всеми, а нынче один из них прислал нам в гостинчик жирного козла, экий
красавчик был, ик-ох!.. А какой резон дьяволу вмешиваться в наши делишки -
ума не приложу?
- Нечего прикладывать. И ты скоро пожалеешь о своем глумлении,
Портер. - Смерила его спокойным взглядом донья Эстебана. - Что ж, все
верно, юродивые указывают путь прочим.
И она величественно удалилась в свою комнату. Наступила тишина,
прерываемая лишь икотой Портера и вторившей ему Мати.
- Да чепуха все это, - попытался вяло приободрить остальных Ульвич. -
Она свихнулась, наша досточтимая донья. Все очень просто - она свихнулась.
Книги - опасная штука, а библия тем паче - я листал ее, у-ух! Завтра
поставим на ход нашу колымагу и начнем прочесывать побережье.
- Еще бы, - поддакнул Царфис, - козел совсем молодой, а, значит, нас
ждут, хе-хе, приятные сюрпризы. Даст Бог, соберем стадо и заживем, как
люди. Будем варить сыр, коптить окорока и нагуливать жирок на тощих
старательских боках, а то на мои ребра скоро можно будет цеплять
рыболовные крючки. - Он мечтательно зажмурился и ухватил за плечи Матфею.
- Я должна была похоронить дочь.
- Кто совершил это злодеяние?
- Кто? Откуда мне знать, кто! Те ублюдки, которых наплодил наш
больной рассудок - разве не так внушал нам Дик?
- Лучше бы он помалкивал, - Прент обречено откинулся на подушки. -
После его рассуждений у многих просто начинает бурчать в башке. Мы стали
бояться собственных мыслей, снов и случайных фантазий. А лучший способ
вытравить в человеке человечье - это внушить ему страх, желательно,
суеверный.
- Тебе лучше знать, - просто ответила Ванда.
- Я тоже видел... в моих снах мелькали головорезы, выряженные в
жилеты коммандос. В сущности, мы и...
- Не надо! - звонко выкрикнула Ванда и бросила Ругу в лицо полотенце.
- Я не желаю ничего знать о тебе, и ты, пожалуйста, тоже не выпытывай у
меня ни о чем, Руг, я все равно не отвечу, только обозлюсь. Это бесполезно
- как можно запретить снам приходить в наши злосчастные головы?
Они помолчали, но Руг Прент посчитал справедливым закончить свою
мысль, как бы ни реагировала Ванда.
- Зарекайся, не зарекайся - теперь уже поздно. Я помню, как в долгие
зимние вечера ты читала сказки малышке, волшебные сказки, а бедная Матфея
все допытывалась, кто такие кентавры, и глупо хихикала, она ведь была
почти безграмотная, наша Мати, упокой Господь ее грешную душу. - Он
увидел, как Ванда крестится, и сам неловко поднес руку ко лбу.
- Хватит, Руг, хватит. Я ведь на грани безумия, неужели и это нужно
втолковывать тебе, впихивать в твою тупую голову? Я должна была умереть
там, у реки...
- Ты лихо дралась, как профессиональный боец - весь берег был усеян
трупами, весь берег.
- Их уже обглодали какие-то звери, а Ольгу сохранили эти порхающие
существа. Я похоронила ее там же, под крестом, и выжгла на камне ее имя.
Что я еще могла сделать, Руг?
Она уже не могла унять рыдания, и Прент закрыл глаза. Утешать ее было
бессмысленно.
Прошла неделя, прежде чем он выбрался из пещеры и решился на легкую
прогулку. С Вандой он почти не разговаривал - скупые, тяжелые фразы,
длинные часы настороженного сна, холодок отчуждения - но Руг терпел,
полагая, что время - лучший лекарь. Лишь одно тревожило его не на шутку -
отважные вылазки Ванды в джунгли. Казалось, после смерти дочери она
разучилась быть осторожной, пугливой, робеющей при каждом шорохе женщиной.
В ее жестких взглядах проступила насмешливая твердость - или
предприимчивость? - Руг терялся. Неуступчивость женщины в мелочах - ладно,
ершистость - куда ни шло, но откровенная независимость - вздор! Скорбь не
сломила эту женщину, самую обычную, ранимую, чуточку походившую на курицу,
- скорбь пробудила в ней бесстрашие и упорство, подпитываемое непонятной
энергией.
Выздоровление Руга она восприняла с облегчением, так как очень
опасалась заражения крови, но всхлипов и поцелуев не последовало. Она
протянула ему миску с похлебкой, сама села в сторонке, села раскованно,
обхватив щиколотки пальцами. У Руга перехватило дыхание. Как сомнительно
превосходство дистиллированной воды над речной, пахнущей тиной, так и
сомнительно превосходство идеально сложенной красавицы над чуточку
потрепанной, махнувшей на многое рукой тридцатилетней женщиной с
располневшими бедрами и загадочной улыбкой на усталом лице.
- Скоро зима, - голос ее звучал озабоченно и отрешенно, - не так
просто будет выжить. Тебе нужно окрепнуть, Руг, и побыстрей. Хорошо, что
появилась рыба и устрицы.
Она вздохнула и принялась снаряжаться к вылазке. Проверила оружие,
надела защитный шлем и куртку.
- Ты опять уходишь? - удивился Прент. - Не слишком ли ты рискуешь,
бродя часами по лесу - он нынче дикий. Еще день-два, сестренка, - и я
составлю тебе компанию.
Она раздраженно передернула плечами.
- Ты достаточно руководил нами, Руг Прент, пытался быть и храбрым, и
дельным, и даже мудрым, но в главном дал промашку, и, к сожалению, никто
не смог тебе помочь... вовремя.
- Что ты имеешь в виду?
- Только то, что с нами стряслось. Мы увидели дармовой кусок, а не
планету со своим укладом, собственным норовом и родословной. Поживу
увидели, а не обитель. И столкнувшись с ее могучим даром редуцировать
образы, мысли, сны, воспроизводить с непостижимой точностью живые
существа, наделенные интеллектом - зачатками интеллекта - это уж точно; и
неплохими ухватками...
- Я могу взорваться: скажи короче!
- Мы сглупили. Спасовали. Не обмозговали толком, что же происходит,
кинулись азартно в драчку.
- А что, по-твоему, следовало сделать - подставлять по очереди щеки?
- Не юли, Руг, ты и сам догадался, но поздно.
- Нет!
- Следовало понять, почему они такие, и если они наше порождение -
значит, искать корни беды в самих себе. Но мы лгали друг другу, а ты с
озабоченным видом городил минные поля.
- Хм! Может, и возлюбить их, Ванда? Возлюбить собственного духа?
- Мы испробовали все средства, кроме милосердия.
- Брось, не смеши меня - возлюбить духа, надо же?
- А почему бы и не попытаться, если уж так приспичило выжить? Ладно,
я пойду поброжу, а через пару дней мы продолжим разговор, ты еще слабоват.
Она отдернула брезент, закрывавший вход, и нос к носу столкнулась с
огромной рыжей обезьяной, перепоясанной старательским поясом с фляжкой и
биноклем. Ванда вскрикнула и оцепенела. Чудище оскалилось, зарычало,
обнажив изогнутые желтые клыки. Звериный дух ударил в ноздри. Но прежде,
чем Ванда очутилась в смертельных объятиях, Руг успел выхватить бластер и
коротким импульсом уложил пришельца. Смрадный дымок взвился над
развороченной грудью зверя. Прент порядочно рисковал: вспышка обожгла
плечо женщине и мочку уха. Обезьяна качнулась и рухнула замертво у входа -
и только тогда закричала Ванда, закричала по-настоящему, как вопит
перепуганная женщина, когда худшее позади.
- Осторожно! - прохрипел Прент. - Их может быть целая стая. Я прошу
тебя...
Она шагнула к нему, поддавшись минутной слабости, но быстро взяла
себя в руки и, промокнув рукавом слезы, выскользнула из пещеры. Если до
сих пор Руг был убежден, что тень бедной Ольги трагически витает между
ними, и надо перетерпеть и притерпеться, то сейчас сомнения захлестнули
его. Ошеломленный, обескураженный, он остался наедине с ее поцелуем,
горящим на левой щеке, с трупом, чадящим у порога и с такой пустотой в
груди, что трудно было назвать это даже вакуумом.
- Ванда Джефлин, - прошептал он, - что же ты задумала, моя
неукротимая девочка? Твой волос стал курчавым, а тело - упругим, и пахнет
оно по новому - так пахнут мужики перед боем.
Солнечные лучи струились уже параллельно земле, когда Ванда вернулась
в пещеру. Возбужденная, запыхавшаяся, свалила в угол свежие плоды и
несколько рыбешек, нанизанных на ветку. Руг скреб угрюмо щетину на
уцелевшей части подбородка и прикидывал, как же ему вести себя отныне с
этой женщиной, которую подхватили бог весть какие ветра? Не складывалось -
и Руг выжидал, что же будет дальше.
Дальше была ночь и еще один томительный день. И снова день, и снова
ночь. Наконец он почувствовал, что способен сам добывать пропитание и
заботиться о подруге. Рука подживала на весу, он еще прихрамывал, но
болезнь удалось отогнать, а к ранам не привыкать, поболят-поболят и
стихнут. Поутру начнется новая жизнь - так он решил, глядя на мирно
посапывающую Ванду - пусть отсыпается, ей досталось за эти три недели,
пока она выхаживала его, пусть отдыхает. С таким чувством, как нежность,
он вытянет ее из болота воспоминаний, из жуткой тоски, и они выкарабкаются
из этой передряги. Руг и сам не знает, как, но выкарабкаются, черт возьми!
Под утро его неслышно залило сном, мягким и пушистым, как беличий
хвост, и разбудил привычный звук взводимых курков.
Ванда Джефлин прятала оружие в странную сумку из цветного лыка на
длинном ремне. Фотоаппарат, компас, нож, ночные очки и прочую мелочовку.
Она была обнажена, совсем обнажена, если не считать дурацкой портупеи и
широкого кожаного пояса с притороченной набедренной повязкой. На
щиколотках поблескивали медные браслеты с острыми шипами, очевидно,
предназначенные для шпор. Мочки оттягивали длинные ажурные серьги,
позвякивающие на плечах. Волосы перехвачены ремешком, и на лбу сверкает
золотой череп с тремя глазницами.
- Ты рехнулась? - насмешливо спросил Руг.
- Я ухожу, - просто ответила Ванда, стягивая узел на своей диковиной
котомке. - Я ухожу, Руг, и прошу только об одном: не стреляй мне в спину.
Пальнешь с психу, а потом будешь жалеть.
- Нет, ты определенно рехнулась.
- Тем более - опасней для тебя.
- Опомнись, Ванда, что ты станешь делать одна-одинешенька на целой
планете среди малохольных призраков, обуянных нечеловеческой злобой?
- А, может, как раз наоборот - человеческой, а Руг?
- Хорошо, пусть мы напакостили, пусть - и наши грязные мысли породили
мир чудищ, мир сомнамбул, мир тварей, мир духов!..
- Только не кричи, ты никогда не кричал на меня.
- Тогда объясни сама, и попроще.
- Попроще?
- Да, попроще.
- Хорошо. Мир чудищ и мир сомнамбул - это ведь тоже чей-то мир,
правда? Мы толковали с тобой недавно о том, что ничегошеньки нам не о
остается, кроме одного: возлюбить духа, ибо это - их мир, тут ты прав. Нам
придется среди них раствориться, если мы хотим выжить, - исчезнуть, стать
частичкой, равной прочим и неотличимой от прочих.
- Невозможно, Ванда, невозможно - даже если мы и прибьемся к одной из
шаек, они быстро раскусят, кто плодит кошмары, и прикончат нас.
- Очень даже возможно, если считать их шайкой, а их жизнь - кошмаром.
Но ведь и того не дано, Руг, не дано. И главное, ведь, в том, что среди
них и мы станем другими. Нас сколачивает в кучу наше уникальное чванство,
наша проклятая хватка, наша очаровательная способность насаждать насилие
даже в сексе... Нас не убьют, Руг, мы станем колдунами, жрецами или
шаманами - частичкой нового мира. Их мира.
- Почему ты раньше не говорила об этом?
Она опустилась на колени, и у Руга перехватило дыхание от запаха ее
кожи.
- Потому что осталось признаться в последнем: мы расстаемся.
- Правда, девонька? О-о-хо-хо-хо!
Однако безмятежная и миролюбивая Надежда скупо делилась своими
тайнами. Несколько дней вертолет над горными полонинами, кружил над
