как опять мы оказались в воздухе. Да, приходится признать, что
организационная сторона дела у них была на высоте.
Я сидела у окна и пыталась хоть что-нибудь увидеть. Теперь мы летели
немного ниже, и я могла разглядеть пейзаж, но он мне ничего не говорил.
Единственная польза от визуального наблюдения заключалась в том, что я
определила - не по пейзажу, разумеется, а по солнцу, что мы возвращаемся к
океану.
В вертолете мы разговаривали мало и главной темы не касались.
Патлатый заинтересовался моим знанием иностранных языков. Я откровенно
призналась, что лучше всего говорю по-польски, причем чуть ли не с
рождения, продемонстрировала мою оригинальную английскую речь и заявила,
что итальянский - очень легкий язык, да и вообще вся группа романскик
языков для меня плевое дело. В доказательство я процитировала фрагмент
латинского стихотворения, которое мы учили в школе и которое непонятно
почему я запомнила на всю жизнь. Мне хотелось запутать их и лишить
возможности переговариваться в моем присутствии на языке, которого я бы не
понимала. То, что они могли свободно пользоваться датским, им не пришло в
голову. Я честно призналась, что не знаю этого языка, будучи уверена, что
мне не поверят. И они не поверили. И в самом деле, как можно поверить, что
я не знаю языка после такого длительного пребывания в стране?
Постепенно они перебрали почти все языки и вспомнили о немецком. Я
радостно заявила, что великолепно владею этим языком. Меня попросили
доказать это и что-нибудь сказать на немецком. Я глубоко задумалась.
- Jch habe, - наконец вспомнила я. Потом еще подумала и с триумфом
добавил: - Donnerwetter!
Это поставило большое удовольствие моим спутникам, и они еще долго
посмеивались. Вот в такой приятной и веселой обстановке мы и летели.
Насчет языков у меня были свои соображения. Французский, как
известно, я знала, по-итальянски худо-бедно могла объясниться, латынь
немного помнила, так что все романские языки могли представлять для моих
похитителей определенную опасность. Славянские, надо полагать, отпали в
полуфинале. Мое длительное пребывание в Дании позволяло предполагать
некоторое знакомство со скандинавскими языками, на английском я хоть и не
очень хорошо, но говорила, так что у них оставался только немецкий.
Китайский, японский и различные арабские наречия я сочла возможным
отбросить, учитывая ограниченный регион их распространения. Попытка
доказать знание немецкого языка позволяла предполагать, что я хочу
заставить их отказаться от возможности разговаривать в моем присутствии на
этом незнакомом мне языке. Не правда ли, логично? Они должны были прийти к
такому выводу и, как показало будущее, пришли.
В действительности же с немецким языком дело обстояло так: говорить
на нем я не умела, но понимала почти все. Объяснялось это тем, что Алиция,
несмотря на свои блестящие способности к языкам, долгое время после выхода
замуж за Торкильда объяснялась с ним по-немецки - датский ей никак не
давался. Проводя в их доме долгие часы и принимая участие в разговоре, я
научилась сносно понимать немецкий, разговорная речь которого как-то
логично легла на теоретический, еще школьный, фундамент. Так что мне
доставило бы большое удовольствие, если бы с помощью немецкого в моем
присутствия захотели что-то скрыть от меня.
Местность, обозреваемая с борта вертолета, представляла собой
скалистые горы разной высоты, поросшие лесом или совершенно голые. Для
меня было очень важно определить свое местонахождение, не прибегая к
расспросам - наверняка мне не скажут правду, да и незачем им знать, что
меня так интересует этот момент.
Через какое-то время далеко на горизонте появилось море, то есть
океан, и вскоре я увидела нечто странное. Холмы внизу представляли собой
скалы с крутыми склонами, и вот поперек одного такого склона что-то
медленно ползло. Долго я пыталась самостоятельно понять, что это такое, и
наконец сдалась.
- Что это? - с живым любопытством спросила я, ткнув пальцем в
интересующий меня объект.
- Поезд, - коротко ответил патлатый.
"Спятил", - подумала я, а вслух обиженно произнесла:
- Какой же это может быть поезд? Канатная дорога?
- Нормальный поезд, на рельсах. Железная дорога, - снисходительно,
как маленькой, объяснял мне толстяк. - Движется по мосту, прикрепленному к
скале.
Это было интересно. Я внимательно рассматривала необычный поезд. Тем
временем мы подлетели ближе, и прямо под нами я вдруг увидела что-то
напоминающее опорную галерею, на которой действительно были проложены
рельсы. Продолжение этой необычной железной дороги можно было разглядеть
только в освещенных солнцем местах, в тени же она была неразличима.
Фантастика! Я так была захвачена этим необыкновенным зрелищем, что все
прочие детали пейзажа остались мной не замеченными.
Тут мы неожиданно стали приземляться. Оказалось, что мы находимся
прямо над океаном. Я успела увидеть какой-то большой залив и город на его
берегу, а также множество лодок и катеров. Мы еще немного снизились и тут
я, хотя такое со мной никогда не случалось, заметила посадочную площадку.
Единственная терраса среди нагромождения скал не вызывала сомнения, что
именно на нее мы сядем. Я перестала хлопать глазами, чтобы больше ничего
не пропустить, и мне удалось разглядеть возле террасы нечто, напоминающее
постройки. Это были конструкции кубической формы, прилепленные к скалам.
Больше я ничего не успела увидеть, так как мы совершили посадку, причем
вовсе не на той террасе, которую я заметила сверху, а совсем на другой,
которую я, конечно же, как всегда, прозевала.
В последний момент, уже собираясь ступить на землю, я успела
отдернуть босую ногу. Даже если бы каменная плита была ледяной, я бы стала
утверждать, что она раскалена, потому что все вокруг казалось мне
раскаленным. Я парилась в пуховой кофте и шерстяной юбке, как гусь в
духовке, из-под парика текли капли дота, размазывая остатки макияжа. Зажав
в одной руке сумку, в другой дьявольски тяжелую сетку, я старалась не
смотреть на остальные предметы моей зимней одежды и чувствовала, как
внутри меня поднимается волна злости против моих преследователей. В такой
одежде привезли меня в Бразилию, о, негодяи!
- Пардон, мадемуазель, - спохватился толстяк, и через минуту, кипя и
булькая от негодования, как чайник с кипятком, я прошествовала по
соломенным матам в застекленное помещение, представляющее собой часть
кубической конструкции.
Маты были молниеносно доставлены людьми, которые появились на террасе
в момент нашего приземления.
В помещении было прохладно, видимо, установки для кондиционирования
воздуха работали, как в варшавском Дворце культуры и науки. Меня сразу же
отвели в предоставленные мне апартаменты. Я еще подумала, что подобной
роскоши я не видела даже в фильмах из жизни высшего общества, но главным
сейчас было не это: как можно скорее раздеться и вымыться.
- Пошли вон! - рявкнула я по-польски и перевела на французский: - Я
хотела бы остаться одна. Сколько сейчас времени?
- Без десяти пять, - ответил толстяк, явно удивленный таким вопросом.
- Где без десяти пять? Здесь?
- Здесь, конечно...
Он с тревогой посмотрел на меня, обеспокоенный моим состоянием, и
поспешил удалиться. Мне же нужно было знать время, ибо, отдохнув, я
намеревалась произвести соответствующие подсчеты, чтобы без посторонней
помощи определить свое местонахождение.
В моих апартаментах было все. Я напилась тоника со льдом,
приготовленного для разбавления виски, и обосновалась в салоне,
долженствующем служить ванной. Много времени ушло у меня на ознакомление с
сантехникой. При этом я облилась водой с ног до головы, так как в
неподходящий момент из стены брызнули горизонтальные струи воды, рассеяла
по всему помещению морозную завесу, выстрелила струей кипятка - к счастью,
не в себя, - но в конце концов освоила все эти достижения цивилизации.
Завернувшись в большое махровое полотенце - лучшей одежды у меня не было,-
я съела банан и взялась за подсчеты.
С помощью календарика Дома книги, атласа и напряженной умственной
работы я рассчитала протяженность трассы, учитывая вероятный маршрут
нашего перелета. У меня получилось, что сейчас я нахожусь чуть ли не прямо
на тропике Козерога. Внимательное изучение карты позволило мне даже
обнаружить извилистую железную дорогу - вне всякого сомнения, ту самую
диковину, повисшую на склонах гор, которую я видела с вертолета, так как
никакой другой железной дороги поблизости не было. Отыскала я на карте и
залив, и два города на его берегах. Один город побольше, на самом берегу
океана, другой - поменьше, в глубине залива. Первый назывался Паранагуа, а
второй Антонина. Мои усилия увенчались успехом. Наконец-то я установила,
где нахожусь!
Очень довольная собой, я решила, что теперь имею право отдохнуть и
осмотреться. Апартаменты и в самом деле были верхом роскоши, но это я
восприняла спокойно: в конце концов, не мне за это платить. Из окон с
одной стороны был виден океан, с другой - одни скалы. С грустью подумалось
мне, что в отпуске я всегда мечтала о комнате с видом на море и никогда ее
у меня не было. Первый раз в жизни выпало мне такое счастье, как зерно
слепой курице, вот только я не была уверена, что мое пребывание здесь
можно назвать отпуском.
Все случившееся со мной было таким непонятным и неожиданным! Поехала
я в добропорядочном Копенгагене поиграть себе в рулетку и вдруг оказалась
по другую сторону океана в обществе совершенно незнакомых мне людей,
которые к тому же собирались лишить меня жизни, нисколько не считаясь с
моим мнением на сей счет. Все это походило на какой-то глупый розыгрыш, и
трудно было примириться с мыслью, что меня держат здесь силой, что я не
могу вернуться в Европу, что я никогда не увижу родного дома. В это как-то
не верилось, и, видимо, этим объяснялось мое несерьезное настроение при
столь серьезных обстоятельствах.
Незнакомый черный бандит с мрачным взглядом, согнувшись в поклоне,
доложил, что обед подан. За столом со мной сидели только толстяк и
патлатый. Я милостиво заметила, что неплохие бытовые условия сказываются
положительно на моей памяти и кое-что я уже припомнила. Не исключено, что
в ближайшее время я вспомню все, что говорил покойный, а пока прошу
раздобыть для меня какую-нибудь подходящую к местным условиям дамскую
одежду.
- Еще сегодня все будет доставлено, - сухо ответил патлатый, и на
этом разговор прекратился.
- А где тут у вас пляж? - нарушила я тишину. Раз уж я оказалась в
теплых краях, надо пользоваться случаем и позагорать.
Оба они, толстяк и патлатый, слегка опешили. Видимо, загорание для
пленниц не предусматривалось.
- Это как - пляж? - не понял толстяк.
- Ну, пляж, такое место у воды, где можно загорать. Где он у вас?
- Нет у нас пляжа, - ответил толстяк, еще не совсем придя в себя от
удивления.
Патлатый тоже смотрел на меня, как на ненормальную.
- Есть бассейн, - сказал он, подумав. - Желаете поплавать?
- Боже сохрани! - ужаснулась я. - Плавать я не умею. Мне бы
позагорать у воды. Где ваш бассейн?
Толстяк вызвался показать мне их владения. О содержании меня под
стражей никто не заговаривал, что меня несколько удивило. Мне казалось,
что убежать отсюда не составит большого труда.
Мысль о побеге, ясное дело, не оставляла меня с самого начала.
Зародилась она еще в самолете, когда я подслушала разговор за закрытыми
