вызвало бы у него меньшее удивление. Но раньше, чем он успел задать
хоть какой-то вопрос, пленник, очнувшись, замычал и задергался.
Рейвен радостно потер руки:
- Так, теперь начинается самое интересное! У нас ведь есть живые
новости.
И с сожалением добавил:
- Конечно, если бы мы того, с секирой, взяли, он бы побольше
рассказал.
Дэниел проглотил вертевшийся на языке ядовитый ответ и спросил:
- Может, водой его окатить, чтоб оклемался быстрее?
- Ни в коем случае, - заявил Рейвен. - Обойдемся без воды. Смотри.
Он стащил с левой руки перчатку, повернул на среднем пальце
перстень и коротко приказал:
- Факел сюда!
Дэниел подобрал затоптанный уже факел, заново поджег его и
вернулся к крыльцу.
- Встань у него за спиной и держи.
Дэниел замер в роли живого подсвечника и стал с немалым душевным
волнением ждать, что последует дальше.
Тем временем Рейвен поймал в металлически поблескивающий камень
отблеск факела и стал водить им туда-сюда перед мутными глазами
пленника, повторяя какую-то ритмичную тарабарщину. Это действо,
напоминавшее чтение заклинания, показалось Дэниелу очень долгим. Потом
Рейвен внезапно замолчал и медленно потянул руку с кольцом на себя.
Парень потянулся за ней, словно привязанный невидимой ниточкой. Рейвен
удовлетворенно хмыкнул и вернул руку в прежнее положение, после чего
спросил:
- Ты слышишь меня?
- Да, - каким-то загробным голосом ответил пленник. Дэниела
пробрал легкий озноб. Рейвен продолжал:
- Ты будешь говорить мне правду и только правду. Ты слышал мой
приказ?
Последние слова ударили, как хлыстом. Пленник вздрогнул и
монотонно ответил:
- Я буду говорить правду.
- Как тебя зовут?
- Мар из Трех Лесин.
- Кому ты служишь?
- Господину Гельмунду, герцогу Каринтийскому, защитнику обиженных.
"Вот как" - подумал Дэниел. - "Гельмунд, значит, уже герцог."
- Как давно ты служишь?
- С прошлой осени.
В голове Дэниела пронеслось: "Гельмунд же осенью сидел в тюрьме!"
- Ты участвовал в войне?
- Да.
- Расскажи.
- Я Аррехт брал весной. То-есть, они сами ворота открыли.
- Кто был твоим командиром?
- Гел. Его этот, в сером, убил. Рейвен досадливо поморщился:
- Кто командовал взятием Аррехта?
- Сэр Эд. У него на щите две перевязи синие.
" "Эд де Барн," - мгновенно вспомнил Дэниел. - "Две синие перевязи
на серебре и красная башенная корона в правом верхнем углу. Казне
задолжал дорожный налог за два года и срочную десятину."
- Союзники в городе были? - продолжал Рейвен.
- Про них слыхали только. Говорили, конница их за Лейном ждет.
- Что делал сэр Эд, когда подошла армия принца?
- А он ее и не дожидался. Как узнал, сам с дружиной в замок уехал,
а остальным приказал уходить кучками и ждать где подальше.
- Где вы ждали?
- Да за озером, на ландах.
- Куда сейчас направляетесь?
- Приказано под Кариссу идти, господину герцогу на подмогу.
Дэниел подскочил на месте, и не удержавшись, спросил сам:
- Какие силы у принца в Кариссе? - и тут же подумал: "Нашел кого
спрашивать." Ответ поразил его:
- Так принц и не там вовсе. Он в каком-то замке помирает. И вся
свита при нем. А в Кариссе маршал самозваный, этого, бывшего,
любимчик. Говорят, герцог с ним без труда сладит. Он после штурма
каждому, кто выживет, по горсти монет обещал в награду.
- Откуда ты знаешь?!
- Люди говорят.
Чуть остыв, Дэниел заметил, что речь парня стала менее монотонной
и более осмысленной. Тут Рейвен показал маршалу кулак и снова спросил:
- Кто приказал идти к столице?
- Гел приказал.
- А ему кто?
- Господин Эд, наверное.
- Понятно, - Рейвен положил руки на колени и задумался. Потом
встал и подошел к Дэниелу.
- Да брось ты этот светильник. Ничего он больше не знает. Итак
многовато слухов набрался, повезло нам.
Дэниел растерянно спросил:
- И что ты теперь думаешь делать?
- А у нас выбор есть? Нужно ехать в Кариссу. Они наверняка все так
тащатся, так что у нас есть время. Даже если осада уже началась,
найдем способ прорваться.
- Думаешь, он будет дожидаться всего этого сброда? - Дэниел кивнул
в сторону убитых.
Рейвен прищурился.
- А ты когда-нибудь видел штурм, где благородные господа сами
лезли первыми на стену, а не шли по телам такого вот сброда? Гельмунда
ты лучше меня знаешь.
Дэниел вспомнил давний несостоявшийся штурм и кивнул:
- Ну, что, тогда едем по очереди?
- Ага, один едет, второй за стремя держится. Тебе ехать первому.
- Это почему? - взвился Дэниел, считавший себя гораздо более
выносливым.
- Потому, что это тебя башкой об землю приложили, а не меня, -
отрезал Рейвен. А потом добавил: - Не волнуйся, я спешу первого же,
кто мне попадется, или добуду любую клячу, хоть украду. Мы должны
успеть как можно быстрее.
Дэниел шагнул к коновязи и вдруг обернулся, хлопнув себя по лбу:
- Погоди, а с ним чего делать?
Рейвен стукнул кулаком по ладони.
- Кончать.
- Слушай, - Дэниел слегка запнулся. За долгую службу ему отдавать
приказы о казни приходилось весьма редко, а чтобы своей рукой убить
безоружного пленника... - Может, его в подпол засунем и сверху
закроем?
Рейвен злобно рассмеялся:
- Мы не на турнире, Дэн. И не в доброй сказке. Ты сам знаешь, что
войска под барабанный бой, с развернутыми знаменами, в чистом поле
встречаются только в романах. И только в романах пленники послушно
исполняют волю победителей. И то благородные. Война есть война.
Дэниел напряженно думал.
- Слушай, если ты его мог колдовством допросить, может, ты ему все
забыть прикажешь? Сможешь?
Глаза Рейвена сузились.
- Может, и смогу. Но проверять не буду. Иди седлай, я сам.
Дэниел отошел к коню и уткнулся лицом в гриву, стараясь ничего не
слышать. Так плохо ему было только после первого самостоятельно
убитого врага. В себя маршала привел странно резкий, надтреснутый
голос Рейвена.
- А этот допрос вовсе не магия. Есть на юге такое искусство -
расспрашивать человека во сне. Придумали его, чтобы безумцев лечить.
Так что он, когда помер, даже не проснулся. - И добавил с какой-то
тоской: - Почти из каждого лекарства можно приготовить яд. Вот и думай
теперь, есть-таки магия, или нет.
Но Дэниел, вскакивая в седло, не думал о магии.
2.
Третий час после полуночи - самое гнусное время. За окнами хоть
глаз коли, от горящей в комнате одинокой свечи тьма вокруг еще гуще. И
глаза слипаются, как будто веки налились свинцом. А спать нельзя. В
такое время, если что случится, важнее всего командир, способный
отдать приказ и предотвратить панику. И копейщик, и лучник, увидев
командира на стенах сразу после тревоги, поймут, что все идет как
положено. А это значит, что бой уже наполовину выигран.
Да нет, не пойдет Гельмунд на ночной штурм. Побоится. Конница на
стены не полезет, а пехота рановато собираться начала. Уже добрых трех
сотен недосчитается самозваный герцог. Пришли, как к себе домой, и
встали лагерем чуть не напротив ворот. Первыми, значит, осаду начали.
Одни. А к ночи, как положено, напились: начальствующие - дешевым
вином, наверное, а остальные - кислой местной брагой. Браге этой на
базаре цена медяк за ковш, а голова с нее мутная и дурная. И до чего
обнаглели, мерзавцы: даже рогатки вокруг стана поставить поленились,
как будто в городе вовсе войск нет. А в полночь лязгнул подъемный мост
и пошла потеха. Семь десятков конных пограничников все хмельное
воинство изрубили, как крестьянин - капусту и ошметки кровавые в землю
втоптали. Дворянчик, что привел его, даже знамя распускать не мог.
Добыли только его гербовой щит. Правда, на герб-то и посмотреть
стыдно: какой-то жалкий зеленый пояс на железе. Ни фигур, ни корон.
Это вам не серебряные на лазури леопарды Валинов, такие же, как у
королей островного Эвеленда. Только те поддерживают золотой скипетр, а
эти - золотую же звезду, увенчанную графской короной. Правда, мои
леопарды держат тонкий серпик растущей луны, но это уж так положено -
младший.
А как брюзжал капитан Ральф, когда я приказал расставить часовых
по всей городской стене, а не только у ворот и в цитадели. И понял мой
замысел только тогда, когда изловили ночью неприметного человечка с
письмом. От Гельмунда письмо, к городским синдикам и цеховым мастерам.
Он, видать, клериком заделался: за две недели трижды пергамент портил.
Да только все письма не по адресу попали. А если и дошло хоть одно,
толку с того оказалось немного, потому что первое из них читали
глашатаи вслух на торговой площади вчера утром, ровненько после
ночного веселья. И под копыта коней брошен был давешний трофей -
серенький щит рыцаря-торопыги.
Нет, не полезет Гельмунд на ночной штурм. Побоится. Один раз он
уже обломал зубы о карисские стены. Приехал на коне и со свитой, а
уехал на повозке и под стражей. Правда, тогда за этими стенами было
воинов раза в два побольше. И возглавлял оборону Дэниел. Дэн Железная
Рука. Маршал Дэн. А я - вовсе не Учитель, хотя и похитрее буду, да и
циничнее намного. И Гельмунду уже не тридцать. Вот он и остерегается
теперь, надеется, что Карисса сама откроет ворота. Зря надеется.
Ладно, пес с ним, с Гельмундом. Можно хоть предположить, что у
него на уме. А вот что будут делать рыцари Ордена? Говорят, что они
неживые. Говорят, что они Не-мертвые. Говорят, что под шлемами у них
звериные морды. Или черепа. Говорят... Говорят... И наплывает из
темноты что-то, похожее на закованного в латы человека с головой не то
собаки, не то волка. Э, нет, так не пойдет. Только не спать!
Едва ли столичные красавицы узнали бы своего любимца. Ну и рожа
смотрит из тазика с водой, и не поверишь, что отражение. Точеное лицо
осунулось - ну точь-в-точь вурдалак, ночью увидишь - испугаешься.
Голубые глаза стали еще красивее - оттенены не сходящими уже с неделю
синяками. Светлые кудри свалялись, как войлок, причесывай, не
причесывай - все едино. И шлем уже начал лысину протирать. А мне всего
двадцать четыре. Нет, хорошо что это не настоящее зеркало. Поди-ка,
расколи бронзовый лист. А так зачерпнул воды, побежала рябь - и рожа
исчезла, как не было. Холодная, зараза! Но сон смывает хорошо.
Вот вернусь в столицу, первым делом пойду к цирюльнику. К самому
лучшему. Потом на Суконную, к Рэду-портному, пьянице рыжему. Пусть за
одну ночь сочинит платье по последней моде, да такое, чтобы все
придворные щеголи рты поразевали. Втрое заплачу. А потом - в загул.
Всех перепробую, от служанок кабацких до графских дочек. И обязательно
навещу Линду. Плевать мне, что ей уже под тридцать и слывет старой
девой. Если надо, опять полезу в окно, как тогда. И пускай Рудольф Де
Брас, братец ее, за меч хватается. Теперь он мне не противник. И
вышибут меня обратно в Кариссу, ровно по папенькиной просьбе - поближе
к герцогу Таалю, родовому нашему врагу. Да куда уж ближе!
Только блажь все это. Дорога в столицу мне теперь закрыта. До
победы, по крайней мере. А там уж как кости лягут. Это только
поговорка такая, что победителей не судят. Судят, да еще как. Как
маршала Дэна. Простодушный ты мой учитель, как мне тебя не хватает!
Интересно, а когда все это, собственно, началось? Когда кончились
силы терпеть всю эту дурацкую карусель и созрел нарыв из злобы и
обиды, готовый прорваться в любой момент? Не тогда ли, когда
высокомерно отмахнулись от меня на военном совете, а старого Ральфа,
который три десятка лет командует карисской гвардией и уже четырех
