когда-либо останусь с ним наедине, один из нас наверняка умрет.
- По-твоему, ты любила своего брата больше моего? - вопросила Ирулэн.
- Ты валяешь дурака! Я была ему матерью, точно так же, как тебе. Я была...
- Ты никогда его не знала, - ответила Ганима. - Все вы, за
исключением - временами - моей ОБОЖАЕМОЙ ТЕТИ, упорно считали нас детьми.
Это вы - дураки! Алия знает! Посмотри, как она сбегает от...
- Ни от чего я не сбегаю, - сказала Алия, но повернулась спиной к
Ирулэн и Ганиме и посмотрела на двух амазонок, делавших вид, будто они
ничего не слышат. Они явно подались на сторону Ганимы. Может быть, они ей
сочувствуют. Алия сердито отослала их из комнаты, когда они уходили, на их
лицах было написано облегчение.
- Сбегаешь, - настаивала Ганима.
- Я выбрала устраивающий меня путь жизни, - Алия вновь обернулась,
чтобы внимательно поглядеть на сидящую на койке, ноги поджаты
крест-накрест, Ганиму, но не в силах была уловить ни одного разоблачающего
промелька на лице Ганимы. "Разглядела ли она это во мне? Откуда бы ей?" -
засомневалась Алия.
- Ты боялась стать окошком в мир множеству, - обвинила Ганима. - Но
мы предрожденные, и мы знаем. Ты будешь их окошком, сознательно или
бессознательно. Ты не можешь их отрицать. - И подумала: "Да, я знаю тебя -
Богомерзость. И, может быть, меня заведет туда же, куда завело тебя, но на
нынешний день я могу лишь жалеть тебя и тебя презирать".
Молчание повисло между Ганимой и Алией, почти осязаемая вещь,
насторожившая обладавшую выучкой Бене Джессерит Ирулэн. Переводя взгляд с
одной из них на другую, она сказала:
- Почему вы вдруг там притихли?
- Меня только что посетила мысль, требующая значительного
обдумывания, - ответила Алия.
- Обдумай на досуге, дорогая тетя, - насмешливо хмыкнула Ганима.
Алия, подавляя гнев, которому ее измотанность чуть не дала
прорваться, сказала:
- Пока что хватит! Оставим ее подумать. Может быть, она придет в
себя.
Ирулэн встала и сказала:
- Во всяком случае, уже почти заря. Гани, перед тем, как мы уйдем, не
выслушаешь ли последнее послание от Фарадина? Он...
- Не выслушаю, - ответила Ганима. - И с этих пор прекратите называть
меня этим нелепым уменьшительным. Гани! Это только поддерживает
заблуждение, будто я ребенок, которого вы можете...
- Почему ты и Алия так внезапно притихли? - Ирулэн вернулась к
предыдущему вопросу, но задала его теперь, тонко используя модуляции
Голоса.
Ганима, запрокинув голову, расхохоталась.
- Ирулэн! Ты пробуешь на мне Голос?
- Что? - Ирулэн была ошеломлена.
- Ты еще полезь в пекло поперек своей бабушки, - сказала Ганима.
- Что-что?
- Сам тот факт, что мне известно это выражение, а ты его никогда
прежде не слышала, должен бы заставить тебя примолкнуть, - ответила
Ганима. - Это старая насмешка, Бене Джессерит тогда еще только возникла.
Но, если это не запятнает твоей чистоты, спроси себя, о чем только думали
твои родители, называя тебя Ирулэн? Или это Руины-льна?
Несмотря на свою закалку, Ирулэн вспыхнула:
- Ты пытаешься взбесить меня, Ганима.
- А ты попыталась опробовать на мне Голос. На мне! Я помню первые
опыты людей в этом направлении. Я помню ТО ВРЕМЯ, Руинная Ирулэн! Теперь
ступайте отсюда, вы обе.
Но Алия теперь была заинтригована, и в ней возникло предположение,
прогнавшее ее утомленность.
- Возможно, у меня есть предложение, которое могло бы заставить тебя
передумать, Гани, - сказала она.
- Опять Гани! - с уст Ганимы сорвался жесткий смешок. - Задумайся на
миг: если я жажду убить Фарадина, мне надо лишь согласиться с вашим
планом. Мне как дважды два ясно, что есть у тебя такая мысль. Бойся Гани
послушную! Вот видишь, я предельно откровенна с тобой.
- То, на что я надеялась, - сказала Алия. - Если ты...
- Кровь брата не может быть смыта. Я не выйду к моему любимому народу
Свободных предательницей этого завета. НИКОГДА НЕ ЗАБЫВАТЬ, НИКОГДА НЕ
ПРОЩАТЬ. Разве не это наша заповедь? Предупреждаю тебя здесь и заявлю об
этом публично - ты не сумеешь обручить меня с Фарадином, посмеиваясь при
этом в рукав: "Вот-вот, она заманивает его в ловушку". Если ты...
- Понимаю, - сказала Алия, направляя мысль Ирулэн. Ирулэн, заметила
она, стоит в потрясенном молчании, поняв уже, куда направлен этот
разговор.
- Да, вот так я заманила бы его в ловушку, - сказала Ганима. - Это,
соглашусь, было бы то, чего ты хочешь, но он может и не попасться. Если ты
хочешь расплатиться этим лже-обручением как фальшивой монетой - за выкуп
моей бабушки и твоего драгоценного Данкана, да будет так. Но это - на
твоей совести. Выкупай их. Фарадин, однако ж, мой. Его я убью.
Ирулэн всем телом повернулась к Алии, до того, как та успела
заговорить.
- Алия, если мы вспомним о нашем слове... - она на миг оставила фразу
висеть в воздухе, пока Алия с улыбкой размышляла о могучей клятве, данной
Великими Домами на Ассамблее в Фофрелучисе, о разрушительных последствиях
пропажи веры в честь Атридесов, о потере религиозного опекунства, обо
всем, что, возводимое по большим и малым кирпичикам, рухнет в одночасье.
- Это обернется против нас, - протестующе договорила Ирулэн. -
Разрушится вся вера в то, что Пол - пророк. Это... Империя...
- Кто осмелится сомневаться в нашем праве решать, что верно и что
неверно? - мягким голоском вопросила Алия. - Мы - связующее звено между
добром и злом. Мне надо лишь провозгласить...
- Ты не можешь этого сделать! - запротестовала Ирулэн. - Память
Пола...
- Это всего лишь один из инструментов Церкви и Государства, - сказала
Ганима. - Не говори глупостей, Ирулэн, - она коснулась крисножа у себя на
поясе, подняла взгляд на Алию. - Я неправильно судила о моей умной
тетушке, Регентше всего Святого в Империи Муад Диба. Да, конечно, я
неверно судила о тебе. Заманивай Фарадина в нашу приемную, если хочешь.
- Это безрассудство, - умоляюще проговорила Ирулэн.
- Ты согласна на это обручение, Ганима? - спросила Алия, игнорируя
Ирулэн.
- На моих условиях, - ответила Ганима, так и держа руку на крисноже.
- Я здесь умываю руки, - Ирулэн сделала такое движение руками, словно
на самом деле их мыла. - Я готова была отстаивать истинную помолвку ради
исцеления.
- Мы нанесем тебе рану, которую намного труднее будет исцелить, Алия
и я, - сказала Ганима. - Давайте его побыстрее сюда - если он поедет. И,
возможно, он поедет. Станет ли он подозревать ребенка моих нежных лет?
Давайте разработаем формальную церемонию обручения, чтобы потребовать его
присутствия. Предусмотрим в церемонии возможность для меня остаться с ним
наедине... Всего лишь на одну-две минутки...
Ирулэн содрогнулась при этом свидетельстве, что Ганима, в конечном
итоге, Свободная с головы до пят, ребенок, по кровожадности ничем не
отличающийся от взрослого. В конце концов, детям Свободным не привыкать
было добивать раненых на поле боя, избавляя женщин от этой поденщины,
чтобы они могли собирать тела и отволакивать их к водосборникам смерти. И
Ганима, говоря как истинное дитя Свободных, продуманной зрелостью своих
слов нагромождала ужас на ужас, древнее чувство вендетты аурой исходило от
нее.
- Решено, - сказала Алия, борясь со своим голосом и выражением лица,
чтобы они не выдали ее радости. - Мы подготовим формальную грамоту о
помолвке. Мы заверим ее подписями надлежащих представителей Великих Домов.
Фарадин никак не сможет сомневаться...
- Он будет сомневаться - но приедет, - сказана Ганима. - И при нем
будет охрана. Но ведь никто не подумает охранять его от меня.
- Ради любви ко всему, что для вас старался сделать Пол, -
запротестовала Ирулэн, - давайте по крайней мере представим смерть
Фарадина несчастным случаем, или как результат внешней озлобленности.
- Я с радостью покажу мой окровавленный нож моим собратьям, - сказала
Ганима.
- Алия, умоляю тебя, - сказала Ирулэн. - Откажись от этого
опрометчивого безумия. Провозгласи против Фарадина канли, все, что...
- Нам не требуется формальное объявление вендетты против него, -
сказала Ганима. - Вся Империя знает, что мы должны чувствовать, - она
указала на свой рукав. - Я ношу желтый цвет траура. Когда я сменю его на
черный - цвет обручения у Свободных - одурачит ли это кого-нибудь?
- Молись, чтоб это одурачивало Фарадина, - сказала Алия. - И
делегатов от Великих Домов, которых мы пригласим засвидетельствовать...
- Все и каждый из этих делегатов обратятся против вас, - сказала
Ирулэн. - Вы это знаете!
- Превосходное замечание, - сказала Ганима. - Тщательней подбирай
делегатов, Алия. Нам нужны такие, от которых мы не прочь будем потом
избавиться.
Ирулэн в отчаянии взметнула руки, повернулась и выбежала вон.
- Держи ее под пристальным наблюдением, на случай, если она
попытается предупредить своего племянника, - сказала Ганима.
- Нечего учить меня, как устраивать заговоры, - и Алия последовала за
Ирулэн, но более медленным шагом. Наружная охрана и ждущие советники
шлейфом потянулись за ней - как песчинки во всасывающем вихре
поднимающегося червя.
Ганима печально покачала головой, когда дверь закрылась, и подумала:
"Как и полагали бедный Лито и я. Великие боги! Я бы хотела, чтобы тигр
убил меня, а не его".
41
Многие силы стремились к контролю над близнецами
Атридесами, и, когда было объявлено о смерти Лито,
движение заговоров и контр-заговоров покатилось по
нарастающей. Отметьте соответственные мотивировки: Бене
Джессерит боялся Алию, взрослую Богомерзость, но все так
же нуждался в генетических характеристиках, носимых
Атридесами. Церковная иерархия Аудафа и Хаджжа понимала
лишь, что контроль над наследницей Муад Диба подразумевает
власть. КХОАМ хотел доступа к богатствам Дюны. Фарадин и
его сардукары мечтали вернуть былую славу Дому Коррино.
Космический Союз боялся равенства: Арракис = меланж, но
без спайса они не смогли бы водить свои корабли. Джессика
хотела исправить то, что сотворило ее непокорство Бене
Джессерит. Немногие думали спросить о том, каковы их
планы, самих близнецов - пока не стало слишком поздно.
Книга Креоса.
Вскоре после вечерней трапезы Лито увидел, как мимо дверной арки его
помещения прошел человек, и ум Лито последовал за этим человеком. Проход
оставался открыт, и Лито было видно там некое оживление, корзины со
спайсом, провозимые мимо, три женщины в изысканных одеждах не с этой
планеты, сразу обличавших в них контрабандистов. Человек, привлекший
внимание Лито, не отличался бы ничем особенным, не иди он походкой
Стилгара, намного помолодевшего Стилгара.
Именно эту особенность походки и отметил его ум. Осознание времени
переполняло Лито, словно звездный шар. Ему были видны бесконечные
пространства времени, но для того, чтобы понять, в каком же мгновении
пребывает его собственное тело, ему приходилось втискиваться в собственное
будущее. Многогранные жизни-памяти приливами и отливами вздымались и
опадали в нем, но теперь все они были в его подчинении. Они были как волны
на морском берегу, но если они поднимались чересчур высоко, он приказывал
