- Тут надо подраскинуть мозгами, знаешь, пока не доходило... С одной
стороны - лишний рот, но с другой: люди помирают, им потребна замена...
- Но ребенку нужен отец! - почти умоляюще воскликнула Ванда,
подступая медленно, почти крадучись.
- Вот с чем-чем, а с отцами у ребятишек проблем не будет, -
ухмыльнулся Руг и опешил, когда маленькие кулачки обрушились на его
мускулистую грудь. - Эй-эй-эй, полегче, ты, забияка - нарвешься в
четвертый раз!..
Договорить он не успел, к тому же крупные капли дождя загнали их в
густые заросли растения, похожего на бамбук, но утыканного у сочлений
мясистыми листьями лопуха.
- Ты ошалела! - выдохнул Руг в склонившееся лицо, исполненное
откровенной неги. Ванда в упоении извивалась на нем, от мокрых тел веяло
жаром.
- Дурачок ты, Прент! - простонала в ответ женщина. - Когда тебя
насилуют, все остается невыплесканным...
Возвращаясь домой и плутая в узловатой двухметровой траве, где иные
цветочные бутоны тянули на капустную голову, они говорили о том, что с
переходом к новому солнцу дни стали длиннее, но жара убывает, и, похоже,
зима все же будет суровой. Надо не мешкая припасать те съедобные коренья и
орехи, что удалось разведать, и не тянуть с монтажом ветряка с
генератором. Утолив страсть, они вновь стали озабоченными и до чертиков
хозяйственными.
Холода не спешили сковывать землю и воды, однако лес неотвратимо
желтел, в буйных кронах, вознесенных на стометровую высоту, появились
проплешины, травы жухли, и фантасмагорические лужайки стали напоминать
сеновалы. Увядание было столь медленным и изощренным, что навевало мысли о
сладострастии бытия. Купол надежно обогревался цезиевым реактором,
электроэнергии хватало, один раз в неделю колонисты ели мясную кашу, еще
через день - рыбный суп из концентратов и через два дня - какао и пироги.
Но уже вошла в рацион сушеная кора, вкусом напоминающая галеты,
кисло-сладкие клубни красного картофеля, орехи черные, бирюзовые и
сахаристо-белые; само собой - роскошный десерт из фруктов, которые
колонисты по привычке называли кокосами, яблоками и апельсинами, смотря по
сходству. В общем, зимовье протекало в сытости и благополучии, и лишь
глухая тоска и зуд, вызванный бездельем, изредка порождали вспышки гнева и
беспричинной агрессивности. К счастью, дальше зуботычин и размахиваний
тесаками не заходило - буяны неизменно натыкались на увесистые кулаки Руга
Прента, холодную решимость Дика Чепаниса и неторопливые ухватки Яна
Кошеля. Правда, однажды Чанг и Ульвич успели затеять поножовщину, но
обошлось пустяковыми царапинами. Руг, Дик и Ян подоспели вовремя - этой
тройке были неведомы ни хандра, ни буза, ни дикое желание раствориться в
дурманных сивушных парах.
Ванда каждый вечер читала Ольге и Олафу одну из немногих книг,
которые вынесли из ракетоплана. Наверное, прежний хозяин брал в каботажные
рейсы сына или дочь, потому что все книги были детскими, сказки, волшебные
истории, мифы. Когда Ванда занималась по хозяйству, ее подменяла донья
Эстебана, однако ее молитвенник особым успехом не пользовался: мужчины
предпочитали резаться в карты, Мати ворчала, что ни разочку ей не перепало
в жизни от этого Бога ни пары монет или какого шмотья, а Олаф засыпал.
Преданную слушательницу донья Эстебана находила лишь в Ольге. Девочка
внимала библейским притчам с благоговением и, перекрестившись, говорила с
кроткой улыбкой: - Как хорошо, что Бог есть во всем и везде, не страшно
жить...
А потом в одну прекрасную ночь прозвучали, подобно трубам
архангельским раскаты грома и, вновь, на горизонте появились два солнца.
Потоки талой воды захлестнули низины, вода не успевала схлынуть, а
сквозь нее уже пробивались нетерпеливые зеленые стрелы цветов и злаков.
Буквально на глазах набухали и лопались почки, выбрасывая роскошные
побеги, и ароматы соцветий нежно смешивались с первыми токами горячего
воздуха, заставляя трепетать ноздри.
Истинная благодать - погреться на солнышке после долгих зимних
вечеров, заполненных нудными прикидками о предстоящих старательских
вылазках и беззлобной руганью, истинное наслаждение вновь полной грудью
вдыхать весенний воздух. Колонисты расселись на мохнатых валунах подиума и
тешили себя прибаутками и напитком из местных кофейных зерен, в который
Руг велел капнуть чуточку бренди. Небо переливалось нежнейшими оттенками
желтого и розового вперемешку с бирюзой и полупрозрачной синью, в горах
грохотали грозы, и то здесь, то там вставали гигантские радуги,
недолговечные и неестественно великолепные.
- Табак на исходе, - буркнул Царфис, раскуривая трубочку. - Я высушил
несколько листков осенью и, кажется, угадал с одним папоротником, он
кое-где встречается на опушках.
- Ты угадал не только с табаком, - заметила Мати, попыхивая
самокруткой, - я обнюхала твой гербарий и, представь себе, наткнулась на
запах лаврового листа, укропа и чеснока. А несколько стебельков - вылитый
сельдерей.
- Табачок, пряности - значит, не пропадем, йо-хо-хо!
- Эх, не худо бы завести живность - и местечко хоть куда.
- Да-а, в эти речушки запустить форель, а в леса куропаток, фазанов,
да зайчат с пекари - у-у-м-м, пальчики оближешь!
- Десять лет ни гу-гу, зато потом врубим на полную катушку радиобуй и
застолбим планету по всем правилам. Если не будем сидеть сиднем, сложа
ручки - сможем выплатить уставной капиталец и получим Надежду в полную
собственность на 99 лет.
- Нечего поучать, Юдж! Может на чьей заднице и водятся мозоли, а у
нас они не сходят с ладоней. Вот, раскрутимся...
- Размечтались! - фыркнула Ванда, прижимая к груди русую головку
дочери. - Никто из вас не протянет эти десять лет, никто, слышите?
Колонисты переглянулись, их трудно было упрекнуть в излишней
религиозности, но суеверная труха так и сыпалась с ушей.
- Что ты мелешь, женщина? - грубовато откликнулся задиристый Ульвич.
- Только чокнутый не выживет в этом раю!
- Ты угодил в самую точку, сударь, именно чокнутые. Неужели при
вспышке молний вы не углядели, что на ваших лицах уже лежит печать рока?
Да-да, господа, вы все сойдете с ума, потому что на этой планете, которую
мы легкомысленно назвали Надеждой, водится болячка похлеще чумы или
проказы, она-то и изведет нас вчистую, как бы мы ни пыжились и не
напрягали скудные мозги.
- Окстись, чертова баба!
- Ха! Желаете присыпать страх собственной никчемностью? Сахарной
пудрой наивности? - Валяйте! Но вы поступаете неосмотрительно. Дураком
жить и помирать легче, если он того не осознает - что дурак, и круглый
причем.
- Может, растолкуешь, в чем твои кликушества?
- Могу, раз ваши извилины заплывают. Неужели не доходит, что за
болячка таится за этим великолепием? - Ванда обвела рукой багровые тучи
над изумрудным лесом. - Я скажу: тишина. А ну-ка, припомните, как жадно
льнем мы к речке, журчащей на порогах, как задыхаемся от наслаждения при
раскатах грома, как пускаем пузыри, слыша свист ветра в кронах...
припомнили? Можно прожить без мяса и водки, но прожить без пения птиц, лая
собак, трели сверчка - дудки! Единственный шанс: наплодить детишек и
укрыться в их гвалте, словно в скорлупе. Тишина сожрет и высушит наши
мозги почище любой заразы, и нам опротивеют собственные голоса, помяните
мое слово, ребята!
Никто не решился возразить, подспудно чувствуя правоту Ванды и
соглашаясь против собственной воли. Никто, даже вечно уверенная в себе и
бесстыжая Мати, и жесткий, взрывчатый, как порох, Руг Прент, он тоже. А
Юдж Портер почесал в затылке и повеселил публику:
- Есть резон, ей-ей. Иногда, кажется, зажужжи над ухом комар - я и
задницу выставлю, чтоб лакомился, соколик - вот как!
Патрик поддержал его:
- Я ночью проснусь и слушаю, может всхрапнет кто за стенкой, все ж
спокойней на душе. Что верно, то верно - здесь оглохнуть можно от
треклятой тишины.
Руг Прент, налюбовавшись вдоволь разноцветными облаками, встал и
достойно завершил беседу.
- Чтоб вам полегчало и давление через седалищные нервы меньше
отражалось на мозгах, завтра начнем снаряжать старательские партии.
Разобьемся на пары - и на все четыре стороны. Распутица будет недолгой,
этот дьявольский шарик припекает будь здоров.
- Вы забыли про меня! - выкрикнул обиженный Олаф. - Мне ведь стукнуло
четырнадцать, и по всем законам я имею право голоса. Я тоже пойду.
Мужчины переглянулись - а ведь верно, прав паренек. Закон есть закон,
даже у черта на куличках люди обязаны подчиняться ему, чтобы выжить и не
скурвиться.
Приготовления не заняли много времени. О женщинах не тревожились,
уходили с легкой душой - ничего, кроме жары и зуда в определенном месте,
им не угрожало. Под башмаками еще чавкала жижица, когда партии разошлись
по сторонам нового света, уговорившись регулярно поддерживать связь и
вернуться не позже, чем через восемь недель по земному счету, к сезону
нестерпимой жары. Мати с надутыми губами раздала фляжки с самогоном.
Поначалу она капризничала и донимала Прента, что ее не берут в поиск,
однако неписанные правила старателей решительно отвергали участие женщин в
рудном сыске. В конце концов Мати нарвалась на оплеуху и с припухшей щекой
вышла провожать мужчин. Донья Эстебана надменно протянула каждому руку,
вероятно, рассчитывая на поцелуй, но лишь юный Олаф церемонно склонился
над смуглыми пальцами. Ванда равнодушно подставляла щеки, губы, груди и
ягодицы - круг первый близился к концу, и ей удалось убедить себя в том,
что она безмерно обязана этим грубоватым людям, выдернувшим ее и дочь из
прозябания, из обидного и позорного отторжения. Забвение!.. Оно придет, и
за него тоже придется уплатить свою цену. Настанет ее черед править бал, и
как знать, может и впрямь не дано различить упрямой и гордой женщине, где
Божья кара, а где милость? Она станет леди!.. Только в этом остается
черпать силы и веру. И забвение тоже. "Когда б вы знали, из какого сора
растут стихи, не ведая стыда..." А непоседливая юная крошка Ольга хватала
мужчин за жилетки и просила найти ей золотую куклу.
С Богом! Они приняли благословение доньи Эстебаны и разошлись
неторопливо, не оглядываясь. Лишь негромкая ругань Мати грела им спины.
- Матфея! - укоризненно прикрикнула донья Эстебана.
- Это я, чтоб не сглазить! - отозвалась та и пнула ногой груду
корзинок. - Сроду не думала, что предстоит стать ботаником, копаться в
земле и лазить по деревьям, надкусывая плоды, пока не заурчит в брюхе. Ах,
дамы, дамы, охренеть ведь можно!..
Руг Прент и Ян Кошель с сыном продирались сквозь труднопроходимые
дебри к югу от форта и в ближайшей излучине реки наткнулись на россыпи
опалов. Чуть ниже по течению, у слияния с горными ручьями, они без труда
намыли несколько фунтов золотого песка и, наконец, свернув в горы,
обнаружили самородную медь и выходы оловянной руды.
Дику Чепанису и Патрику Кофрофу пришлось погоняться за птицей удачи,
опыта им недоставало, их улов оказался куда беднее, зато мозолей и синяков
они заработали втрое и вдобавок едва не отравились весьма аппетитными с
виду грибами. Зато принесли великолепные ониксы.
Мощные и неутомимые Юджин Портер и Деннис Ульвич прочесали северные
отроги и едва доперли рюкзаки с обломками кимберлита, кристаллами
изумрудов величиной с кулак и с тусклыми самородками червонного золота.
Нащупали они и перспективные выходы редкоземельных элементов. В общем, по
