Старый Барон!
Алия перехватила взгляд Джессики, посмотрела на свою руку, пальцы ее
замерли, она опять взглянула на мать - и увидела, что ту осенила ужасная
догадка. Злорадная загадка свела губы Алии.
- Так вот твоя месть нам, - прошептала Джессика.
- Ты сошла с ума, мама? - осведомилась Алия.
- Хотелось бы мне, чтобы было так, - ответила Джессика. И подумала:
"Она понимает, что я засвидетельствую это в Бене Джессерит. Понимает.
Может, она даже заподозрит, что я расскажу об этом Свободным и она
вынуждена будет подвергнуться Испытанию на Одержимость. Ей нельзя
позволить мне уйти отсюда живой".
- Наш доблестный федайкин ждет, пока мы спорим, - проговорила Алия.
Джессика заставила себя опять сосредоточить внимание на наибе. Взяв
свои чувства под контроль, она сказала:
- Ты прибыл увидеть меня, Гадхеан.
- Да, миледи. Мы, люди пустыни, видим, что происходят ужасные вещи.
Малые Создатели выходят из песка, как было предсказано в древних
пророчествах. Шаи-Хулуда нельзя найти нигде, кроме глубокой пустыни. Мы
покинули нашего друга, пустыню!
Джессика взглянула на Алию. Та просто сделала ей знак продолжать.
Джессика обвела взглядом толпу в зале, увидела потрясенную настороженность
на каждом лице. Значительность схватки между матерью и дочерью не осталась
непонятой аудиторией, и они наверняка удивлены, почему продолжается
аудиенция. Джессика опять обратилась к ал-Фали.
- Гадхеан, что это за разговоры о Малых Создателях и скудости
песчаных червей?
- Мать Влаги, - он употребил ее старый титул среди Свободных. - Нас
предостерегал об этом Китаб ал-Ибар. Мы взываем к тебе. Да не будет
забыто, что в тот день, когда умер Муад Диб, Арракис вернулся к самому
себе. Мы не можем бросить пустыню.
- Ха! - презрительно хмыкнула Алия. - Суеверное отребье Внутренней
Пустыни страшится экологического преображения. Они...
- Я понимаю тебя, Гадхеан, - сказала Джессика. - Если не будет
червей, не будет спайса. Если не будет спайса, то откуда мы возьмем деньги
на жизнь?
Ропот удивления: шумные вдохи и потрясенные шепотки разбежались по
Палате, отдаваясь в ней эхом.
- Суеверная чушь! - пожала плечами Алия.
Ал-Фали, воздев правую руку, направил ее в сторону Алии:
- Я говорю с Матерью Влаги, а не с Коан-Тин!
Руки Али вцепились в подлокотники трона, но она осталась сидеть.
Ал-Фали поглядел на Джессику.
- Некогда это была страна, где ничего не росло. Теперь появились
растения. Они расползаются, как вши по ране. Уже были облака и дожди вдоль
пояса пустыни. Дожди, миледи! О, драгоценная мать Муад Диба, как сон -
брат смерти, так дождь для Пояса Дюны. Это смерть для нас всех.
- Мы делаем только то, что предначертано самими Льет-Кайнзом и Муад
Дибом, - возразила Алия. - К чему весь этот лепет суеверий? Мы почитаем
слова Льет-Кайнза, говорившего нам: "Я хочу увидеть всю планету окутанной
сетью зеленых растений". Так и будет.
- А как насчет червей и спайса? - спросила Джессика.
- Сколько-то пустыни всегда останется, - ответила Алия. - Черви
выживут.
"Она лжет, - подумала Джессика. - Почему?"
- Помоги нам, Мать Влаги, - взмолился ал-Фали.
Словно двойное зрение вдруг открылось у Джессики, сознание ее
покачнулось, задетое словами старого наиба. Нет ошибки - это АДАБ,
вопрошающая память, приходящая сама по себе. Она безоговорочно овладела
Джессикой, остановив все ее ощущения, глубоко укореняя в ее разуме урок
прошлого. Она вся оказалась в плену адаба - рыба, попавшая в сеть. И при
всем том, его взыскательность Джессика ощущала как момент наивысшей
человечности, любая частичка - напоминание о творении. Каждый элемент этой
памяти-урока был подлинным, но иллюзорным в своей постоянной изменчивости,
и она поняла, что приблизилась, как только вообще могла, к тем
предвидениям, что однажды и навсегда закогтили ее вкусившего спайс сына.
"Алия лжет, потому что она одержима одним из тех, кто несет гибель
Атридесам. Она сама - первый источник гибели. Значит, ал-Фали говорит
правду: черви обречены, если только курс экологического преображения не
будет видоизменен".
Подневольная откровению, Джессика увидела людей в зале словно в
замедленной киносъемке, постигая роль каждого из присутствующих. Она
отчетливо определила всех, кому поручено не допустить, чтобы она вышла
отсюда живой. И ее путь сквозь них начертался в ее сознании словарю
обрисованный ярким светом - смятение среди них, один при своем выпаде
натыкается на другого, все группки людей перешиваются. А еще она видела,
что может покинуть Великую Залу только для того, чтобы вверить свою жизнь
кому-то другому. Алию не заботит, сотворит ли она мученицу. Нет - ТОМУ,
КЕМ ОНА ОДЕРЖИМА, на это наплевать.
В своем застывшем времени Джессика выбрала способ спасти старого
наиба и отправить его посланцем. Путь из Залы виделся с неизгладимой
четкостью. До чего же все просто! Фигляры с забаррикадированными глазами,
чьи плечи сохраняют положение неподвижной обороны, и каждый из них в
огромной Зале виделся ей в столь необратимом разладе, что мертвая плоть
могла бы соскользнуть с них, обнажая скелеты. Их тела, их одежды, их лица
говорили о личном аде каждого: грудь, напоенная скрытыми кошмарами,
блестящий серп драгоценного украшения, ставший заменой оружию; рты,
безусловность приговоров которых - от испуга; кафедральные призмы бровей
демонстрируют высокомерие и религиозность, отрицаемые чреслами.
Несомую гибель ощутила Джессика в той складывающейся силе, что
выпущена была на волю на Арракисе. Голос ал-Фали дистрансом прозвучал в ее
душе, пробуждая зверя в самых ее глубинах.
В мгновение ока Джессика вернулась из адаба в мир движения, но мир
этот был уже другим по сравнению с тем, какой властвовал над ней лишь
секунду назад.
Алия собирались заговорить, но Джессика сказала:
- Тихо! - И затем: - Есть страшащиеся, будто я безоговорочно
обратилась к Бене Джессерит. Но с того дня, когда Свободные в пустыне
подарили жизнь мне и моему сыну, я - Свободная! - И она перешла на древний
язык, который в этой Зале мог понять только тот, для кого он был
предназначен! - Он сар акхака зеливан ау маслумен!
"Поддержи своего брата во время его нужды, прав он или не прав!"
Слова ее произвели желаемый эффект: легкое перемещение внутри Палаты.
Но Джессика разбушевалась:
- Вот Гадхеан ал-Фали, честный Свободный, приходит сюда сказать мне
то, о чем мне должны бы были поведать уже другие. Пусть никто этого не
отрицает! Экологическое преображение стало вырвавшейся из-под контроля
бурей!
Бессловесная волна согласия пробежала по зале.
- И моя дочь восторгается этим! - продолжала Джессика. - Мектуб
ал-меллах! Ты режешь мою плоть и солью пишешь по моим ранам! Почему
Атридесы обрели здесь родной дом? Потому что Мохалата была естественной
для нас. Для Атридесов править всегда означало защищать, сотрудничая:
Мохалата, как всегда это знали Свободные. Поглядите теперь на нее! - и она
указала на Алию. - Она хохочет по ночам в одиночестве, созерцая свое
собственное зло! Производство спайса совсем иссякнет, или, в лучшем
случае, будет ничтожной долей от прежнего уровни! И когда весть об ЭТОМ
разойдется...
- Мы сохраним угол для самого ценного продукта во Вселенной! -
вскричала Алии.
- Углом ада мы станем! - рассвирепела Джессика.
И Алия заговорила на самом древнем Чакобсе, личном языке Атридесов, с
его трудными гортанными остановками и прищелкиваниями:
- Теперь ты знаешь, МАТЬ! Ты думала, внучка Барона Харконнена не
усвоит всех тех жизней, что ты впихала в мое сознание еще до моего
рождения? Когда я разозлилась на то, что ты со мной сделала, мне
понадобилось только спросить саму себя, как бы поступил на моем месте
Барон Харконнен. И он мне ответил! Понимаешь меня, Атридесова сука? Он
ответил МНЕ!
Ядовитую злобу услышала Джессика и подтверждение своей догадки.
БОГОМЕРЗОСТЬ! Алия побеждена изнутри, одержима КАХУЭТом зла, Бароном
Владимиром Харконненом. Сам Барон говорит сейчас ее устами, не заботясь о
том, что выходит наружу. Он хочет, чтобы она увидела его месть, хочет,
чтобы она поняла - его не удастся сбросить со счета.
Предполагается, что я с моим знанием останусь здесь, беспомощной,
подумала Джессика. И с этой мыслью она кинулась по пути, показанному ей в
адабе, восклицая:
- Федайкины, следуйте за мной!
Как выяснилось, в зале было шесть федайкинов, и пять из них пробились
вслед за ней.
24
Когда я слабее тебя, я прошу тебя дать мне свободу,
поскольку это в согласии с твоими принципами, когда я
сильнее тебя, я отбираю у тебя свободу, поскольку это в
согласии с моими принципами.
Слова древнего Философа.
(Харк ал-Ада приписывает их Луису Вьело).
Лито высунулся из тайного выхода из съетча, увидел дно кручи,
уходившей вверх за пределы его ограниченной видимости. Шедшее к закату
солнце отбрасывало по вертикальным полосам обрыва длинные тени.
Бабочка-скелетик порхала, залетая то в свет, то в тень, ее паутинные
крылышки казались против света прозрачным кружевом. До чего же нежна эта
бабочка, чтобы здесь существовать, подумал Лито.
Прямо впереди простирался абрикосовый сад, где работали дети, собирая
упавшие плоды. За садом был канал. Он и Ганима ускользнули от своей
охраны, затерявшись во внезапном встречном потоке рабочих. Для них
оказалось сравнительно простым проползти вниз по вентиляционным шахтам
туда, где они соединялись с лестницей, к потайному выходу. Теперь им
оставалось только смешаться с детьми, пробраться к каналу и шмыгнуть в
туннель. Там они смогут держаться рядом с хищной рыбой, не дозволявшей
песчаной форели втянуть в своей пузырь оросительную воду племени. Ни один
Свободный никогда и не вообразит, что человек способен рискнуть
погрузиться в воду.
Он вышел из защитных проходов. Круча простиралась вдаль по обе
стороны от него, став горизонтальной просто благодаря его собственному
движению.
Ганима двигалась вплотную за ним. У обоих были небольшие корзинки для
сбора фруктов, сплетенные из волокон спайса, но в каждой корзинке
находился запакованный сверток: фремкит, пистолет маула, криснож... и
новые одежды, присланные Фарадином.
Ганима проследовала в сад за своим братом, смешалась с работающими
детьми. Маски стилсьютов скрывали все лица. Они стали всего лишь еще двумя
работниками, но Ганима чувствовала, что их поступок уводит ее жизнь за
защищающие рубежи и с известных путей. До чего же прост этот шаг, шаг из
одной опасности в другую! Новые одеяния, присланные Фарадином и
находившиеся теперь в их корзинках, преследовали цель, хорошо понятного им
обоим. Ганима подчеркнула это понимание, вышив свой личный девиз: "Мы
Соучаствуем", на Чакобса, над двумя нагрудными ястребиными профилями.
Скоро наступят сумерки, и за каналом, проводившем границу между
пустыней и возделанными землями съетча, воцарится такой особенный вечер, с
которым немногие места во Вселенной могут потягаться. Будет мягко
освещенная пустыня, мир настойчивого одиночества, пропитанный ощущением,
будто каждое создание одиноко в этом новом мире.
- Нас видели, - прошептала Ганима, наклоняясь рядом со своим братом и
