сказала она.
Она снова воспроизвела в памяти то, что она рассказывал ей о своем
видении. Оно было настолько радужным и реалистическим, что он мог после
этого в задумчивости бродить часами. Это видение, по его словам,
оставалось неизменным.
- Я вижу себя на песке в ярко-желтом свете дня, хотя солнца нет,
затем я осознаю, что солнце - это я. От меня исходит свет, как от Золотой
Тропы. Когда я начинаю понимать это, я выхожу из своего тела. Я
поворачиваюсь, ожидая увидеть себя в качестве солнца. Но я - не солнце, я
- неподвижная фигура, напоминающая рисунок ребенка, выполненный зигзагами,
неподвижные ноги, и руки, как палки. В моей левой руке - скипетр, и это
настоящий скипетр - более близкий к реальности, чем застывшая фигура,
которая держит его. Скипетр увеличивается, и это ужасает меня. По мере
того, как он увеличивается, я постепенно пробуждаюсь, хотя я знаю, что я
еще сплю. Я понимаю, что мое тело во что-то облачено, кожа закована в
латы, которые тоже увеличиваются в размерах по мере того, как растет мое
тело. Я не могу видеть латы, но я чувствую их. Тогда ужас покидает меня,
потому что эти латы дают мне силу десяти тысяч мужчин.
Так как Ганима пристально смотрела на него, Лито старался отойти
подальше, чтобы продолжить свой путь по направлению к покоям Джессики.
Ганима стояла на своем.
- Эта Золотая Тропа может быть любой другой тропой, - сказала Ганима.
Лито посмотрел на скальный пол, чувствуя, что Ганиму снова одолевают
сомнения. "Я должен это сделать", - сказал он себе.
- Алия - одержима, - сказала она. - Это могло бы и с нами случиться.
Может быть, это уже случилось, а мы, возможно, этого не знаем.
- Нет. - Он покачал головой, встретил ее взгляд. - Алия
сопротивлялась. Это придало ей силу. Поэтому благодаря своим собственным
силам она победила. Мы осмелились копаться в тайниках своей памяти, найти
древние языки и древние знания. Мы - это смесь нас самих и тех жизней,
которые внутри нас. Мы не сопротивляемся, мы безрассудно идем у них на
поводу. Вот что я узнал от своего отца прошлой ночью. Это то, что я должен
знать.
- Но он ничего не сказал о том же, что во мне.
- Ты слушала нашу мать. Вот что мы...
- Но я почти запуталась.
- Она все еще сильно проявляется в тебе?
Страх сковал лицо. - Да... но теперь я чувствую, что она оберегает
меня своей любовью. Ты правильно поступил, когда убеждал ее. - И Ганима
подумала об отраженном в ней образе матери и сказала: - Наша мать
существует теперь для меня, не проявляя себя в алам ал-матил больше
других, но она испробовала вкус ада. Теперь я могу слушать ее без страха.
Что касается других...
- Да, - сказал он. - И я слушал моего отца, но я думаю, что последую
совету моего дедушки, в честь которого меня назвали. Возможно с этим
именем будет значительно проще.
- Ты советовался о том, чтобы поговорить с нашей бабушкой о Золотой
Тропе?
Лито подождал, пока мимо них не прошел слуга с подносом, на котором
был завтрак для Леди Джессики. Резкий запах приправы остался в воздухе,
когда он ушел.
- Она живет в нас и в своей собственной плоти, - сказал Лито. - Ее
совет может быть обсужден вторично.
- Не мной, - протестовала Ганима. - Больше я не рискну.
- Тогда мной.
- Я думала мы согласились, чтобы она вернулась к Сестрам.
- Действительно, Бене Джессерит в ее начале, ее собственное создание
в середине, и Бене Джессерит в конечном итоге. Но помни, что она тоже
несет в себе кровь Харконнена и находится гораздо ближе к ней, чем мы, что
она испытала форму этого внутреннего разделения, которое имели мы.
- Очень поверхностная форма, - сказала Ганима. - Но ты не ответил на
вопрос.
- Мне кажется, я ничего не упоминал о Золотой Тропе.
- Но мне кажется...
- Гани!
- Нам не нужны больше Атридесские боги! Нам нужно пространство для
небольшой части человечества!
- Разве я отрицал это?
- Нет. - Она глубоко вздохнула и посмотрела в сторону. Прислуга
глядела на них из передней, слыша их речь, но не понимая древних слов.
- Мы должны сделать это, - сказал он. - Если бы мы действовали
достаточно, то могли бы сами упасть на свои же ножи. - Он использовал
идиому Свободных, которая несла смысл наподобие "сливая нашу воду в
цистерну племени".
Ганима еще раз посмотрела на него. Она вынуждена была согласиться. Но
она чувствовала, что попала в ловушку, в конструкцию, состоящую из
множества стен. Они оба знали день расплаты, которая лежала тенью поперек
их пути, независимо от того, что они делали. Ганима знала это с
уверенностью, которую ей придавали знания, полученные от других жизней,
существующих в памяти, но теперь она опасалась силы, которую дала тем
другим психическим образам, используя данные их опыта. Они прятались
внутри ее как хищники, демон-тени, поджидающие в засаде.
За исключением ее матери, которая имела власть над плотью и отреклась
от нее, Ганима все еще чувствовала потрясение от внутренней борьбы, она
знала, что обязательно потеряла бы свое собственное "я", если бы не
настойчивость Лито.
Лито сказал, что его Золотая Тропа уводила с этого пути. Кроме
изводящего сознания того, что он скрывал что-то из своего видения, она
могла лишь принимать его искренность.
Ему нужна была ее изобилующая созидательность, чтобы обогатить его
план.
- Нам необходимо пройти Испытание, - сказал он, зная в чем она
сомневается.
- Не со спайсом.
- Возможно, даже так. Наверняка, в пустыне и в Испытании
Одержимостью.
- Ты никогда не упоминал Испытания Одержимостью! - обвинила она. -
Это часть твоего видения?
Он пытался проглотить слюну, чтобы смочить пересохшее горло.
- Да.
- Значит, мы будем... одержимы?
- Нет.
Она подумала об Испытании - этом древнем экзамене Свободных, который
в конечном итоге мог привести к ужасной смерти. Кроме того, этот план имел
другие сложности. Он привел бы их на острие лезвия, падение с которого на
одну из сторон могло бы быть не поддержанным морально человеческим разумом
и этот разум мог бы остаться здравым.
Зная, где блуждали его мысли, Лито сказал:
- Власть привлекает медиумов. Всегда. Вот чего нам надо избежать
внутри себя.
- Ты уверен, что мы не поддадимся одержимости?
- Нет, если мы создали Золотую Тропу.
Все еще сомневаясь, она сказала:
- Я не буду носить твоих детей, Лито.
Он покачал головой, подавляя в себе внутреннюю измену, и перешел
снова на древний язык, известный только им: - Сестра моя, я люблю тебя
больше, чем себя, но это вовсе не проявление нежности моих желаний.
- Очень хорошо, тогда давай вернемся к другому аргументу до того, как
встретимся с нашей бабушкой. Нож, вонзенный в Алию, мог бы решить
большинство наших проблем.
- Если ты веришь этому, то поверишь, что мы сможем идти по грязи, не
оставляя после себя никаких следов, - сказал он. - Кроме того, когда было
такое, чтобы Алия давала кому-нибудь возможность?
- Речь идет о Джавиде.
- Неужели у Джавида пробиваются рога?
Ганима пожала плечами.
- Один яд, два яда.
Это был общий язык, относящийся к королевской привычке
каталогизировать компаньонов по их угрозе вашей персоне; знак правителей
повсюду.
- Мы должны делать все по-моему, - сказал он.
- Если бы мы поступили иначе, было бы чище.
По ее ответу он знал, что она подавила в себе свои сомнения и,
наконец, согласилась с его планом. Достигнув этого, он не почувствовал
себя счастливым. Он вдруг обнаружил, что смотрит на свои собственные руки,
размышляя, прилипнет ли к ним грязь.
14
То было достижение Муад Диба. Он видел
подсознательный резервуар каждого индивидуума как
неосознанный банк памятей, ведущих к начальной клетке
нашего общего генезиса. Каждый из нас, говорил он, может
отмерять свой путь от этого общего происхождения. Видя это
и говоря об этом, он совершил дерзкий прыжок в сторону
принятия решения. Муад Диб поставил себе задачу об
интегрировании генетической памяти в оценке поведения.
Таким образом, он прорвался сквозь завесы Времени, сделав
будущее Муад Диба, воплощенное в его сыне и его дочери.
Харк ал-Ада. Завет Арракиса.
Фарадин шел большими шагами через сад, который являлся частью
королевского дворца его деда, наблюдая, как его тень становится все короче
по мере того, как Солнце Салузы Второй катилось к полудню. Он должен был
увеличить шаг, чтобы не отставать от высокого Башара, который сопровождал
его.
- У меня есть сомнения, Тайканик, - сказал он. - О, я вовсе не
отказываюсь от трона, но... - Он глубоко вздохнул. - У меня есть много
других интересов.
Тайканик, после ожесточенной дискуссии с матерью Фарадина, посмотрел
косо на Принца, отметив, как окрепла его плоть, когда он достиг своего
восемнадцатилетия. В нем все меньше и меньше с каждым прошедшим днем
оставалось от Вэнсики, и проявлялось все больше и больше от Шаддама,
который предпочел свои личные занятия королевским обязанностям. В конце
концов, разумеется, это стоило ему трона. Он не был жесток.
- Ты должен сделать выбор, - сказал Тайканик. - О, несомненно, будет
время для удовлетворения каких-то твоих интересов, но...
Фарадин покусывал нижнюю губу. Обязанность удерживала его здесь, но
он чувствовал себя разбитым. Лучше бы он отправился на площадку среди
скал, где уже проходили испытания с песчаной форелью. Теперь имелся проект
с огромным потенциалом: отвоевать у Атридесов монополию по производству
спайса и что-то должно было произойти.
- Ты уверен, что эти близнецы будут... устранены?
- Нет ничего абсолютно точного, Мой Принц, но шансы хорошие.
Фарадин пожал плечами. Убийство оставалось фактом королевской жизни.
Язык был полон едва заметных перестановок в способах, чтобы устранить
важные персоны. С помощью одного слова можно было отличить отравленное
питье от отравленной пищи. Он полагал, что Атридесские близнецы будут
ликвидированы с помощью яда. Это была не совсем приятная мысль. По общим
отзывам близнецы были довольно интересной парой.
- Нам обязательно надо отправиться на Арракис? - спросил Фарадин.
- Это лучший выбор, это значительно ускорит осуществление наших
планов.
У Фарадина оставался еще один вопрос, и Тайканик поинтересовался, для
чего эти расспросы.
- Я встревожен, Тайканик, - сказал Фарадин, когда они поворачивали за
угол ограды и направлялись к фонтану, окруженному огромными черными
розами. Из-за ограды было слышно, как садовники щелкали ножницами.
- Да? - подгонял его Тайканик.
- Ну, это, религия, которую мы изучаем...
- В этом нет ничего страшного, Мой Принц, - сказал Тайканик; он
надеялся, что его голос был твердым и уверенным. - Эта религия обращается
к воину, который предстает в моем лице. Это очень подходящая религия для
Сардукара. - По крайней мере, это была правда.
- Да-а-а... Но моей маме, видимо, это очень нравится. "Пропади она
пропадом, эта Вэнсика! - подумал Башар. - Она вызывает у своего сына
подозрения".
- Меня не волнует, о чем думает твоя мама, - сказал Тайканик. -
Религия - это личное дело каждого человека. Возможно, она видит в этом
