он.
Опять он тщательно проследовал взглядом по всей длине скалы. По всем
описаниям, это должен быть Фондак, и никакое другое место не может быть
Джакуруту.
Он ощущал странное перекликающееся родство с табу этого места. По
методу Бене Джессерит, он отворил свой ум для Джакуруту, стараясь ничего о
нем не знать. ЗНАНИЕ - это барьер, препятствующий обучению. На несколько
мгновений он позволил себе просто откликаться на окружающее, не предъявляя
требований и не задавая вопросов.
Проблема - в отсутствии животной жизни, но что-то одно особенное его
настораживало. Теперь он это ухватил: не было птиц, питающихся падалью -
орлов, стервятников, ястребов. Даже если всякая другая жизнь пряталась,
они оставались. Всякий источник воды в пустыне имел такую цепочку жизни. В
конце цепочки были вездесущие пожиратели падали. Никто не наведался,
выяснить, что это он тут делает. Как хорошо он знал "сторожевых псов
съетча", этот ряд нахохлившихся птиц на краю обрыва съетча Табр,
примитивных гробовщиков ждущих мяса. Как говорили Свободные, "наши
соперники". Но добавляли, что не испытывают ревности к птицам, потому что
эти любопытные твари часто предупреждают о приближении посторонних.
"Что, если Фондак покинут даже контрабандистами?"
Лито сделал паузу, чтобы отпить из влагосборной трубки.
"Что если там на самом деле нет воды?"
Он рассмотрел свое положение. Он на двух червях добрался сюда, всю
ночь подстегивая их своим цепом, оставив их полумертвыми. Это - Внутренняя
пустыня, где должно найтись пристанище контрабандистов. Если жизнь здесь
существует, если способна существовать - то только при наличии воды.
"Что, если там нет воды? Что, если это не Джакуруту?"
Опять он навел бинокль на ветроловушку. Ее внешние края сточены
песком, из-за недостатка должного ухода, но остается еще достаточно. Там
должна быть вода.
"Но если ее там нет?"
В заброшенном съетче вода могла испариться, утратиться при любых -
неизвестно, скольких - катастрофах. Почему нет птиц, питающихся падалью?
Убиты ради их воды? Но кем? Как можно было уничтожить их всех до единой?
Яд?
ОТРАВЛЕННАЯ ВОДА.
В легенде о Джакуруту не было такого, как отравленная цистерна, но на
деле такое быть вполне могло. Если первоначальные обитатели были убиты, то
почему их к этому времени никто не заместил? Идуали были уничтожены много
поколений назад, и в рассказах об этом яд никогда не упоминался. Он опять
внимательно осмотрел скалу в бинокль. Как можно было полностью истребить
целый съетч? Наверняка ведь кто то спасся. Обитатели съетча редко
оказывались дома все вместе. Кто-то блуждал по пустыне, двигался в города.
Со смиренным вздохом Лито убрал свой бинокль. Он скользнул в укромное
место дюны, со сверх предосторожностями закрылся в свой стилтент и замел
все следы своего пребывания, готовясь переждать жаркие часы. Вялые ручейки
усталости струились по его телу, и он закрылся во тьму. Большую часть дня
он провел в потном и тесном стилтенте, подремывая, воображая ошибки,
которые он мог бы совершить. Сны его были защитными, но не могло быть
самозащиты в том испытании, которое выбрали они с Ганимой. Неудача сожжет
их души. Он ел спайсовое печенье и спал, просыпался поесть опять, попить,
и возвращался в сон. Долгим было путешествие к этому месту, суровая
нагрузка для детских мускулов.
К вечеру он проснулся посвежевшим, прислушался - нет ли признаков
жизни. Выбрался из своего песчаного савана. Пыль высоко в небе летела в
одном направлении, но песок обжигал его щеку с другого - верные признаки
идущей перемены погоды. Он ощутил приближение бури.
Он осторожно выбрался на гребень дюны, опять поглядел на загадочные
скалы. Воздух между ним и скалами был желт. Приметы говорили, что
надвигается буря Кориолис, ветер, несущий смерть в своем животе. Огромная
простыня гонимого ветром песка растянется, возможно, свыше чем на четыре
градуса широты. Заброшенная пустота гипсового подпола обрела теперь желтый
оттенок, отражая облака пыли. Лито обволокло обманчиво мирным веером.
Затем свет угас и пала ночь - быстро приходящая ночь внутренней пустыни.
Скалы предстали угловатыми вершинами, посеребренными светом Первой Луны.
Он ощутил, как в кожу его впиваются песчаные колючки. Раскат сухого грома
прозвучал эхом отдаленных барабанов и, в пространстве между лунным светом
и тьмой, он заметил внезапное движение: летучие мыши. Ему слышны были
колыхание их крылышек, их тонкие попискивания.
ЛЕТУЧИЕ МЫШИ.
Случайно или намеренно, это место внушало мысль о заброшенности и
запустении. Это, должно быть, и есть полулегендарная твердыня
контрабандистов: Фондак. А если не Фондак? Если табу все еще действует и
это - лишь призрачная мертвая оболочка Джакуруту?
Лито скорчился на подветренной стороне дюны, дожидаясь ночи, чтобы
приноровиться и вписаться потом в ее собственные ритмы. Терпение и
осторожность - осторожность и терпение. Некоторое время он развлекался,
припоминая маршрут Чосера из Лондона в Кентербери - перечисляя места от
Сауфмарка: две мили до оазиса Св.Томаса, пять миль до Дептфорда, шесть
миль до Гринвича, тридцать миль до Рочестера, сорок миль до Ситтингбурна,
пятьдесят миль до Баутона под Блином, пятьдесят восемь миль до Харблдауна
и шестьдесят миль до Кентербери. Сознание, что немногие в его мире помнят
Чосера или знают какой-либо Лондон кроме поселения на Гансириде, вызывало
в нем воодушевляющее чувство неподвластного времени бакена. Св.Томас
сохранился в Оранжевой Католической Библии и в Книге Азхара, но Кентербери
исчезло из людской памяти, точно так же, как и планета, где оно
находилось. Такова ноша его воспоминаний, всех тех жизней, что угрожают
его поглотить. Некогда он совершил эту поездку в Кентербери.
Однако, нынешнее его путешествие было длиннее и опаснее.
Вскоре он прокрался через гребень дюны и направился к освещенным
луной скалам. Он сливался с тенями, быстро проскальзывал через гребни, не
издавал ни звука, способного дать знать о его присутствии.
Пыль исчезла, как это частенько бывало перед бурей, и ночь была
великолепной. Сейчас, в отличие от недвижного дня, он слышал, как,
приближаясь к скалам, маленькие создания суетятся во тьме.
В низине между двумя дюнами он наткнулся на семейство джебоа,
бросившееся от него врассыпную. Он перемахнул через следующий гребень,
соленая встревоженность пронизывала его эмоции. Та расселина, что он видел
- это ли вход? Были и другие заботы: съетчи прежних времен всегда
охранялись ловушками - отравленные шипы в ямах, отравленные иглы на
растениях. На ум ему лезло старое выражение Свободных: "слухом мыслящая
ночь". И он прислушивался к малейшему звуку.
Теперь серые скалы возвышались над ним, став гигантскими при
приближении. Прислушиваясь, он услышал на этой круче невидимых птиц, тихий
звук крылатой добычи для хищников. Голоса принадлежали дневным птицам, но
раздавались ночью. Что так круто поменяло их образ жизни? Людские хищники?
Лито резко замолк. Над утесом светил огонь - танец мерцающих и
загадочных драгоценностей на фоне черного газа ночи, вид того сигнала, что
может подаваться из съетча странствующим по бледу. Кто же обитатели этого
места? Он прокрался вперед, к глубочайшим теням у подножия кручи, пошарил
по камню рукой, двинулся на ощупь в расселину, виденную им днем. Нашел он
ее при восьмом шаге, вытащил из фремкита пескошноркель и потыкал во тьму.
Когда он сдвинулся, что-то тугое и вяжущее упало на его плечи и руки,
сковав его.
КАПКАННАЯ ЛОЗА!
Он удержался от порыва начать бороться, лоза бы от этого только туже
затянулась. Он уронил шноркель, изогнул пальцы правой руки, стараясь
добраться до ножа на поясе. До чего же он показал себя несмышленым - надо
было с расстояния швырнуть что-нибудь в эту расселину, проверить, нет ли
опасностей во тьме. Его ум был слишком занят светом над кручей.
От каждого движения лоза все туже затягивалась, но его пальцы
коснулись наконец рукояти ножа. Он осторожно охватил рукой рукоять, начал
вытаскивать нож.
Его окутал слепящий свет, сковавший его движения.
- А, славная добыча в наших сетях, - густой мужской голос позади Лито
показался ему чем-то смутно знакомым. Лито попробовал повернуть голову,
отдавая себе отчет, что лоза просто раздавит его тело, если он будет
двигаться слишком вольно.
Рука забрала его нож, прежде чем он успел увидеть пленившего его. Та
же рука со знанием дела обыскала его сверху донизу, вытащила маленькие
приспособленьица, которые он и Ганима носили ради того, чтобы выжить.
Ничто не ускользнуло от обыскивавшего, даже удавка из шигавира, спрятанная
в волосах.
Лито так его и не видел.
Пальцы что-то сделали с лозой, и Лито обнаружил, что может вздохнуть
свободней, затем мужчина сказал:
- Не сопротивляйся, Лито Атридес. Твоя вода - в моей чаше.
С огромным усилием сохранив спокойствие, Лито спросил:
- Ты знаешь мое имя?
- Разумеется? Когда кто-то попадает в ловушку, то это ради чего-то.
Он у нас уже намеченная жертва, разве нет?
Лито промолчал, но мысли его закружились вихрем.
- Подозреваешь предательство? - сказал густой голос. Руки повернули
Лито, мягко, но с явной демонстрацией силы. Взрослый показывал ребенку, за
кем превосходство.
Лито посмотрел туда, где полыхали два переносных светильника, увидел
черные обводы закрытого маской стилсьюта лица, капюшон. Когда глаза его
привыкли после темноты, он увидел темную полоску кожи, глубоко запавшие
глаза потребителя меланжа.
- Ты удивляешься, почему мы подняли всю эту суету, - голос мужчины,
исходивший из закрытой нижней части лица, как-то занятно приглушался,
словно мужчина старался скрыть свой выговор.
- Я давно перестал удивляться количеству людей, желающих смерти
близнецов Атридесов, - ответил Лито. - Причины очевидны.
Пока Лито это произносил, его ум кидался на неизвестное как на прутья
клетки, яростно добиваясь ответов. Ловушка именно на него? Кто знал, кроме
Ганимы? Невозможно! Ганима бы не предала собственного брата. Тогда кто-то,
достаточно хорошо его знавший, чтобы предугадать его действия? Кто? Его
бабушка? Откуда ей суметь?
- Тебе нельзя было позволить и дальше продолжать в том же духе, -
сказал мужчина. - Очень плохо! Перед тем, как взойти на трон, тебе надо
получить образование, - глаза без белков неподвижно посмотрели на Лито. -
Ты удивляешься, как кто-то осмеливается браться за образование такой
персоны, как ты? Как ты, со знанием множества обитающих в твоей памяти! В
том-то и дело, видишь ли! Ты считаешь себя образованным, но ты лишь склеп
мертвых жизней. У тебя еще нет твоей собственной жизни. Ты - лишь ходячая
перенасыщенность другими, всеми, у которых одна цель - искать смерти. Не
годится правителю искать смерти. Ты все устелешь трупами вокруг себя. Твой
отец, например, никогда не понимал...
- Ты осмеливаешься говорить о нем в таком тоне?
- Много раз я на это осмеливался. В конце концов, он был лишь Пол
Атридес. Ладно, мальчик, добро пожаловать в свою школу.
Мужчина высвободил руку из-под плаща, коснулся щеки Лито. Лито ощутил
толчок и его понесло куда-то во тьму, в которой развевался зеленый флаг.
Это было зеленое знамя Атридесов с его символами дня и ночи, с древком
Дюны, скрывавшим трубку с водой. Теряя сознание, он слышал журчание воды.
Или это кто-то хихикнул?
36
МЫ все еще можем вспоминать золотые дни до
Хайзенберга, показавшего людям стены, окружающие их
