Гилберт Кийт Честертон.
Кентерберийские рассказы
OCR: Gekkon
ТАЙНА САДА
Аристид Валантэн, начальник парижской полиции, опаздывал домой к
званому обеду, и гости начали съезжаться без него. Их любезно встречал
доверенный слуга Валантэна - Иван, старик со шрамом на лице, почти таком же
сером, как его седые усы; он всегда сидел за столом в холле, сплошь
увешанном оружием. Дом Валантэна был, пожалуй, не менее своеобразен и
знаменит, чем его хозяин. Это был старинный особняк с высокими стенами и
высокими тополями над самою Сеной, построенный довольно странно, хотя эта
странность и была удобна для полицейских - никто не мог проникнуть в него,
минуя парадный вход, где постоянно дежурил Иван со своим арсеналом. К дому
примыкал сад, большой и ухоженный, туда вело множество дверей; от внешнего
же мира его наглухо отгораживала высокая, неприступная стена, усаженная по
гребню шипами. Такой сад как нельзя лучше подходил человеку, убить которого
клялась не одна сотня преступников.
Как говорил Иван, хозяин звонил по телефону, что задержится минут на
десять. Сейчас Валантэн занимался приготовлениями к смертным казням и
прочими мерзкими делами; он всегда пунктуально выполнял эти обязанности,
хотя они и были ему глубоко отвратительны. Беспощадность, с какой он
разыскивал преступников, всегда сменялась у него снисходительностью, когда
доходило до наказания. Поскольку он был величайшим во Франции, да и во всей
Европе мастером сыщицких методов, его огромное влияние играло благотворную
роль, когда речь шла о смягчении приговоров и улучшении тюремных порядков.
Он принадлежал к числу великих вольнодумцев-гуманистов, которыми славится
Франция; а упрекнуть их можно разве лишь в том, что их милосердие еще
бездушнее, чем сама справедливость.
Валантэн приехал в черном фраке с алой розеткой (в сочетании с темной
бородой, пронизанной первыми седыми нитями, они придавали ему весьма
элегантный вид) и прошел прямо в свой кабинет, откуда вела дверь на садовую
лужайку. Дверь эта была отворена, и Валантэн, тщательно заперев свой саквояж
в служебном сейфе, постоял несколько минут около нее. Яркая луна боролась со
стремительно летящими, рваными, клочковатыми тучами (недавно прошла гроза) и
Валантэн глядел на небо с грустью, не свойственной людям сугубо научного
склада. Возможно, однако, что такие люди могут предчувствовать самые роковые
события своей жизни. Как бы там ни было, он быстро справился со своими
потаенными переживаниями, ибо знал, что запаздывает и гости уже прибывают.
Впрочем, войдя в гостиную, он сразу же убедился, что главного гостя
пока нет. Зато были все другие столпы маленького общества. Был английский
посол лорд Гэллоузй, раздражительный старик с темным, похожим на сморщенное
яблоко лицом и голубой ленточкой ордена Подвязки. Была леди Гэллоуэй, худая
дама с серебряной головой и нервным, надменным лицом. Была их дочь, леди
Маргарет Грэм, девушка с бледным личиком эльфа и волосами цвета меди. Были
герцогиня Мон-сен-Мишель, черноглазая и пышная, и две ее дочери, тоже
черноглазые и пышные. Был доктор Симон, типичный французский ученый, в очках
и с острой каштановой бородкой; лоб его прорезали параллельные морщины -
расплата за высокомерие, ибо образуются они от привычки поднимать брови. Был
отец Браун из Кобхоула в графстве Эссекс; Валантэн недавно познакомился с
ним в Англии. Увидел он - быть может, с несколько большим интересом -
высокого человека в военной форме, который поклонился Гэллоуэям, встретившим
его не особенно приветливо, и теперь направлялся к нему. Это был О'Брайен,
майор французского Иностранного легиона - тощий, несколько чванливый
человек, гладко выбритый, темноволосый и голубоглазый, и - что естественно
для славного полка, известного блистательными поражениями,- одновременно и
дерзкий, и меланхоличный на вид. Ирландский дворянин, он был с детства
знаком с семейством Гэллоуэев, особенно с Маргарет Грэм. Родину он покинул
после какой-то истории с долгами и теперь демонстрировал пренебрежение к
английскому этикету, щеголяя форменной саблей и шпорами. На его поклон леди
и лорд Гэллоуэй ответили сдержанным кивком, а леди Маргарет отвела глаза.
Однако и сами эти люди, и их отношения не слишком трогали Валантэна. Во
всяком случае, не ради них он устроил званый обед. С особым нетерпением он
ждал всемирно известного человека, с которым свел дружбу во время одной из
своих триумфальных поездок в Соединенные Штаты. Это был Джулиус К. Брейн,
мультимиллионер, чьи колоссальные, порой ошеломляющие пожертвования в пользу
мелких религиозных общин столько раз давали повод для легковесного
острословия и еще более легковесного славословия американским и английским
газетчикам. Никто толком не понимал, атеист ли Брейн, мормон или приверженец
христианской науки - он готов был наполнить звонкой монетой любой сосуд,
лишь бы этот сосуд был новым. Между прочим, он ждал, не появится ли,
наконец, в Америке свой Шекспир - ждал, сколь терпеливо, столь же и тщетно.
Он восхищался Уолтом Уитменом, но считал, что Льюк Тэннер из города Парижа в
Пенсильвании прогрессивнее его. Ему нравилось все, что казалось
прогрессивным. Таковым он считал и Валантэна; и ошибался.
Появление Джулиуса Брейна было грозным и весомым, как звон обеденного
гонга. У богача было редкое качество - его присутствие замечали не меньше,
чем его отсутствие. Это был очень крупный человек, дородный и рослый, одетый
во фрак, сплошную черноту которого не нарушали даже цепочка часов или
кольцо. Седые волосы были гладко зачесаны назад, как у немца. Красное лицо,
сердитое и простодушное, было бы просто младенческим, если бы не
один-единственный темный пучок под нижней губой, в котором было что-то
театральное и даже мефистофельское. Впрочем, в гостиной недолго разглядывали
знаменитого американца. Опоздание уже нарушило ход вечера, и леди Гэллоуэй,
подхватив его под руку, увлекла без промедления в столовую.
Супруги Гэллоуэй на все смотрели благодушно и снисходительно, но и у
них был повод для беспокойства. Лорду очень не хотелось, чтобы дочь
заговорила с этим проходимцем О'Брайеном; однако она вполне прилично
прошествовала в столовую в обществе доктора Симона. И все-таки лорду было
неспокойно, он вел себя почти грубо. Во время обеда он еще сохранял
дипломатическое достоинство. Но когда настал черед сигар и трое мужчин
помоложе - доктор Симон, священник Браун и ненавистный О'Брайен, отщепенец в
иностранном мундире,- куда-то исчезли, не то поболтать с дамами, не то
покурить в оранжерее, британский дипломатвовсе утратил дипломатическую
стать. Ему не давала покоя мысль, что негодяй О'Брайен, может быть, где-то
что-то нашептывает Маргарет. Его, лорда Гэллоуэя, оставили пить кофе в
компании Брейна, выжившего из ума янки, который верит во всех богов, и
Валантэна, сухаря-француза, который ни во что не верит! Пусть бы уж спорили
между собой, сколько влезет, но у него-то с ними нет ничего общего. Через
какое-то время, когда прогрессивные словопрения зашли в тупик, лорд встал и
отправился искать гостиную. Он проплутал по длинным коридорам минут шесть, а
то и восемь, пока не услышал наконец назидательный тенорок доктора, потом -
скучный голос священника, а после него - общий смех. Вот и эти, подумал он и
выругался про себя, и эти тоже спорят о науке и религии... Но, отворив дверь
в гостиную, он заметил одно: там не было майора О'Брайена и леди Маргарет.
Нетерпеливо выскочив из гостиной, как перед тем из столовой, он опять
затопал по коридорам. Стремление оградить дочь от ирландско-алжирского
авантюриста овладело им, как маньяком. По пути в заднюю часть дома, где
помещался кабинет Валантэна, он, к своему изумлению, увидел дочь, которая
пробежала мимо с презрительной гримаской на бледном лице. Новая загадка!
Если она была сейчас с О'Брайеном, куда же делся он? Если нет, где же была
она? Весь во власти ревнивой старческой подозрительности, он пробирался
наугад по неосвещенным коридорам и в конце концов набрел на предназначенный
для прислуги выход в сад. Кривой ятаган луны разодрал и разметал последние
клочья облаков. Серебристый свет озарил все уголки сада. Через лужайку, ко
входу в кабинет, крупными шагами двигался высокий человек в синем; отблеск
луны на знаках различия изобличил в нем майора О'Брайена.
Он вошел в дом, оставив лорда Гэллоуэя разъяренным и растерянным сразу.
Сине-серебристый сад, похожий на сцену театра, дразнил его хрупким
очарованием, нестерпимым для грубой властности. Сила и грация ирландца
бесили его, как будто он - не отец Маргарет, а соперник офицера; лунный свет
приводил в исступление. Его словно бы заманили колдовством в сад трубадуров,
в сказочную страну Ватто*, и, чтобы потоком слов развеять нежный дурман,
* Ватто Антуан - французский художник XVIII в., в творчестве которого
преобладали театральные и любовные темы, фантастические сюжеты. (Здесь и
далее - примечания переводчиков.)
он энергично двинулся вслед врагу. При этом он споткнулся не то о
дерево, не то о камень в траве и наклонился, сперва с раздражением, затем -
с любопытством. Еще через мгновение луна и высокие тополя стали свидетелями
поразительного зрелища: пожилой английский дипломат бежал во всю прыть,
оглашая воздух отчаянными воплями. На хриплые крики в дверях кабинета
возникло бледное лицо доктора Симона - блик на стеклах очков, встревоженная
бровь; он и услышал первые членораздельные слова.
- В саду труп... весь в крови! - воскликнул посол. О'Брайен начисто
вылетел у него из головы.
-Надо немедленно сообщить Валантэну,- сказал доктор, когда Гэллоуэй
сбивчиво поведал ему обо всем, что решился рассмотреть.- Хорошо еще, что он
здесь.
При этих его словах в комнату вошел, привлеченный шумом, сам знаменитый
детектив. Было почти забавно наблюдать, как он преобразился. Сперва он
просто беспокоился как хозяин и джентльмен, что стало дурно кому-то из
гостей или слуг. Когда же ему сказали о страшной находке, он со всей
присущей ему уравновешенностью мгновенно превратился в энергичного и
авторитетного эксперта, поскольку такое происшествие, при всей своей
неожиданности и трагичности, было уже его профессиональным делом.
- Подумать только,- заметил он, когда они поспешили на поиски тела,- я
изъездил весь свет, расследуя преступления, а теперь кто-то хозяйничает у
меня в саду. Однако где же тело?
Они с трудом пересекли лужайку - от реки поднимался легкий туман,- но с
помощью еще не оправившегося Гэллоуэя отыскали в высокой траве мертвое тело.
Это был труп очень высокого и широкоплечего человека. Несчастный лежал
ничком, и они увидели могучие плечи, черный фрак и большую голову, совсем
лысую, если не считать нескольких прядей темных волос, прилипших к черепу,
точно мокрые водоросли. Из-под уткнувшегося в землю лица ползла алая змейка
крови.
- Ну что ж,- как-то странно произнес Симон,- во всяком случае, это не
кто-нибудь из нас,
- Осмотрите его, доктор,- бросил Валантэн довольно резко,- возможно, он
еще жив. Доктор наклонился над трупом.
- Он не совсем холодный, но, боюсь, вполне мертвый,- ответил он.-
Помогите-ка мне приподнять его.
Они осторожно приподняли мертвого на дюйм от земли, и сразу же все
сомнения были рассеяны самым ужасным образом: голова отвалилась от тела.
Тот, кто перерезал неизвестному горло, сумел перерубить и шею.
Это потрясло даже Валантэна. "Силен, как горилла",- пробормотал он. Не
без дрожи, хотя он был привычен к анатомированию трупов, доктор Симон поднял
