какое-то время Сталин сказал мне, что Симочкин погиб зря, невинно, и тут же
обругал Жукова, начальника областного управления НКВД, сказав, что это тот
сделал и что этого Жукова, в свою очередь, арестовали, осудили и
расстреляли. Как это могло произойти? Симочкин занимал такое положение,
пользовался доверием, а какой-то малоизвестный Жуков сумел создать на него
ложное дело и арестовать его. Где же надзор, прокуратура и прочее? Это
свидетельствует о том, какие порядки существовали в партии (если их можно
назвать порядками): отсутствие всяких норм защиты личности члена партии.
Возвращусь к Якиру. Он работал на Украине, я встречался с ним в 20-е
годы на партийных республиканских конференциях и съездах. В 1928--1929 гг.,
когда я работал в Киеве, наши военные уделяли Киеву большое внимание: Киев
фактически являлся пограничным городом. Польские руководители не могли
примириться с тем, что Киев не входит в состав Польского государства (не
говоря уже о других городах Украины, лежавших западнее). Якир не раз
знакомился с партработой в Киеве, проводил окружные военные маневры, ездил
по гарнизонам. Я был в то время заместителем секретаря Киевского окружного
комитета партии, а помощником командующего войсками Украинского военного
округа был замечательный человек -- Иван Наумович Дубовой19. Он выделялся
рыжей красивой бородой. Отец его -- старый большевик с подпольным стажем,
рабочий Донбасса. Иван Наумович прошел Гражданскую войну, был у Щорса
заместителем командующего дивизией, а когда Щорса убили, командование,
по-моему, принял Дубовой. Это был проверенный и уважаемый нами человек.
Сотрудником Политуправления в округе был Векличев. Сам из бывших рабочих, он
стал военным профессионалом, комиссаром в Украинском военном округе. Таким
образом, я всегда имел возможность общаться с военными. И вдруг Якир --
предатель,
Якир -- враг народа! Раньше Сталин очень уважал Якира. У Якира
хранилась записка, где Сталин хвалил личные качества Якира, а ведь Сталин
был весьма скуп на письменные похвалы.
Я относился с большим уважением и к Тухачевскому, но близок с ним не
был. Иногда в служебном порядке мы с ним встречались или перезванивались. Он
приглашал меня посмотреть военную технику. Именно с ним я впервые в жизни
увидел ковшовый ленточный экскаватор. Я считал, что Тухачевский является
душой Красной Армии. Если кто и занимался Вооруженными Силами со знанием
дела, так это Тухачевский и Гамарник20, который был тогда первым
заместителем наркома и ведал хозяйственными делами и военным строительством.
Рассказывали, что выбор места строительства для г. Комсомольска принадлежал
Гамарнику. Он, приехав с Дальнего Востока как секретарь Дальневосточного
крайкома партии, доложил Сталину, что надо создавать там базу на случай
войны с Японией. Япония тогда вела себя нагло в отношении Советского Союза,
провоцировала нас на драку. Председателем крайисполкома на Дальнем Востоке
был Гуценко (тоже погиб от руки Сталина). К нему пришел на прием японский
консул и в беседе заявил: "Что же вы -- и сами просто сидите, ничего не
делаете на Дальнем Востоке и нам не даете? Пора вам и честь знать". Вот
такую, знаете ли, грубость сказал. Так что Сталин с большим вниманием
отнесся к предложению Гамарника, и вскоре начали строить Комсомольск, а
также большие промышленные предприятия с тем, чтобы укрепить Дальний Восток
и отбить охоту у японцев зариться на наши дальневосточные земли.
И вдруг Якир и вся эта группа -- враги народа? Тогда еще не было
сомнении насчет того, что они могут оказаться жертвами клеветы. Суд был
составлен из авторитетных людей, председателем суда был маршал Егоров. Потом
и Егоров пал жертвой этого же произвола. Но тогда у нас ничто не вызывало
сомнений. Единственным человеком из тех, кого я знал, высказавший сомнение в
виновности Якира, был академик архитектуры Щусев21. Как мне потом доложили,
он, выступив на собрании архитекторов, сказал, что хорошо знал Якира и с
большим уважением относился к нему. Щусев был замечательным человеком. Мы же
в то время к нему относились настороженно, считали, что это человек
прошлого, что он строил только церкви, был принят царем Николаем II. Он был
острым на язык, говорил всегда, что думал, а ведь не всегда это импонировало
людям того времени и их настроениям. Вот и в данном случае он сказал, что он
сам
из Кишинева и знавал дядю Якира, врача и очень уважаемого господина.
Поэтому не может допустить, чтобы оказался злодеем или каким-то преступником
его племянник. И он не подал своего голоса в осуждение Якира.
Все это было доложено Сталину, но Сталин сдержался, и ничего не было
предпринято против Щусева. Я не говорю, конечно, что Щусев был прорицателем
и видел, что обвинение несостоятельно. Это простое совпадение, но для Щусева
-- приятное совпадение. Я потом сблизился с Алексеем Викторовичем Щусевым,
когда вновь работал на Украине. Он неоднократно приезжал в Киев, и я
беседовал с ним. Помню, как-то весной, когда еще было холодно, чтобы
купаться, бродил он по Киеву, а потом я беседовал с ним: "Ну
как,--говорю,--Алексей Викторович, дела?". "Да, вот, ходил, смотрел Киев.
Прекрасный город, прекрасный". "А куда же вы ходили?". "Я поехал на Труханов
остров, взял лодочку, разделся там на песочке и грелся. Потом пошел откушать
пирожков на базаре".
Тогда я, конечно, негодовал и клеймил всех этих изменников. Сейчас
самое выгодное было бы сказать: "В глубине души я им сочувствовал". Нет,
наоборот, я и душой им не сочувствовал, а был в глубине души раздражен и
негодовал на них, потому что Сталин (тогда мы были убеждены в этом) не может
ошибаться! Не помню сейчас точно, как продолжались дальнейшие аресты. Они
сопровождались казнями. Это нигде не объяснялось и не объявлялось, и поэтому
мы многого даже не знали. Нас информировали, что такие-то люди сосланы или
осуждены на такие-то сроки заключения.
Однако Московская партийная организация, областная и городская,
продолжала свою деятельность, усиленно работала над сплочением людей для
выполнения решений по строительству в Москве и Московской области. Когда
аресты велись уже в широком плане, нас информировали иной раз об аресте
каких-то крупных людей, что вот такой-то оказался врагом народа. А мы
информировали районные партийные организации, первичные парторганизации,
комсомол и общественные организации. Все эти данные мы принимали с искренним
возмущением, осуждали арестованных. Ведь если те были арестованы, значит,
они были разоблачены в своей провокаторской и подрывной деятельности? Были
пущены в ход все эпитеты, осуждающие и клеймящие позором таких лиц.
У нас в Москве был секретарем обкома комсомола (не помню сейчас его
фамилию) очень нравившийся мне парень, молодой,
задорный, с энтузиазмом. Человек был, что называется, на своем месте и
по образованию, и по подготовке, да и характер был хороший. И вдруг однажды
утром, когда я пришел на работу, мне сказали, что этот секретарь обкома
комсомола поехал на охоту и там застрелился. Я очень сожалел о событии и
сейчас же позвонил Сталину, сообщил, что вот такое у нас случилось
несчастье, такой хороший парень, секретарь обкома комсомола, застрелился. Он
спокойно мне ответил: "А, застрелился. Это нам понятно. Он застрелился
потому, что мы арестовали Косарева22 (первый секретарь ЦК ВЛКСМ), да и
другие его дружки арестованы".
Я был поражен. Во-первых, Косарев был для меня человеком, который не
вызывал никаких сомнений. Парень из рабочей семьи, сам рабочий, и
вдруг--враг народа? Как же это может быть, как мог он стать врагом народа? И
опять не возникало недоверия. Если это сделал ЦК партии, сделал Сталин,
следовательно, это уже неопровержимо, это действительно так. Но все это,
конечно, ложилось камнем на душу. Ведь мы считали, что корни вражеской
разведки глубоко внедрились в наши ряды, проникли в партийную, комсомольскую
среду и поразили даже руководящую верхушку.
События развивались очень бурно. Арестовали Рудзутака. Рудзутак был
кандидатом в члены Политбюро, уважаемым человеком и очень симпатичным. Он
часто выступал на заводах по просьбе Московского комитета партии. Когда его
приглашали на городские, районные или заводские собрания, он всегда охотно
шел. Кроме того, о Рудзутаке шла хорошая партийная слава: во время дискуссии
о профсоюзах в 1921 г. было выдвинуто много различных платформ, дискуссия
сотрясала партию, Рудзутак тоже выступил со своей платформой, и Ленин
предложил взять эту платформу за основу. На базе этой платформы смогли
объединиться основные силы партии, отвергнуть другие платформы и таким
образом найти решение, которое было принято потом всей партией. Это тоже
считалось немаловажным фактором в пользу Рудзутака. Потом Рудзутак был
наркомом путей сообщения. С ростом хозяйства и перевозок железные дороги
стали плохо справляться с задачами, которые предъявлялись к транспорту.
Поэтому туда был послан на усиление Андреев. Но работа транспорта не
улучшилась, послали Кагановича. С приходом Кагановича считалось, что
транспорт начал работать лучше. Видимо, так оно и было, потому что Каганович
считался крупным организатором, сильным человеком, не щадящим чужих и своих
сил.
Не помню года и тем более месяца, но вот однажды позвонил
мне Сталин и говорит: "Приезжайте в Кремль. Прибыли украинцы, поедете с
ними по Москве, покажете город". Я тотчас приехал. У Сталина были Косиор,
Постышев, Любченко23. Любченко был тогда Председателем Совета Народных
Комиссаров Украины. Он сменил на этом посту Чубаря, а Чубарь перешел в
Москву заместителем Председателя Совета Народных Комиссаров СССР, то есть
заместителем Молотова. "Вот они, -- говорит Сталин, -- хотят посмотреть
Москву. Поедемте". Вышли мы, сели в машину Сталина. Поместились все в одной.
Ехали и разговаривали. Это были такие, как мне казалось, самые хорошие
партийные отношения между членами Политбюро (Постышев тогда еще не был
кандидатом в члены Политбюро). Мы ехали по улицам, конечно, нигде не выходя
из машины, весь осмотр велся из автомобиля.
Постышев поднял тогда вопрос: "Товарищ Сталин, вот была бы хорошая
традиция и народу понравилась, а детям особенно принесла бы радость--
рождественская елка. Мы это сейчас осуждаем. А не вернуть ли детям елку?".
Сталин поддержал его: "Возьмите на себя инициативу, выступите в печати с
предложением вернуть детям елку, а мы поддержим". Так это и произошло.
Постышев выступил в "Правде", другие газеты подхватили идею. Этот эпизод, в
частности, показывает, какие хорошие были отношения между Сталиным,
Косиором, Постышевым и Любченко. Потом Постышев был переведен на работу в
Москву и стал секретарем Центрального Комитета партии. Однажды я участвовал
в работе одной из комиссий, где председателем был Постышев. Мы обсуждали
выпуск ширпотреба. Кто-то из хозяйственников ссылался при этом на трудности
технические, материальные и производственные. Постышев слушал, слушал (а он
был человек резкий, порывистый), а потом как стукнет кулаком по столу да и
говорит: "Душа из тебя вон! Что мне твои рассуждения? Давай план, и все". На
меня это произвело несколько нехорошее впечатление, потому что докладчик был
уважаемым человеком. Ну, с этим мирились, потому что все знали, что Постышев
был добрым человеком, хотя действительно иной раз допускал повышение тона,
нежелательную и, я бы сказал, недопустимую грубость. У меня с Постышевым
были хорошие отношения.
Вообще же в то время я был слабо информирован о положении дел по стране
