- Святое обозвать чушью! Какой эффект могли возыметь такие слова,
произнесенные матерью самого мессии?
Джавид, как ни странно, согласился с Джессикой. Уголки его рта
сначала опустились, потом он улыбнулся. Но глаза его не улыбались, хотя и
не пытались отыскать слышавших эти слова. Джавид уже знал каждого члена
группы. Он и без этого знал, за кем нужна специальная слежка. Только через
несколько секунд Джавид резко перестал улыбаться, что говорило о том, что
он знал, как он себя выдал. Джавиду всегда удавалось хорошо выполнять свою
работу: он знал о наблюдательных возможностях Джессики. Краткий, резкий
кивок головы признал эту возможность.
В яркой вспышке ментации Джессика взвесила все "за" и "против", едва
заметным движением руки она могла бы подать сигнал Гурни и обречь этим
Джавида на смерть. Это могло бы быть совершено прямо сейчас, для большего
эффекта, или немного позже, или произойти как случайность.
Она подумала: "Когда мы пытаемся скрыть наши внутренние побуждения,
все наше существо выдает себя".
Учение Бене Джессерит склонялось к этому откровению - возвышая над
этим сведущих и обучая их читать живую память других. Она заметила, что
Джавид очень умный, он мог быть связующим звеном с духовенством Арракиса.
И он был человеком Алии.
Джессика сказала:
- Моя официальная сопровождающая группа должна уменьшиться. У нас
есть место только для одного. Джавид, ты пойдешь с нами. Зебаталеф, мне
очень жаль. И, Джавид... я посещу это - эту церемонию, если ты
настаиваешь...
Джавид глубоко вздохнул и понизил голос:
- Как прикажет Мать Муад Диба.
Он посмотрел на Алию, на Зебаталефа, потом повернулся к Джессике.
- Мне жаль, что вам придется отложить встречу с вашими внуками, но
для этого есть государственные причины...
Джессика подумала: "Хорошо. Прежде всего, он деловой человек. Когда
мы определим новую систему ценностей, мы купим его". И она вдруг нашла,
что радуется тому, что он настаивал на этой церемонии. Эта маленькая
победа дала бы ему превосходство над его товарищами, и они бы знали об
этом. Принятие Очищения могло бы стать платой за дальнейшие услуги.
- Я полагаю, с транспортом все в порядке, - сказала она.
6
Я даю тебе пустынного хамелеона, способность которого
принимать окраску окружающей местности расскажет тебе все,
что необходимо знать о корнях экологии и основах личной
подлинности.
Книга Диатрибов. Из Хроники Хайт.
Лито сидел и играл на маленьком бализете, подаренным ему в день его
пятилетия самим изготовителем этого инструмента, Гурни Хэллеком. За
прошедшие четыре года Лито достиг определенной плавности игры, хотя две
толстые струны доставляли ему беспокойство. Он находил бализет
успокаивающим, несмотря ни на что, особенно когда он был чем-то расстроен
- это не ускользнуло от Ганимы. Теперь в сумрачном свете он сидел на
выступе у стены пещеры на самом южном конце скалистого отрога, который
прикрывал съетч Табр. Он тихо бренчал на бализете.
Ганима стояла позади него, вся ее мятежная фигурка излучала протест.
Она не хотела выходить сюда, на открытый воздух, после того как узнала от
Стилгара, что ее бабушка задержалась в Арракине. Она особенно возражала
приходить сюда с наступлением ночи. Пытаясь растормошить своего брата, она
спросила:
- Ну, что это?
Вместо ответа он заиграл другую мелодию.
Впервые с тех пор, как он получил подарок, Лито почувствовал очень
ясно, что этот бализет был создан искусным мастером на Келадане. Он
обладал унаследованной памятью, которая могла вызывать в нем глубокого
ностальгию по красивой планете, где правил Дом Атридесов. Лито слегка
расслабил внутренние барьеры, слушая эту музыку, и он мог слышать голоса
памяти из тех времен, когда Гурни приметил бализет, чтобы развлекать
своего друга Пола Атридеса. С помощью бализета, звучащего в его руках,
Лито все сильнее чувствовал физическое присутствие своего отца. Он еще
играл, все больше поддаваясь воздействию инструмента. Он ощущал абсолютно
идеализированную совокупность внутри себя, которая знала, как играть на
этом бализете, хотя мускулы девятилетнего мальчика еще не привыкли к этому
внутреннему сознанию.
Ганима нетерпеливо топала ногой, не осознавая того, что делает это в
такт игры брата. Скривив рот оттого, что лицо его было сосредоточено, Лито
прервал знакомую мелодию и попытался исполнить песню более древнюю, чем
любую из тех, которые когда-то играл Гурни. Она относилась к тому времени,
когда Свободные Дзэнсунни переселились на пятую по счету планету. Слова
отражали тему, и он слышал их в своей памяти, в то время как его пальцы
извлекали робкую мелодию.
Прекрасная форма природы содержит в себе удивительную особенность.
Некоторые называют ее - разрушение. Благодаря ее существованию новая жизнь
пробивает себе дорогу. Тихо проливаются слезы, но это вода души: они несут
новую жизнь к неудовольствию существующей, а смерть соединяет то и другое
в одно целое.
Ганима заговорила позади него, когда он выводил последнюю ноту.
- Это мерзкая старая песня. Почему именно ее ты играл?
- Потому что она совпадает с данной ситуацией.
- Ты сыграешь ее для Гурни?
- Может быть.
- Он назовет ее скучной ерундой.
- Я знаю.
Лито посмотрел через плечо на Ганиму. Он не выразил удивления по
поводу того, что она знала песню и мелодию, но он почувствовал внезапный
трепет, потому что они, близнецы, были очень одиноки и одинаковы, как одно
целое. Если бы один из них умер, то остался бы жить в сознании другого,
каждый сохранял полностью память другого, это их сближало. Он вдруг
почувствовал, что боится этого бесконечного смятения их близости, и отвел
взгляд от нее. Но он знал, что в этом переплетении есть пробелы. Его страх
усиливался от все новых пробелов. Он чувствовал, что их жизни начинали
разделяться, и задумался. "Как я скажу ей о том, что произошло только со
мной?"
Он посмотрел через пустыню на длинные тени от барханов за этими
возвышенностями, все время растущими, кочующими дюнами, которые движутся,
как волны, вокруг Арракиса. Это был Нодем, внутренняя пустыня, и ее дюны в
последнее время редко тревожили гигантские черви. Предзакатное солнце
отбрасывало через всю пустыню кровавые лучи, придавая огненный оттенок
зеленеющим краям. Ястреб, падающий с малинового неба, уловил, что за ним
наблюдают с такой же магической скоростью, с какой он ловил скальную
куропатку в полете. Сразу внизу, у подножия скалы, находился участок, где
были посажены отличавшиеся яркой зеленью растения, которые поливали водой
из канала, местами тянущемуся по открытому пространству, местами - по
закрытым туннелям. Вода подавалась из огромных коллекторов ветровых
ловушек, которые находились в самом начале канала на самой высокой точке
скалы. Там развевался зеленый флаг Атридесов.
Вода и зелень.
Новые символы Арракиса: вода и зелень.
Оазис засаженных дюн в форме ромба расстилался под высоким выступом
скалы, притягивая внимание Лито, который смотрел на него с чисто
фрименской проницательностью. Из за утеса, расположенного ниже выступа,
раздался громкий шум ночной птицы, и это еще больше усилило ощущение того,
что в этот момент он жил в далеком диком прошлом.
"Nous avons change tout cela", - подумал он, с легкостью переходя на
один из древних языков, который они изучали с Ганимой наедине. "Мы почти
все изменили". Он вздохнул. "Oublier je ne puis". "Я не могу забыть".
За оазисом он мог видеть в сгущающихся сумерках землю, которую
Свободные называли "Пустота" землю, где ничего не растет, землю, которая
никогда ничего не рождает. Вода и грандиозные планы по экологии постоянно
меняли все это. Теперь на Арракисе появились места, где можно было увидеть
бархатистые зеленые холмы, засаженные лесом. Леса на Арракисе! Некоторые
из нового поколения не могут себе представить дюны без этих нежно-зеленых
холмов. Роскошь влажной от дождя листвы деревьев не была шокирующей для
взора этих юных глаз. Но Лито обнаружил, что сейчас он думал как старый
Свободный, с недоверием относившийся к переменам, боящийся всего нового.
Он сказал:
- Дети говорят мне, это теперь у поверхности они стали редко видеть
песчаного червя.
- А что, на это указывали? - спросила Ганима. В ее тоне была
раздражительность.
- Вещи начинают меняться очень быстро, - сказал он.
Сперва на утесе прокричала птица, и на пустыню опустилась ночь так же
стремительно, как ястреб падает на куропатку. Ночь часто подвергала его
натискам памяти - все эти жизни и полоса были внутри него, начинали громко
о себе заявлять.
Ганима ничуть не возражала против этих явлений точно также, как и он.
Она знала о его переживаниях, и он чувствовал, как ее руки коснулись его
плеча в знак солидарности.
Он извлек грозный аккорд из бализета.
Как бы ему рассказать ей все, что происходит с ним?
У него в голове шли непрерывные войны; бесчисленное множество дробило
на части их древнюю память: несчастные случаи с неестественной смертью,
любовное томление, краски и цвета многих мест и многих лиц... захороненные
страдания и радости, бьющиеся через край многих народов.
На открытом воздухе почти невозможно было выдержать этот натиск.
- Может, нам лучше зайти внутрь? - спросила она.
Он отрицательно покачал головой, и она почувствовала движение,
понимая, наконец, что его тревоги были намного глубже, совсем не такие,
как она думала.
"Почему я так часто встречаю ночь здесь, на этом месте?" - спрашивал
он себя. Он не заметил, как Ганима убрала руку.
- Ты знаешь, почему ты так мучаешься? - спросила она.
Он услышал едва уловимый упрек в ее голосе. Да, он знал. Ответ лежал
в его осведомленности, очевидно: "Потому что нечто великое известно -
неизвестное внутри меня накатывается на меня, как волна". Он чувствовал,
как его прошлое вздымалось, как будущее его несло будто на волнах в час
прибоя. Он обладал воспоминаниями отца, рассеянными во времени,
воспоминаниями предвидения, которые распространялись почти на все, однако,
его тянуло ко всему этому прошлому. Он хотел его. А оно было так опасно.
Он знал теперь абсолютно все благодаря этому новому ощущению, о котором он
должен был рассказать Ганиме.
Пустыня постепенно начинала приобретать красноватый отблеск от света
восходящей Первой луны. Он пристально смотрел на обманчивую неподвижность
песчаных барашков, переходящих в бесконечность. Слева от него, очень
близко, был расположен Аттендант, так называлась выступающая из песка
скала, которую песчаные ветры сократили настолько, что ее синусоидная
форма стала похожа на темного червя, пробивающегося сквозь дюны.
Когда-нибудь скала под ним до конца примет подобную форму из-за
разрушающего ветра, и съетч Табр больше не будет существовать, кроме как в
чьих-нибудь воспоминаниях, таких, как его. Он не сомневался, что где-то
должен был быть человек, похожий на него.
- Почему ты уставился на Аттендант? - спросила Ганима.
Он пожал плечами. Вопреки запретам их охранников, они с Ганимой часто
ходили к Аттенданту. Там они нашли укромное местечко, о котором, кроме
них, никто не знал, и теперь Лито понял, почему это место так притягивало
их.
Внизу, теперь в темноте это казалось ближе, в лунном свете сверкал
канал, который в этом месте был открыт, его поверхность покрылась рябью
из-за того, что в нем плавала хищная рыба, которую Свободные всегда
