- Ecoutez! - прохрипел он, из чего я сделала вывод, что раненый
намерен говорить по-французски.
- Ладно, ладно, - успокаивала я его. - Тихо, не надо говорить...
- Слушай, - с усилием повторил он и продолжал, задыхаясь и
останавливаясь после каждого слова: - Все... сложено... сто сорок
восемь... от семи... тысяча двести два... от Б... как Бернард... два с
половиной метра... до центра... вход... закрыт... взрывом... повтори...
Все это он выдавил из себя как одну непрерывную фразу, и я не сразу
поняла, что последнее слово относится ко мне. Это его очень рассердило.
- Repetez! - простонал он с таким отчаянием, что чуть было тут же не
окочурился.
Память у меня всегда была хорошая, повторить нетрудно, тем более что
нехорошо препираться с умирающим, и я повторила:
- Вес сложено сто сорок восемь от семи, тысяча двести два от "Б", как
Бернард, вход закрыт взрывом, два с половиной метра до центра.
Я немного переставила слова, это опять его рассердило, и он начал
повторять фразу с начала, через каждое слово заклиная меня хорошенько все
запомнить. И совершенно излишне, я была уверена, что до конца дней своих
не забуду всего, что тут происходит. Тем не менее я покорно повторяла за
ним каждое слово.
- Связь... торговец рыбой... Диего... па дри... - добавил он и
покинул сей бренный мир.
Я не знала, что такое "па дри", да и вообще не поняла ни слова из
того, что он говорил, то есть слова-то сами по себе были понятны, но что
все это означало? Смутно я сознавала, что мне доверена какая-то важная
тайна. А важные тайны отличаются тем, что неизвестно, для чего они
существуют.
Занятая умирающим, я не следила за развитием событий в зале. Теперь
же, подняв голову, увидела, как в ту самую дверь, в которую вошел
покойный, ворвался какой-то человек с револьвером в руке и бросился к
трупу.
- Умер? - крикнул он мне, хотя и дураку было ясно, что тот умер.
Впрочем, вновь прибывший и не ждал моего ответа, а сразу же накинулся на
меня, для разнообразия по-английски:
- Он говорил с тобой? Что сказал? Отвечай! - И с этими словами ткнул
своей пушкой прямо мне в печень. Мне это очень не понравилось. Я вообще не
выношу, когда меня принуждают силой что-то делать, а моя печень и без того
доставляет мне неприятности. Так что подобные манипуляции с ней уже
совершенно излишни. Вот почему я ответила только одним польским словом -
коротким и выразительным. Но даже если бы и хотела, я ничего не смогла бы
ему объяснить, потому что он вдруг резко изменил свои намерения, схватил
меня и поволок к той двери, из которой появился. Я едва успела прихватить
свою сумку и сетку.
Сначала я попыталась вырваться, но тут же отказалась от этих попыток,
увидев за дверью полицейского в форме. Остаток здравого смысла подсказал
мне, что в моем положении самое лучшее - перейти на сторону полиции, и чем
скорее, тем лучше. Я рванулась к представителю власти, пробилась сквозь
толпу и оказалась по ту сторону двери. Мой преследователь, к моему
удивлению, не препятствовал мне, но и не выпускал меня из рук.
- Мне нужно поговорить с вами! - громко крикнула я полицейскому,
вырываясь из рук вцепившегося в меня негодяя. Негодяй как-то слишком легко
выпустил меня. Полицейский смотрел не на меня, а на что-то за моей спиной.
- Конечно, конечно, только давайте уйдем отсюда, - сказал он как-то
рассеянно.
Я оглянулась и увидела целый табун ворвавшихся в притон полицейских.
В это время избранный мной блюститель порядка резко повернул меня опять
спиной к двери и закрыл мне лицо чем-то вроде мягкой рукавицы. Я хотела
сдернуть ее, но негодяй схватил меня за руки, а тут еще сумка и сетка. Я
вдохнула приторный залах, сразу напомнивший мне больницу.
"Наркоз! - пронеслось в голове. - Только не дышать!" - И, видимо,
вдохнула.
Случается, что человек проснется в своем доме, в собственной кровати,
и все-таки в первую минуту не понимает, где находится. Что же говорить
человеку, который после наркоза просыпается в таком месте, которое не
знает, как и назвать.
Было мне мягко, ничего не скажу. И это было моим первым ощущением.
Вторым - что мне как-то нехорошо, и тут же появилась мысль о минеральной
воде. Впрочем, мысль какая-то смутная, абстрактная, которая воплотилась в
образе искрометного, пенящегося ручейка, приятное журчание которого
заглушало монотонный, навязчивый звук, действующий на нервы. Я открыла
глаза.
Надо мной был белый низкий потолок в форме полусферы, очень странный,
впрочем, может, это был вовсе и не потолок? Бессмысленно пялилась я на
него некоторое время, потом решилась посмотреть по сторонам.
То, что было справа, я сочла, после некоторых размышлений, спинкой
дивана, обитого черной кожей, из тех, которые в Копенгагене стоят от пяти
тысяч и выше. Такая дорогая спинка вполне меня устраивала, и я посмотрела
в другую сторону. Мне пришлось смотреть довольно долго, так как то, что я
увидела, никак не вязалось с потолком. Столики, кресла, ковер и прочие
предметы должны были находиться в нормальном помещении, а не в бочке с
полукруглым потолком. Зато ему вполне соответствовали окна в слегка
выгнутой стене, длинный ряд маленьких окошечек, которые как-то очень
хорошо сочетались с навязчиво-монотонным шумом. По другую сторону
помещения, над моим диваном, тоже были такие же окошечки. Ничего не
поделаешь, приходится примириться с фактом, что я нахожусь в самолете. И
что этот самолет летит.
Мой характер не позволил мне долее оставаться в бездействии. Я
опробовала все части своего тела, сначала осторожно, потом смелее; все
действовало, неприятное ощущение внутри меня постепенно уменьшалось, я
слезла с дивана (который действительно оказался диваном, обитым черной
кожей), переместилась в кресло и глянула в окно.
Я увидела пространство, настолько огромное, что испугалась, уж не в
космосе ли я нахожусь, но тут же успокоилась, вспомнив, что в космосе
должно быть темно, мое же пространство было наполнено светом. Вскоре мне
удалось различить в нем отдельные элементы. Надо мной было безграничное
небо, подо мной столь же безграничная водная гладь. Между ними
просматривался горизонт.
Постепенно я пришла в себя как физически, так и умственно. Теперь я
осмотрелась уже более внимательно и обнаружила на диване свое пальто, а
возле дивана шляпу, сумку и сетку. Парик по-прежнему находился на голове.
Я была босиком, вернее, в чулках, а сапоги стояли по другую сторону
дивана. Все было на месте, материального ущерба мне не причинили.
Мысль о материальном ущербе заставила меня осмотреть сумку и сетку.
Обе они были набиты деньгами.
"Поразительно честные бандиты", - удивилась я. А в том, что меня
похитили бандиты, я ни минуты не сомневалась. Кто же еще? Зачем им
понадобилось меня похищать, я пока не придумала. Правда, для такого
предположения еще не было никаких оснований, разве что в глубине души я
желала этого, так как всегда питала склонность к рискованным предприятиям.
Вместо того чтобы предаваться отчаянию, я решила подсчитать свои
капиталы. Странное зрелище, должно быть, представляла я, сидя с ногами на
диване, окруженная со всех сторон кучками измятых банкнотов. Я насчитала
пятнадцать тысяч восемьсот двадцать крон, с некоторым трудом перевела это
в доллары, и получилась приличная сумма - свыше двух тысяч. Под деньгами я
обнаружила сигареты. Закурив, я поняла, что мне совершенно необходимо
сделать две вещи: умыться и напиться минеральной воды. А уже потом я обо
всем подумаю.
В этом прекрасно меблированном аэроплане наверняка имелся так
называемый санузел. Надо его поискать. По причинам, не совсем ясным для
меня самой, я решила вести себя как можно тише, не звать на помощь, пусть
они думают, что я еще не очнулась. Кто "они", я не знала, но не
сомневалась, что на самолете должны быть люди. Хотя бы пилот, правда?
Зная расположение помещений в нормальных самолетах, я направилась в
хвост, без колебаний определив, где у самолета перед, т.е. нос. Я подошла
к небольшой дверце и уже взялась за ручку, как вдруг услышала голоса,
доносящиеся из-за этой двери. Я осторожно отпустила ручку и приложилась
ухом. Попробовала в нескольких местах, и наконец нашла точку, где было
кое-что слышно.
Люди за дверью разговаривали по-французски, что меня вполне
устраивало. В целом их беседа доносилась до меня в виде нечленораздельного
шума, но отдельные фразы звучали вполне отчетливо, и то, что удалось
разобрать, оказалось чрезвычайно интересным.
- Идиотская история! - услышала я сердитый и уверенный голос.- Не
можем же мы перетрясти всю Европу, сантиметр за сантиметром!
- Эх, надо ж было так ошибиться! - воскликнул с раздражением другой
голос.- И убить ее мы не можем, вообще ничего ей не можем сделать, пока не
скажет...
Дальше ничего нельзя было расслышать, но вот неожиданно прорвалось
несколько отчетливых фраз:
- Да нет, наверняка поймет. А если даже и не поймет, достаточно того,
что сообщит в полицию. Хотя бы о том, что увидит!
- Так какого черта нужно было тащить ее с собой?
- Другого выхода но было. Теперь уже ничего...
Голоса зазвучали приглушенно, я с трудом улавливала лишь обрывки
фраз:
- ...так она нам и скажет! Ты бы на ее месте сказал?
- У меня идея! Предложим ей вступить в дело.
- Шеф не согласятся!
- Дурак! Зато она согласится, все скажет, а потом несчастный
случай...
И дальше опять неразборчивый гул голосов, из которого я понимала лишь
отдельные слова:
- ...в долю... процент согласуем... можно наобещать...
- Неплохо придумано!
- ...ни в коем случае не выпускать. Стеречь как зеницу ока до
прибытия шефа...
- ...наш единственный шанс - вытянуть из нее до этого...
- ...если не забыла...
И опять неразборчивый шум, перекрытый властным голосом, видимо,
старшего в компании:
- Ясное дело, потом ликвидировать. Но бесследно! Не так халтурно, как
обычно ты работаешь, а действительно никаких следов. Мы не можем
рисковать.
- А на проснулась ли она? - вдруг с тревогой спросил другой голос.
Одним кенгуриным прыжком я оказалась на своем диване, но не легла, решив,
что сидеть имею право, а изобразить на лице состояние полной прострации
мне не составит ни малейшего труда. Дверь, однако, оставалась закрытой,
как видно, они не торопились проверить, в каком состоянии я нахожусь.
"Что же все это значит, черт побери? - думала я, сидя на диване с
совершенно естественным идиотским выражением на лице. - Что такое я должна
им сказать? О какой ошибке они говорили? Сказать?.. А, так, значит,
покойник... Дал маху, что и говорить. Действительно, ошибочка..."
Услышанное произвело на меня столь сильное впечатление, что я
полностью пришла в себя и начала сосредоточенно обдумывать создавшееся
положение. Значит, меня обременили какой-то потрясающе важной тайной.
Минуточку, что он там говорил? "Все сложено сто сорок восемь от семи,
тысяча двести два от "Б", как Бернард, два с половиной метра до центра".
Так, что еще? Ага, "вход закрыт взрывом". Нет, что-то еще было. О рыбаке,
кажется. Нет, не о рыбаке. "Связь торговец рыбой Диего" и еще что-то. Что
же? А, вот: "па дри". И не закончил. Интересно, что бы это все значило?
"Перетрясти всю Европу..." Видимо, они что-то где-то спрятали и
зашифровали место, а этот блаженной памяти придурок доверил мне шифр.
Действительно, нашел кому... А теперь эти негодяи за стеной хотят, чтобы я
