двадцати четырех часов вы обязаны выехать в свое поместье". Никакого
упоминания о назначении послом в Рим; откровенное, грубое увольнение - и к
тому же изгнание. Одновременно министр полиции получает приказание
проследить за немедленным исполнением эдикта.
Напряжение было слишком велико, игра слишком отважна-и кончается она
неожиданно: Фуше сломлен; он подобен лунатику, который смело гуляет по
крышам, но, разбуженный громким окриком, приходит в ужас от своей безумной
смелости и падает в пропасть. Тот самый человек, который не терял
самообладания и ясности мысли почти у подножия гильотины, съеживается самым
жалким образом под ударом Наполеона.
Это 3 июля 1810 года-Ватерлоо Жозефа Фуше. Нервы не выдерживают - он
бросается к министру за заграничным паспортом, он мчится без остановок,
меняя на каждой станции лошадей, в Италию. Там он бегает с места на место,
как бешеная крыса по горячей плите. Он то в Парме, то во Флоренции, то в
Пизе, то в Ливорно, вместо того чтобы отправиться, согласно предписанию, в
свое поместье. Он в страшной панике. Лишь бы только быть вне досягаемости
Наполеона - там, куда не дотянется его рука. Даже Италия кажется ему
недостаточно надежной защитой, это все же Европа, а вся Европа подчинена
этому ужасному человеку. И вот он нанимает в Ливорно корабль, чтобы
перебраться в Америку - страну безопасности и свободы, но буря, морская
болезнь и страх перед английскими крейсерами гонят его обратно, и, снова
обезумев, мчится он в карете зигзагами из порта в порт, из города в город,
молит о помощи сестер Наполеона, князей, приятелей, исчезает, снова
всплывает на поверхность, к огорчению полицейских чиновников, то нападающих
на его след, то опять его теряющих,-словом, Фуше ведет себя как сумасшедший,
как обезумевший от страха человек, и впервые он, человек, лишенный нервов,
может служить клиническим примером полного нервного потрясения. Никогда
Наполеон одним движением, одним ударом кулака не разбивал противника столь
решительно, как этого самого смелого и хладнокровного из своих слуг.
Так, то прячась, то появляясь вновь, продолжает он лихорадочно
метаться; проходят недели, и невозможно понять (даже его превосходный
биограф Мадлен не знает этого, да, вероятно, он и сам не знал), чего он
хотел и куда в те дни стремился. Повидимому, лишь в карете чувствовал он
себя защищенным от мнимой мести Наполеона, который давно уже не думает
всерьез посягать на жизнь своего непокорного слуги. Наполеон хотел лишь
настоять на своем, вернуть свои бумаги, и этого он добился. Ибо, пока
обезумевший, впавший в истерику Фуше загоняет по всей Италии почтовых
лошадей, его жена, оставшаяся в Париже, поступает гораздо благоразумнее: она
капитулирует вместо него; нет сомнения, что герцогиня Отрантская, чтобы
спасти своего мужа, тайно вручила Наполеону коварно скрытые бумаги, ибо ни
один из тех интимных документов, на которые намекал Фуше, шантажируя
Наполеона, никогда не был опубликован. Документы, хранившиеся у Фуше и
касавшиеся лично Наполеона, исчезли так же бесследно, как бумаги Барраса,
выкупленные у него императором, и другие, компрометирующие его бумаги.
Кто-то, либо сам Наполеон, либо Наполеон III окончательно уничтожил
документы, которые могли не соответствовать канонизированному изображению
Наполеона.
Наконец, Фуше получает милостивое разрешение вернуться в свое поместье
в Экс. Гроза рассеялась, молния поразила лишь нервы, пощадив мозг. 25
сентября прибывает загнанный Фуше в свое поместье, "бледный, усталый
человек, бессвязные мысли и речи которого свидетельствуют о нервном
расстройстве". Но у него будет достаточно времени, чтобы привести свои нервы
в порядок, ибо кто хоть раз оказал сопротивление Наполеону, тот надолго
становится свободным от всех общественных дел. Честолюбец должен
расплачиваться за свою злую шутку: волна снова опрокинула его и бросила на
дно. На три года лишился Жозеф Фуше положения и должности: началось его
третье изгнание.
Глава седьмая. ВЫНУЖДЕННОЕ ИНТЕРМЕЦЦО. 1810-1815
Началось третье изгнание Жозефа Фуше. Отставленный от службы министр,
герцог Отрантский живет в своем великолепном замке Экс, как владетельный
князь. Ему пятьдесят два года, он познал до конца все труды и забавы, все
успехи и неудачи политической жизни, вечную смену приливов и отливов бурного
моря судьбы. Он вкусил милость власть имущих и отчаяние отверженного, он
бывал настолько беден, что тревожился о хлебе насущном, и был безмерно
богат, был любим и ненавидим, прославляем и изгоняем - теперь он, герцог,
сенатор, их превосходительство, министр, государственный советник и
миллионер, не зависящий ни от кого, кроме собственной воли, может, наконец,
отдохнуть на золотом берегу. Спокойно выезжает он в своей пышной карете на
прогулку, наносит визиты местному дворянству, ему воздают высшие почести в
провинции, и он получает тайные выражения симпатии из Парижа; он избавлен от
треплющего нервы общения с глупыми чиновниками и деспотическим повелителем.
Если судить по его довольному виду, герцог Отрантский прекрасно чувствует
себя procul negotiis37. Но насколько обманчив этот довольный вид,
ясно из следующего (без сомнения, достоверного) места его (вообще мало
достоверных) мемуаров: "Въевшаяся в меня привычка знать все обо всем не
покидала меня и мучила во время скучного и однообразного, хотя и приятного
изгнания"38. По его собственному признанию, charme de sa retraite
(прелесть его уединению) придает не нежный пейзаж Прованса, а получение
известий и донесений из столицы. "С помощью верных друзей и надежных
посланцев я организовал тайную переписку с Парижем, регулярно получая
взаимно друг друга дополнявшие известия. Одним словом, я имел в Экс свою
частную полицию". Этот неугомонный человек занимается теперь ради спорта
тем, чем ему не дозволено заниматься по службе, и если он уже не может более
бывать в министерствах, то ему хочется по крайней мере подглядывать чужими
глазами в замочные скважины, подслушивать чужими ушами различные совещания и
главным образом вынюхивать, не явилась ли, наконец, возможность вновь
предложить свои услуги, вновь протолкаться к игорному столу современности.
Но герцогу Отрантскому придется еще долго быть не у дел, потому что
Наполеон в нем не нуждается. Он стоит на вершине своего могущества,
покоритель Европы, зять австрийского императора и (исполнилось самое
пламенное его желание) - отец римского короля. Покорно заискивают перед ним
все немецкие и итальянские князья, благодарные за милость, что ему угодно
было оставить им их короны и коронки; уже пошатнулся его последний и
единственный враг - Англия. Этот человек настолько всесилен, что он может с
улыбкой отказаться от услуг таких ловких, но мало надежных помощников, как
Фуше, а господин герцог имеет теперь впервые достаточно досуга, чтобы
спокойно поразмыслить о той безумной заносчивости, которая побудила его
помериться силами с этим самым могущественным из всех людей. Император не
удостаивает Фуше даже чести сделать его предметом своей ненависти - с той
огромной высоты, на которую судьба вознесла Наполеона, он и не замечает
маленькое, злое насекомое, которое некогда гнездилось в его шубе, пока
хозяин не вытряхнул его одним сильным взмахом. Он не замечает ни
навязчивости опального, ни его отсутствия,- Фуше для него больше не
существует. Ничто более ясно не показывает павшему министру, как мало
Наполеон его теперь уважает и боится, как полученное Фуше разрешение
переехать в свой замок Ферьер, в двух часах езды от Парижа. Ближе, впрочем,
император его не подпускает; Париж и Тюильри закрыты для человека, который
осмелился противодействовать Наполеону.
Только один-единственный раз за эти два пустых года был приглашен Жозеф
Фуше во дворец. Наполеон готовит войну против России, все отговаривают его,
и поэтому ему хочется, чтобы Фуше высказал на сей раз свое мнение. Фуше,
если верить ему самому, страстно предостерегает императора и передает ему
(если только он его не сфабриковал post factum) тот меморандум, о котором
говорится в его воспоминаниях; но Наполеон уже давно способен выслушивать
лишь тех, кто подтверждает его собственное мнение, он нуждается лишь в
рабском подтверждении своих слов. Ему кажется, что те, кто отговаривают его
от войны, сомневаются в его величии. Поэтому Фуше холодно отсылают обратно в
его замок, в праздное изгнание, между тем как император с шестьюстами
тысячами человек предпринимает самый смелый и самый безумный из своих
подвигов, поход на Москву.
В удивительной и переменчивой жизни Жозефа Фуше наблюдается странная
ритмичность. Когда он восходит, все ему удается; когда он падает, счастье
поворачивается к нему спиной. Теперь, когда он, огорченный и озлобленный,
живет в тени опалы, в своем отдаленном замке, вдали от города, и в
вынужденном бездействии выжидает развития событий, и именно теперь, когда он
разочарован и нуждается в душевной поддержке, сочувствии и нежном утешении,
теряет он единственного человека, который в течение двадцати лет с любовью и
терпением поддерживал его, сопутствуя во всех опасностях,- Фуше теряет жену.
Во время первого изгнания, в мансарде, умерли два его первых, самых любимых,
ребенка, во время третьего изгнания его покидает спутница жизни. Эта потеря
потрясает его, казавшегося бесчувственным, до глубины души. Этот
непроницаемый человек, изменявший всем партиям и всем идеалам, сохранил
трогательную верность своей некрасивой жене, был внимательнейшим мужем и
заботливым отцом, так же как под маской сухого кабинетного бюрократа таился
нервный интриган и азартный политический игрок, так под коварством и
низостью этой личности робко и незримо скрывался добропорядочный буржуа,
французский провинциальный супруг, одинокий человек, чувствующий себя хорошо
и спокойно лишь в тесном кругу своей семьи. Весь глубоко затаенный запас
доброты и порядочности, сохранявшийся в душе лукавого дипломата, он с
молчаливой любовью отдавал своей спутнице, которая жила только для него,
никогда не принимала участия в придворных празднествах, банкетах и приемах,
никогда не вмешивалась в его опасную игру. Здесь, в неприступном убежище его
частной жизни, скрывалась противодействующая сила, уравновешивавшая все то
беспокойство, рискованное и неустойчивое, что наполняло политическое
существование Фуше. И эта опора рухнула в момент, когда он в ней больше
всего нуждался. Впервые чувствуется, что этот каменный человек действительно
потрясен, впервые слышны в его письмах очень теплые, правдивые, человечные
нотки. Друзья советуют Фуше снова добиваться поста министра полиции: его
преемник герцог де Ровиго стал посмешищем всего Парижа, позволив арестовать
себя во время смешной попытки переворота, предпринятого каким-то
полупомешанным субъектом. Но Фуше отказывается от всякого участия в
политической жизни: "Мое сердце закрыто для всей этой человеческой суеты.
Власть больше не привлекает меня, в моем теперешнем состоянии мне не только
желателен, но совершенно необходим покой. Государственная деятельность
представляется мне сумбурным, полным опасностей занятием". Впервые кажется,
что этот умник действительно научился мудрости в школе страдания. После
двадцати лет бессмысленной погони за почестями стареющим человеком,
потерявшим спутницу этих страшных лет, овладела глубокая потребность в
