отец внутри меня объединяется с нами против того, что из него сделали.
- Почему? - вопросил Хэллек.
- Потому что это то amor fati, что я несу человечеству, акт
окончательного экзамена, сдаваемого самому себе. Мой выбор в этом мире -
быть союзником против любой силы, несущей унижение человечеству. Гурни!
Гурни! Ты не в пустыне родился и вырос. Твоя плоть не ведают истины, о
которой я говорю. Но Намри знает. На открытой местности одно направление
не хуже другого.
- Я до сих пор не услышал того, что должен услышать, - сердито
обрезал Хэллек.
- Он выступает за войну и против мира, - сказал Намри.
- Нет! - ответил Лито. - Как и мой отец нисколько не выступал против
войны. Но посмотрите, что из него сделали. "Мир" в этой Империи имеет
только одно значение - поддержание движения но единственному жизненному
пути. Жизнь должна быть однообразна на всех планетах, как едино
правительство Империи. Вам велят быть довольными. Главная цель штудий
священнослужителей - найти правильные формы жизни. Ради этого они
прибегают к словам Муад Диба! Скажи мне, Намри, ты доволен?
- Нет! - отрицание вырвалось спонтанно и бесстрастно.
- Значит, ты богохульствуешь?
- Разумеется, нет!
- Но ты недоволен. Понимаешь, Гурни? Намри это нам доказывает: каждый
вопрос, каждая проблема не имеют единственного правильного решения. Надо
разрешить разнообразие. Монолит неустойчив. Так почему ты требуешь от меня
единственно верного высказывания? Этому ли быть мерилом твоего чудовищного
приговора?
- Ты вынудишь меня убить тебя? - спросил Хэллек, глубокое страдание
было в его голосе.
- Нет, я тебя пощажу, - ответил Лито. - Пошли весточку моей бабушке,
что я буду сотрудничать. Бене Джессерит может еще пожалеть о таком
сотрудничестве, но Атридес дает свое слово.
- Это надо проверить Видящей Правду, - сказал Намри. - Эти
Атридесы...
- У него будет шанс сказать перед своей бабушкой то, что должно быть
сказано, - Хэллек кивнул головой в сторону прохода.
Намри помедлил перед тем, как уйти, взглянул на Лито.
- Молюсь, что мы поступаем правильно, оставляя его в живых.
- Идите, друзья, - сказал Лито. - Идите и поразмыслите.
Когда двое мужчин удалились, Лито повалился на спину, ощутил холод от
койки. От совершенного движения голова у него закружилась на грани его
перегруженного спайсом сознания. И в этот миг он увидел всю планету -
каждое поселение, каждый городок, большие города, пустыни и высаженную
растительность. Все образы, обрушившиеся в его видение, были тесно
взаимосвязаны со смесью стихий внутри и вовне самих себя. Он видел
общественные структуры Империи отраженными в материальных структурах
планет и их обитателей. Это развернутое гигантское полотно его откровения
он воспринял именно так, как следовало: как смотровое окно на невидимые
механизмы общества. И, видя это, Лито понял, что для каждой системы есть
такое окно. Даже для системы самого себя и собственного мироздания. И он
принялся заглядывать в окна, космический надсмотрщик.
Это было то, к чему стремились его бабка и Сестры! Он это знал. Его
самосознание вышло на новый, высший уровень. Он ощущал прошлое, несомое им
в его клетках, его памятях, в архетипах, от которых строились его
предположения, в кольцевых зарубках мифов, в известных ему языках и их
праисторическом детрите. И все формы из его человеческого и
дочеловеческого прошлого, все жизни, которыми он теперь правил, слились в
нем, наконец, в единое целое. На фоне занавеса вечности он был
протозойским творением, рождение и смерть которого по сути одновременны,
но он был столь же бесконечным, сколь протозойским, творение, состоящее из
молекулярных памятей.
"Мы, люди, есть форма семейного организма!" - подумал он.
Они хотят его сотрудничества. Обещание сотрудничать предоставило ему
очередную отсрочку от смерти от ножа Намри. Добиваясь сотрудничества, они
стремятся распознать целителя.
И он подумал: "Но не тот общественный порядок я им принесу, на
который они рассчитывают!"
Гримаса исказила рот Лито. Он знал, что не будет так бессознательно
зловолен, как его отец - деспотизм как один конечный итог и рабство как
другой - но этот мир может молиться по "добрым старым дням".
И тогда его отец-память заговорил с ним, неназойливо, не в силах
потребовать внимания, но прося его выслушать.
И Лито ответил: "Нет. Мы подкинем им головоломки, чтобы занять их
умы. Есть много способов бегства от опасности. Откуда им знать, что я
опасен, пока я не войду в их жизни на тысячи лег? Да, отец, мы понаставим
им вопросительных знаков".
42
Нет в вас ни силы, ни невинности. Все это в прошлом.
Вина лупит мертвых, а я не железный Молот. Вы, множество
мертвых, всего лишь люди, совершавшие определенные вещи, и
память об этих вещах освещает мою дорогу.
Харк ал-Ада. Лито II - своим жизням-памятям.
- Само получается! - еле слышным шепотом сказал Фарадин.
Ой стоял над кроватью леди Джессики, пара охранников прямо позади
него. Леди Джессика приподнялась на руках. На ней был парашелковый халат
мерцающе белого цвета и такая же лента в бронзовых волосах. Фарадин
ворвался к ней несколько мгновений назад. На нем было серое трико. Лицо
его вспотело - от возбуждения и от отчаянной пробежки по коридорам дворца.
- Сколько времени? - спросила Джессика.
- Времени? - озадаченно переспросил Фарадин.
Один из охранников подал голос:
- Третий час пополуночи, миледи.
Охрана боязливо посматривала на Фарадина. Молодой принц стремглав
пронесся по освещенным ночными светильниками коридорам, и ошеломленные
охранники сорвались вслед за ним.
- Но ведь получается, - сказал Фарадин. Он поднял левую руку, затем
правую. - Я видел, как мои собственные руки уменьшаются в пухлые кулачки,
и вспомнил! Это мои руки, когда я был маленьким. Я припомнил, как был
маленьким, но это была... более ясная память. Я реорганизовывал мои
воспоминания!
- Очень хорошо, - сказала Джессика. Его возбуждение было
заразительно. - А что произошло, когда твои руки состарились?
- Мой... мой ум стал... косным. И у меня заболела спина Вот здесь, -
он коснулся места чуть выше левой почки.
- Ты выучил наиважнейший урок, - сказала леди Джессика. - Ты
понимаешь, что это за урок?
Руки его упали, он поглядел на нее и сказал:
- Мой ум управляет моей реальностью, - глаза его сверкнули, и он
повторил погромче. - Мой ум управляет моей реальностью!
- Это начало равновесия прана-бинду, - сказала Джессика. - Хотя,
всего лишь только начало.
- Что мне делать дальше? - спросил он.
- Миледи, - стражник, ответивший на ее вопрос, осмелился теперь
вмешаться. - Время...
"Интересно, есть ли кто-нибудь в такой час на их пунктах слежения?" -
подумала Джессика. И сказала:
- Удалитесь. Нам нужно поработать.
- Но, миледи... - охранник боязливо перевел взгляд с Фарадина на
Джессику и обратно.
- По-твоему, я собираюсь его соблазнить? - спросила Джессика.
Тот закоченел.
Фарадина охватило веселье, он расхохотался и выпроваживающе махнул
рукой.
- Вы слышали ее. Удалитесь.
Охранники поглядели друг на друга, но повиновались.
Фарадин присел на край кровати Джессики.
- Что дальше? - он покачал головой. - Хотелось мне верить тебе, и все
же я не верил. Потом... потом мой ум как будто стал таять. Я устал. Мой ум
сдался, перестал бороться с тобой. Вот так это было. Да, вот так! - он
щелкнул пальцами.
- Не со мной боролся твой ум, - сказала Джессика.
- Конечно, нет, - согласился он. - Я сражался с самим собой, с той
чушью, которой был обучен. Ну, что теперь дальше?
Джессика улыбнулась.
- Признаться, я не рассчитывала, что ты так быстро добьешься успеха.
Тебе понадобилось только восемь дней и...
- Я был терпелив, - ухмыльнулся он.
- И терпению тоже ты начал учиться.
- Начал?
- Ты едва-едва пригубил от учености. Теперь ты и вправду младенец. До
этого ты был... неродившейся возможностью.
Углы его рта поникли.
- Не будь так мрачен, - сказала она. Ты это сделал. Это важно. Сколь
многие могут сказать о себе, что они родились заново?
- Что следующее? - упорно повторил он.
- Ты будешь упражняться в том, чему научился, - сказала она. - Я
хочу, чтоб у тебя это получалось очень легко, в зависимости лишь от твоей
воли. Потом я заполню еще одно место в твоем сознании, которое это
упражнение распахнуло в тебе наружу. Оно будет заполнено способностью
проверять, как подействуют твои запросы на любую реальность.
- Это все, что мне сейчас делать?.. упражняться в...
- Нет. Теперь ты можешь начать тренировку мускулов. Скажи мне, можешь
ли ты пошевелить мизинцем левой ноги, чтобы больше ни один мускул твоего
тела не дрогнул?
- Мизи. - Она увидела, как на лице его появилось отстраненное
выражение - он пробовал пошевелить мизинцем. Вскоре он поглядел на свои
ноги, уставился на них. На его лбу выступил пот. Из груди вырвался
глубокий выдох. - Нет, не могу.
- Да, можешь, - ответила она. - Ты этому научишься. Ты познаешь
каждый мускул своего тела. Познаешь их точно так же, как знаешь свои руки.
Он тяжело сглотнул перед такой распахнутой перспективой. Затем
спросил:
- Для чего ты эго со мной делаешь? Каков твой план в отношении меня?
- Я намереваюсь высвободить тебя над мирозданием, - ответила она. -
Ты станешь кем угодно - кем сам больше всего жаждешь стать.
Он осмысливал сказанное одно мгновение.
- Кем я только ни пожелаю стать?
- Да.
- Это невозможно!
- Если только ты не научишься управлять своими желаниями так же, как
управляешь своей реальностью, - сказала она. И подумала: "Вот оно! Пусть
его аналитики разбираются с этим. Они посоветуют ему принять это, но с
осмотрительностью, а Фарадин на шаг приблизится к пониманию того, что я
делаю на самом деле".
Он сказал, проверяя свою догадку:
- Одно дело - сказать человеку, что он осознает свое сердечное
желание. Другое дело - воистину подвести его к этому.
- Ты пойдешь дальше, чем я думала, - сказала Джессика. - Очень
хорошо, обещаю: если ты полностью пройдешь эту программу обучения, ты
станешь хозяином самому себе. Что ты ни сделаешь - эго будет только то,
чего ты захочешь.
"И пусть Видящая Правду попробует вычленить из этого все смыслы", -
подумала она.
Он встал, и выражение его лица, когда он склонился над ней, было
теплым, а было в нем чувство товарищества.
- Я, знаешь ли, верю тебе. Будь я проклят, если знаю, почему, но
верю. И не скажу ни слова о других вещах, о которых думаю сейчас.
Джессика смотрела на него, пока он, пятясь задом удалялся из ее
спальни. Завернув глоуглобы, она легла. В Фарадине есть глубина. Он сказал
ей ни много ни мало, как то, что начал понимать ее умысел, но по
собственной воле присоединяется к ее заговору.
"Подожди, пока он не начнет постигать свои собственные эмоции", -
подумала она. С этим она успокоилась и вернулась ко сну. Завтра утром,
предвидела она, ей будут отчаянно докучать случайные встречи с разными
придворными, задающими внешне невинные вопросы.
43
Человечество периодически проходит через убыстрение
своих дел, переживая гонку между обновляемой
