понял, даже заулыбался как комплименту, но одна из прилипал с трудом
растолковала ему разницу. Медведь будто стряхнул с себя соседей и столик -
они разлетелись в разные стороны - и попер на меня.
Я постучал Туку по одной из пластин: охраняй поединок. Прогулочной
походкой отошел в угол между стойкой и стеной, чтобы обезопасить себя с
тыла, повернулся лицом к надвигающейся, раскачиваясь, груде мышц. Тук замер
метрах в трех от меня, в проходе, как раз напротив бармена, чтобы у того не
появилось желание проверить на мне электрическую дубинку. Фаготекс оброс
десятью лапами, причем три служили ногами, а остальные заколыхались над
туловищем, напоминая толстый тростник над коричневым болотцем. Медведь на
мгновение задержался перед Туком, соображая кто перед ним и насколько
опасен. Было забавно смотреть, как двое животных изучают друг друга. Тук не
проявлял агрессивности, поэтому человекообразное двинулось на меня.
Бил он от души и довольно технично, видимо, выступал когда-то на
профессиональном ринге. Но и мы не лыком шиты, поэтому кулаки его
нарывались либо на блоки, либо на стены. Ох и силен, Медведь! Мне казалось,
что после каждого удара по стене, бар подпрыгивает вместе с обстановкой и
посетителями. Подпрыгивал и я, но для того, чтобы ударить: высоковат
противник. За пять минут я-таки измотал его. Он уже кидался на меня
вслепую, бил реже и слабее. Два прилипалы хотели было прийти ему на помощь,
но получили от Тука по чудненькому апперкоту и смирненько, как набегавшиеся
за день детки, отдыхали на полу. Их позы благоприятно подействовали на
остальных прилипал и на бармена, он прекратил возню под стойкой, где,
видимо, спрятана дубинка, и даже отодвинулся подальше от Тукс, а
следовательно и от меня.
Медведь уже плевался кровью. Розовая слюна запутывалась в черных кучерях
бороды, и мне неприятно было бить по подбородку, в лоб же бесполезно.
Поэтому обрабатывал нос, пока тот не превратился в груду перезрелых слив.
Тут Медведь обезумел от ярости и, разогнавшись и низко наклонив голову,
решил протаранить меня. Я этого ждал: бар подпрыгнул в последний раз, я
ногами подправил оседающее тело, и оно, наконец-то, свернулось калачиком
под стеной. Мир непобедимости твоей, Медведь! И свободе!
Пока Медведь оклемывался, я занял его столик. Бармен лично принес заказ,
сделанный мной до драки, и даже протер столик. Лицо бармена отражало все
имеющиеся в его запасе оттенки уважения - что-то около сотни, а напитка в
стакане была тройная порция. Я заказал еще один для Тука и велел наполнить
за мой счет чашу. Я выпил сам, напоил Тука и ждал, когда до столика
доберется свергнутый тиран. Ждала и его свита. Они бы переметнулись в мой
лагерь, но я ведь не приглашал, а робкую попытку одного из них предложить
свои услуги отклонил настолько недвусмысленно, что никто больше не
пробовал.
Медведь встал на четвереньки, долго мотал склоненой головой, подметая пол
бородой. Затем голова поднялась, увидела меня, замерла настороженно. Я
поманил пальцем. Медведь встал на задние конечности и, полусогнутый,
доплелся до столика. Смотрел Медведь таким обожествляющим взглядом, как не
смотрели на меня даже дикари на планете Нданга, куда я прилетал, чтобы
украсть одного из них для частного зоопарка.
- Как зовут?
- Родроб, - проскрипел он, точно молол жерновами гранит.
- Садись, - приказал я и двинул к нему его чашу. - Пей.
Родроб опасливо опустился на краешек тяжелой скамьи. Разбитыми,
окровавленными лапами он обхватил чашу и нерешительно посмотрел на меня
узкими глазками, проглядывающими в амбразуру между свисающей на них
чуприной и добравшейся почти до век бородой.
- Пей, - повторил я. Мне было интересно посмотреть, как он одолеет чашу.
Я попробовал напиток. Это был ахлуа, смешанный с дурманящим напитком с
планеты Цинто. Смесь была один к одному, хотя цинтяне утверждают, что
больше пятидесяти грамм их напитка выпить невозможно.
Родроб высосал все до капли. После такой дозы он не свалился под стол,
как я ожидал, наоборот, взгляд его даже просветлел. Я похвалил себя за то,
что нашел больше, чем искал.
- Пойдешь со мной, - приказал я Родробу, поднимаясь из-за столика.
Родроб тенью поплелся за мной. Во флайере он сидел не шевелясь, громко
сопел и пару раз отрыгнул, наполнив кабину таким жутким перегаром, что Тук
недовольно защелкал пластинами.
В отеле я обработал раны Родробу и приказал:
- Жди меня здесь, никуда не выходи. Есть и пить можешь что хочешь и
сколько хочешь. - Затем предупредил: - Тук будет тебя охранять, - и
постучал по пластинке фаготекса: стеречь!
Родроб мутыкнул утвердительно и так и стоял посреди комнаты, провожая
меня боготворящим взглядом и чуть наклонившись вперед, точно собрался
отбить земной поклон, начал и вдруг передумал.
Иолия крепко спала. Простыня сползла с ее длинноногого тела, но казалось,
что тело выползло из кокона, не в силах вытерпеть преграды, мешающей другим
любоваться им. Особого желания любоваться у меня что-то не было, поэтому
принял душ, завалился рядом с роскошным телом и сразу заснул.
Проснулся через два часа и с удивлением увидел, что длинноногая рекламная
модель явно не имеет желания окунуться в суету начавшегося дня. Я всегда
завидую людям, умеющим спать больше восьми часов в сутки да еще и с
выражением блаженства на лице, но завидую скромно, поэтому будить не стал.
Минут десять я нежился, обдумывая дела на сегодня. Внимание мое привлекло
вделанное в потолок зеркало - приправа к постельным развлечениям. Ничего
против него не имею, но именно эта "приправа" мне не понравилась. Я тихо
встал, обошел все помещения коттеджа. Так и есть: в одной из кладовок стоял
видеомагнитофон. На кассете было записано все, что происходило в спальне,
начиная с нашего прибытия в нее, и даже мой внимательный взгляд, несколько
минут назад устремленный на зеркало. Оказывается, когда думаю, выгляжу не
слишком глупо. Ну что ж, сексуальных гурманок со слабой памятью я встречаю
не впервые. Правда, ей незачем знать о моей ночной отлучке, поэтому я
перемотал кассету немного назад и пошел в спальню, чтобы завязать Иолии на
память о себе узелок побольше и позамысловатее.
Иолия упорно не хотела просыпаться. Обессиленными руками она боролась со
мной, принимая за героя сновидения, губы ее приоткрылись, дыхание стало
чаще и глубже, розовый язычок заскользил по нижней губе. Легонько
всхлипнув, она открыла глаза. Томные и темные от расширенных зрачков, они
медленно сужались, трезвея. Я не дал им отрезветь полностью, благодаря чему
избавился от потуг на лидерство. И тут я продемонстрировал все, что умею, и
сделал это с душой...
Иолия долго лежала с закрытыми глазами и не шевелилась. Потом ее рука
нашла мою и сжала так, словно у меня была запасная. Я ответил взаимностью.
Иолия вскрикнула и выдернула руку. В следующее мгновение она чмокнула меня
в нос и быстро, будто боялась, что сделаю то же самое ей, убежала в ванную.
Я сказал самому себе: "Браво!"
Рано я радовался. В ванную убежала одна женщина, а вернулась совершенно
другая, будто вода смыла с Иолии все эмоции, осталась только милая улыбка.
Настолько милая, что отдавала рекламным плакатом.
- Позавтракаем, милый? - буднично спросила она.
За это бездушное "милый" я чуть не избил Иолию. Нет, удержал я себя, мне
нужна победа не над телом, а над душой.
- Не откажусь.
За столом она весело щебетала, перемывая студийные косточки. За полчаса
намыла костей на стадо скелетов диназавров. Между сплетнями, наверное,
чтобы получился более съедобный бутерброд, она клала прослойку комплиментов
в мой адрес. Уж лучше бы ругала.
- Вечером свободен? Пойдем куда-нибудь? - спросила она, высаживая меня на
крыше отеля.
- Конечно пойдем, - ответил я.
Она поцеловала меня в щеку и шепнула на ухо:
- Скорей бы вечер!
- Да, - в тон ей произнес я и, когда флайер взлетел, долго тряс пальцем в
ухе, чтобы унять зуд от фальшивых слов.
В номере меня ожидал сюрприз. Даже два. Во-первых, Родроб и Тук сидели в
обнимку, если Тука можно обнять и если слово "сидеть" можно к нему отнести.
Во-вторых, Тук занимал две трети комнаты, причем увеличение его тела
произошло и за счет посуды. Чтобы хотя бы примерно определить, сколько они
съели, я решил расплатиться. Автомат радостно хрюкнул, почувствовав в
пасти-прорези кредитную карточку и в долю секунды сделал меня беднее на
тысячу семьсот экю. Теперь уже хрюкнул я, но совсем не радостно.
- Тук, а ты подумал, как я тебя такого втисну в корабль?
Тук с пьяной дружелюбностью обнял меня одной лапой и небрежно помотылял в
воздухе другой: мол, не ругайся, старина, как-нибудь вползем, я же
бесформенный. Это точно, а к тому же и бесхарактерный. Кстати и лап у него
сейчас было двадцать четыре, наверное, по количеству распитых бутылок.
- Допустим, вползешь, но ведь на это уйдет не меньше часа, - ехидно
заметил я.-Дай зачем нам в полете лишние пять тонн груза?
Тук, извиняясь, обнял меня сразу десятком лап и внутри у него забулькало.
- Нет-нет, и не уговаривай! - Я вырвался из лап. - Через три дня будем
худеть, готовься.
Родроб внимательно прислушивался к нашему разговору, ничего не понял, а
потому смотрел на меня с еще большим обожанием. Избитая его физиономия так
и лучилась желанием сделать для меня что-нибудь приятное, а на Тука начал
коситься: мол, прикажет - мигом выпотрошу тебя, собутыльничек.
Я безнадежно махнул рукой:
- Отдыхайте и делайте, что хотите!
Соседний номер оказался свободен. Туда я и перебрался, хотя в нем было
две комнаты, как в модуле. На этот раз я плюнул на суеверие, ведь жить в
нем не собираюсь, так - нора для коротких передышек. Однако, переступая
порог, трижды постучал по голове Родроба, который следом нес мои вещи. Уже
в номере у меня появилось сомнение: а не по бетону ли вместо дерева я
постучал?
4
Следующие три дня прошли в своеобразной борьбе с Иолией. Мы мило
улыбались друг другу, а за улыбками скрывалась желание победить, сломать.
Ночью Иолия слабела и к утру, казалось, готова была сдаться, но вдруг
набиралась сил у первых солнечных лучей, и начинала изводить меня
притворной любезностью. Я ответно улыбался и говорил комплименты, чтобы
скрыть собственную обессиленность. К счастью, Иолия воспринимала
комплименты на полном серьезе и на какое-то время оставляла меня в покое.
Зато когда она грубила мне, я опять наливался силой, ведь, имея дело с
женщиной, надо обращать внимание не на слова и поступки, а на чувства, их
порождающие. Так вот, несмотря на всю Иолину ночную нежность, днем у меня
было больше поводов гордиться собой. Иолия догадывалась об этом и снова
становилась приторно-милой.
Особенно мне досталось на третий день, когда заехали в бюро по прокату
флайеров. Мне нужна была грузопассажирская машина с вместительным трюмом.
- Каков хозяин - такова и машина! - язвительно заметила Иолия и долго
перечисляла какими качествами должен обладать владелец "этого катафалка".
- Я всегда беру с собой в рейс Тука...
- А не маму? - перебила Иолия.
- Нет, Тука - что-то вроде собачонки, - спокойно продолжил я объяснение.
- Он очень любит купаться в море, вот и хочу свозить на побережье, чтобы не
скулил в полете, - соврал я, хотя не имел понятия, умеют ли плавать
фаготексы. На их планете самый крупный водоем - лужица росы. Впрочем, я уже
убедился, что фаготексы умеют все. - Он так любит море, так скучает по нему
в полете!
- И где ты думаешь утопить свою собачку?
- Вот здесь. - Я показал на висевшей на стене карте океанский залив. -
Ближний берег - курортная зона, придется лететь на дальний - гористый,
безлюдный. Говорят, там красивые рощи реликтовых деревьев. Не хочешь
слетать со мной?
- Еще чего! - возмутилась она и с издевкой нарисовала картину моего
купания в океанских водах.
Я выслушал солидную порцию оскорблений в свой адрес и, когда насытился,
быстренько вставил комплимент:
- Зато твои великолепные ножки восхитительно бы смотрелись на золотом
