мне осталось. Это и бейсбол. Интересно, понравилось бы великому Ди Маджио,
как я ударил акулу прямо в мозг? В общем, ничего в этом не было особенного
- любой мог сделать не хуже.
- Подумай лучше о чем-нибудь веселом, старик, - сказал он вслух. - С
каждой минутой ты теперь все ближе и ближе к дому. Да и плыть тебе стало
легче с тех пор, как ты потерял сорок фунтов рыбы.
Он отлично знал, что его ожидает, когда он войдет в самую середину
течения. Но делать теперь уже было нечего.
- Неправда, у тебя есть выход, - сказал он. - Ты можешь привязать свой
нож к рукоятке одного из весел.
Он так и сделал, держа румпель под мышкой и наступив на веревку от
паруса ногой.
- Ну вот, - сказал он. - Я хоть и старик, но, по крайней мере, я не
безоружен.
Дул свежий ветер, и лодка быстро шла вперед. Старик смотрел только на
переднюю часть рыбы, и к нему вернулась частица надежды.
"Глупо терять надежду, - думал он. - К тому же, кажется, это грех. Не
стоит думать о том, что грех, а что не грех. На свете есть о чем подумать
и без этого. Сказать правду, я в грехах мало что понимаю.
Не понимаю и, наверно, в них не верю. Может быть, грешно было убивать
рыбу. Думаю, что грешно, хоть я и убил ее для того, чтобы не умереть с
голоду и накормить еще уйму людей. В таком случае все, что ты делаешь,
грешно. Нечего раздумывать над тем, что [277]
такое грех. Ты родился, чтобы стать рыбаком, как рыба родилась, чтобы
быть рыбой. Святой Петр тоже был рыбаком, так же как и отец великого Ди
Маджио".
Но он любил поразмыслить обо всем, что его окружало, и так как ему
нечего было читать и у него не было радио, он много думал, в том числе и о
грехе. "Ты убил рыбу не только для того, чтобы продать ее другим и
поддержать свою жизнь, - думал он. - Ты уб - Ты слишком много думаешь,
старик, - сказал он вслух.
"Но ты с удовольствием убивал dentuso, - подумал старик. - А она, как и
ты, кормится, убивая рыбу. Она не просто пожирает падаль и не просто
ненасытная утроба, как многие другие акулы. Она - красивое и благородное
животное, которое не знает, что такое - Я убил ее, защищая свою жизнь, -
сказал старик вслух. - И я убил ее мастерски.
"К тому же, - подумал он, - все так или иначе убивают кого-нибудь или
что-нибудь. Рыбная ловля убивает меня точно так же, как и не дает мне
умереть. Мальчик - вот кто не дает мне умереть. Не обольщайся, старик".
Он перегнулся через борт и оторвал от рыбы кусок мяса в том месте, где
ее разгрызла акула. Он пожевал мясо, оценивая его качество и вкус. Мясо
было твердое и сочное, как говядина, хоть и не красное. Оно не было
волокнистым, и старик знал, что за него Ветер не ослабевал; он слегка
отклонился дальше на северо-восток, и это означало, что он не прекратится.
Старик смотрел вдаль, но не видел ни парусов, ни дымка или корпуса
какого-нибудь судна. Только летучие рыбы поднимались из моря и разлетались
в об [278]
Он плыл уже два часа, полулежа на корме, пожевывая рыбье мясо и стараясь
поскорее набраться сил и отдохнуть, когда заметил первую из двух акул.
- Ай! - произнес старик слово, не имеющее смысла, скорее звук, который
невольно издает человек, чувствуя, как гвоздь, пронзив его ладонь, входит
в дерево.
- Galanos (вид акулы (исп.) - Прим. перев.), - сказал он вслух.
Он увидел, как за первым плавником из воды показался другой, и по этим
коричневым треугольным плавникам, так же как и по размашистому движению
хвоста, понял, что это широконосые акулы. Они почуяли запах рыбы,
взволновались и, совсем одурев от голода, Старик намертво закрепил парус и
заклинил руль. Потом он поднял весло с привязанным к нему ножом. Он поднял
весло совсем легонько, потому что руки его нестерпимо болели. Он сжимал и
разжимал пальцы, чтобы хоть немножко их размять. Потом ухватился за в -
Ай! - сказал старик. - Ну что ж, плывите сюда, galanos.
И они приплыли. Но они приплыли не так, как приплыла мако. Одна из них,
сверкнув, скрылась под лодкой, и старик почувствовал, как лодка задрожала,
когда акула рвала рыбу. Другая следила за стариком своими узкими желтыми
глазками, затем, широко разинув [279]
мом месте, где ее обглодала мако. Старику была ясно видна линия, бегущая
с верхушки ее коричневой головы на спину, где мозг соединяется с хребтом,
и он ударил ножом, надетым на весло, как раз в это место; потом вытащил
нож и всадил его снова в желтые коша Лодка все еще дрожала от той
расправы, которую вторая акула чинила над рыбой, и старик, отпустив парус,
дал лодке повернуться боком, чтобы выманить из-под нее акулу. Увидев ее,
он перегнулся через борт и ткнул ее ножом. Он попал ей в мякоть, а жесткая
- Ах, ты так? - сказал старик и вонзил нож между мозгом и позвонками.
Сейчас это было нетрудно, и он почувствовал, что рассек хрящ. Старик
повернул весло другим концом и всунул его акуле в пасть, чтобы разжать ей
челюсти. Он повертел веслом и, когда акула соскользнула с рыбы, сказал:
- Ступай вниз, galano. Ступай вниз на целую милю. Повидайся там со
своим дружком. А может быть, это была твоя мать?
Он вытер лезвие ножа и положил весло в лодку. Потом поставил парус и,
когда его надуло ветром, повернул лодку на прежний курс.
- Они, наверно, унесли с собой не меньше четверти рыбы, и притом самое
лучшее мясо, - сказал он вслух. - Хотел бы я, чтобы все было сном и я не
ловил этой рыбы. Мне жалко, рыба, что так нехорошо получилось.
Старик замолчал, ему не хотелось теперь глядеть на рыбу. Обескровленная
и вымоченная в воде, она по [280]
цвету напоминала амальгаму, которой покрывают зеркало, но полосы все еще
были заметны.
- Мне не следовало уходить так далеко в море, - сказал он. - Мне очень
жаль, рыба, что все так плохо получилось. И для тебя и для меня!
"Ну-ка, не зевай! - сказал он себе. - Проверь, не перерезана ли
веревка, которой прикреплен нож. И приведи свою руку в порядок, потому что
работа еще не кончена".
- Жаль, что у меня нет точила для ножа, - сказал старик, проверив
веревку на рукоятке весла. - Надо было мне захватить с собой точило.
"Тебе много чего надо было захватить с собой, старик, - подумал он. -
Да вот не захватил. Теперь не время думать о том, чего у тебя нет. Подумай
о том, как бы обойтись с тем, что есть".
- Ух, и надоел же ты мне со своими советами! - сказал он вслух.
Он сунул румпель под мышку и окунул обе руки в воду.
Лодка плыла вперед.
- Один бог знает, сколько сожрала та последняя акула, - сказал он. - Но
рыба стала легче.
Ему не хотелось думать об ее изуродованном брюхе. Он знал, что каждый
толчок акулы об лодку означал кусок оторванного мяса и что рыба теперь
оставляет в море след, широкий, как шоссейная дорога, и доступный всем
акулам на свете.
"Такая рыба могла прокормить человека всю зиму... Не думай об этом,
старик! Отдыхай и постарайся привести свои руки в порядок, чтобы защитить
то, что у тебя еще осталось. Запах крови от моих рук - ничто по сравнению
с тем запахом, который идет теперь О чем бы мне сейчас подумать? Ни о чем.
Лучше мне ни о чем не думать и подождать новых акул. Хотел бы я, чтобы это
и в самом деле было сном. Впрочем, как знать? Все еще может обернуться к
лучшему".
Следующая акула явилась в одиночку и была тоже из породы широконосых.
[281]
Она подошла, словно свинья к своему корыту, только у свиньи нет такой
огромной пасти, чтобы разом откусить человеку голову.
Старик дал ей вцепиться в рыбу, а потом ударил ее ножом, надетым на
весло, по голове. Но акула рванулась назад, перекатываясь на спину, и
лезвие ножа сломалось.
Старик уселся за руль. Он даже не стал смотреть, как медленно тонет
акула, становясь все меньше, а потом и совсем крошечной. Зрелище это
всегда его захватывало. Но теперь он не захотел смотреть.
- У меня остался багор, - сказал он. - Но какой от него толк? У меня
есть еще два весла, румпель и дубинка.
"Вот теперь они меня одолели, - подумал он. - Я слишком стар, чтобы
убивать акул дубинкой. Но я буду сражаться с ними, покуда у меня есть
весла, дубинка и румпель".
Он снова окунул руки в соленую воду.
Близился вечер, и кругом было видно лишь небо да море. Ветер дул
сильнее, чем прежде, и он надеялся, что скоро увидит землю.
- Ты устал, старик, - сказал он. - Душа у тебя устала.
Акулы напали на него снова только перед самым заходом солнца.
Старик увидел, как движутся коричневые плавники по широкому следу,
который рыба теперь уже, несомненно, оставляла за собой в море. Они даже
не рыскали по этому следу, а шли рядышком прямо на лодку.
Старик заклинил румпель, подвязал парус и достал из-под кормы дубинку.
Это была отпиленная часть сломанного весла длиной около двух с половиной
футов. Он мог ухватить ее как следует только одной рукой, там, где была
рукоятка, и он крепко взял ее в пра "Мне надо дождаться, пока первая
крепко уцепится за рыбу, - подумал он, - тогда я ударю ее по кончику носа
или прямо по черепу".
Обе акулы подплыли вместе, и когда та, что была поближе, разинула пасть
и вонзила зубы в серебристый [282]
бок рыбы, старик высоко поднял дубинку и тяжело опустил ее на плоскую
голову акулы. Рука его почувствовала упругую твердость, но она
почувствовала и непроницаемую крепость кости, и старик снова с силой
ударил акулу по кончику носа. Акула соскользнула в во Другая акула уже
успела поживиться и отплыть, а теперь опять подплыла с широко разинутой
пастью. Перед тем как она, кинувшись на рыбу, вцепилась в нее, старик
увидел белые лоскутья мяса, приставшие к ее челюстям. Старик размахнулся,
но попал только по - Ну-ка, подойди поближе, galano, - сказал старик. -
Подойди еще разок!
Акула стремглав кинулась на рыбу, и старик ударил ее в то мгновенье,
когда она защелкнула пасть. Он ударил ее изо всех сил, подняв как можно
выше свою дубинку. На этот раз он попал в кость у основания черепа и
ударил снова по тому же самому месту. Аку Старик ждал, не появятся ли
акулы снова, но их больше не было видно. Потом он заметил, как одна из них
кружит возле лодки. Плавник другой акулы исчез вовсе.
"Я и не рассчитывал, что могу их убить, - подумал старик. - Раньше бы
мог. Однако я их сильно покалечил обеих, и они вряд ли так уж хорошо себя
чувствуют. Если бы я мог ухватить дубинку обеими руками, я убил бы первую
наверняка. Даже и теперь, в мои г Ему не хотелось смотреть на рыбу. Он
знал, что половины ее не стало. Пока он воевал с акулами, солнце совсем
зашло.
- Скоро стемнеет, - сказал он. - Тогда я, наверно, увижу зарево от
огней Гаваны. Если я отклонился слишком далеко на восток, я увижу огни
одного из новых курортов.
[283]
"Я не могу быть очень далеко от берега, - подумал старик. - Надеюсь, что
они там зря не волнуются. Волноваться, впрочем, может только мальчик. Но
он-то во мне не сомневается! Рыбаки постарше - те, наверно, тревожатся. Да
и молодые тоже, - думал он. - Он не мог больше разговаривать с рыбой: уж
очень она была изуродована. Но вдруг ему пришла в голову новая мысль.
- Полрыбы! - позвал он ее. - Бывшая рыба! Мне жалко, что я ушел так
далеко в море. Я погубил нас обоих. Но мы с тобой уничтожили много акул и
покалечили еще больше. Тебе немало, верно, пришлось убить их на своем
веку, старая рыба? Ведь не зря у тебя и Ему нравилось думать о рыбе и о
том, что она могла бы сделать с акулой, если бы свободно плыла по морю.
"Надо было мне отрубить ее меч, чтобы сражаться им с акулами", - думал
он. Но у него не было топора, а теперь уже не было и ножа.
"Но если бы у меня был ее меч, я мог бы привязать его к рукоятке весла
- замечательное было бы оружие! Вот тогда бы мы с ней и в самом деле
сражались бок о бок! А что ты теперь станешь делать, если они придут
ночью? Что ты можешь сделать?"
- Драться, - сказал он, - драться, пока не умру.
Но в темноте не было видно ни огней, ни зарева - были только ветер да
надутый им парус, и ему вдруг показалось, что он уже умер. Он сложил руки
