Александр Чернобровкин
КИНСЛЕР ОТДЫХАЕТ
ДЕННИЦА
ВОЛХВ
СКОМОРОХ
МАВКА
Александр Чернобровкин
КИНСЛЕР ОТДЫХАЕТ
Фантасмагорическая повесть
1.
У Вима Снарпа белая горячка: в какую комнату его дворца ни зайди, в
каждой черти бегают. Разумеется, зайти надо вместе с ним, больше никто их
не видит, даже мне не удалось, хотя в день прилета на Вимову планету
набрался с ним до чертиков. В ту ночь, а точнее, под утро, Иолия тоном
прокурора, измученного геморроем и неблагодарными подсудимыми, огласила
свои права на мое ночное время, и больше я не проводил таких экспериментов.
Проглотив в компании Вима Снарпа и Родроба энное количество взрывоопасных
смесей и дождавшись, когда последняя порция сдетонирует не в желудке, а
где-то чуть выше кадыка, я отправлялся оправдывать подпись под брачным
контрактом. И каждый раз завидовал Родробу, что наяда не умеет
разговаривать, По утверждению Вима, Родроб выпадает в осадок ровно в
четыре-тридцать, ни раньше, ни позже, и к возлюбленной попадает только
благодаря нежной помощи стальных клешней робота-слуги. В последнее верю,
потому что каждое утро вижу двухметровое, обросшее курчавой шерстью,
безжизненное тело Родроба словно распятое на берегу бассейна, что в парке
перед дворцом.
Вижу эту картину и сегодня утром. Рядом с Родробом наяда. Изогнувшись
дугой, она завершает утренний туалет, вылизывая и перебирая зубами шерсть
около хвоста. Время от времении наяда тыкается мордочкой в волосатую грудь
Родроба, то ли проявляя нежные чувства, то ли сравнивая, у кого шерсть
гуще. Боюсь, что сравнение будет не в ее пользу. Ладно, пусть милуются, а
мне пора на физиологическую разминку накормить антистрахинов.
Путь мой по дворцу лежит мимо Снарпового кабинета, где хозяин, обычно,
проводит истребление запасов винного погреба. Кабинет обставлен чучелами и
обвешая фотографиями морских чудищ, особенно впечатляет одно
зубасто-шипастая уродина, занимающая четверть комнаты. Напротив нее и сидит
Вим Снарп. Не мудрено, что ему черти мерещатся.
- Привет, Вим!
Он нагрузился уже выше кадыка, поэтому рта не открывает, отделывается
дружеским жестом руки.
- Не скучно одному?
В ответ его рука показывает на чучело рядом с уродиной. То, что там
стояло, было настолько похоже на своего соседа, что я не сразу узнал в тем
Тука. Эка он себя изуродовал! Если судить по габаритам, мой Санчо Пансо и
Росинант в одном лице выпил ночью сразу за три лица. Сейчас выясним точнее.
- И на сколько уменьшилось за ночь твое наследство?
Вим безнадежно махнул рукой. Хотел впридачу выдавить из горла тихий,
грустный, сожалеющий вздох, но вдруг громко и боевито икнул. Робот-слуга
понял клич по-своему на столе появились еще две бутылки.
- Слушай, Вим, давай я взорву твою планету, а? Сразу станешь нормальным
человеком - нищим и никому не нужным. Как тебе такой вариант?
- Никак, тоскливо промычал Вим. Во-первых, она застрахована на... тут он
назвал такую цифру, что я присвистнул и подумал было, что передо мной сидит
старший брат Леба Девкальда, мультимиллиардера. - А во-вторых, остаются
наличные в нескольких банках. Ежегодных процентов с этих денег хватит на
две таких планеты. В-третьих, есть небольшой золотой запас и что-то еще
в-четвертых.
Да, Виму Снарпу можно только посочувствовать. Это трагедия, когда
вырастаешь в бедности, а к тридцати годам - в расцвет дерзости, честолюбия
и предприимчивости - вдруг получаешь больше, чем мечтал, и без особых
усилий. Не мудрено, что теперь мечтой Вима стала нищета.
- Ну, ладно, борись с богатством в одиночку, а мы с Туком прогуляемся.
- А я все равно не один. Тут эти... Вим проткнул пальцем воздух перед
собой. Палец загнулся крючком, будто удерживал бублик. - Пить будешь?
- Когда вернусь, - ответил я.
- Не тебя спрашиваю...
Все ясно! Пора уводить Тука: он доверчивый, может принять за чистую
монету. Или подыграть?
Я постучал по одной из костяных пластинок Тука, давая команду погонять
непрошеных гостей. Видимо фаготекс вместе с алкоголем наглотался и чувства
юмора, потому что выставил вперед два отростка и запрыгал по кабинету,
напоминая ожившую вилку. Поймать кого-то или что-то ему не удалось, поэтому
фаготекс замотылял в воздухе сразу десятком отростков, выгоняя чертей из
кабинета. Я было расхохотался, но вполне серьезное и очень довольное
выражение на лице Вима Снарпа остановило меня. Я попытался понять, кто из
нас троих кого разыгрывает: мы с Туком Вима, они меня, Вим нас с Туком или
Тук нас с Вимом. Получался любой вариант, кроме первого. Тьфу, черт!
Кажется и я скоро начну кого-нибудь гонять!
- Пойдем, Тук, бросай это грязное дело!
- Он уже закончил. Спасибо, Тук! - поблагодарил Вим. - Ваше здоровье! -
провозгласил он и влил грамм сто здоровья в собственный желудок.
С таким наследством приходится Виму заботиться о себе, подумал я, садясь
во флайер. Позади меня устроился Тук. Запашище от него, как от невыпаренной
винной бочки, даже стрелки на приборном щитке поползли к противоположным
концам циферблатов с пьяной стремительностью.
2.
Земельная собственность, если можно так выразиться, представлена у Вима
Снарпа маленькой и молодой по космическим меркам планетой. На семь восьмых
она покрыта водой. Суша состоит из трех материков - два, приблизительно
круглых, на полюсах, а один, похожий на огурец, вытянулся по экватору - и
нескольких архипелагов. На полюсах жить слишком холодно, на экваторе -
слишком жарко, поэтому первые два материка вообще не используются, а на
третьем разбиты сельскохозяйственные угодья и построены заводы по
переработке сельхозпродукции. Все автоматизированно и компьютеризированно,
изготовленная продукция увозится беспилотными кораблями заказчикам на
другие планеты, и Виму Снарпу остается только барыши подсчитывать. И
пропивать их. Делает он это на самом большом из островов, расположенном
чуть ближе к экватору, чем к южному полюсу, и на приличном расстоянии от
всех трех материков. Остров этот похож на кратер огромного потухшего
вулкана. По периметру его идут высокие и почти вертикально обрывающиеся в
океан, островерхие горы, напоминая с высоты птичьего полета раззявленную
акулью пасть. Внутри пасти, в западной ее части, находится небольшое озеро
с темно-синей водой. На восток от озера остров постепенно повышается, и на
идущих друг за другом террасах расположены несколько слежебных построек,
парк с бассейном и дворец. Озеро сообщается под землей с океаном, и в часы
прилива вода подступает к служебным помещениям и бассейну. Сейчас как раз
начался прилив, и, пропетая над озером, я успеваю заметить, что вода уже
успела отвоевать часть суши, подбираясь к бассейну.
Зато океану не слишком везет. Он бьется валами о скалы чуть выше, чем
пару часов назад, но ни на сантиметр не продвинулся вперед. Может поэтому
поверхность его покрыта более светлыми, изогнутыми полосами, похожими на
морщины гнева, собравшиеся на лбу рассерженного старика. Тень от флайера
быстро скользит по ним, приближаясь к другому острову, круглому, пологому и
покрытому зеленью. Растут на нем густая сочная трава, низокрослые
кустарники с разноцветными ягодами и что-то среднее между кустарником и
деревьями - высокие гибкие стволы с маленькими круглыми листочками и
беленькими цветами и желтыми ягодами, свисающими полуметровыми гроздьями.
Стволы эти почти невозможно сломать или срубить, зато ягоды обсыпаются при
малейшем прикосновении или сотрясении. Растительность острова служит пищей
множеству птиц, мелких грызунов и крупных морских животных. Вспугнутые
флайером, птицы взмывают в небо, а морские животные с ревом бросаются в
воду, освобождая мне место для посадки. Флайер опускается чуть дальше
досягаемости прилива, я выпрыгиваю из кабины и успеваю покричать вслед
сдрейфившему стаду.
Но Прилетел я на остров не ради этих ленивых мирных животных. На острове
обитают странные существа, я называю их летучими крысами или
попрыгунчиками, потому что похожи одновременно и на крупных летучих мышей,
и на лягушек. Длинное узкое тело их покрыто салатновой бородовчатой кожей,
задние конечности чуть длиннее тела и мускулистые, а передние - маленькие,
почти неразвитые и с перепонками, позволяющими летучим крысам планировать.
А катапультой крысам служат гибкие стволы. Цепляясь задними конечностями за
землю, они перехватывают передними ствол все выше и выше, наклоняя верхушку
к траве, и в нужный момент позволяют стволам разогнуться и швырнуть себя на
жертву. Жертвами служат морские животные, изредка - крупные птицы. На
голове у попрыгунчика три острых шипа, по-видимому, выделяющие
нервно-паралитический яд. Мне довелось видеть парализованную жертву.
Животное из семейства ластоногих лежало неподвижно с открытыми глазами.
Зрачки сужались и расширялись, однако тело словно задубело, не оживили его
и мои пинки. Шкура на спине, чуть ниже шеи, была вспорота, в каждой их трех
кровоточащих борозд копошилось по синевато-розовой личинке. Чем они
питались - я не понял, но явно не мясом и не кровью животного. Через десять
дней личинок уже не было в ранах, вместе с ними ушла и жизнь из
неподвижного тела, которое сразу же стало добычей грызунов и насекомых.
Жуткая смерть. Такая же участь ожидает и меня, если не отражу нападение
попрыгунчика.
А вот и очередное предупреждение. В ложбинке с примятой, пожухшей травой
копошились три личинки. Вели они себя так, словно пируют на теле жертвы, а
тела как раз и не было. Понаблюдав за этими тварями и справившись с
искушением разрядить в них пистолет, я пошел в гущу гибких стволов.
Теперь все мое тело превратилось в уши. Я слушал головой, руками,
туловищем, ногами, но особенно - затылком. Удар нанесут сзади. Перед ударом
послышится щелчок разогнувшегося ствола и иногда - тихая дробь обсыпавшихся
ягод. У меня будут доли секунды, чтобы развернуться на звук и выстрелить в
маленькую, движущуюся мишень. Промах равносилен смертному приговору, ведь
найдут меня не скоро, никто не знает, где я отдыхаю. По официальной версии
я летаю над океаном в прямо противоположном направлении, отрабатывая фигуры
высшего пилотажа.
Впереди меня идет Тук. Он уже видел врага и теперь корыляет на огромных
задних лапах, помогая себе маленькими перепончатыми передними. Идет
бесшумно, не задевая стволы. За него я спокоен: глаза и уши у фаготекса
везде, а реакция лучше моей: один попрыгунчик уже размозжил голову о
высунувшуюся навстречу ему костяную пластину. Шипы летучей крысы не
сломались, но основаниями вылезли между задними конечностями.
Тишина-то какая! Ни шелеста листьев, ни крика птиц, ни писка грызунов. И
ни одного нападения. Если не случилась ожидаемая маленькая неприятность,
значит жди большую.
Я взобрался на холм, настороженно огляделся. Тихой безжизненно. Небо
чистое, никаких предвестий урагана. Океан тоже спокоен, накатывается на
берег невысокими валами, неспеша отползает и снова накатывается. На
горизонте синева океана слилась с голубизной неба, а посередине, между
островом и горизонтом, вода изогнулась, будто на гладкой дороге неожиданно
вспучились длинные поперечные кочки. Эти кочки медленно, однако с
привораживающим упорством, подкрадывались к острову, и расстояние между
кочками увеличивалось, а сами они вспучивались все выше. Красивое
зрелище!..
И вдруг я понял. Нет, сначала почувствовал блаженство, вспрыснутое в тело
накормленными антистрахинами, а потом уже угадал причину испуга. Пока я
прикидывал расстояние от холма до флайера и от кочек до острова, пока
подсчитывал и сравнивал время на преодоление обеих дистанций, страх успел
накормить всех моих внутренних хищников и откладывался про запас, как жир,
в клеточках моего тела: добежать до флайера не успею...
- Тук, за мной!
Я побежал к противоположному берегу, подальше от опасности. Мне нужны
были пещера или расщелина. Фаготекс прикроет, он сильный, выдержит.
Цунами уже поднималось, словно привставало с коленей, на мелководье перед
островом. Искрящаяся на солнце, с белопенной гривой вершина волны нависла
