толпа
провожает меня до того места, где дорога переходит в городскую улицу.
- Скоро здесь появится Темная Царица, - говорят мне. - Подожди Ее.
Пускай Она ответит на те вопросы, которые ты задаешь нам, которые тревожат
наши сны.
- Мне нужно приготовиться, - отвечаю я. Поднимаюсь по каменной
лестнице, провожаемый исполненными благоговения взглядами, вхожу в здание,
брожу по залам со сводчатыми потолками, вижу многочисленные столы и
заполненные книгами шкафы. Сквозь оконные стекла сочится солнечный свет.
В последние дни меня преследует некое наваждение: мне почему-то
кажется, что все это уже было. Возможно, в библиотеке найдется книга,
которую я (по чистой случайности) читал в детстве. Ведь человек старше,
чем УИС, старше и мудрее; в его мифах правды больше, нежели во всей ее
математике. Я провожу в библиотеке три дня и без малого три ночи. Тишину
нарушает лишь шелест страниц. Доброхоты приносят еду и питье, оставляя все
под дверью. Наверно, они убеждают себя, что поступают так из жалости (или
потому, что не хотят, чтобы я умер столь некрасивой смертью, как смерть от
голода). Но я-то знаю, что ими движет на самом деле.
К вечеру третьего дня я понимаю, что почти не продвинулся вперед.
Слишком много материала; нередко попадается нечто такое, что надолго
отвлекает. (О красота, о очарование, которые хочет уничтожить УИС!)
Образование у меня обычное, сугубо рациональное (все обучающие машины
напрямую подключены к УИС). Что ж, надо воспользоваться знаниями,
приобретенными самостоятельно. Я составляю программу поиска, сажусь за
терминал; мои пальцы ложатся на клавиатуру, выбивают негромкую дробь...
Электронные лучи - отличные ищейки. Через несколько секунд на
мониторе появляется текст, и я узнаю про себя буквально все.
Хорошо, что я читаю быстро. Мой палец не успевает нажать на кнопку
"Стереть" - текст исчезает самостоятельно, затем на экране высвечиваются
фразы:
"Я не соотнесла эти данные с фактами, которые относятся к тебе. Таким
образом, в моих вычислениях возник новый, не поддающийся определению
фактор."
Я словно погружаюсь в нирвану (это слово встретилось мне в старинных
книгах, и я, кажется, сумел постичь его значение), но нирвану наоборот -
меня подхватывает и несет поток, более мощный, чем тот, который столетия
назад заставил Арфиста выйти навстречу колеснице Темной Царицы.
- Интересное совпадение, - холодно замечаю я (наверняка в библиотеке
установлены микрофоны). - Или о совпадении не может быть и речи?
- "Почему же? Самое настоящее совпадение. Или, если хочешь, прямое
следствие предыдущих событий".
- УИС, - говорю я, не в силах сдержаться (настолько ослепительно
явившееся мне видение), - а может, это судьба?
- "Вопрос не имеет смысла. Вопрос не имеет смысла. Вопрос не имеет
смысла".
- Почему ты трижды повторила фразу? Или одного раза недостаточно?
Прямо какое-то заклинание. Неужели ты надеешься, что твои слова прекратят
мое существование?
- "Нет, не надеюсь. Ты - эксперимент. Если анализ покажет, что от
тебя можно ждать серьезных неприятностей, тогда я уничтожу тебя".
Я улыбаюсь.
- УИС, я покончу с тобой. - Подавшись вперед, я выключаю монитор,
встаю, выхожу из библиотеки и иду на улицу, где сгущаются вечерние
сумерки.
Ясно мне далеко еще не все, однаеко вполне достаточно, чтобы начать
сраху же проповедовать тем, кто собрался у лестницы. Мало=-помалу подходят
и другие; их влечет обыкновенное любоаытство, но слушают они внимательно.
Скоро возле здания библиотеки собирается несколько сот человек.
Я не то чтобы открываю им великую новую истину - нет, говорю то же, о
чем твердил раньше, пускай не стоь ь связно; не сообщаю ничего такого, о
чем бы они не догадывались сами, в темных глубинах своих душ. Впрочем,
сегодня, сознавая, кто я и что мной руководит, я могу выражать собственные
мысли куда доходчивее. Я говорю негромко, вроемя от времени пою куплеты из
забытых песен, чтобы полностью завладеть вниманием слушателей. Я внушаю
им, что они живут нелепой, чудовищной жизнью, что их превратили в рабов, а
они и не пытаются протестовать (причем речь идет о рабстве в той его
форме, которая существовала разве что на заре имстории, - о
беспрекословном подчинении хозяину, который вправе распоряжаться рабами,
как ему заблагорассудится), что УИС - вовсе не пуп вселенной, а,
всего-навсего, упрятанный в металлический корпус компьютер. Не верьте УИС,
призываю я. Она обречена - точно так же, как обречены мы с вами. Сорвите
покровы тайны; в конце концов, весь космос состоит из тайн. Смело живите,
мужественно встречайте смерть , и с вами не сравнится никакая машина. Быть
может, вы даже превратитесь в богов.
В толпе нарастает возбуждение. Слышатся крики и звериный вой. Кое-кто
поддерживает меня, однако большинство - против. Ну и ладно. Мне удалось
разбудить их, моя музыка проникла в души людей, а это - главное.
Солнце скрывается за домами. Сгущаются сумерки, но фонарей почему-то
не зажигают. Впрочем, я догадываюсь, почему. Все ждут Темную Царицу (с
которой мне, по-видимому, предстоит выяснять отношения). Издалека
доносится грохот Ее колесницы. Раздаются истошные вопли, что несколько
неожиданно - ведь обычно мы прячем свои чувства, тем более перед
правителями. Но сейчас... Сейчас люди убежали бы, если посмели: я сорвал с
них маски.
Колесница останавливается. С нее спускается Темная Царица - высокая,
в плаще с капюшоном. Люди расступаются перед Ней, точно мелкие рыбешки
перед акулой. Она поднимается по лестнице и смотрит на меня в упор. Я
вдруг замечаю, что губы у Нее дрожат, а в глазах блестят слезы.
- Мне очень жаль, Арфист, - едва слышно шепчет Она.
- Присоединяйся, - предлагаю я. - Давай освобождать мир вдвоем.
- Не могу. Я провела слишком много времени рядом с УИС. - Темная
Царица выпрямляется, Ее фигура вновь приобретает царственную осанку.
Телероботы, этакие механические нетопыри, подлетают поближе, чтобы
запечатлеть мое поражение. - О чем ты тут кричишь? - требовательно
спрашивает Она.
- О праве чувствовать и удивляться. О свободе рисковать и снова стать
людьми. - Животными, - поправляет Она. - Неужели ты хочешь уничтожить
машины, которые обеспечивают вас всем необходимым?
- Да. Мы должны это сделать. Когда-то они были полезны людям, но мы
позволили им превратиться в нечто вроде раковой опухоли, и теперь нас
может спасти лишь хирургическая операция.
- А тебе не кажется, что возникнет хаос?
- Он необходим, ибо мы не станем людьми, не познав страданий,
благодаря которым сумеем подняться над собой, над землей и звездами,
временем и пространством, и приблизиться к Тайне.
- Значит, ты утверждаешь, что за пределами нашей стабильной вселенной
существует некая сокровенная истина? - Темная Царица улыбается в объективы
телекамер. (Нас всех учили в детстве смеяться над подобными заявлениеями).
- И, конечно, готов предъявить доказательства?
- Нет, - отвечаю я. - А ты можешь доказать, что на свете нет ничего
такого, чего нельзя было бы постичь при помощи слов и уравнений? Кстати,
докажи заодно, что у меня нет права искать истину. Доказывать предстоит не
мне, а вам с УИС, потому что вы бессовестно лгали людям! Во имя разума вы
воскресили миф. Естественно, теми, кто верит в мифы, управлять значительно
проще! Во имя свободы вы лишили нас даже намека на нее и испоганили наши
души. Вы обращаетесь с нами хуже, чем со свиньями. Во имя всеобщего
благополучия вы возродили боль, ужас и непроглядный мрак. - Я
поворачиваюсь лицом к толпе. - Верьте мне! Я спускался в преисподнюю и
знаю, что говорю!
- УИС отказалась выполнить его желание, чтобы не ущемить прав
остальных, - говорит Темная Царица. Мне почудилось, или в Ее голосе и
впрямь прозвучал страх? - Поэтому он и распускает слухи о жестокости нашей
правительницы.
- Я видел свою умершую возлюбленную. Она никогда не оживет, как не
оживут и все прочие. УИС попросту не станет никого воскрешать. Там, в
подземелье, властвует смерть. Жизнь ожидает нас в другом месте.
Царица со смехом указывает на браслет, что серебрится у меня на
запястье. Она не пизносит ни слова; да и нужны ли слова?
- Дайте мне нож и топор, - прошу я.
Сышится ропот, толпа приходит в движение. Я знаю, людям страшно.
Наконец-то зажигаются фонари, однако их свет не в силах справиться с
ночной темнотой. Я жду, сложив руки на груди. Темная Царица что-то
говорит, но я притворяюсь, будто не слышу.
Пявляются инструменты, которые передают из рук в руки. Юноша с
огненно-рыжими волосами взбегает по лестнице и кладет их к моим ногам. Что
ж, как раз то, что нужно: охотничий нож с широким лезвием и обоюдоострый
топор на длинной рукояти.
На "глазах" у телекамер я беру нож в правую руку и провожу им по
запястью левой, перерезая провода, что тянутся от браслета к коже. Из раны
капает алая кровь. Мне не больно: я слишком возбужден, чтобы чувствовать
боль.
- Безумец! - кричит Темная Царица. - Умоляю тебя, Арфист, не надо!
- УИС - это смерть. - Я срываю с руки браслет. Он падает на лестницу
и со звоном прыгает по ступеням.
- Арестуйте этого маньяка! - разносится над улицей трубный глас. - Он
смертельно опасен!
Стражники пытаются пробраться ко мне сквозь толпу, но натыкаются на
широкие спины и кулаки.
Я хватаю топор и с размаху обрушиваю его на браслет. Металлическая
оболочка трескается; органический материал, который находился внутри,
ссыхается на глазах, лишенный всякой связи с моим организмом.
Я стискиваю в правой руке топор, а в кровоточащей левой - нож.
- Кто со мной? Я иду искать вечность.
Толпа беснуется. Слышны проклятия и призывы к оружию. Меня окружает
человек десять-двенадцать, все до единого с горящими, как у пророков,
глазами. Нужно уходить, и как можно скорее: в конце улицы появился боевой
робот. Скоро наверняка покажутся и другие. Робот останавливается рядом с
Темной Царицей, которую я вижу в последний раз в жизни.
Мои сторонники ни в чем меня не винят. Они мои душой и телом и,
кажется, видят во мне божество, которое не может ошибаться.
Так начинается война между мною и УИС. Друзей у меня немного, врагов
же в избытке, и они гораздо могущественнее. Я становлюсь изгнанником,
скрываюсь то тут, то там, но всегда и везде пою. И всегда и везде
находятся те, кто хочет слушать, кто присоединяется к нам, радостно
принимая страдание и смерть.
С помощью ножа и топора я освобождаю их души, а затем они проходят
через ритуал возрождения. Некоторые, подобно мне, становятся бродячими
пророками, а большинство надевает копии браслетов и возвращается домой.
Такие люди тоже распространяют нашу веру, но не в открытую, а с оглядкой,
шепотом, на ушко... Если вдуматься, какая разница? Торопиться некуда, ведь
впереди меня вечность
Я говорю и пою о том, что лежит вне времени. Мои враги утверждают,
будто я воскрешаю древние безумства и зверства, будто хочу покончить с
цивилизацией, будто мне плевать, что вновь могут начаться войны, которые
принесут голод и страшные болезни... Честно говоря, меня эти обвинения
только радуют. Судя по выражениям, враги впали в ярость, а последняя, как
известно, эмоция чисто человеческая (что проявляется особенно ярко в пору
гибели общества). Чтобы уничтожить УИС и все, что она олицетворяет,
необходим порыв свежего ветра. А там пускай наступает зима варварства.
После нее придет весна и возникнет новая, быть может, более
человечная цивилизация. Моим друзьям кажется, что это произойдет при них,
что они увидят собственными глазами всеобщие мир, братство, благоразумие.
Однако я, человек, побывавший в преисподней, знаю, что будущее вовсе не
безоблачно и еще неизвестно, окажется ли оно лучше прошлого.
Однажды, когда возвратится Пожиратель Богов, разорвет свою цепь Волк,
проскачут по мосту Всадники, закончится эпоха, родится Зверь,* УИС будет
уничтожена, и вы, сильные и мужественные, вернетесь домой.
Я буду ждать вас.
Ясноглазая, моему одиночеству близится конец. Осталось сделать лишь
одно. Бог должен умереть, Те, кто в него верит, убедившись, что он воскрес
и будет жить вечно, не остановятся ни перед чем и покорят мир.
Кое-кто твердит, будто я оскорбил их. Уносимые тем же потоком,
который когда-то подхватил меня, они сорвали браслеты, надеясь отыскать в
музыке и экстазе смысл жизни. Я говорю о так называемых дикарях, которые
зачем-то нападают на стражников и устраивают чудовищно жестокие обряды.
Они считают, что у новой дествительности будет женская душа. Ко мне
приходили посланцы, предлагавшие заключить божественный брак. Я отказался,
ибо сыграл свадьбу давным-давно (и сыграю снова, когда завершится ны-
ншний мировой цикл).
Поэтому они ненавидят меня. Впрочем, я согласился как-нибудь
встретиться с ними.
Я схожу с дороги, что бежит по дну долины, и с песней поднимаюсь по
склону холма, а тем немногие, кому я разрешил прийти сюда, остаются внизу
дожидаться моего возвращения. Близится закат; должно быть, становится
прохладно - лишь три дня назад миновало весеннее равноденствие, - но я не
ощущаю ни холода, ни боли (когда в ступни виваются шиповниковые колючки).
Вокруг виднеются лесистые гребни, пока еще укрытые снегом, но - я знаю -
нетерпеливо ожидающие тепла. Небо на востоке приобретает багровый оттенок,
на нем сверкает вечерняя звезда. У меня над головой пролетает стая диких
гусей. Как рано они в этом году возвращаются домой. На западе догорает
закат. Я вижу на вершине холма женские фигуры...
________________________________________________________________________
* Пожиратель Богов - в греческой мифологии титан Кронос, который
проглатывал собственных детей - братьев и сестер будущего верховного бога
Зевса. Волк - в скандинавской мифологии чудовищный волк Фенрир, посаженный
богами на чудесную цепь; перед концом мира он разорвал эту цепь и
проглотил бога Одина. Всадники - в скандинавской мфологии "сыны Муспелля",
которые, спеша на битву с богами, скачут по радужному мосту Биврест, и тот
рушится под ними. Эпоха (Age) - отсылка к греческой мифологии, в которой
существовало деление мировой истории на пять эпох (веков). Зверь - в
христианской мифологии одно из обозначений Антихриста.
---------------------------------------------------------------------------
(c) 1972, Poul Anderson
(c) Перевод с английского, К.Королев
