Фламбо вернулся к своим саблям, пурпурным коврам и персидскому коту - у
него были дела. Джон Тэрнбул Энгус вернулся в кондитерскую к девушке, с
которой этот беспечный молодой человек ухитрился недурно проводить время А
отец Браун долгое часы бродил под звездами по заснеженным крутым улицам с
убийцей, но о чем они говорили -этого никто никогда не узнает.
ЧЕСТЬ ИЗРАЭЛЯ ГАУ
Оливково-серебристые сумерки сменялись ненастной тьмой, когда отец
Браун, укутавшись в серый шотландский плед, дошел до конца серой шотландской
долины и увидел причудливый замок. Обиталище графов Гленгайл срезало край
лощины или ущелья, образуя тупик, похожий на край света. Как многие замки,
воплотившие вкус французов или шотландцев, он был увенчан зелеными крышами и
шпилями, напоминавшими англичанину об остроконечных колпаках ведьм; сосновые
же леса казались рядом с ним черными, как стаи воронов, летавших над
башнями. Однако не только пейзаж внушал ощущение призрачной, словно сон,
чертовщины,- это место и впрямь окутали тучи гордыни, безумия и скорби,
которые душат знатных сынов Шотландии чаще, чем прочих людей. Ведь в крови у
шотландца двойная доза яда, называемого наследственностью,- он верит в свою
родовитость, как аристократ, и в предопределенность посмертной участи, как
кальвинист.
Священник с трудом вырвался на сутки из Глазго, где был по делу, чтобы
повидать друга своего Фламбо, сыщика-любителя, который вместе с
сыщиком-профессионалом расследовал в Гленгайле обстоятельства жизни и смерти
последнего из владельцев замка. Таинственным графом кончался род, сумевший
выделиться отвагой, жестокостью и сумасбродством даже среди мрачной
шотландской знати XVI века. Никто не забрел дальше, чем Гленгайлы, в тот
лабиринт честолюбия, в те анфилады лжи, которые возвели вокруг Марии,
королевы шотландцев.
Причину и плод их стараний хорошо выражал стишок, сложенный в округе:
Копит, копит смолоду
Наш помещик золото.
За много веков в замке не было ни одного достойного графа. Когда
наступила викторианская эра, казалось, что странности их исчерпаны. Однако
последний в роду поддержал семейную традицию, сделав единственное, что ему
осталось: он исчез. Не уехал, а именно исчез, ибо, судя по всему, был в
замке. Но хотя имя значилось в церковных книгах и в книге пэров, никто на
свете не видел его самого.
Если кто его и видел, то лишь угрюмый слуга, соединявший обязанности
садовника и кучера. Слуга этот был таким глухим, что деловые люди считали
его немым, а люди вдумчивые - слабоумным. Бессловесный рыжий крестьянин с
упрямым подбородком и ярко-черными глазами звался Израэлем Гау и, казалось,
жил один в пустынном поместье. Но рвение, с которым он копал картошку, и
точность, с какою он скрывался в кухне, наводили на мысль о том, что он
служит хозяину. Если нужны были другие доказательства, всякий мог считать
ими то, что на все вопросы слуга отвечал: "Нету дома". Однажды в замок
позвали мэра и пастора (Гленгайлы принадлежали к пресвитерианской церкви), и
те обнаружили, что садовник, кучер и повар стал еще и душеприказчиком и
заколотил в гроб своего высокородного хозяина.
Что было немедленно вслед за этим, никто толком не знал, ибо никто
узнать не пытался, пока на север, дня через два-три, не прибыл Фламбо. К
этому времени тело графа Гленгайла (если то было его тело) покоилось на
маленьком кладбище, у вершины холма.
Когда отец Браун прошел сумрачным садом в самую тень замка, тучи
сгустились и в воздухе пахло грозой. На фоне последней полоски
золотисто-зеленого неба он увидел черный силуэт - человека в цилиндре, с
большой лопатой на плече. Такое нелепое сочетание напоминало о могильщике;
но отец Браун припомнил глухого слугу, копающего картошку, и не удивился. Он
неплохо знал шотландских крестьян; он знал, что по своей респектабельности
они способны надеть сюртук и шляпу для официальных гостей; он знал, что по
своей бережливости они не потеряют даром и часа. Даже то, как пристально
глядел слуга на проходящего священника, прекрасно увязывалось с их
недоверчивостью и обостренным чувством долга.
Парадную дверь открыл сам Фламбо, рядом с которым стоял высокий седой
человек, инспектор Крэвен из Скотланд-Ярда. В зале почти не было мебели, но
с темных холстов из-под темных париков насмешливо глядели бледные и коварные
Гленгайлы.
Проследовав в комнаты, отец Браун увидел, что официальные лица сидят за
дубовым столом. Тот конец, где они трудились, был всплошную покрыт бумагами,
сигарами и бутылками виски; дальше, во всю длину, на равном расстоянии,
красовались исключительно странные предметы: кучка осколков, кучка какой-то
темной пыли, деревянная палка и что-то еще.
- У вас тут прямо геологический музей,- сказал отец Бpayн, усаживаясь
на свое место.
- Не столько геологический, сколько психологический,- отвечал Фламбо.
- Ради Бога,- воскликнул сыщик,- не надо этих длинных слов!
- Вы не жалуете психологию? - удивился Фламбо.- Напрасно. Она нам
понадобится.
- Не совсем понимаю,- сказал инспектор. - О лорде Гленгайле,- объяснил
француз,- мы знаем только одно: он был маньяк.
Мимо окна, черным силуэтом на лиловых тучах, прошел человек с лопатой и
в цилиндре. Отец Браун рассеянно поглядел на него и сказал:
- Конечно, он был со странностями, иначе он не похоронил бы себя заживо
и не велел бы похоронить так быстро после смерти. Однако почему вам кажется,
что он сумасшедший?
- Послушайте, что нашел в этом доме мистер Крэвен,- ответил Фламбо.
- Надо бы мне свечу,- сказал Крэвен.- Темнеет, трудно читать.
- А свечек вы не нашли? - улыбнулся отец Браун. Фламбо серьезно
посмотрел на своего друга.
- Как ни странно,- сказал он,- здесь двадцать пять свечей и ни одного
подсвечника.
Темнело быстро, и быстро поднимался ветер. Священник встал и направился
вдоль стола туда, где лежали свечи. Проходя, он наклонился к бурой пыли - и
сильно чихнул.
- Да это нюхательный табак! - воскликнул он.
Потом он взял свечу, бережно зажег ее, вернулся и вставил в бутылку
из-под виски. Пламя затрепетало на сквозняке, как флажок. На много миль
кругом шумели черные сосны, словно море било о скалу замка.
- Читаю опись,- серьезно сказал Крэвен и взял одну из бумаг.- Поясню
вначале, что почти все комнаты были заброшены, кто-то жил только в двух.
Обитатель этот, несомненно, не слуга по фамилии Гау. В этих комнатах мы
нашли странные веши, а именно:
1. Довольно много драгоценных камней, главным образом - бриллиантов,
без какой бы то ни было оправы. Неудивительно, что у Гленгайлов были
драгоценности; но камни обычно оправляют в золото или серебро. В этой семье
их, по-видимому, носили в карманах, как мелочь.
2. Много нюхательного табака - не в табакерках и даже не в мешочках, а
прямо на столе, на рояле и на буфете, словно хозяину было лень сунуть руку в
карман или поднять крышку.
3. Маленькие кучки железных пружинок и колесиков, словно здесь
разобрали несколько механических игрушек.
4. Восковые свечи, которые приходится вставлять в бутылки, потому что
вставлять их не во что.
Прошу вас, обратите внимание на то, что ничего подобного мы не ожидали.
Основная загадка была нам известна. Мы знали, что с покойным графом не все
ладно, и явились, чтобы установить, жил ли он здесь, и умер ли, и как
связано со всем этим рыжее пугало, похоронившее его. Предположим самое дикое
и театральное. Быть может, слуга убил его, или он вообще жив, или слуга -
это он, а настоящий Гау - в могиле. Вообразим любой наворот событий в духе
Уилки Коллинза, и мы все равно не сможем объяснить, почему свечи - без
подсвечников и почему старый аристократ брал понюшку прямо с рояля. Словом,
суть дела представить себе можно; детали нельзя. Человеческому уму не под
силу связать табак, бриллианты, свечи и разобранный механизм.
- Почему же? - сказал священник.- Извините, я свяжу их. Граф Гленгайл
помешался на французской революции. Он был предан монархии и пытался
восстановить в своем замке быт последних Бурбонов. В восемнадцатом веке
нюхали табак, освещали комнаты свечами. Людовик Шестнадцатый любил мастерить
механизмы, бриллианты предназначались для ожерелья королевы.
Крэвен и Фламбо уставились на него круглыми глазами.
- Поразительно! - вскричал француз.- Неужели так оно и есть?
- Конечно, нет,- отвечал отец Браун.- Я просто показал вам, что можно
связать воедино табак, бриллианты, свечи и разобранный механизм. На самом
деле все сложнее.
Он замолчал и прислушался к громкому шуму сосен; потом произнес:
- Граф Гленгайл жил двойной жизнью, он был вором. Свечи он вставлял в
потайной фонарь, табак швырял в глаза тем, кто его застанет,- вы знаете,
французские воры швыряют перец. А главная улика - алмазы и колесики. Ведь
только ими можно вырезать стекло.
Обломанная ветка сосны тяжко ударилась о стекло за их спинами, словно
изображая вора в зловещем фарсе, но никто на нее не глядел. Все глядели на
священника.
- Бриллианты и колесики,- медленно проговорил Крэвен.- Из-за них вы и
пришли к такому объяснению?
- Я к нему не пришел,- мягко ответил священник,- но вы сказали, что
никак нельзя объединить вот эти вещи. На самом деле, конечно, все гораздо
проще. Гленгайл нашел клад на своей земле - драгоценные камни. Колесиками он
шлифовал их или гранил, не знаю. Ему приходилось работать быстро, и он
пригласил себе в подмогу здешних пастухов. Табак - единственная роскошь
бедного шотландца, больше его ничем не подкупишь. Подсвечники им были не
нужны, они держали свечи в руке, когда искали в переходах, под замком, нет
ли там еще камней.
- И это все? - не сразу спросил Фламбо.- Это и есть простая, скучная
истина?
- О, нет! - отвечал отец Браун.
Ветер взвыл на прощание в дальнем бору, словно насмехаясь над ними, и
замолк. Отец Браун продолжал задумчиво и спокойно:
- Я говорю все это лишь потому, что вы считаете невозможным связать
табак с бриллиантами или свечи с колесиками. Десять ложных учений подойдут к
миру; десять ложных теорий подойдут к тайне замка, но нам нужно одно,
истинное объяснение. Нет ли там чего-нибудь еще?
Крэвен засмеялся, Фламбо улыбнулся, встал и пошел вдоль стола.
- Пункты пять, шесть и семь,- сказал он,- совершенно бессмысленны. Вот
стержни от карандашей. Вот бамбуковая палка с раздвоенным концом. Может
быть, ими и совершили преступление - но какое? Преступления нет. И
загадочных предметов больше нет, кроме молитвенника и нескольких миниатюр,
которые хранятся здесь со средних веков,- по-видимому, фамильная спесь у
графов сильнее пуританства. Мы приобщили эти вещи к делу лишь потому, что
они как-то странно попорчены.
Буря за окном пригнала к замку валы темных туч, и в длинной комнате
было совсем темно, когда отец Браун взял в руки молитвенник. Тьма еще не
ушла, когда он заговорил, но голос его изменился.
- Мистер Крэвен,- сказал он так звонко, словно помолодел на десять
лет,- вы ведь имеете право осмотреть могилу? Поспешим, надо скорей разгадать
это страшное дело. Я бы сейчас и пошел на вашем месте!
- Почему? - удивленно спросил сыщик.
- Потому что оно серьезней, чем я думал,- ответил священник.- Табак и
камни могут быть здесь по сотне причин. Но этому есть только одна причина.
Смотрите, молитвенник и миниатюры не портили, как мог бы испортить
пуританин. Из них осторожно вынули слово "Бог" и сияние над головой Младенца
Христа. Так что берите свою бумагу и идем осмотрим могилу. Вскроем гроб.
