Чани стояла призраком между Ганимой и отдаленными обрывами.
- Войдя сюда, ты съешь плод Заккуума, пищу яда! - воззвала Чани. -
Затвори эту дверь, дочка! Так будет лишь безопасней.
Вокруг видения с шумом нахлынула толпа внутренних жизней, и Ганима
сбежала, погрузив свое самосознание в Кредо Сестер, действуя больше из
отчаяния, чем из доверия. Она быстро произнесла Кредо, шевеля губами,
поднимая голос до шепота:
- Религия - это подражание ребенка взрослому. Религия - это оболочка
прежним верованиям - мифологии, являющейся догадками, скрытой
убежденности, что мирозданию можно доверять, теми декларациями, что делают
стремящиеся к личной власти мужчины, и все это перемешано с крохами
просвещенности. И всегда непроизнесенное главенствующее повеление таково:
"Да не вопросишь ты!" Но мы вопрошаем. Мы по ходу дела нарушаем это
повеление. Работа, на которую мы себя направляем - освобождение
воображения, использование энергии воображения ради глубочайшего
восприятия творчества человечеством.
Мысли Ганимы понемногу опять упорядочились. Хотя она ощущала, как
трепещет ее тело, и знала, как непрочен достигнутый ею мир - и эта
расплывчатая завеса в ее мозгу.
- Леб Камай, - прошептала она. - Сердце моего врага, да не станешь ты
моим сердцем.
И она вызвала в памяти лицо Фарадина, сатурнинское молодое лицо с
тяжелыми бровями и твердым ртом.
"Ненависть сделает меня сильной, - подумала она. - Через ненависть я
смогу сопротивляться судьбе Алии".
Но осталась трепещущая непрочность ее положения, и все, о чем она
могла теперь думать - как же Фарадин напоминает своего дядю, покойного
Шаддама IV.
- Вот ты где!
Это к Ганиме справа подходила Ирулэн, широко - почти но-мужски
шагавшая вдоль парапета. Повернувшись, Ганима подумала: "А она - дочь
Шаддама".
- Почему ты все время ускользаешь сюда одна? - вопросила Ирулэн,
становясь перед Ганимой и возвышаясь над ней с сердитым лицом.
Ганима воздержалась говорить, что она не одна, что стража видела, как
она взбиралась на крышу. Гнев Ирулэн относился к тому факту, что место
здесь было открытое и что здесь их могло настичь дальнобойное оружие.
- Ты не носишь стилсьют, - сказала Ганима. - Разве ты не знаешь, что
в прежние времена любой, пойманный вне пределов съетча без стилсьюта,
автоматически убивался. Растрачивать воду значило быть опасностью для
племени.
- Вода! Вода! - бросила Ирулэн. - Я хочу знать, почему ты сама себя
подвергаешь опасности таким образом. Пошли назад, вовнутрь. Мы все из-за
тебя переволновались.
- Какая же теперь может быть опасность? - спросила Ганима. - Стилгар
казнил всех изменников. Повсюду - охрана Алии.
Ирулэн посмотрела на темнеющее небо. На его серо-голубом занавесе уже
стали видны звезды. Потом она снова поглядела на Ганиму:
- Не буду спорить. Меня послали сказать тебе, что мы получили
послание от Фарадина. Он согласен, но по некоторым причинам он желает
отложить церемонию.
- На сколько?
- Мы еще не знаем. Идут переговоры. Но Данкана отсылают домой.
- И мою бабушку?
- Она предпочла остаться пока что на Салузе.
- Кто может ее осуждать? - спросила Ганима.
- А, глупая стычка с Алией!
- Не дурачь меня, Ирулэн. Это не было глупой стычкой. Я слышала
рассказы.
- Страхи Сестер...
- Истинны, - сказала Ганима. - Что ж, ты получила мое послание.
Постараешься еще раз меня разубедить?
- Нет, сдаюсь.
- Тебе бы следовало знать лучше, чем пытаться мне лгать, - сказала
Ганима.
- Очень хорошо! Я не оставлю попыток тебя разубедить. Такой курс -
сумасшествие, - и Ирулэн подивилась, почему она позволяет себе так
раздражаться на Ганиму. Сестры Бене Джессерит ни из-за чего не должны
раздражаться. - Я озабочена грозящей мне крайней опасности. Ты-то знаешь.
Гани... ты дочь Пола... Как ты можешь...
- Потому что я - его дочь, - ответила Ганима. - Мы, Атридесы, ведем
свой род от Агамемнона, и знаем, что в нашей крови. У нас, Атридесов,
кровавая история - и мы не миримся с пролитой кровью.
Отвлеченная, Ирулэн спросила:
- Кто такой Агамемнон?
- До чего же скудно, оказывается, ваше хваленое образование Бене
Джессерит, - сказала Ганима. - Я все время забываю, что ты видишь историю
в уменьшающейся перспективе. Но мои воспоминания уходят до... - она
осеклась: лучше не пробуждать эти тени от их хрупкого сна.
- Что бы ты там ни помнила, - сказала Ирулэн, - ты должна знать как
опасен этот курс для...
- Я убью его, - сказала Ганима. - Жизнь за жизнь.
- А я предотвращу это, если смогу.
- Мы уже это знаем. Тебе не предоставится возможность. Алия отошлет
тебя на юг в один из новых городов, пока все не будет кончено.
Ирулэн уныло покачала головой.
- Гани, я дала клятву, что буду охранить тебя от любой опасности. Я
заплачу за это собственной жизнью, если будет необходимо. Если ты думаешь,
что я собираюсь бездельничать за кирпичными стенами какой-нибудь джедиды,
пока ты...
- Всегда есть Хуануи, - мягким голосом сказала Ганима. - И
альтернатива - водосборник смерти. Уверена, тебе не стоит вмешиваться
оттуда, где ты будешь.
Ирулэн побледнела, поднесла руку ко рту, забыв на мгновение всю свою
выучку. Это было свидетельством, сколько заботы она вложила в Ганиму -
почти полное забытье чего-либо, кроме животного страха.
- Гани, за себя я не боюсь. Ради тебя я брошусь в пасть червя. Да, я
то, чем ты меня называешь - бездетная жена твоего отца. Но ты - мой
ребенок, которого у меня никогда не было. Я умоляю тебя... - слезы
блеснули в углах ее глаз.
Ганима, поборов тяжелый комок в горле, сказала:
- Есть между нами и еще одно различие. Ты никогда не была Свободной.
А я являюсь именно ей. Это - пропасть, которая нас разделяет. Алия это
понимает. Кем там она еще ни будь, но это она понимают.
- Нельзя сказать, что Алия понимает, - с горечью проговорила Ирулэн.
- Не знай я, что она из рода Атридесов, я бы решила, что она задалась
целью уничтожить эту семью.
"А откуда тебе знать, что Алия до сих пор Атридес?" - подумала
Ганима, дивясь слепоте Ирулэн. Она же - из Бене Джессерит, а где ж еще
лучше знают историю Богомерзости? А она не позволяет себе даже думать об
этом, не говоря уж о том, чтобы поверить. Алия, должно быть, заколдовала
каким-то образом бедную женщину.
Ганима сказала:
- Я должна тебе долг воды. Ради этого, я буду охранять твою жизнь. Но
твой кузен поплатится. И не будем больше об этом.
Ирулэн уняла дрожь губ, вытерла глаза.
- Я так любила твоего отца, - прошептала она. - И даже не знаю, жив
он или мертв.
- Может, он и не мертв, - ответила Ганима. - Этот Проповедник...
- Гани! Порой я тебя не понимаю. Стал бы Пол нападать на собственную
семью.
Ганима пожала плечами, поглядела в меркнущее небо.
- Может быть, его развлекает такое...
- Как можешь ты так легко говорить об этом...
- Чтобы держаться подальше от темных глубин, - ответила Ганима. - Я
не насмехаюсь над тобой. Видят боги, нет. Но я просто дочь своего отца. Я
- каждый из тех, кто вложил свое семя в род Атридесов. Ты не думаешь о
Богомерзости, а я ни о чем другом думать не могу. Я - предрожденная. Я
знаю, что внутри меня.
- Глупое старое суеверие о...
- Нет! - Ганима подняла руку ко рту Алии. - Я - проклятая программа
развития всего Бене Джессерит, вплоть до... и включая мою бабушку. И я -
много большее, - чиркнув ногтем по левой ладони, она расцарапала ее до
крови. - Тело мое юно, но его жизненные опыты... О, БОГИ, Ирулэн! Опыты
моих жизней! Нет! - она опять подняла руку, поскольку Ирулэн подошла
поближе. - Я знаю все будущие, которые провидел мой отец. Во мне -
мудрость многих жизненных сроков, и все их невежество тоже... вся их
бренность. Если ты намерена мне помочь, Ирулэн, узнай сначала, кто я есть.
Ирулэн непроизвольно наклонилась и обняла Ганиму, обняла крепко,
прижавшись щекой к ее щеке.
"Не сделай так, чтобы я должна была убить эту женщину, - подумала
Ганима. - Не допусти этого".
И, только промелькнула в ней эта мысль, надо всей пустыней опустилась
ночь.
45
Маленькая птичка, клювик в красных жилочках,
Свой зов тебе послала, пропев над съетчем Табр.
Лишь раз тебя окликнула, и ты ушел от нас,
От нас ты удалился в Долину Похорон.
Плач по Лито II.
Лито пробудило звяканье водных колец в женских волосах. Он поглядел в
открытый дверной проем своей камеры и увидел сидящую там Сабиху. Полу
спутанным от дурмана-спайса сознанием он увидел вокруг нее очертания всего
того, что открылось ему о ней в его видении. Она была на два года старше
того возраста, когда большинство женщин Свободных выходят замуж или по
крайней мере заключают помолвку. Следовательно, ее семья для чего-то ее
приберегала... или для кого-то. Она брачного возраста... Это очевидно. Его
подернутые видениями глаза видели ее существом из Земного прошлого
человечества: темные волосы и бледная кожа, глубокие глазницы, придававшие
зеленоватый отлив ее заполненным синевой глазам, маленький носик, широкий
рот над острым подбородком. И она была для него живым сигналом, что здесь,
в Джакуруту, знают о плане Бене Джессерит - или подозревают, каков он.
Значит, они надеются возродить через него Империю Фараонов, да? Вот почему
они намереваются заставить его жениться на их Сестре? Сабиха наверняка не
может этого предотвратить.
Хотя, его тюремщикам известен этот план. И откуда они его узнали? Они
не уходили вместе с ним туда, где жизнь становится движущейся перепонкой
среди других измерений. В рефлекторную и круговую субъективность его
видений, открывших ему, что Сабиха принадлежит лишь ему, и только ему
одному.
Опять звякнули водяные кольца в волосах Сабихи, и этот звук
всколыхнул его видения. Он знал, где он побывал и чему научился. Ничто не
сможет этого стереть. Он не ехал теперь в паланкине на большом Создателе,
под позвякивание водных колец, среди других пассажиров и напевов их
путевых песен. Нет... Он был здесь, в каморке Джакуруту, отправившийся в
самое опасное из всех путешествий: прочь из Ал аз-сунна уал-джамас и назад
в него, прочь из реального мира ощущений и назад в этот мир.
Что она делает здесь, с ее позвякивающими в ушах водными кольцами? О,
да, помешивает очередную порцию того варева, что, как они считают, держит
его в плену - пищу, приправленную эссенцией спайса, чтобы держать его
наполовину в реальном мире, либо вне его, пока он либо не умрет, либо не
достигнет успеха - план его бабушки. И всякий раз, когда он полагал, будто
выиграл, они отсылали его назад. Леди Джессика, конечно, права - старая
колдунья! Но что делать? Самое полное припоминание всех жизней внутри него
бесполезно до тех пор, пока он не сумеет организовать данные и вспоминать
их по своей воле. Эти жизни стали сырьем для анархии. Одна из них - или
все вместе - могли бы его и одолеть. Спайс и его странное пребывание
здесь, в Джакуруту - игра по отчаянным ставкам.
"Сейчас Гурни ждет знака, а я отказываюсь его подать. Сколько
продлится его терпение?"
Он посмотрел на Сабиху. Она откинула капюшон, обнажив татуировку
племени на висках. Лито сначала не узнал татуировку, затем вспомнил, где
он находится. Да, Джакуруту до сих пор живет.
