себе сказать при всём классе, что "там, где он (Кирилл) скоро окажется,
его остригут как надо". "Там" - в колонии... А ведь понятие "презумпция
невиновности" после ХХ съезда КПСС перестало быть "вещью в себе" его уз-
нали слишком многие, чтобы среди них не нашлось хотя бы немногих, спо-
собных дать смертный бой любителям прежних порядочков. А Кириллу, об
этих порядочках не знающему по молодости лет (ведь живёт он в странное
время, когда гнойник выпущен, а причины его появления объявлены не имев-
шими места и о нём самом говорить тоже не велено, так что о нём знают
лишь те, кому однажды зачитали доклад Хрущёва на съезде и спрятали тот
доклад в сейфы, запретив его публикацию), даже в голову не приходит, что
такие порядочки были возможны в стране, созданной красными конниками,и
потому он и такие, как он, оказываются беззащитными против вновь сорга-
низовавшейся и прущей вперёд культовской сволочи. Но бывает сила и в
слабости, в моральной чистоте. Не одного Кирилла, а большинства выросших
после ХХ съезда детей, которым внушили, что "всё хорошо, прекрасная мар-
киза", и что "революция продолжается", причём и книги о революции и её
героях выходят, и идеалы её подаются в самом незапятнанном виде. Отме-
тим, что в "Колыбельной для брата" нет разговоров ни о революции Ок-
тябрьской, ни о советской истории. Но Кирилл - прямая родня Серёжи Ка-
ховского и Генки Кузнечика, а у таких ребятишек завоевания революции -
право ходить с гордо поднятой головой и право принимать бой с лезущей
откуда бы то ни было сволочью - в крови и в генах. Они ещё есть, такие
ребята и девочки, пусть их и мало уже осталось. И они органически не
приемлют творящегося в школе - когда понимают (не сразу, к сожалению) -
что именно происходит вокруг них. А директорша этого не поняла. Возмож-
но, она обо всём этом и не задумывалась ни разу в жизни - её учили, выу-
чили и отправили учить других, как новый вирус лезет переналаживать ме-
ханизм самовоспроизводства клетки живого организма, чтобы вместо новой
клетки появились вирусы нового поколения. Потому-то ей и не приходило в
голову вести себя иначе, чем она повела себя в приведённом выше диалоге
с Климовым и в отзыве о Кирилле.
К концу повести она всё же несколько поумнеет и в разговоре с Кирил-
лом в коридоре будет вести себя как с равным партнёром, даже признает,
что и учителя способны на ошибки. Резкая реакция не класса в целом (куда
там!), а хотя бы двух мальчишек окажется способной сбить её с глупой по-
зиции, на которую она было взгромоздилась. И прозвище "Мать-генеральша"
тоже заставит её призадуматься. Но - над чем? В том же разговоре она
проговорится: "Ненужный, совсем ненужный конфликт. Зачем этот накал,
Векшин?" Вот в чём дело: накал, приданный конфликту пока что только од-
ним мальчишкой (второй пока только иронизировал, но не боялся, а это то-
же было непривычно ей). Но за ними могут подняться и другие, это может
дойти до начальства... Вот почему попятилась она, такая с виду грозная и
несокрушимая. Что ни говори, гораздо спокойнее, когда ты бьёшь, а тебе
сдачи не дают - так и "железной рукой" прослывёшь в глазах начальства. А
то приходится умнеть...
Вообще-то такое "поумнение" немногого стоит. Окажись её начальство
более откровенным и прикажи ей давить в школе все остатки советского об-
раза мыслей, твёрдо пообещав поддержку - пожалуй, не взбунтовалась бы,
как не взбунтовались войска генерала Монка в послекромвелевской Англии,
когда их командир призвал в страну сына казнённого одиннадцать лет назад
короля. Самостоятельно же действовать она неспособна - своих твёрдых
убеждений у неё нет.
А вот Ева Петровна Красовская со своих позиций не отступит. Не такой
она человек. Вообще-то у Крапивина есть целая серия подобных женских ха-
рактеров. В "Старом доме", например, это Аделаида Петровна, считавшая,
что все её обижают; в "Болтике" - старшая пионервожатая Римма Васильев-
на, а в "Бегстве рогатых викингов" - Нина Валерьевна. "То, что она тяже-
ло больна, подразумевалось само собой. А если кто-нибудь спохватывался и
пытался узнать о её болезнях подробнее, Нина Валерьевна медленно и выра-
зительно поднимала глаза на невежу. "Как же вам не стыдно? - говорил
этот взгляд. - Мучить бедную женщину, жизнь которой висит на паутинке!"
И невеже делалось стыдно.
Чтобы окружающие не забывали о её страданиях, Нина Валерьевна посто-
янно сообщала: "Ах, как у меня болит голова". Фразу эту она произносила
регулярно через четыре с половиной минуты.
То, что ей приходится воспитывать Вику, Нина Валерьевна считала под-
вигом. Она так и говорила: "Надеюсь, люди когда-нибудь поймут. какой
подвиг я совершаю"".
Но Вика не понимала, слушаться не хотела и не было на неё управы у
занятой своими хворями тётки. В данном случае бодливой корове бог рог не
дал. А вот Евица-красавица рога имеет и характер у неё бодучий, что вид-
но из нижеприводимого отрывка:
И Ева Петровна принялась подробно объяснять про обязанности школьни-
ков, которые неразрывно связаны с правами. Получалось, что обязанностей
две: хорошо учиться и слушаться старших. Права были те же самые: учится
и слушаться.
У Евы Петровны было худое лицо, морщинистое, но не старое. На лице
странным образом смешивалась утомлённая разочарованность и энергия. Ева
Петровна словно давала понять: "Я знаю, как мало меня ценят, как небла-
годарны дети, но свой долг я буду выполнять до конца, изо всех сил и без
жалоб". И она выполняла. Классным руководителем она стала, когда ребята
были пятиклассниками. До этого, в четвёртом классе, сменилось четыре
классных руководителя. Тринадцать мальчиков и двадцать четыре девчонки
представляли собой, по словам завуча Нины Васильевны, "развинченную тол-
пу". Ева Петровна заявила, что не потерпит анархии, и, если уж она
берётся за дело, то создаст из этой толпы здоровый пионерский коллектив.
За год она добилась, что отряд стал считаться передовым. Сама состав-
ляла планы тимуровского шефства над окрестными пенсионерами, руководила
репетициями смотров строя и песни,, ревностно следила, чтобы все выпол-
няли планы сбора макулатуры. Нерадивых обсуждали на собраниях, которые
назывались пионерскими сборами. Ева Петровна говорила, что все вопросы
должны обсуждаться коллективом и от коллектива нельзя ничего скрывать.
Фамилия Евы Петровны была Красовская, поэтому, когда класс ещё не был
передовым, ей придумали прозвище "Евица-красавица". Потом прозвище забы-
лось, но время от времени отдельные несознательные и нетипичные личности
вроде Климова вспоминали его...
Потёмкин, прослушав чтение Фонвизиным "Недоросля", сказал ему: Умри,
Денис", лучше не напишешь!" Крапивин может умереть спрокойно - он создал
этот страшный портрет, написал эти две-три сотни слов (с учётом тех, ко-
торые будут ещё процитированы добавочно). Но сделаем небольшое отступле-
ние от темы. Я выделил несколько слов и групп оных жирным шрифтом в этом
отрывке, начав с выделения слова "словно". Я усомнился в искренности Евы
Петровны - вслед за Крапивиным. Потому что идея выполнения долга, как
тяжкого бремени, не понимаемого ни теми, ради кого ты это бремя на себя
навалил, ни твоим начальством - отнюдь не такая уж скверная идея. И я
сошлюсь в подтверждение этой мысли на гениального британца Редиарда Кип-
линга, рассматривая его с позиций гумилёвской этнологии - науки о зако-
нах, определяющих возникновение, взлёт, расцвет, застой, упадок и гибель
этносов. Они, в отличие от социумов, развиваются по законам не истори-
ческого материализма, а - как и всякие общности живых существ, кроме че-
ловечества и его составляющих, по законам диалектического материализма.
Очень многое именно в сфере этнической было выявлено с древнейших
времён именно писателями и поэтами. И Киплинг был одним из величайших
гениев в этой деятельности, хотя Гумилёву как-то не пришло в голову его
творчество под данным углом исследовать - у него других дел хватало и
было, на кого ссылаться помимо Киплинга.
А мне как раз здесь самое время на него сослаться. И т а к, н е м н о
г о о К и п л и н г е .
Выполнение долга, как несение добровольно взятого на себя тяжёлого
груза - это же киплинговское "бремя белого человека". То самое, после
публикации стихотворения о котором многие порядочные люди отвернулись от
Киплинга. По недопониманию? Ибо, если быть справедливым до конца, то
точный смысл этих стихов отнюдь не плох. Или от даже этим порядочным лю-
дям привитого специфически-великобританского ханжества, именно в Викто-
рианский период истории Англии расцветшего особо пышным цветом? Оно ведь
и у порядочных людей может быть, ханжество, только в неофициальную сто-
рону направленнное. Скажем, в России в ту же эпоху было принято жениться
на проститутках, "ибо женщины не виноваты в страшной своей судьбе, так
что данным своим поступком "я" искупаю вину мужчин перед женщинами и даю
этой достойной даме возможность изменить свою судьбу". А после Второй
Мировой войны в Германии было модно жениться на уцелевших еврейках или
выходить замуж за выживших евреев - "во искупление грехов перед этим на-
родом", а не от искренней любви к данному человеку... Но великобританс-
кое ханжество воистину первенство держало среди всех аналогичных явле-
ний, достаточно вспомнить произведения Диккенса, "Джен Эйр" Шарлотты
Бронте или нашумевшую историю с некой дамой, требовавшей, чтобы окна
всех школ не выходили на улицу, ибо, взглянув в эти окна, дети могут
увидеть, что по улицам ходят голые лошади. Проще всего оценить указанное
стихотворение, прочитав его. Здесь хватит и отрывков, а там - ищите его
сами, дорогие читатели, да и прочие киплинговские стихи заодно. Не пожа-
леете. Итак: ...сей, чтоб твой подопечный
щедрый снял урожай...
...заставь Болезнь отступиться
и Голоду рот закрой...
...при жизни тебе не видеть
порты, шоссе, мосты -
так строй же их, оставляя
могилы таких, как ты!..
...Ты будешь вознаграждён
придирками командиров
и криками диких племён:
"Чего ты хочешь, проклятый,
зачем смущаешь умы?
Не выводи нас к свету
из милой Египетской тьмы!..
Нет, Киплинг понимал "бремя белого человека" (в ту пору по достижени-
ям своим могущественнейшего существа планеты) так же, как понимал свою
задачу в революции Макар Нагульнов, как понимал её и избиваемый бабами
Давыдов: "Для вас же!", как понимал её председатель чукотского колхоза
"Быстроногий олень" из одноимённого романа Николая Шундика - Айгинто. А
они соответственно понимали как Киплинг. Не зря переводили его Симонов и
другие советские поэты, не зря многих из них обвиняли в подражании ему.
А они не подражали даже, просто они имели некую общность цели с ним, хо-
тя и обитали на иной грани кристалла бытия...
Просто даже в славящейся своим лицемерием викторианской Англии броси-
лось всем в глаза расхождение между наличествующими делами колонизаторов
и словами Киплинга, которые колонизаторами были приняты как законный ка-
муфляж для их кровавых и грязных дел... Но если убийца загнал нож под
лопатку человеку, то виновен убийца, а не мастер, выковавший нож. Кип-
линг описал британский взлёт всесторонне, не минуя тёмных его сторон; но
это был взлёт его народа, на глазах у Киплинга начала иссякать инерция
этого взлёта, и он не мог, не имел права не искать причин, которые этот
взлёт начали тормозить. Достаточно прочитать такие его стихи, как "Доб-
ровольно "пропавший без вести"", "Стелленбос", "Общий итог" или "Гаупт-
