лондонской октябрьской ночи.
-- Каретный двор -- на следующей улице. -- Голос Исидро был еле слышен
даже в полной тишины спящих кварталов. -- Стало быть, вы собираетесь
поговорить с этим Блейдоном?
-- Если смогу, -- ответил Эшер, когда они проникли в мощеный, пахнущий
лошадьми каньон. -- После того как я заберу отсюда Лидию и прощупаю почву --
если получится, конечно. В Хорисе (как и в Лидии, как и в любом медике) есть
что-то от блаженного, да еще и в упрямом шотландском варианте. На этом,
кстати, вампир тоже вполне мог сыграть.
-- Дорого бы отдал, чтобы узнать, кто он такой. -- Легкое прикосновение
к локтю направило Эшера в обход каких-то незаметных в темноте препятствий.
Рассеянный свет фонарей, проникавший сюда с улицы, блестев в лужицах по
центру переулка, оставляя обочины утопленными в густой бархатной тени. В
воздухе витали запахи сена и лошадиного помета. -- Подозреваю, что Кальвар
явился в Лондон, надеясь достичь власти с помощью дневного охотника, но мне
кажется странным, что он услышал о нем раньше, чем я.
-- Может быть, брат Антоний рассказал о нем Кальвару и объяснил, где
его искать.
-- Может быть. -- Голос Исидро был абсолютно спокоен, но Эшер,
привыкший улавливать тончайшие нюансы этой речи, чувствовал, что вампир
недоволен. -- Мне непонятно многое, в том числе -- почему появление на сцене
Кальвара вызвало все эти убийства, если оно их, конечно, вызвало, а не
явилось простым совпадением. Возможно, миссис Лидия может нас в этом
отношении просветить, когда мы найдем ее или Блейдона. Помнится, Туллоч
Шотландец тоже был массивен, но не настолько, как вы описываете. Ваш рост,
но грузнее...
-- Нет, -- сказал Эшер. -- Этот гораздо выше, он буквально нависал надо
мной.
Они двинулись дальше в темноту конюшен, осматривая высокие правильные
утесы домов поверх стойл и сараев для экипажей. Эшер продолжал:
-- Но этот вирус, вернее, эта мутация могла бы вызвать все эти
отклонения. А те, в свою очередь...
Тонкая рука коснулась его локтя, н Эшер, быстро оглянувшись, встретил
тревожное мерцание светлых глаз.
-- Что там?
Вампир предостерегающе поднял палец. Какое-то время он вслушивался,
похожий на охотника, знающего, что дичь -- рядом. Затем покачал головой,
хотя глаза его остались настороженными.
-- Ничего. -- Слово прозвучало скорее в мозгу Эшера, нежели в ушах. В
стойлах заржала, переминаясь спросонья, лошадь. --Я, да и все мы, привыкли к
мысли, что вампир, если не подвергнется расправе, вечен и что,
следовательно, кроме расправы, нам опасаться нечего. Подобно Лемюэлю
Гулливеру мы наивно верили, что вечный и неизменный -- это одно и то же.
Убеждаться в обратном крайне неприятно.
Эшер нашарил в кармане широкого пальто второй из припасенных Лидией
револьверов. Как и тот, конфискованный полицией, он был заряжен пулями с
серебряными наконечниками -- кто-то из оружейников Уэст-Энда, видимо,
неплохо заработал на этом заказе. Эшер прихватил также оба серебряных клинка
и даже набор ампул с нитратом серебра и шприц. Обыскивая в который раз
комнату Лидии, он нашел счет от Ламберта за серебряные цепочки и нож для
разрезания книг из тоге же материала. Следовательно, дом она покинула не
совсем безоружной. Его собственные цепочки холодили не совсем зажившие раны
на горле и левом запястье. На правую он цепочку надеть не смог, поскольку
была она в шинах и висела на перевязи, увеличившись по объему раза в два.
Самый беглый осмотр конюшни Блейдона принес результаты сразу же: они
наткнулись и на коляску, и на серого в яблоках мерина с белыми чулками на
передних ногах. Прислушавшись на секунду, Исидро пробормотал:
-- В верхних комнатах никого, но в одной из них недавно жили --
примерно месяца два назад.
-- Он уволил слуг, -- выдохнул в ответ Эшер.
Из задних ворот стойла сквозь голые сучья и облетевшие кустарники
тесного городского сада высокий дом был виден с тыла.
-- В подвале никого не слышно?
Дон Симон не смотрел в сторону дома, но Эшер мог точно сказать, что ни
малейший звук в округе не ускользнет от этого нечеловечески чуткого слуха.
Все время казалось, что кто-то еще таится в этой ночи. Волосы Эшера
шевельнулись при мысли, что кто-то сейчас наблюдает за ними (может быть,
совсем рядом), вслушиваясь, подобно Исидро, и различая каждый вздох, каждое
биение сердца. По молчаливому согласию они снова отступили в переулок, где
крик и суматоха могли бы по крайней мере разбудить конюхов и собак.
-- Я пойду в дом. -- Эшер шевельнул плечом, освобождаясь от пальто,
которое тут же было подхвачено Исидро и брошено на охапку сена. Левой рукой
Эшер выудил из карманов пальто револьвер и серебряный нож. Револьвер он
положил в карман куртки, а нож (поскольку был на этот раз в туфлях, а не в
ботинках) сунул за перевязь. -- Вы не откажетесь прикрыть меня сзади?
-- Не будьте глупцом. -- Исидро скинул шотландский плащ, с мягким
шорохом легший на ту же охапку сена, и вынул револьвер из кармана Эшера.
Несколько раз тронул барабан, словно удостоверяясь, не слишком ли сильно
металл раскален изнутри. Удовлетворенный проверкой, опустил оружие в карман
своей собственной куртки. -- Я буду удивлен, если окажется, что с того
времени, как мы покинули Кале, вы спали больше четырех часов. Нет, уж лучше
оставайтесь здесь. Если он до вас доберется -- кричите, это поднимет на ноги
всю округу, и вампиру придется уже спасаться самому.
Он исчез, затуманив на секунду сознание Эшера, и тот проклял
собственную беспомощность.
Впрочем, он знал, что вампир прав. Что-то в ночи заставляло в это
поверить. Даже не будь Эшер так истощен последствиями атаки парижских
вампиров и увечьями, полученными в схватке у дома Гриппена, все равно
рассчитывать ему здесь было не на что. Вдобавок действие новокаина кончалось
и каждый шаг отзывался болью в сломанной руке. Одно только это могло отвлечь
внимание от бесшумного приближения древнего вампира.
Он прекрасно понимал, чем он обязан Исидро. На протяжении всего пути от
Брутон-Плейс до Куин-Энн-стрит, насколько Эшер мог судить об Исидро (или
насколько Исидро позволил судить о себе), вампир ни разу не попытался
уклониться от этого рискованного предприятия. Возможно, он поступил так,
потому что понимал, насколько решительно настроен Эшер в своем стремлении
найти Лидию и как мало шансов на успех будет у него, встреться он при этом с
главным врагом. Видимо, несмотря на эту мягкую циничную усмешку, древние
понятия о чести аристократа все еще были крепки в изящном испанце. Он мог
быть надменным и заносчивым, мог быть тысячу раз убийцей, но снять с себя
ответственность за судьбу жены своего союзника он не мог. В отличие от
Гриппена и Фарренов, тактично давших понять, что поиск нового укрытия для
них куда важнее, чем судьба Лидии.
И это -- учитывая всю ироничность того факта, что сам Исидро даже не
имел возможности прибегнуть к сомнительной защите в виде серебряной цепочки.
"Если Лидия смогла обнаружить все -- или почти все -- их тайные
убежища, -- размышлял Эшер, снова направляясь к охапкам сена и неуклюже
влезая в широкое пальто, -- то Блейдон и вампир, с которым он связан, вполне
могли сделать то же самое, да и Кальвар наверняка выболтал массу
подробностей тому, с чьей помощью собирался достичь власти..." Эшер не знал,
окажется ли способен (в порядке ответной любезности) нести дневную стражу у
рассекреченного убежища Исидро, поскольку был изможден до последней степени,
да и, честно говоря, сомневался, разрешит ли ему дон Симон в это убежище
войти...
Лающий мужской кашель заставил его очнуться от полудремы с холодным
потом на лбу. Повернувшись и судорожно шаря в кармане в поисках револьвера,
взятого Исидро, о чем он в эту секунду просто забыл, Эшер увидел с
облегчением, что это всего-навсего конюх, ковыляющий к коттеджу в конце
переулка. Залаял пес. В комнатах над дальними стойлами уже горело несколько
окон. Дело близилось к рассвету.
С бьющимся сердцем и учащенным после прерванного сна дыханием Эшер
взглянул на часы.
В слабом полусвете, исходящем от недавно вспыхнувших окон конторы, ему
удалось различить, что стрелки показывают почти пять часов. Позади него на
охапке сена черный плащ Исидро лежал, как спящее животное.
Сердце болезненно сжалось.
Конечно, вампир мог просто бросить Эшера и свой плащ, спеша найти
укрытие в преддверии приближающегося дня.
Эшер ни на секунду не мог в это поверить. Ужас расползался в нем, как
глоток яда. Рассвет был близок.
За годы научных и прочих изысканий Эшер собрал неплохую коллекцию
проклятий на двенадцати живых и четырех мертвых наречиях, включая баскское и
угро-финское. Он вспомнил их все, пока выбирался из пальто, и, оставив его
лежать в сене подобно трупу, скользнул сквозь теплую темноту стойла в сад
Блейдона.
Изнеможение было настолько велико, что он приостановился по колено в
мокрых сорняках, всматриваясь в тихий дом. Возможно, это была лишь игра
воображения, но ему показалось, что небо над домом посветлело, а пристройки,
широкое окно кухни и голые деревья стали яснее, отчетливей. Он замер,
пытаясь увидеть невидимое, услышать шаги, неслышные даже вампирам, и понять,
в самом ли деле мелькнула какая-то смутная тень позади него, возле стойла.
Какое количество солнечного света сможет выдержать вампир возраста
Исидро? Сколько времени потребуется ему, чтобы превратиться в пылающий
факел?
С серебряным ножом в левой руке он скользнул к темной стене дома.
Слабого, профильтрованного мраком света отдаленных фонарей хватило ему,
чтобы установить, что кухня пуста, как и гостиная, чьи окна тоже выходили в
сад. Окна подвала, располагающиеся на уровне земли, оба были закрыты, но не
заперты. Озноб пробрал Эшера при одной только мысли, что сейчас придется
проникнуть внутрь этим путем.
Он отступил во двор, осматривая окна первого этажа. Насколько он мог
судить на таком расстоянии, одно из тех, что над кухней, было зарешечено.
Вновь он почувствовал озноб; предрассветная мгла, казалось, нашептывала
ему что-то о таящейся в доме опасности. Вспомнилась Гиацинта, просившая
впустить ее, и то, что он готов был сделать это, хотя здравая часть сознания
подсказывала, что стоит открыть дверь -- и вампирша убьет его. Но теперь ему
просто ничего больше не оставалось.
Пустые ящики, темные от влаги, украшенные трафаретными наименованиями
какого-то научного оборудования, были свалены возле кухонной двери. Ругаясь
на славянских наречиях, Эшер обхватил здоровой рукой водосточную трубу и,
взобравшись на один из ящиков, добрался до следующего ряда окон.
Ближайшее из них было незаперто; за стеклом угадывались очертания
лабораторного стола, мерцание пробирок; запах химикатов, смешанный со
смрадом гниющей органики, был отвратителен. К зарешеченному окну вел
декоративный карнизик. Чтобы прижаться потеснее спиной к стене, Эшер
освободил сломанную руку из перевязи, обронив пару односложных
англосаксонских слов, когда нечаянно зацепил вздувшимся пальцем кирпичную
кладку. "По крайней мере, -- кисло подумал он, -- это единственное место,
где этот чумной вампир не сможет подкрасться ко мне хотя бы сзади".
Комната за решеткой была совсем маленькая, как, видимо, и кухня под
ней, и совершенно пустая, если не считать стоящего в центре гроба. В тусклом
свете, проникавшем в окно со стороны конюшен, было видно, что крышка плотно
